Идет охота на волков…

Владимир Высоцкий

Идет охота на волков…

Песни

Бьют лучи от рампы мне под ребра,

Светят фонари в лицо недобро,

И слепят с боков прожектора,

И — жара!.. Жара!.. Жара!..

Серебряные струны

У меня гитара есть — расступитесь, стены! Век свободы не видать из-за злой фортуны! Перережьте горло мне, перережьте вены — Только не порвите серебряные струны! Я зароюсь в землю, сгину в одночасье — Кто бы заступился за мой возраст юный! Влезли ко мне в душу, рвут ее на части — Только б не порвали серебряные струны! Но гитару унесли, с нею — и свободу, — Упирался я, кричал: «Сволочи, паскуды! Вы втопчите меня в грязь, бросьте меня в воду — Только не порвите серебряные струны!» Что же это, братцы! Не видать мне, что ли, Ни денечков светлых, ни ночей безлунных?! Загубили душу мне, отобрали волю, — А теперь порвали серебряные струны… 1962

Тот, кто раньше с нею был

В тот вечер я не пил, не пел — Я на нее вовсю глядел, Как смотрят дети, как смотрят дети. Но тот, кто раньше с нею был, Сказал мне, чтоб я уходил, Сказал мне, чтоб я уходил, Что мне не светит. И тот, кто раньше с нею был, — Он мне грубил, он мне грозил. А я все помню — я был не пьяный. Когда ж я уходить решил, Она сказала: «Не спеши!» Она сказала: «Не спеши, Ведь слишком рано!» Но тот, кто раньше с нею был, Меня, как видно, не забыл, — И как-то в осень, и как-то в осень — Иду с дружком, гляжу — стоят, — Они стояли молча в ряд, Они стояли молча в ряд — Их было восемь. Со мною — нож, решил я: что ж, Меня так просто не возьмешь, — Держитесь, гады! Держитесь, гады! К чему задаром пропадать, Ударил первым я тогда, Ударил первым я тогда — Так было надо. Но тот, кто раньше с нею был, — Он эту кашу заварил Вполне серьезно, вполне серьезно. Мне кто-то на плечи повис, — Валюха крикнул: «Берегись!» Валюха крикнул: «Берегись!» — Но было поздно. За восемь бед — один ответ. В тюрьме есть тоже лазарет, — Я там валялся, я там валялся. Врач резал вдоль и поперек, Он мне сказал: «Держись, браток!» Он мне сказал: «Держись, браток!» — И я держался. Разлука мигом пронеслась, Она меня не дождалась, Но я прощаю, ее — прощаю. Ее, как водится, простил, Того ж, кто раньше с нею был, Того, кто раньше с нею был, — Не извиняю. Ее, конечно, я простил, Того ж, кто раньше с нею был, Того, кто раньше с нею был, — Я повстречаю! 1962

У тебя глаза — как нож

У тебя глаза — как нож: Коли прямо ты взглянешь — Я забываю, кто я есть и где мой дом; А если косо ты взглянешь — Как по сердцу полоснешь Ты холодным, острым серым тесаком. Я здоров — к чему скрывать, — Я пятаки могу ломать, Я недавно головой быка убил, — Но с тобой жизнь коротать — Не подковы разгибать, А прибить тебя — морально нету сил. Вспомни, было ль хоть разок, Чтоб я из дому убег, — Ну когда же надоест тебе гулять! С грабежу я прихожу — Язык за спи́ну заложу И бежу тебя по городу шукать. Я все ноги исходил — Велисипед себе купил, Чтоб в страданьях облегчения была, — Но налетел на самосвал — К Склифосовскому попал, — Навестить меня ты даже не пришла. И хирург — седой старик — Он весь обмяк и как-то сник: Он шесть суток мою рану зашивал! А когда кончился наркоз, Стало больно мне до слез: Для кого ж я своей жистью рисковал! Ты не радуйся, змея, — Скоро выпишут меня — Отомщу тебе тогда без всяких схем: Я тебе точно говорю, Востру бритву навострю — И обрею тебя наголо совсем! 1962

Я в деле

Я в деле, и со мною нож — И в этот миг меня не трожь, А после — я всегда иду в кабак, И кто бы что ни говорил, Я сам добыл — и сам пропил, — И дальше буду делать точно так. Ко мне подходит человек И говорит: «В наш трудный век Таких, как ты, хочу уничтожать!» А я парнишку наколол — Не толковал, а запорол, — И дальше буду так же поступать. А хочешь просто говорить — Садись со мной и будем пить, — Мы все с тобой обсудим и решим. Но если хочешь так, как он, — У нас для всех один закон, И дальше он останется таким. <1962>

Весна еще в начале

Весна еще в начале, Еще не загуляли, Но уж душа рвалася из груди, — И вдруг приходят двое С конвоем, с конвоем: «Оденься, — говорят, — и выходи!» Я так тогда просил у старшины: «Не уводите меня из Весны!» До мая пропотели — Всё расколоть хотели, — Но — нате вам — темню я сорок дней. И вдруг — как нож мне в спину — Забрали Катерину, — И следователь стал меня главней. Я понял, я понял, что тону, — Покажьте мне хоть в форточку Весну! И вот опять — вагоны, Перегоны, перегоны, И стыки рельс отсчитывают путь, — А за окном — в зеленом Березки и клены, — Как будто говорят: «Не позабудь!» А с насыпи мне машут пацаны, — Зачем меня увозят из Весны!.. Спросил я Катю взглядом: «Уходим?» — «Не надо!» — «Нет, хватит, — без Весны я не могу!» И мне сказала Катя: «Что ж, хватит так хватит». — И в ту же ночь мы с ней ушли в тайгу. Как ласково нас встретила она! Так вот, так вот какая ты, Весна! А на вторые сутки На след напали суки — Как псы на след напали и нашли, И завязали суки И ноги и руки — Как падаль по грязи́ поволокли. Я понял: мне не видеть больше сны, Совсем меня убрали из Весны… 1962

«У меня было сорок фамилий…»

У меня было сорок фамилий, У меня было семь паспортов, Меня семьдесят женщин любили, У меня было двести врагов. Но я не жалею! Сколько я ни старался, Сколько я ни стремился — Все равно, чтоб подраться, Кто-нибудь находился. И хоть путь мой и длинен и долог, И хоть я заслужил похвалу — Обо мне не напишут некро́лог На последней странице в углу. Но я не жалею! Сколько я ни стремился, Сколько я ни старался — Кто-нибудь находился — И я с ним напивался. И хотя во все светлое верил — Например, в наш советский народ, — Не поставят мне памятник в сквере Где-нибудь у Петровских ворот. Но я не жалею! Сколько я ни старался, Сколько я ни стремился — Все равно я спивался, Все равно я катился. Сочиняю я песни о драмах И о жизни карманных воров, — Мое имя не встретишь в рекламах Популярных эстрадных певцов. Но я не жалею! Сколько я ни старался, Сколько я ни стремился — Я всегда попадался — И все время садился. Говорят, что на место все встанет. Бросить пить? Видно, мне не судьба, Все равно меня не отчеканят На монетах заместо герба. Но я не жалею! Так зачем мне стараться? Так зачем мне стремиться? Чтоб во всем разобраться — Нужно сильно напиться! <1962 или 1963>

«Сколько лет, сколько лет…»

Сколько лет, сколько лет — Всё одно и то же: Денег нет, женщин нет, Да и быть не может. Сколько лет воровал, Сколько лет старался, — Мне б скопить капитал — Ну а я спивался. Ни кола ни двора — И ни рожи с кожей, И друзей — ни хера, Да и быть не может. Только — водка на троих, Только — пика с червой, — Комом — все блины мои, А не только первый. <1962>

Правда ведь, обидно

Правда ведь, обидно — если завязал, А товарищ продал, падла, и за все сказал: За давнишнее, за драку — все сказал Сашок, — Двое в синем, двое в штатском, черный воронок… До свиданья, Таня, а может быть — прощай! До свиданья, Таня, если можешь — не серчай! Но все-таки обидно, чтоб за просто так Выкинуть из жизни напрочь цельный четвертак! На суде судья сказал: «Двадцать пять! До встречи!» Раньше б горло я порвал за такие речи! А теперь — терплю обиду, не показываю виду, — Если встречу я Сашка — ох как изувечу! До свиданья, Таня, а может быть — прощай! До свиданья, Таня, если можешь — не серчай! Но все-таки обидно, чтоб за просто так Выкинуть из жизни напрочь цельный четвертак! <1962>

Зэка Васильев и Петров зэка

Сгорели мы по недоразумению — Он за растрату сел, а я — за Ксению, — У нас любовь была, но мы рассталися: Она кричала и сопротивлялася. На нас двоих нагрянула ЧК, И вот теперь мы оба с ним зэка — Зэка Васильев и Петров зэка. А в лагерях — не жизнь, а темень-тьмущая: Кругом майданщики, кругом домушники, Кругом ужасное к нам отношение И очень странные поползновения. Ну а начальству наплевать — за что и как, Мы для начальства — те же самые зэка — Зэка Васильев и Петров зэка. И вот решили мы — бежать нам хочется, Не то все это очень плохо кончится: Нас каждый день мордуют уголовники, И главный врач зовет к себе в любовники. И вот — в бега решили мы, ну а пока Мы оставалися всё теми же зэка — Зэка Васильев и Петров зэка. Четыре года мы побег готовили — Харчей три тонны мы наэкономили, И нам с собою даже дал половничек Один ужасно милый уголовничек. И вот ушли мы с ним в руке рука, — Рукоплескали нашей дерзости зэка — Зэка Петрову, Васильеву зэка. И вот — по тундре мы, как сиротиночки, — Не по дороге всё, а по тропиночке. Куда мы шли — в Москву или в Монголию, — Он знать не знал, паскуда, я — тем более. Я доказал ему, что запад — где закат, Но было поздно: нас зацапала ЧК — Зэка Петрова, Васильева зэка. Потом — приказ про нашего полковника: Что он поймал двух крупных уголовников, — Ему за нас — и деньги, и два ордена, А он от радости все бил по морде нас. Нам после этого прибавили срока, И вот теперь мы — те же самые зэка — Зэка Васильев и Петров зэка. 1962

Сивка-Бурка

Кучера из МУРа укатали Сивку, Закатали Сивку в Нарьян-Мар, — Значит, не погладили Сивку по загривку, Значит, дали полностью «гонорар». На дворе вечерит, — Ну а Сивка чифирит. Ночи по полгода за полярным кругом, И, конечно, Сивка — лошадь — заскучал, Обзавелся Сивка Буркой — закадычным другом, С ним он ночи длинные коротал. На дворе вечерит, — Сивка с Буркой чифирит. Сивка — на работу, — до седьмого поту, За обоих вкалывал — конь конем. И тогда у Бурки появился кто-то, Занял место Сивкино за столом. На дворе вечерит, — Бурка с кем-то чифирит. Лошади, известно, — всё как человеки: Сивка долго думал, думал и решал, — И однажды Бурка с «кем-то» вдруг исчез навеки — Ну а Сивка в каторги захромал. На дворе вечерит, — Сивка в каторге горит… 1963

«— Эй шофер, вези — Бутырский хутор…»

— Эй шофер, вези — Бутырский хутор, Где тюрьма, — да поскорее мчи! — Ты, товарищ, опоздал, ты на два года перепутал — Разбирают уж тюрьму на кирпичи. — Очень жаль, а я сегодня спозаранку По родным решил проехаться местам… Ну да ладно, что ж, шофер, тогда вези меня в «Таганку», — Погляжу, ведь я бывал и там. — Разломали старую «Таганку» — Подчистую, всю, ко всем чертям! — Что ж, шофер, давай назад, крути-верти свою баранку, — Так ни с чем поедем но домам. Или нет, шофер, давай закурим, Или лучше — выпьем поскорей! Пьем за то, чтоб не осталось по России больше тюрем, Чтоб не стало по России лагерей! <1963>

«За меня невеста отрыдает честно…»

За меня невеста отрыдает честно, За меня ребята отдадут долги, За меня другие отпоют все песни, И, быть может, выпьют за меня враги. Не дают мне больше интересных книжек, И моя гитара — без струны. И нельзя мне выше, и нельзя мне ниже, И нельзя мне солнца, и нельзя луны. Мне нельзя на волю — не имею права, — Можно лишь — от двери до стены. Мне нельзя налево, мне нельзя направо — Можно только неба кусок, можно только сны. Сны — про то, как выйду, как замок мой снимут, Как мою гитару отдадут, Кто меня там встретит, как меня обнимут И какие песни мне споют. <1963>

Рецидивист

Это был воскресный день — и я не лазил по карманам: В воскресенье — отдыхать, — вот мой девиз. Вдруг — свисток, меня хватают, обзывают хулиганом, А один узнал — кричит: «Рецидивист!» «Брось, товарищ, не ершись, Моя фамилия — Сергеев, Ну а кто рецидивист — Ведь я ж понятья не имею». Это был воскресный день, но мусора не отдыхают: У них тоже — план давай, хоть удавись, Ну а если перевыполнят, так их там награждают — На вес золота там вор-рецидивист. С уваженьем мне: «Садись!» — Угощают «Беломором». — «Значит, ты — рецидивист? Распишись под протоколом!» Это был воскресный день, светило солнце как бездельник, И все люди — кто с друзьями, кто с семьей, — Ну а я сидел скучал, как в самый гнусный понедельник: Мне майор попался очень деловой. «Сколько раз судились вы?» — «Плохо я считать умею!» — «Но все же вы — рецидивист?» — «Да нет, товарищ, я — Сергеев». Это был воскресный день — а я потел, я лез из кожи, Но майор был в математике горазд: Он чегой-то там сложил, потом умножил, подытожил — И сказал, что я судился десять раз. Подал мне начальник лист — Расписался как умею — Написал: «Рецидивист По фамилии Сергеев». Это был воскресный день, я был усталым и побитым, — Но одно я знаю, одному я рад: В семилетний план поимки хулиганов и бандитов Я ведь тоже внес свой очень скромный вклад! 1963

Про Сережку Фомина

Я рос как вся дворовая шпана — Мы пили водку, пели песни ночью, — И не любили мы Сережку Фомина За то, что он всегда сосредоточен. Сидим раз у Сережки Фомина — Мы у него справляли наши встречи, — И вот о том, что началась война, Сказал нам Молотов в своей известной речи. В военкомате мне сказали: «Старина, Тебе броню дает родной завод «Компрессор»!» Я отказался, — а Сережку Фомина Спасал от армии отец его, профессор. Кровь лью я за тебя, моя страна, И все же мое сердце негодует: Кровь лью я за Сережку Фомина — А он сидит и в ус себе не дует! Теперь небось он ходит по кина́м — Там хроника про нас перед сеансом, — Сюда б сейчас Сережку Фомина — Чтоб побывал он на фронте на германском! …Но наконец закончилась война — С плеч сбросили мы словно тонны груза, — Встречаю я Сережку Фомина — А он Герой Советского Союза… 1964

Штрафные батальоны

Всего лишь час дают на артобстрел — Всего лишь час пехоте передышки. Всего лишь час до самых главных дел: Кому — до ордена, ну а кому — до «вышки». За этот час не пишем ни строки — Молись богам войны артиллеристам! Ведь мы ж не просто так — мы штрафники, — Нам не писать: «…считайте коммунистом». Перед атакой — водку, — вот мура! Свое отпили мы еще в гражданку, Поэтому мы не кричим «ура» — Со смертью мы играемся в молчанку. У штрафников один закон, один конец: Коли, руби фашистского бродягу, И если не поймаешь в грудь свинец — Медаль на грудь поймаешь за отвагу. Ты бей штыком, а лучше — бей рукой: Оно надежней, да оно и тише, — И ежели останешься живой — Гуляй, рванина, от рубля и выше! Считает враг: морально мы слабы, — За ним и лес, и города сожжены. Вы лучше лес рубите на гробы — В прорыв идут штрафные батальоны! Вот шесть ноль-ноль — и вот сейчас обстрел, — Ну, бог войны, давай без передышки! Всего лишь час до самых главных дел: Кому — до ордена, а большинству — до «вышки»… 1964

Письмо рабочих тамбовского завода китайским руководителям

В Пекине очень мрачная погода, У нас в Тамбове на заводе перекур, — Мы пишем вам с тамбовского завода, Любители опасных авантюр! Тем, что вы догово́р не подписали, Вы причинили всем народам боль И, извращая факты, доказали, Что нам дороже генерал де Голль. Нам каждый день насущный мил и дорог, Но если даже вспомнить старину, То это ж вы изобретали порох И строили Китайскую стену́. Мы понимаем — вас совсем не мало, Чтоб триста миллионов погубить, — Но мы уверены, что сам товарищ Мао, Ей-богу, очень-очень хочет жить. Когда вы рис водою запивали — Мы проявляли интернационализм, — Небось когда вы русский хлеб жевали, Не говорили про оппортунизм! Боитесь вы, что — реваншисты в Бонне, Что — Вашингтон грозится перегнать, — Но сам Хрущев сказал еще в ООНе, Что мы покажем кузькину им мать! Вам не нужны ни бомбы, ни снаряды — Не раздувайте вы войны пожар, — Мы нанесем им, если будет надо, Ответный термоядерный удар. А если зуд — без дела не страдайте, — У вас еще достаточно делов: Давите мух, рождаемость снижайте, Уничтожайте ваших воробьев! И не интересуйтесь нашим бытом — Мы сами знаем, где у нас чего. Так наш ЦК писал в письме открытом, — Мы одобряем линию его! <1964>

Антисемиты

Зачем мне считаться шпаной и бандитом — Не лучше ль податься мне в антисемиты: На их стороне хоть и нету законов, — Поддержка и энтузиазм миллионов. Решил я — и значит, кому-то быть битым. Но надо ж узнать, кто такие семиты, — А вдруг это очень приличные люди, А вдруг из-за них мне чего-нибудь будет! Но друг и учитель — алкаш в бакалее — Сказал, что семиты — простые евреи. Да это ж такое везение, братцы, — Теперь я спокоен — чего мне бояться! Я долго крепился, ведь благоговейно Всегда относился к Альберту Эйнштейну. Народ мне простит, но спрошу я невольно: Куда отнести мне Абрама Линкольна? Средь них — пострадавший от Сталина Каплер, Средь них — уважаемый мной Чарли Чаплин, Мой друг Рабинович и жертвы фашизма, И даже основоположник марксизма. Но тот же алкаш мне сказал после дельца, Что пьют они кровь христианских младенцев: И как-то в пивной мне ребята сказали, Что очень давно они Бога распяли! Им кровушки надо — они по запарке Замучили, гады, слона в зоопарке! Украли, я знаю, они у народа Весь хлеб урожая минувшего года! По Курской, Казанской железной дороге Построили дачи — живут там как боги… На всё я готов — на разбой и насилье, — И бью я жидов — и спасаю Россию! 1964

Песня про Уголовный кодекс

Нам ни к чему сюжеты и интриги: Про всё мы знаем, про всё, чего ни дашь. Я, например, на свете лучшей книгой Считаю Кодекс уголовный наш. И если мне неймется и не спится Или с похмелья нет на мне лица — Открою Кодекс на любой странице, И не могу — читаю до конца. Я не давал товарищам советы, Но знаю я — разбой у них в чести, — Вот только что я прочитал про это: Не ниже трех, не свыше десяти. Вы вдумайтесь в простые эти строки, — Что нам романы всех времен и стран! — В них есть бараки, длинные как сроки, Скандалы, драки, карты и обман… Сто лет бы мне не видеть этих строчек! — За каждой вижу чью-нибудь судьбу, — И радуюсь, когда статья — не очень: Ведь все же повезет кому-нибудь! И сердце бьется раненою птицей, Когда начну свою статью читать, И кровь в висках так ломится-стучится, — Как мусора́, когда приходят брать. 1964

Наводчица

— Сегодня я с большой охотою Распоряжусь своей субботою, И если Нинка не капризная, Распоряжусь своею жизнью я! — Постой, чудак, она ж — наводчица. — Зачем? — Да так, уж очень хочется! — Постой, чудак, у нас — компания, — Пойдем в кабак — зальем желание! — Сегодня вы меня не пачкайте, Сегодня пьянка мне — до лампочки: Сегодня Нинка соглашается — Сегодня жисть моя решается! — Ну и дела же с этой Нинкою! Она жила со всей Ордынкою, — И с нею спать ну кто захочет сам!.. — А мне плевать — мне очень хочется! Сказала: любит, — все, заметано! — Отвечу рупь за сто, что врет она! Она ж того — ко всем ведь просится… — А мне чего — мне очень хочется! — Она ж хрипит, она же грязная, И глаз подбит, и ноги разные, Всегда одета как уборщица… — Плевать на это — очень хочется! Все говорят, что — не красавица, — А мне такие больше нравятся. Ну что ж такого, что — наводчица, — А мне еще сильнее хочется! 1964

Счетчик щелкает

Твердил он нам: «Моя она!» «Да ты смеешься, друг, да ты смеешься! Уйди, пацан, — ты очень пьян, — А то нарвешься, друг, гляди, нарвешься!» А он кричал: «Теперь мне все одно! Садись в такси — поехали кататься! Пусть счетчик щелкает, пусть — все равно В конце пути придется рассчитаться». Не жалко мне таких парней. «Ты от греха уйди!» — твержу я снова. А он — ко мне, и всё — о ней… «А ну — ни слова, гад, гляди, ни слова!» Ударила в виски мне кровь с вином — И, так же продолжая улыбаться, Ему сказал я тихо: «Все равно В конце пути придется рассчитаться!» К слезам я глух и к просьбам глух — В охоту драка мне, ох как в охоту! И хочешь, друг, не хочешь, друг, — Плати по счету, друг, плати по счету!.. А жизнь мелькает, как в немом кино, — Мне хорошо, мне хочется смеяться, — А счетчик — щелк да щелк, — да все равно В конце пути придется рассчитаться… 1904

О нашей встрече

О нашей встрече что там говорить! — Я ждал ее, как ждут стихийных бедствий, — Но мы с тобою сразу стали жить, Не опасаясь пагубных последствий. Я сразу сузил круг твоих знакомств, Одел, обул и вытащил из грязи, — Но за тобой тащился длинный хвост — Длиннющий хвост твоих коротких связей. Потом, я помню, бил друзей твоих: Мне с ними было как-то неприятно, — Хотя, быть может, были среди них Наверняка отличные ребята. О чем просила — делал мигом я, — Мне каждый час хотелось сделать ночью брачной. Из-за тебя под поезд прыгал я, Но, слава Богу, не совсем удачно. И если б ты ждала меня в тот год, Когда меня отправили на дачу, — Я б для тебя украл весь небосвод И две звезды Кремлевские в придачу. И я клянусь — последний буду гад! — Не ври, не пей — и я прощу измену, — И подарю тебе Большой театр И Малую спортивную арену. А вот теперь я к встрече не готов: Боюсь тебя, боюсь ночей интимных — Как жители японских городов Боятся повторенья Хиросимы. 1964

Песня о госпитале

Жил я с матерью и батей На Арбате — здесь бы так! А теперь я в медсанбате — На кровати, весь в бинтах… Что нам слава, что нам Клава — Медсестра — и белый свет!.. Помер мой сосед, что справа, Тот, что слева, — еще нет. И однажды, как в угаре, Тот сосед, что слева, мне Вдруг сказал: «Послушай, парень, У тебя ноги-то нет». Как же так? Неправда, братцы, — Он, наверно, пошутил! «Мы отрежем только пальцы» — Так мне доктор говорил. Но сосед, который слева, Все смеялся, все шутил, Даже если ночью бредил — Все про ногу говорил. Издевался: мол, не встанешь, Не увидишь, мол, жены!.. Поглядел бы ты́, товарищ, На себя со стороны! Если б был я не калека И слезал с кровати вниз — Я б тому, который слева, Просто глотку перегрыз! Умолял сестричку Клаву Показать, какой я стал… Был бы жив сосед, что справа, — Он бы правду мне сказал!.. 1964

Все ушли на фронт

Все срока уже закончены, А у лагерных ворот, Что крест-накрест заколочены, — Надпись: «Все ушли на фронт». За грехи за наши нас простят, Ведь у нас такой народ: Если Родина в опасности — Значит, всем идти на фронт. Там год — за три, если Бог хранит, — Как и в лагере зачет. Нынче мы на равных с вохрами — Нынче всем идти на фронт. У начальника Березкина — Ох и гонор, ох и понт! — И душа — крест-накрест досками, — Но и он хотел на фронт. Лучше б было — сразу в тыл его: Только с нами был он смел, — Высшей мерой наградил его Трибунал за самострел. Ну а мы — всё оправдали мы, — Наградили нас потом: Кто живые, тех — медалями, А кто мертвые — крестом. И другие заключенные Пусть читают у ворот Нашу память застекленную — Надпись: «Все ушли на фронт»… 1964

«Я любил и женщин и проказы…»

Я любил и женщин и проказы: Что ни день, то новая была, — И ходили устные рассказы Про мои любовные дела. И однажды как-то на дороге Рядом с морем — с этим не шути — Встретил я одну из очень многих На моем на жизненном пути. А у ней — широкая натура, А у ней — открытая душа, А у ней — отличная фигура, — А у меня в кармане — ни гроша. Ну а ей — в подарок нужно кольца; Кабаки, духи из первых рук, — А взамен — немного удовольствий От ее сомнительных услуг. «Я тебе, — она сказала, — Вася, Дорогое самое отдам!..» Я сказал: «За сто рублей согласен, — Если больше — с другом пополам!» Женщины — как очень злые кони: Захрипит, закусит удила!.. Может, я чего-нибудь не понял, Но она обиделась — ушла. …Через месяц улеглись волненья, Через месяц вновь пришла она, — У меня такое ощущенье, Что ее устроила цена. 1964

«Вот раньше жизнь!..»

Вот раньше жизнь! — И вверх и вниз Идешь без конвоиров, — Покуришь план, Идешь на бан И щиплешь пассажиров. А на разбой Берешь с собой Надежную шалаву, Потом — за грудь Кого-нибудь И делаешь варшаву. Пока следят, Пока грозят — Мы это переносим. Наелся всласть, Но вот взялась «Петровка, 38». Прошел детдом, тюрьму, приют, И сро́ка не боялся, — Когда ж везли в народный суд — Немного волновался. Зачем нам врут: «Народный суд»! — Народу я не видел, — Судье простор, И прокурор Тотча́с меня обидел. Ответил на вопросы я, Но приговор — с издевкой, — И не согласен вовсе я С такой формулировкой! Не отрицаю я вины — Не в первый раз садился, Но — написали, что с людьми Я грубо обходился. Неправда! — тихо подойдешь, Попросишь сторублевку… При чем тут нож, При чем грабеж? — Меняй формулировку! Эх, был бы зал — Я б речь сказал: «Товарищи родные! Зачем пенять — Ведь вы меня Кормили и поили! Мне каждый деньги отдавал Без слез, угроз и крови… Огромное спасибо вам За все на добром слове!» И этот зал Мне б хлопать стал, И я б, прервав рыданья, Им тихим голосом сказал: «Спасибо за вниманье!» Ну правда ведь — Неправда ведь, Что я — грабитель ловкий? Как людям мне в глаза смотреть С такой формулировкой?! 1964

Песня про стукача

В наш тесный круг не каждый попадал, И я однажды — проклятая дата — Его привел с собою и сказал: «Со мною он — нальем ему, ребята!» Он пил как все и был как будто рад, А мы — его мы встретили как брата… А он назавтра продал всех подряд, — Ошибся я — простите мне, ребята! Суда не помню — было мне невмочь, Потом — барак, холодный как могила, — Казалось мне — кругом сплошная ночь, Тем более что так оно и было. Я сохраню хотя б остаток сил, — Он думает — отсюда нет возврата, Он слишком рано нас похоронил, — Ошибся он — поверьте мне, ребята! И день наступит — ночь не на года, — Я попрошу, когда придет расплата: «Ведь это я привел его тогда — И вы его отдайте мне, ребята!..» 1964

«Потеряю истинную веру…»

Потеряю истинную веру — Больно мне за наш СССР: Отберите орден у Насе́ру — Не подходит к ордену Насе́р! Можно даже крыть с трибуны матом, Раздавать подарки вкривь и вкось, Называть Насе́ра нашим братом, — Но давать Героя — это брось! Почему нет золота в стране? Раздарили, гады, раздарили! Лучше бы давали на войне, — А Насе́ры после б нас простили. 1964

Песня о звездах

Мне этот бой не забыть нипочем — Смертью пропитан воздух, — А с небосклона бесшумным дождем Падали звезды. Снова упала — и я загадал: Выйти живым из боя, — Так свою жизнь я поспешно связал С глупой звездою. Я уж решил: миновала беда И удалось отвертеться, — С неба свалилась шальная звезда — Прямо под сердце. Нам говорили: «Нужна высота!» И «Не жалеть патроны!»… Вон покатилась вторая звезда — Вам на погоны. Звезд этих в небе — как рыбы в прудах, Хватит на всех с лихвою. Если б не насмерть, ходил бы тогда Тоже — Героем. Я бы Звезду эту сыну отдал, Просто — на память… В небе висит, пропадает звезда — Некуда падать. 1964

«Помню, я однажды и в «очко», и в «стос» играл…»

Помню, я однажды и в «очко», и в «стос» играл, С кем играл — не помню этой стервы. Я ему тогда двух сук из зоны проиграл, — Зря пошел я в пику, а не в черву! Я сперва как следует колоду стасовал, А потом я сделал ход неверный: Он рубли с Кремлем кидал, а я слюну глотал, — И пошел я в пику, а не в черву! Руки задрожали, будто кур я воровал, Будто сел играть я в самый первый… Делать было нечего — и я его убрал, — Зря пошел я в пику, а не в черву!.. 1964

«Нам вчера прислали…»

Нам вчера прислали Из рук вон плохую весть: Нам вчера сказали, Что Алеха вышел весь. Как же так! Он Наде Говорил, что — пофартит, Что сыграет свадьбу — На неделю загудит… Не видать девахе Этот свадебный гудеж, Потому что — в драке Налетел на чей-то нож, Потому что — плохо, Хоть не в первый раз уже Получал Алеха Дырки новые в душе. Для того ль он душу, Как рубаху, залатал, Чтоб его убила В пьяной драке сволота! Если б всё в порядке — Мы б на свадьбу нынче шли. Но с ножом в лопатке Поутру его нашли. Что ж, поубивается Девчонка, поревет, Что ж, посомневается — И слезы оботрет, — А потом без вздоха Отопрет любому дверь… Ничего, Алеха, — Все равно тебе теперь! Мы его схороним очень скромно, Что рыдать! Некому о нем и похоронную Послать, Потому — никто не знает, Где у Лехи дом, — Вот такая смерть шальная Всех нас ждет потом. Что ж, поубивается Девчонка, поревет, Чуть посомневается — И слезы оботрет, А потом без вздоха Отопрет любому дверь, — Бог простит, а Леха… Все равно ему теперь… 1964

Бал-маскарад

Сегодня в нашей комплексной бригаде Прошел слушок о бале-маскараде, — Раздали маски кроликов, Слонов и алкоголиков, Назначили все это — в зоосаде. «Зачем идти при полном при параде — Скажи мне, моя радость, Христа ради?» Она мне: «Одевайся!» — Мол, я тебя стесняюся, Не то, мол, как всегда, пойдешь ты сзади. «Я платье, — говорит, — взяла у Нади — Я буду нынче как Марина Влади И проведу, хоть тресну я, Часы свои воскресные Хоть с пьяной твоей мордой, но в наряде!» …Зачем же я себя утюжил, гладил? — Меня поймали тут же, в зоосаде, — Ведь массовик наш Колька Дал мне маску алкоголика — И на троих зазвали меня дяди. Я снова очутился в зоосаде: Глядь — две жены, — ну две Марины Влади! Одетые животными, С двумя же бегемотами, — Я тоже озверел — и стал в засаде. Наутро дали премию в бригаде, Сказав мне, что на бале-маскараде Я будто бы не только Сыграл им алкоголика, А был у бегемотов я в ограде. 1964

Городской романс

Я однажды гулял по столице — и Двух прохожих случайно зашиб, — И, попавши за это в милицию, Я увидел ее — и погиб. Я не знаю, что там она делала, — Видно, паспорт пришла получать — Молодая, красивая, белая… И решил я ее разыскать. Шел за ней — и запомнил парадное. Что сказать ей? — ведь я ж хулиган… Выпил я — и позвал ненаглядную В привокзальный один ресторан. Ну а ей улыбались прохожие — Мне хоть просто кричи «Караул!» — Одному человеку по роже я Дал за то, что он ей подморгнул. Я икрою ей булки намазывал, Деньги просто рекою текли, — Я ж такие ей песни заказывал! А в конце заказал — «Журавли». Обещанья я ей до утра давал, Повторял что-то вновь ей и вновь: «Я ж пять дней никого не обкрадывал, Моя с первого взгляда любовь!» Говорил я, что жизнь потеряна, Я сморкался и плакал в кашне, — А она мне сказала: «Я верю вам — И отдамся по сходной цене». Я ударил ее, птицу белую, — Закипела горячая кровь: Понял я, что в милиции делала Моя с первого взгляда любовь… 1964

Я был слесарь шестого разряда

Я был слесарь шестого разряда, Я получки на ветер кидал, — Получал я всегда сколько надо — И плюс премию в каждый квартал. Если пьешь, — понимаете сами — Должен чтой-то иметь человек, — Ну, и кроме невесты в Рязани, У меня — две шалавы в Москве. Шлю посылки и письма в Рязань я, А шалавам — себя и вино, — Каждый вечер — одно наказанье, И всю ночь — истязанье одно. Вижу я, что здоровие тает, На работе — все брак и скандал, — Никаких моих сил не хватает — И плюс премии в каждый квартал. Синяки и морщины на роже, — И сказал я тогда им без слов: На фиг вас — мне здоровье дороже, — Поищите других фраеров!.. Если б знали, насколько мне лучше, Как мне чу́дно — хоть кто б увидал: Я один пропиваю получку — И плюс премию в каждый квартал! 1964

Ребята, напишите мне письмо

Мой первый срок я выдержать не смог, — Мне год добавят, может быть — четыре… Ребята, напишите мне письмо: Как там дела в свободном вашем мире? Что вы там пьете? Мы почти не пьем. Здесь — только снег при солнечной погоде… Ребята, напишите обо всем, А то здесь ничего не происходит! Мне очень-очень не хватает вас — Хочу увидеть милые мне рожи! Как там Надюха, с кем она сейчас? Одна? — тогда пускай напишет тоже. Страшней, быть может, — только Страшный суд! Письмо мне будет уцелевшей нитью, — Его, быть может, мне не отдадут, Но все равно, ребята, напишите!.. 1964

Марш студентов-физиков

Тропы еще в антимир не протоптаны, — Но как на фронте держись ты! Бомбардируем мы ядра протонами, Значит, мы — антиллеристы. Нам тайны нераскрытые раскрыть пора — Лежат без пользы тайны, как в копилке, — Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра — На волю пустим джинна из бутылки! Тесно сплотились коварные атомы — Ну-ка, попробуй прорвись ты! Живо по коням — в погоню за квантами! Значит, мы — кванталлеристы. Нам тайны нераскрытые раскрыть пора — Лежат без пользы тайны, как в копилке, — Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра — На волю пустим джинна из бутылки! Пусть не поймаешь нейтрино за бороду И не посадишь в пробирку, — Но было бы здорово, чтоб Понтекорво Взял его крепче за шкирку. Нам тайны нераскрытые раскрыть пора — Лежат без пользы тайны, как в копилке, — Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра — На волю пустим джинна из бутылки! Жидкие, твердые, газообразные — Просто, понятно, вольготно! А с этою плазмой дойдешь до маразма, и Это довольно почетно. Нам тайны нераскрытые раскрыть пора — Лежат без пользы тайны, как в копилке, — Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра — На волю пустим джинна из бутылки! Молодо-зелено. Древность — в историю! Дряхлость — в архивах пылиться! Даешь эту общую эту теорию Элементарных частиц нам! Нам тайны нераскрытые раскрыть пора — Лежат без пользы тайны, как в копилке, — Мы тайны эти скоро вырвем у ядра — И вволю выпьем джина из бутылки! 1964

«Ну о чем с тобою говорить!..»

Ну о чем с тобою говорить! Все равно ты порешь ахинею, — Лучше я пойду к ребятам пить — У ребят есть мысли поважнее. У ребят серьезный разговор — Например, о том, кто пьет сильнее. У ребят широкий кругозор — От ларька до нашей бакалеи. Разговор у нас и прям и груб — Две проблемы мы решаем глоткой: Где достать недостающий рупь И — кому потом бежать за водкой. Ты даешь мне утром хлебный квас, Что тебе придумать в оправданье! Интеллекты разные у нас, — Повышай свое образованье! 1964

«Парня спасем…»

Парня спасем, Парня — в детдом На воспитанье! Даром учить, Даром поить, Даром питанье!.. Жизнь — как вода, Вел я всегда Жизнь бесшабашную, — Все ерунда, Кроме суда Самого страшного. Всё вам дадут, Всё вам споют — Будьте прилежными, — А за оклад — Ласки даря́т Самые нежные. Вел я всегда Жизнь без труда — Жизнь бесшабашную, Все ерунда, Кроме суда Самого страшного. <1965>

Песня о нейтральной полосе

На границе с Турцией или с Пакистаном — Полоса нейтральная; а справа, где кусты, — Наши пограничники с нашим капитаном, — А на левой стороне — ихние посты. А на нейтральной полосе — цветы Необычайной красоты! Капитанова невеста жить решила вместе — Прикатила, говорит: «Милый!..» — то да сё. Надо ж хоть букет цветов подарить невесте: Что за свадьба без цветов! — пьянка да и все. А на нейтральной полосе — цветы Необычайной красоты! К ихнему начальнику, точно по повестке, Тоже баба прикатила — налетела блажь, — Тоже «милый» говорит, только по-турецки, Будет свадьба, говорит, свадьба — и шабаш! А на нейтральной полосе — цветы Необычайной красоты! Наши пограничники — храбрые ребята, — Трое вызвались идти, а с ними капитан, — Разве ж знать они могли про то, что азиаты Порешили в ту же ночь вдарить по цветам! Ведь на нейтральной полосе — цветы Необычайной красоты! Пьян от запаха цветов капитан мертвецки, Ну и ихний капитан тоже в доску пьян, — Повалился он в цветы, охнув по-турецки, И, по-русски крикнув «…мать!», рухнул капитан. А на нейтральной полосе — цветы Необычайной красоты! Спит капитан — и ему снится, Что открыли границу как ворота в Кремле, — Ему и на фиг не нужна была чужая заграница — Он пройтиться хотел по ничейной земле. Почему же нельзя? Ведь земля-то — ничья, Ведь она — нейтральная!.. А на нейтральной полосе — цветы Необычайной красоты! 1965

Попутчик

Хоть бы — облачко, хоть бы — тучка В этот год на моем горизонте, — Но однажды я встретил попутчика — Расскажу про него, знакомьтесь. Он спросил: «Вам куда?» — «До Вологды». «Ну, до Вологды — это полбеды». Чемодан мой от водки ломится — Предложил я, как полагается: «Может, выпить нам — познакомиться, — Поглядим, кто быстрей сломается!..» Он сказал: «Вылезать нам в Вологде, Ну а Вологда — это вона где!..» Я не помню, кто первый сломался, — Помню, он подливал, поддакивал, — Мой язык как шнурок развязался — Я кого-то ругал, оплакивал… И проснулся я в городе Вологде, Но — убей меня — не припомню где. А потом мне пришили дельце По статье Уголовного кодекса, — Успокоили: «Все перемелется», — Дали срок — не дали опомниться. И остался я в городе Вологде, Ну а Вологда — это вона где!.. Пятьдесят восьмую дают статью — Говорят: «Ничего, вы так молоды…» Если б знал я, с кем еду, с кем водку пью, — Он бы хрен доехал до Вологды! Он живет себе в городе Вологде, А я — на Севере, а Север — вона где! …Все обиды мои — годы стерли, Но живу я теперь как в наручниках: Мне до боли, до кома в горле Надо встретить того попутчика! Но живет он в городе Вологде, А я — на Севере, а Север — вона где!.. 1965

«Сыт я по горло, до подбородка…»

Сыт я по горло, до подбородка — Даже от песен стал уставать, — Лечь бы на дно, как подводная лодка, Чтоб не могли запеленговать! Друг подавал мне водку в стакане, Друг говорил, что это пройдет, Друг познакомил с Веркой по пьяни: Верка поможет, а водка спасет. Не помогли ни Верка, ни водка: С водки — похмелье, а с Верки — что взять! Лечь бы на дно, как подводная лодка, — И позывных не передавать!.. Сыт я по горло, сыт я по глотку — Ох, надоело петь и играть, — Лечь бы на дно, как подводная лодка, Чтоб не могли запеленговать! 1965

«В холода, в холода…»

В холода, в холода От насиженных мест Нас другие зовут города, — Будь то Минск, будь то Брест, — В холода, в холода… Неспроста, неспроста От родных тополей Нас суровые манят места — Будто там веселей, — Неспроста, неспроста… Как нас дома ни грей — Не хватает всегда Новых встреч нам и новых друзей, — Будто с нами беда, Будто с ними теплей… Как бы ни было нам Хорошо иногда — Возвращаемся мы по домам. Где же наша звезда? Может — здесь, может — там… 1965

Высота

Вцепились они в высоту как в свое. Огонь минометный, шквальный… А мы всё лезли толпой на нее, Как на буфет вокзальный. И крики «ура» застывали во рту, Когда мы пули глотали. Семь раз занимали мы ту высоту — Семь раз мы ее оставляли. И снова в атаку не хочется всем, Земля — как горелая каша… В восьмой раз возьмем мы ее насовсем — Свое возьмем, кровное, наше! А можно ее стороной обойти, — И что мы к ней прицепились?! Но, видно, уж точно — все судьбы-пути На этой высотке скрестились. 1965

Песня завистника

Мой сосед объездил весь Союз — Что-то ищет, а чего — не видно, — Я в дела чужие не суюсь, Но мне очень больно и обидно. У него на окнах — плюш и шелк, Баба его шастает в халате, — Я б в Москве с киркой уран нашел При такой повышенной зарплате! И сдается мне, что люди врут, — Он нарочно ничего не ищет: Для чего? — ведь денежки идут — Ох, какие крупные деньжищи! А вчера на кухне ихний сын Головой упал у нашей двери — И разбил нарочно мой графин, — Я — мамаше счет в тройном размере. Ему, значит, — рупь, а мне — пятак?! Пусть теперь мне платит неустойку! Я ведь не из зависти, я так — Ради справедливости, и только. …Ничего, я им создам уют — Живо он квартиру обменяет, — У них денег — куры не клюют, А у нас — на водку не хватает! 1965

«Перед выездом в загранку…»

Перед выездом в загранку Заполняешь кучу бланков — Это еще не беда, — Но в составе делегаций С вами ездит личность в штатском Просто завсегда. А за месяц до вояжа Инструктаж проходишь даже — Как там проводить все дни: Чтоб поменьше безобразий, А потусторонних связей Чтобы — ни-ни-ни! …Личность в штатском — парень рыжий — Мне представился в Париже: «Будем с вами жить, я — Никодим. Вел нагрузки, жил в Бобруйске, Папа — русский, сам я — русский, Даже не судим». Исполнительный на редкость, Соблюдал свою секретность И во всем старался мне помочь: Он теперь по роду службы Дорожил моею дружбой Просто день и ночь. На экскурсию по Риму Я решил — без Никодиму: Он всю ночь писал — и вот уснул, — Но личность в штатском, оказалось, Раньше боксом увлекалась, Так что — не рискнул. Со мной он завтракал, обедал, Он везде — за мною следом, — Будто у него нет дел. Я однажды для порядку Заглянул в его тетрадку — Просто обалдел! Он писал — такая стерьва! — Что в Париже я на мэра С кулаками нападал, Что я к женщинам несдержан И влияниям подвержен Будто Запада… Значит, личность может даже Заподозрить в шпионаже!.. Вы прикиньте — что тогда? Это значит — не увижу Я ни Риму, ни Парижу Больше никогда!.. 1965

«Есть на земле предостаточно рас…»

Есть на земле предостаточно рас, Просто цветная палитра, — Воздуху каждый вдыхает за раз Два с половиною литра! Если так дальше, то — полный привет — Скоро конец нашей эры: Эти китайцы за несколько лет Землю лишат атмосферы! Сон мне тут снился неделю подряд — Сон с пробужденьем кошмарным: Будто — я в дом, а на кухне сидят Мао Цзэдун с Ли Сын Маном! И что — разделился наш маленький шар На три огромные части: Нас — миллиард, их — миллиард, А остальное — китайцы. И что — подают мне какой-то листок: На, мол, подписывай — ну же, — Очень нам нужен ваш Дальний Восток — Ох как ужасно нам нужен!.. Только об этом я сне вспоминал, Только о нем я и думал, — Я сослуживца недавно назвал Мао — простите — Цзэдуном! Но вскорости мы на Луну полетим, — И что нам с Америкой драться: Левую — нам, правую — им, А остальное — китайцам. 1965

«В тюрьме Таганской нас стало мало…»

В тюрьме Таганской нас стало мало — Вести по-бабски нам не пристало. Дежурный по предбаннику Все бьет — хоть землю с мелом ешь, — И я сказал охраннику: «Ну что ж ты, сука, делаешь?!» В тюрьме Таганской легавых нету, — Но есть такие — не взвидишь свету! И я вчера напарнику, Который всем нам вслух читал, Как будто бы охраннику, Сказал, что он легавым стал. В тюрьме Таганской бывает хуже, — Там каждый — волком, никто не дружит. Вчера я подстаканником По темечку по белому Употребил охранника: Ну что он, сука, делает?! 1965

«Она на двор — он со двора…»

Она на двор — он со двора, — Такая уж любовь у них. А он работает с утра, Всегда с утра работает. Ее и знать никто не знал, А он считал пропащею, А он носился и страдал Идеею навязчивой: У ней отец — полковником, А у него — пожарником, — Он, в общем, ей не ровня был, Но вел себя охальником. Роман случился просто так, Роман так странно начался: Он предложил ей четвертак — Она давай артачиться… А черный дым все шел и шел, А черный дым взвивался вверх… И так им было хорошо — Любить ее он клялся век. А клены длинные росли — Считались колокольнями, — А люди шли, а люди шли, Путями шли окольными… Какие странные дела У нас в России лепятся! А как она ему дала, Расскажут — не поверится… А после дела темного, А после дела крупного Искал места укромные, Искал места уютные. И если б наша власть была Для нас для всех понятная, То счастие б она нашла, — А нынче жизнь — проклятая!. <1965 или 1966>

Песня о сумасшедшем доме

Сказал себе я: брось писать, — но руки сами просятся. Ох, мама моя ро́дная, друзья любимые! Лежу в палате — ко́сятся, не сплю: боюсь — набросятся, — Ведь рядом психи тихие, неизлечимые. Бывают психи разные — не буйные, но грязные, — Их лечат, морят голодом, их санитары бьют. И вот что удивительно: все ходят без смирительных И то, что мне приносится, всё психи эти жрут. Куда там Достоевскому с «Записками» известными, — Увидел бы, покойничек, как бьют об двери лбы! И рассказать бы Гоголю про нашу жизнь убогую, — Ей-Богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы. Вот это му́ка, — плюй на них! — они ж ведь, суки, буйные: Всё норовят меня лизнуть, — ей-Богу, нету сил! Вчера в палате номер семь один свихнулся насовсем — Кричал: «Даешь Америку!» — и санитаров бил. Я не желаю славы, и пока я в полном здравии — Рассудок не померк еще, но это впереди, — Вот главврачиха — женщина — пусть тихо, но помешана, — Я говорю: «Сойду с ума!» — она мне: «Подожди!» Я жду, но чувствую — уже хожу по лезвию ноже: Забыл алфа́вит, падежей припомнил только два… И я прошу моих друзья, чтоб кто бы их бы ни был я, Забрать его, ему, меня отсюдова! Зима 1965/66

Про черта