Помоги проекту - поделись книгой:
Человек сидит в тюрьме и не знает, какой приговор о нем постановлен. У него остается всего час времени для того, чтобы узнать об этом, и если он узнает, что он приговорен к смерти, то этого часа достаточно, чтобы ему выхлопотать отмену этого приговора. Неужели же он употребит этот час не на то, чтобы узнать, каков приговор, а на игру в карты? Это было бы ни с чем несообразно. А между тем так точно поступают люди, не думающие о боге и о вечности.
Всякая птица знает, где делать свое жилище. Зная, где ее жилище, она показывает, что знает свое назначение. Неужели человек, умнейшее из всех существ, не может знать того, что знает птица: в чем назначение его жизни?
Уразумение истинного смысла жизни или недоступно: если отыскивать смысл жизни всего мира, или так просто, что открывается малоумным и младенцам: если отыскивается смысл моей жизни — что мне делать.
Жизнь человека только тогда разумна, когда она понимается, как исполнение долга, служение.
Одно только мы знаем несомненно, что нас ждет смерть. «Подобно ласточке, пролетевшей через комнату, жизнь человека». Мы приходим, неведомо откуда, и уходим, неизвестно куда. Непроницаемая тьма позади, густые тени впереди. Когда придет наше время, какое значение будет иметь для нас то, что мы ели вкусные кушанья или не ели, носили или не носили мягкие одежды, оставили большое состояние или не оставили никакого, пожинали лавры или были презираемы, считались учеными или невеждами, — сравнительно с тем, как мы употребили вверенный нам господином талант.
Тот, кто признает луч божественной силы в мельчайших вещах мира, тот человек высокого понимания и высоких стремлений. Такой человек уважает себя и других и не пренебрегает ничтожными делами, но смотрит на них, как на проявления божеской силы.
Добродетель есть служение, которое обязан совершать человек самому себе. Если бы не было ни неба, ни бога, управляющего миром, добродетель была бы все-таки обязательным законом жизни. Знать, что справедливо, и исполнять это, в этом и обязанность и преимущество человека.
Нам дан несомненный закон всех действий наших, и действия по этому закону не могут быть ни остановлены, ни стеснены никакой властью. Исполнение этого закона возможно в тюрьме и под угрозой истязаний и смерти.
Ясно то, что моя жизнь в этом божьем мире имеет значение не самостоятельное, но служебное. Ясно, что в плотском смысле нам предстоит быть побежденными и предстоит умереть; это видят наши глаза, об этом говорит наш разум, об этом свидетельствует вся природа; таков закон жизни божьего мира, так угодно богу. И человек, который достиг этого понимания, мало-помалу, по мере уяснения этой простой истины, всё больше и больше теряет охоту бороться и враждовать с людьми за блага своей плотской жизни, за блага этого, как оказывается, чужого, временного и жестокого владыки.
Ищите только для себя доброй, согласной с волею бога жизни — и вы исполните вполне предназначенное вам служение.
НЕДЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ
ЛАМЕНЭ
Большие умы и горячие сердца, те люди, которые оставляют после себя глубокий след, представляют в своей жизни с особенной яркостью те самые ступени развития, которые проходятся, в большей или меньшей степени, всеми обыкновенными людьми.
Ступени эти такие: 1) Детская, внушенная вера, полное подчинение авторитету, спокойное и уверенное общение со всеми окружающими. 2) Углубление в сущность этой внушенной и принятой по доверию веры, невысказанные сомнения в ее истинности и особенный задор в ее утверждении и распространении. Одобрение и восхваление со стороны окружающих. 3) Попытка очистить принятое на веру вероучение от всего ложного, излишнего, суеверного, улучшить его и на нем основать жизнь; разрыв с прежде сочувствовавшими, их недоброжелательство, и, наконец, 4) совершенное освобождение от принятого по доверию учения, признание только того, что согласно с разумом и совестью, сознание своего одиночества среди людей и единства с богом, высокая и сильная любовь малого числа близких, и страх и ненависть большинства и — конец.
Все люди, хотят они или не хотят этого, более или менее сознательно проходят эти ступени. Сначала 1) полное доверие, потом 2) иногда чуть заметные, но все-таки сомнения, потом 3) иногда самые слабые, но все-таки попытки кое-как утвердить свое понимание жизни и, наконец, 4) становление лицом к лицу с богом, полное познание истины, одиночество и — конец.
Все люди проходят эти состояния, но у Ламенэ они проявились особенно сильно и плодотворно.
Фелиситэ Ламенэ родился в Бретани в 1782 году. В 1816 он был посвящен в священники. Хотя Ламенэ был всегда религиозен с детства, он пошел в священники не по одному своему желанию. Из писем Ламенэ видно, что он стал священником только потому, что на этом настаивали его близкие. Родные его, видя его религиозность, хотели употребить ее на пользу церкви. И действительно, Ламенэ, сделавшись священником, все силы свои посвятил на служение своей католической церкви, в истинности которой он не сомневался. Ламенэ видел упадок веры в обществе и народе и старался поднять ее, доказав ее истинность преимущественно тем, что католичество самая распространенная религия, признаваемая большинством человечества. По его тогдашнему мнению, истинность не постигается отдельным человеком, истина постигается только совокупностью людей. Наибольшее количество признает католичество, и потому истинность католичества несомненна. А так как католичество представляет из себя высшую истину, то этой истине должно подчиняться и государство. Государство не может быть без религии, религия не может быть без церкви, церковь — без папы.
Таково было тогда убеждение Ламенэ. В этом духе написано им одно из первых его сочинений: «Опыт о равнодушии в делах веры». Это был первый фазис душевного состояния Ламенэ, — веры без сомнений. Так как Ламенэ возлагал надежды на государственную власть как на защитницу католической религии, то эти мысли сблизили его с крайними защитниками монархической власти, и он стал писать в газете «Консерватор». В газете этой он занимал исключительное положение, и в то время, как сотрудники его писали в защиту и пользу монархии, Ламенэ всегда и прежде всего имел в виду религию; монархическая власть интересовала его только в той мере, в которой она могла содействовать торжеству католичества. Но скоро Ламенэ увидал, что интересы власти и религии не только не одинаковы, но большей частью противоположны; так что даже иногда власти выгодно притеснять религию. Увидав это, Ламенэ изменил свой взгляд и, перейдя в другую газету, стал уже от власти требовать не помощи для религии и союза с ней, а полной свободы и невмешательства в дела религии. Ламенэ не мог остановиться и на этом и вскоре пошел еще далее и стал требовать отделения церкви от государства и, осуждая правительственную власть, невольно стал на сторону революционеров, оправдывая революцию 1830 года. Это был второй фазис душевного состояния Ламенэ.
Во время революции 30-го года Ламенэ стал в сотрудничестве с Монталамбером, Лакордером издавать журнал «Будущность», в котором проповедывалось: 1) отделение церкви от государства, 2) гарантии личности, 3) уничтожение палаты пэров и крайностей централизации, 4) уничтожение обязательного ценза и установление всеобщего голосования. В этой газете он высказывал мысль о том, что как государственная власть не должна вмешиваться в церковные дела, так и церковная власть не должна участвовать в государственных делах, и потому папа должен отказаться от светской власти, а духовенство — от государственного жалованья. Такие мысли не могли найти сочувствия в Риме. Предвидя это, Ламенэ поехал туда, надеясь убедить папскую власть в необходимости таких уступок, ради удержания народов во власти церкви. Но в Риме Ламенэ не был принят папой, и на его предложение ему не дали никакого ответа. Уже сильно разочарованный в надежде обновить католичество, Ламенэ вернулся в Париж и еще некоторое время продолжал издавать свой журнал, в котором высказывал мысль о необходимости изменения форм католичества для того, чтобы оно могло продолжать властвовать над народами. Это был третий фазис.
В 1832 году вышла папская энциклика, осуждавшая все мысли, выраженные Ламенэ, и, как ни тяжело было Ламенэ отказаться от всего того, чему он верил и служил, он признал неизлечимость, неисправимость католичества. С этого времени он прервал все сношения с Римом и написал свое знаменитое сочинение «Слова верующего». В форме библейских псалмов и евангельских притч, Ламенэ в этом сочинении нападает на существующий экономический и политический строй, стоящий в противоречии с требованиями религии. Книга эта тотчас же была осуждена папой. И тогда Ламенэ уже совсем отделился от церкви и посвятил последние годы своей жизни служению народу; это был четвертый и последний фазис.
Последние годы своей жизни Ламенэ провел вдали от политической деятельности, почти в уединении и бедности, посвятив себя исключительно литературным занятиям. Он, между прочим, кончил набросок «философии» и написал одно из лучших комментарий к четырем Евангелиям.
Основная мысль Ламенэ, которую он выражал во всех своих книгах, статьях и речах (когда он был депутатом в парламенте), в том, что народ должен быть сам решателем своих судеб и устроителем своей жизни. Как и в защите католической церкви, он руководствуется тем же принципом, что носителем истины и нравственного совершенства может быть не отдельный человек, а совокупность людей — толпа, народ и в своем пределе человеческий род. Предоставляя полную власть народу, Ламенэ, однако, не переставая доказывал, что никакие внешние реформы и перемены в области государственного устройства не могут улучшить положение народа, если народ не будет постоянно стремиться к нравственному совершенствованию. «Желайте лишь справедливого, — говорил он народу. — Справедливость всегда восторжествует. Уважайте право даже тех, кто попирает ваше право. Пусть безопасность всех без исключения будет для вас священна. Долг для всех и всегда обязателен. Если вы раз нарушите долг, где вы остановитесь? Беспорядку не помогают беспорядком. В чем обвиняют вас ваши враги? В том, что вы хотите заменить вашим господством их господство, хотите злоупотреблять властью, как злоупотребляют они, — в том, что вы питаете мысли о мести, тиранические намерения. Отсюда неопределенный страх перед вами, которым ваши враги ловко пользуются, чтобы продолжить ваше рабство».
«Ничто невозможно в социальной области без духовной работы в общественных глубинах», — говорил он.
К социалистическим и коммунистическим системам Ламенэ всегда относился отрицательно. По его мнению, учения эти не принимают во внимание законы человеческой природы, заменяя естественный ход жизни насилием власти. Он не одобрял этих учений преимущественно за то, что все они имели в виду лишь материальные цели и не признавали необходимости религии. Во всяком общественном переустройстве он считал необходимым не материальные, а духовные цели, достигаемые победой разума и долга над страстями.
В начале пятидесятых годов Ламенэ заболел и, почувствовав, что болезнь его была смертельной, призвал своего друга Барбэ и назначил его распорядителем при его жизни в доме во время болезни и после смерти по завещанию. Кроме того, он оставил письменное заявление, что желает быть погребенным среди бедных и как бедный; на могиле просил не ставить никакого памятника, тело должно быть перенесено прямо на кладбище и не вносимо в церковь. Несмотря на все попытки духовенства вернуть его к церкви, Ламенэ, как и раньше, на все такого рода попытки отвечал кротким, но решительным отказом принять священника. Он умер спокойно и твердо с той же живой верой в бога, с которой жил всё время своей сознательной жизни. Последние слова его были: «Я чувствую, что конец пришел, надо покориться воле божией, мне будет хорошо, когда я буду с ним». И в самые последние минуты он повторил несколько раз: «Это счастливая минута». Он умер 27 февраля 1854 года.
Дело Ламенэ, «l'oeuvre», как говорят французы, большое и далеко неоцененное. Он, как и все большие умы и горячие сердца, проложил тот путь, по которому неизбежно пойдет и идет уж человечество, путь освобождения от внешней, отрешенной от жизни, ложно-христианской веры и установления того основного христианского учения, которое изменяет как жизнь отдельного человека, так и всего человеческого общества.
Как бури волнуют воды и уничтожают их прозрачность, так и страсти, тревоги, страхи, смущая душу, мешают человеку сознавать свою сущность.
Люди с великой и прекрасной душой всегда спокойны и довольны; люди, ничтожные духом, всё недовольны и печальны.
Люди затрудняются, беспокоятся и волнуются только тогда, когда они заняты внешними делами, от них не зависящими. В этих случаях они тревожно спрашивают себя: «Что я стану делать? что-то будет? что из этого выйдет? как бы не случилось того или другого». Так бывает с теми, которые постоянно заботятся о том, что им не принадлежит.
Наоборот, человек, занятый тем, что от него самого зависит, и полагающий свою жизнь в работе самосовершенствования, не станет так тревожить себя. Если бы он и стал беспокоиться о том, удастся ли ему держаться истины и избегать лжи, то я сказал бы: успокойся, — то, что тревожит тебя, находится в твоих собственных руках; гляди только за своими мыслями и поступками и старайся всячески исправлять себя. Так и не говори: «Что-то будет?» Всё, что ни случится, ты обратишь себе в поучение и пользу.
— А если я умру в борьбе с несчастиями?
— Ну, что же? В таком случае ты умрешь смертью человека честного, совершая то, что ты должен совершать. Нужно же тебе всё равно умереть, и смерть должна же застать тебя за каким-нибудь делом. Я был бы доволен, если бы смерть застала меня за делом, достойным человека, за делом добрым и полезным всем людям; или чтобы она застала меня в то время, когда я стараюсь исправлять себя. Тогда я мог бы поднять руки к богу и сказать ему: «Господи, ты знаешь сам, насколько я воспользовался тем, что ты дал мне для понимания твоих законов. Упрекал ли я тебя? Возмущался ли против того, что со мною случилось? Уклонялся ли от исполнения своего долга? Благодарю тебя за то, что я родился, за все дары твои. Я пользовался ими довольно; возьми их назад и распорядись ими как тебе угодно, — ведь они твои!»
Может ли быть лучшая смерть? Чтобы дожить до такой смерти, тебе не нужно многого лишиться, хотя, правда, этим самым ты много приобретешь. Если же ты захочешь удержать то, что не твое, то ты непременно потеряешь и то, что твое.
Кто хочет иметь успех в мирских делах, тот не спит по целым ночам напролет, постоянно хлопочет и суетится, подделывается к сильным людям и вообще поступает как подлый человек. И в конце концов чего он всем этим добился? Он добился того, что его окружают некоторыми почестями, что его боятся и что он, сделавшись начальником, распоряжается другими людьми. Неужели же ты не захочешь сколько-нибудь потрудиться для того, чтобы освободить себя от всех таких забот и спать спокойно, ничего не боясь и ничем не мучаясь? Но знай, что такое спокойствие души не достается даром.
Кто положил свою жизнь в свете разумения и служит ему, для того не может быть отчаянных положений в жизни, тот не знает мучений совести, не боится одиночества и не ищет шумного общества, — такой человек имеет высшую жизнь, не бежит от людей и не гоняется за ними. Его не смущают помыслы о том, надолго ли дух его заключен в плотской оболочке; поступки такого человека будут всегда одинаковы, даже ввиду близкой смерти. Для него одна забота — жить разумно в мирном общении с людьми.
Только когда человек ясно узнает свое место в мире, определится и настроение его души. Когда же настроение души определится, то прекратится всякое душевное волнение. Когда же прекратится душевное волнение, то наступит полное спокойствие души, и человек, обладающий таким ненарушимым душевным спокойствием, сделается способен к работе мысли. Работа же мысли делает человека восприимчивым ко всему истинному.
Всегдашнее спокойствие невозможно, но когда наступают времена спокойствия, надо дорожить ими, стараться продлить их. Это те времена, в которые возникают, уясняются и укрепляются мысли — руководители жизни.
Убедиться в том, что не должно осуждать брата, можно уже потому, что сотни раз приходилось и приходится раскаиваться в том, что осудил брата, а никогда в том, что не осудил его.
Когда ты видишь, что человек заблуждается, не гневайся на него: пойми, что нельзя нарочно заблуждаться. Никто не может хотеть, чтобы рассудок его затемнялся. Заблуждающийся — тот, кто искренно принимает ложь за истину.
Но бывает и так, что люди не заблуждаются, а нарочно не принимают истины даже тогда, когда она раскрыта перед ними до полной очевидности. Они не принимают ее не потому, что не могут понять ее, а потому, что она обличает их злые дела, отнимает у них оправдание их пороков. Эти люди также заслуживают не гнева, а сострадания, потому что они больны не телом, а душою.
Если толпа ненавидит кого-нибудь, надо, прежде чем судить, внимательно исследовать, почему это. Если толпа пристрастилась к кому-нибудь, надо тоже внимательно исследовать это, прежде чем судить.
Обуздывать свой язык есть признак великой добродетели.
Наши тревоги зависят преимущественно от того, что мы стараемся исправлять других, забывая о своем собственном исправлении.
Душа человеческая не добровольно, а силой отвращается от правды и добра; чем яснее это уразумеешь, тем кротче будешь относиться к людям.
Если считаешь нужным осудить ближнего, то осуждай его в глаза. И осуждай так, чтобы не вызвать недоброго к себе чувства.
Совесть есть сознание божественного начала, живущего в нас.
«Совесть! Детские заблуждения, предрассудки воспитания, — слышу я дружные голоса мнимых мудрецов. — В уме человека нет ничего, кроме того, что дано опытом», — говорят они.
Даже больше, они отвергают очевидное и всеобщее согласие всex народов, и против поразительного единства суждения всех людей о том, что добро и что зло, они разыскивают какой-нибудь известный им одним пример (как будто свойства всех людей могут быть уничтожены извращением какого-нибудь описываемого путешественником темного народца), и полагают, что как только доказано, что есть уроды, то общее свойство всего человечества уже ничего не значит. «Все, — говорят они, — если содействуют общему благу, то делают это только ради своей выгоды». — Но почему же есть люди, которые служат общему благу для своей явной невыгоды? Как это идти на смерть ради своей выгоды?
Конечно, каждый действует для своего блага, но если нет нравственного, духовного блага, то объяснить выгодой можно только поступки злых людей. Какая ужасная философия была бы та, при которой нельзя было бы объяснить добродетельные поступки иначе, как подыскав для них подлые побуждения.
Совесть! Да, совесть верный судья добра и зла, совесть — это то, что делает человека подобным богу, только совесть составляет превосходство природы человека. Без совести в человеке нет ничего, что возвышало бы его над животным, кроме печального преимущества блуждать без какого-нибудь руководства от заблуждения к заблуждению.
Поделиться книгой: