— Дело в том, что этот банк, если мне память не изменяет, у нас засветился. И прочно.
— Давно? На чем?
— Давно. Но когда и на чем, точно не помню. Тебе надо перед отъездом повидать Вербина. Он когда-то занимался этим банком.
Тратить драгоценные минуты последнего дня на пустопорожние беседы я не собирался. Надо было отбиваться:
— Времени у меня в обрез. Да и Вербин, почитай, уже три года как на пенсии.
— Кое-что он должен помнить. Дополнительная информация тебе не повредит.
— Знания умножают скорбь.
— Подследственных, — продолжил Колосов. — Знания умножают скорбь подследственных. А для нас с тобой любые знания — вещь полезная. Хочешь коньяку?
— Я за рулем.
— Машину в Шереметьево заказал?
— Заказал.
— А Вербина ты все-таки навести.
— Да как я его найду?!
— На то оно и начальство, чтобы печься о подчиненных. Я о тебе позаботился. Вербин тебя ждет в Сандунах. Сегодня, после шести. — И, не дав опомниться, продолжил: — Ты поговори с ним. Может, он что вспомнит. Заодно попаришься. — Он расплылся в улыбке. — Везет же!
— Будут дополнительные инструкции?
— Пока нет. Будь внимательнее. Работай спокойно, не надрываясь и не высовываясь.
— Ну, эта техника у меня хорошо отработана.
Колосов скривился в улыбке:
— Не только у тебя.
4. Вербин
Теперь раздражало все: и светофоры, и нерасторопные водители, и медленно переходившие дорогу пешеходы, особенно с собаками. Хорошо, хоть динозавры вымерли.
Я повернул с Неглинки в переулок и на горке втиснулся между двумя «Жигулями». Посмотрел на часы: половина восьмого. А самолет в час ночи. Далась мне эта баня!
Спустившись в узкий дворик и пройдя через арочные ворота, я оказался перед высокими дверями с лепными амурами и табличкой «Высший дамский разряд». Открыл дверь и, к вящему изумлению двух раскрасневшихся молодок, проник в вестибюль дамского разряда. Шел я так уверенно и по-хозяйски, что обе девицы оглянулись, а одна оценивающе протянула: «Не слабо!»
Повернув в маленький коридорчик, я остановился перед известной только посвященным узкой, как будто служебной дверкой, толкнул ее и попал в другой мир — мир персональных кабинетов.
В светлом предбаннике, отделанном под карельскую березу, никого не было. На креслах вдоль стены валялось нижнее белье, на плечиках в углу висели цивильные костюмы и генеральский китель. Длинный, в размер пингпонговского, стол ломился от снеди: разломанная на части вяленая рыбина, бутылки коньяка и «Смирновской», две упаковки пива — одна наполовину пустая, разбросанные на газете пирожки, малосольные огурцы на пергаментной бумаге. Я открыл банку пива, с удовольствием выпил, закусил пирожком, потом разделся и на цыпочках пошаркал в душевую.
Но ни там, ни возле овального бассейна никого не было. Я, фыркая, залез под душ, потом заскользил в парную. Весь народ восседал на полках, семь человек. Среди них Вербин.
— На западном фронте по-прежнему без перемен?
— приветствовал меня генерал, плотный шестидесятилетний крепыш без единого седого волоска. — Все сдаем. Скоро уже и сдавать нечего будет. Министру нашему не говорят, что он министр обороны, боятся, по старости лет от страха конфуз с ним получится.
Общество захохотало, а потом потянулось к выходу. Я положил руку на плечо Вербина:
— Задержись, Пал Саныч.
Вербин спустился с верхней полки и начал медленно снимать прилепившиеся к волосатой руке березовые листья.
— Хочу с тобой посоветоваться.
— Знаю. Мне Колосов звонил. Что тебя интересует?
— Мы тут решили один банк подключить к нашим операциям. Ты, говорят, имел с ним дело. Не просветишь? «Люмме и Корпкс».
Вербин помолчал, потом проворчал: «Надо подумать», взял с верхней полки веник и, не спеша, направился к выходу:
— Дай сначала в бассейн мокнусь, мозги совсем расплавились.
Старика я знал. Спросишь: «Сколько будет дважды два?», ответит: «Надо подумать». Старая школа!
— Тороплюсь, Пал Саныч. Завтра лететь.
— Ладно. Полезли вверх. — Вербин взгромоздился на среднюю полку. — Здесь не подслушаешь. Такая влажность и жарища, ни один микрофон не выдержит… Колосов просил, чтобы я тебя проинформировал в отношении этого банка. Так вот. Дел мы с ним не имели. Хотели было. Но нам отсоветовали.
— Кто?
— Младший Кастро.
Ничего себе!
— Ты не торопись. — Вербин замолчал и начал ожесточенно хлестать себя веником по спине. — Для твоего сведения, Евгений. Только для твоего. Хотя… — он махнул рукой. — Скоро уж и не поймешь, что можно, что нельзя. — Пал Саныч снова помолчал. — Кастро сказал, что из банка идет утечка.
— Как использовали банк?
— Хотели использовать. Для отмывания наркоты.
— Ну и когда Кастро сказал вам про утечку, вы замахали руками: «Спасибо, дорогой!» и ничего не стали проверять. Так?
— Да не так. Конечно, стали проверять. Сам банк напрямую нас не интересовал. Нас интересовали два книжных магазина, которые принадлежали банку. Один в Базеле, другой в Лугано. Мы знали, что через эти магазины проходят потоки. Небольшие, но кое-что.
— Места выбраны удобно, — согласился я. — Базель — в Германию и Францию. Лугано — в Италию и Австрию. И книжный магазин, это тоже удобно.
— Верно. Они вкладывали пакеты в обложки, сувениры. Я тебе сказал, речь не шла о больших партиях. Так, мелочевка. Но стабильно.
— И что сказал Кастро?
— Ничего особенного. Якобы у них есть данные, что менеджер магазина в Лугано работает на американцев.
— Кубинцы везде видят американцев. Вы проверяли?
— Зачем, Женя? Зачем нам все это? Проверять не стали. Просто решили не иметь с ним дело.
Вербин энергично замахал веником, и горячий воздух ударил мне в лицо.
— Горячо.
— Горячо, — согласился Вербин.
— Послушай, Пал Саныч, а кто-нибудь все-таки имел дело с этим банком?
— Что ты имеешь в виду?
— Военные, Внешторг, ЦК.
— Внешторг — нет. Военные тоже нет. Мы тогда их спрашивали, они сказали, что нет. А ЦК… Поинтересуйся у Кузякина.
— Не скажет.
— Ни за что, — кивнул Вербин.
— А ты скажешь?
— А я скажу. Этот менеджер — бывший итальянский коммунист. С ним работали люди Пономарева.
— И вы их, конечно, предупредили? — спросил я, хотя ответ знал.
Вербин энергично замотал головой:
— Нет. Мы в их дела не вмешивались. И Кастро их, скорее всего, тоже не предупредил. Он эту публику из Международного отдела терпеть не может.
— Когда Колосов попросил тебя дать мне информацию, ты, конечно, не позвонил своим ребятам и не поинтересовался насчет фамилии этого менеджера из Лугано.
— А мне и звонить не надо. Я и так помню. Фамилия у него запоминающаяся: Моска. У тебя итальянский первый, и ты понимаешь, Моска — это не Москва, а по-итальянски муха. Так вот фамилия его Моска, Руджеро Моска.
Парилка превратилась в настоящее пекло, и теперь не только взмах веником, но и каждый жест Вербина обдавал жаром.
— Есть еще вопросы?
В конце концов, с этим Моска иметь дела я не собирался. А в то, что мне всучат для перевоза наркоту, не очень верил: это можно сделать проще и не из Конго. Да и мне все равно что перевозить: у меня не только диппа-спорт, но и курьерский лист.
— Вопросов больше нет.
Вернулись в предбанник. Я начал одеваться.
Я был уже у двери, когда Вербин снова подошел ко мне. Подошел, торопясь, волоча ногу, кутаясь в простыню:
— И еще. Раньше были одни дела, теперь другие. Не только банки, люди меняются. — Он мялся. — Не совался бы ты туда. Конечно, ребята из Международного отдела теперь не те… Но все равно лучше от них подальше, уж больно они…
Он не мог найти слова. Я подсказал:
— Шустрые.
— Скорее, скользкие.
— Спасибо за напутствие.
— А это не напутствие. Это предостережение.
5. Габонский рудник
Я и сам себя звал «валютным извозчиком». Хотя, точнее, меня следовало бы звать «валютным перевозчиком». Вот и сейчас я должен перевезти большую сумму из Браззавиля в Женеву.
Несколько лет назад французы начали разработку уранового рудника в Габоне на границе с Конго. Тогда у них возникли проблемы с обеспечением техники безопасности. Опыт работы на подобного рода рудниках был у чехов, в начале пятидесятых годов активно разрабатывались их урановые рудники в Татрах. Тогда все находилось под контролем наших, и все документы и оборудование оказались потом в СССР. Продать французам нужную им документацию официально не представлялось возможным и не только потому, что она принадлежала чехам, но и с политической точки зрения: не вооружать же потенциального противника! Однако искушение было велико.
Тогда в Габоне объявился человек, который заявил французам, что действует по поручению своих друзей, которые, якобы тайком от советского правительства, готовы продать не только разработки и чертежи, но и оборудование. Неизвестно, поверили ему французы или нет, но согласились. И началась операция, которой было присвоено название «Габонский рудник». Как и было договорено, большую часть оплаты за «Габонский рудник» французы производили наличными. Теперь эта операция закончилась, и в советском посольстве скопилась огромная сумма денег. Я должен буду доставить эти деньги в Женеву и положить на номерной счет в банке, с которым имею дело уже лет пять. Потом я должен буду проконтролировать получение этих денег моим агентом в Онфлёре. Этот агент должен будет положить деньги на счет компании, владельцем которой он является, и через шесть — семь месяцев переправить в банк West Atlantic Bank в Лондоне. Дальнейшее передвижение денег — не моя забота. Иногда, в особых случаях, которых при Горбачеве стало много, деньги, попавшие на счета моих агентов, в Лондон не переводились, а тратились по приказу из Москвы, как правило, на покупку лекарств или медицинского оборудования для Четвертого главного управления Минздрава. Конечно, теперь, в эпоху электронных переводов, можно придумать что-нибудь посовременнее, но этой системой пользовались уже лет двадцать, сбоев она не давала, и отказываться от нее не собирались.
В самолете рядом со мной оказалась женщина лет сорока в строгом темно-сером костюме. Уверенные жесты человека, привыкшего летать первым классом, выдавали в ней жену советника посольства или выше. Выпив лимонаду, она сразу перешла к вопросам:
— Вы в Браззу?
Да, в Браззу.
— В торгпредство? В посольство?
В посольство.
— И я в посольство. Я посольская.
И доложила, что она жена советника, летала в Москву на две недели на свадьбу дочери.
— Вы бывали ранее в Браззе?
Да, бывал. Но давно, последний раз три года назад.
Я тогда впервые оказался в Африке. Первую ночь после прилета переночевал в гостинице, а на следующий день тогдашний резидент повез меня «на водопады»: посмотреть Африку. Я ожидал по дороге лицезреть обезьян, слонов, зебр. А лицезрел кур и коров, правда, коров не европейских, а каких-то особенных, с большими рогами. Зато на водопаде увидел настоящего туземца, в набедренной повязке и с копьем. Его за деньги фотографировали. Потом туземец заявил, что у него обеденный перерыв, оделся в европейский костюм, сел в «Мерседес» и уехал. «Отличный бизнес!» — сказал мне тогда оказавшийся рядом торгпред.
— У нас посол старый, а посланник новый, — продолжала моя спутница.
— И секретарь парткома новый? — подсказал я.
— Да. Пичугин, Андрей Иванович. Знаете его?
Нет, не знаю.
— Очень скрытный человек. Для секретаря парткома это не плюс. Но часто бывает в коллективах. И очень идейный. А вот жена у него… я вам скажу… Да вы сами узнаете.