Хранители Кольца

Струи кусачей Горячей Воды!

Раздался шумный всплеск и крик Фродо: «Эй, ты!» Похоже, Пин ухитрился чуть не разом выплеснуть на себя и на пол весь свой огромный ушат.

Мерри подошел к дверям.

– Ну вы, грязнули! – позвал он. – Как насчет поужинать и хлебнуть пивка?

Фродо вышел, причесываясь. Мерри сунул нос в дверь.

– Ничего себе! – воскликнул он. На полу можно было плавать. – Это вы, голубчик Перегрин, натворили? Все вытрите досуха – а не поспеете к ужину, значит, такая ваша судьба.

Ужинали на кухне, за столом возле большого камина.

– Ну, грибов-то вы уже наелись? – спросил Толстик без особой надежды.

– Наелись и еще поедим! – крикнул Пин.

– Грибы мои! – объявил Фродо. – Их изготовила лучшая хозяйка на свете – госпожа Бирючиха! Уберите лапы, я вам сам положу.

Хоббиты очень любят грибы, даже больше нашего. Поэтому юный Фродо и повадился когда-то лазить к Бирюку. Но сейчас грибов было вдоволь, по-хоббитски. И кроме грибов снеди хватало, так что даже Толстик Боббер под конец облегченно, хотя и с трудом вздохнул. Они отодвинули стол и расположились в креслах у огня.

– Потом приберемся, – сказал Мерри. – Давайте рассказывайте. Ишь какие – у них приключения, а тут работай. Ну-ка, с начала до конца, а особенно про Бирюка – что он, свихнулся? В чем дело-то? Я чуть не обалдел – это чтобы он чего-нибудь испугался?

– Испугаешься тут, – прервал неловкое молчание Пин. – Поглядел бы я на тебя: куда ты, туда и они – Черные Всадники.

– Какие такие всадники?

– Черные на черных конях, – объяснил Пин. – Фродо, видно, говорить не желает – ну, так я вам расскажу.

И он рассказал про их путешествие от самого Норгорда. Сэм кивал головой, покашливал и поддакивал. Фродо молчал.

– Я бы наверняка подумал, что ты все это сочиняешь, – сказал Мерри, – если б не видел своими глазами ту мерзость на пристани. И если бы не слышал голоса Бирюка. А ты что скажешь, Фродо?

– Из него всю дорогу слова было не выжать, – пожаловался Пин. – В молчанку играет, а толку-то: даже Бирюк догадался, что все беды – от сокровищ дяди Бильбо.

– Пусть себе гадает, – буркнул Фродо. – В точности ему ничего не известно.

– Это как сказать, – возразил Мерри. – Старик дошлый: на уме у него куда больше, чем на языке. Он и по Вековечному Лесу, говорят, побродил в свое время – и вообще чего только не знает! Ты хоть скажи, Фродо, догадался-то он правильно?

– Ну… – Фродо помедлил. – Кое-что он сообразил верно. Все это связано с тогдашними приключениями Бильбо, и Всадники ловят, а вернее, разыскивают его или меня. И раз на то пошло, скажу еще, что дело совсем нешуточное и очень опасное. Здесь не укрытие и спрятаться мне негде. – Он оглядел окна и стены так, словно они вот-вот исчезнут. Трое молодых хоббитов обменялись многозначительными взглядами.

– Наконец-то, – прошептал Пин.

– Да! – сказал Фродо и решительно выпрямился. – Пора, хватит откладывать. У меня для вас грустная новость, не знаю только, с чего начать.

– Уж так и быть, – спокойно предложил Мерри, – давай я за тебя начну.

– Ты – за меня? – воззрился на него Фродо.

– Вот-вот, а ты послушай. У тебя сейчас тяжело на сердце: трудно ведь так сразу прощаться. Ты, конечно, давно собирался уйти из Хоббитании, да все откладывал; но вот подкралась большая беда, и раздумывать стало недосуг. Пошел, а в путь тебе совсем не хочется. Нам тебя очень жалко.

Фродо раскрыл было рот, потом закрыл – и глядел так изумленно, что они расхохотались.

– Фродо, старина! – воскликнул Пин. – Ты что, и правда думал, что всем нам заморочил голову? Куда тебе: и старался-то не очень, и мозгов-то не хватит. Ты уж с апреля в путь собираешься. Ходишь, бормочешь: «Когда-то снова увижу эту долину?» – и всякое такое. Да еще притворяешься, что деньги, мол, на исходе, а кому подумать, Торбу продал – Лякошелям!..

– Вот тебе раз, – протянул Фродо. – А я-то думал – я такой осторожный и скрытный. Что бы, интересно, сказал на это Гэндальф? Так, значит, весь Норгорд только о моем отъезде и говорит?

– Глупости! – возразил Мерри. – Хоть и ненадолго, но пока что тайна твоя известна одним нам, заговорщикам: мы ведь тебя знаем как облупленного, пойми. Ты о чем-нибудь думаешь, а у тебя на лице все и написано. Правду сказать, я очень к тебе приглядывался, когда Бильбо ушел, потому что понял: и этот уйдет, дай срок. Очень мы боялись, что ты улепетнешь от нас потихоньку. Весну и лето мы с тебя глаз не спускали, все взвесили и решили. Ты от нас так просто не удерешь, не надейся!

– Ничего не поделаешь, дорогие мои друзья, – сказал Фродо. – Вам горько, мне еще горше, но отговаривать меня не надо. Раз уж вы догадались, так лучше помогите или хотя бы не мешайте.

– Да ты не понял! – крикнул Пин. – Кто тебя держит – иди, а уж мы как-нибудь от тебя не отстанем, я и Мерри. Сэм замечательный малый, он за тебя дракону глотку перегрызет, если дотянется. Только ведь тебе одного спутника мало будет, путешествие-то опасное.

– Дорогие мои, хорошие хоббиты! – дрогнувшим голосом воскликнул Фродо. – Ну разве могу я на это согласиться? Я тоже давно все обдумал и решил. Опасное, говорите, путешествие? Гораздо хуже! Это вам не поход за сокровищами, не прогулка «Туда и Обратно». Смерть со всех сторон и за каждым поворотом.

– Спасибо, объяснил, – насмешливо отозвался Мерри и вдруг отчеканил: – Потому-то мы с тобой и пойдем. Мы знаем, какое это страшное Кольцо, вот и хотим помочь тебе против Врага.

– Кольцо?! – проговорил вконец ошеломленный Фродо.

– Да, Кольцо, – сказал Мерри. – Ну, Фродо, ты, видно, думаешь, что друзья у тебя – полные олухи. Да я про Кольцо знаю уж сколько лет, знал еще при Бильбо, но раз ему угодно было секретничать, так и я не болтал. Бильбо я знал хуже, чем тебя: и сам был куда моложе нынешнего, и он куда хитрей твоего. Но была и на него проруха – хочешь, расскажу?

– Рассказывай, – слабо отозвался Фродо.

– Попал он в проруху из-за Лякошелей. Однажды, за год до Угощения, шел я по дороге и завидел впереди Бильбо. Я за ним, а тут, извольте, вдали показались Лякошели, идут навстречу. Бильбо попятился, сунул руку в карман, и вдруг – на тебе – исчез! Я так обалдел, что сам чуть не забыл спрятаться; потом опомнился, прыг через ограду и плюх в траву. Лякошели прошли, а на пустой дороге спокойненько возникает Бильбо и сует в карман что-то золотое, блестящее.

Мне, конечно, стало интересно. Да что там, я прямо шпионить за ним начал. Судите, как знаете, – такой уж я был любопытный в свои восемнадцать лет. Увы, Фродо, надо еще признаться, что я один во всей Хоббитании – кроме тебя, конечно, – видел даже записки Бильбо.

– И записки? – вскричал Фродо. – Да что же это в самом деле! Неужели ничего нельзя сохранить в тайне?

– Почему, можно, но не от всех, – сказал Мерри. – Я, правда, одним глазком только глянул, а уж как ловчил! Записки свои он берег словно зеницу ока. Любопытно, что с ними сталось, я бы еще и другим глазом поглядел. У тебя они, кстати, не с собой?

– Нет. Записок в Торбе не было. Видно, Бильбо их забрал.

– Да, ну так вот, – продолжал Мерри, – я что знал, то держал про себя до нынешней весны. А когда запахло бедой, мы составили наш заговор, и каждый выложил, что ему известно. Ты ведь молчун, вроде Гэндальфа – тот, правда, еще хуже тебя. Не скрою, однако, был у нас и главный слухач-соглядатай, не скрою и, ладно уж, покажу.

– Покажи, где он? – сказал Фродо, затравленно озираясь, словно ждал, что сейчас из буфета вылезет черный соглядатай в черной маске.

– Давай, Сэм, не стесняйся! – позвал Мерри, и Сэм встал, виновато опустив руки, красный до ушей. – Вот кто у нас главный добытчик сведений! И немало, я тебе скажу, он их добыл, пока его не сцапали. А с тех пор как воды в рот набрал – честность ему, видите ли, не позволяет.

– Сэм! – только и мог воскликнуть Фродо. Он даже не знал, смеяться, сердиться или с облегчением вздохнуть: так и так он-то выходил дурак дураком.

– Я, сударь! – испуганно объявил Сэм. – С вашего позволения, сударь! Я ведь потому, что из-за вас, сударь, и Гэндальфу я, право слово, не поперек. Он зря-то ничего не скажет, а ведь он что сказал? Вы ему: один, мол, пойду, а он вам: нет, говорит, возьми с собой тех, на кого надеешься!

– На кого уж теперь надеяться, – проворчал Фродо, и Сэм опустил несчастные глаза.

– Смотря что ты имеешь в виду, – возразил Мерри. – Можешь надеяться, что мы пойдем за тобой в огонь и в воду, что погибнем, если придется, вместе. И тайны твои, будь уверен, сохраним не хуже тебя. А что мы тебя бросим и ты пойдешь один – на это не надейся. Глупый ты, Фродо, – мы же твои друзья! И в путь собрались не сослепу. Мы знаем почти все, что рассказал тебе Гэндальф, знаем про Кольцо. Нам очень страшно, но мы пойдем с тобой, а не возьмешь – все равно пойдем.

– И вы уж простите, сударь, – прибавил Сэм, – только эльфы-то вам что посоветовали? Гаральд сказал же вам: бери, кто с тобой захочет, разве не так?

– Так-то так, – сказал Фродо, глядя на ухмыляющегося Сэма. – Только глазам и ушам своим я верить теперь не буду: вижу, дескать, спит, слышу, мол, храпит. Я тебя ногой-то проверю, от хитрости ты храпишь или взаправду!.. Да и все вы, конечно, хороши! – добавил он, обернувшись к заговорщикам. – Ну, разбойники! – Он невольно фыркнул и развел руками. – Что ж, ладно, сдаюсь. Принимаю совет Гаральда. Не было бы так страшно, я бы, может, и в пляс пустился, замечательные вы мои негодяи. Что уж скрывать: я до смерти боялся этого вечера, а вышла такая радость.

– Сказано – сделано. Атаману Фродо и всей шайке его – ура! – закричали хоббиты и заплясали вокруг Фродо. А Мерри с Пином пляску оставили и начали песню: сочиненную, конечно, заранее, вроде той, которую пели гномы, отправляясь в путь с Бильбо:

Ур-р-ра! Споем, друзья, втроем,

Прощай, очаг и отчий дом!

Сквозь ветер злой, дожди и зной

Мы до Раздола добредем!

Туда, где эльфы с давних пор

Живут в тени туманных гор,

Мы побредем, покинув дом,

Лихим врагам наперекор!

А что потом – решим потом,

Когда в Раздоле отдохнем, —

Нелегок долг, и путь далек,

Но мы вернемся в отчий дом!

Близка рассветная пора!

Нам в путь пора! Нам в путь пора!

– Неплохо спето! – заметил Фродо. – Но уж ежели так, то дел у нас хватает, и давайте примемся за них под крышей, ведь потом крыши-то не будет.

– Крыша крышей, а песня песней, – сказал Пин. – Так ты что, и правда думаешь в путь до рассвета?

– Пока не решил, – ответил Фродо. – Я боюсь Черных Всадников и боюсь оставаться в доме, про который им известно, что я в нем поселился. Гаральд мне, опять же, задерживаться не советовал. Я бы только очень хотел повидаться с Гэндальфом. Вот и Гаральд удивился, что Гэндальф обещал, да не пришел. Вопрос один, вопрос другой. Первый: долго ли Всадникам до Зайгорда? Второй: долго ли нам собираться? Путь – сами знаете…

– На второй вопрос ответ готов, – сказал Мерри, – хоть через час. Я уж все собрал. Шесть лошадок щиплют травку, мешки набиты; разве только подбавить чего-нибудь для тепла и брюха?

– Да вы, я вижу, опытные заговорщики, – восхитился Фродо. – Но может, все-таки денек подождем Гэндальфа?

– Мы-то подождем, только Всадники твои как бы не нагрянули, сам гляди, – сказал Мерри. – Они бы, пожалуй, уже до нас добрались, да застряли, наверно, у Северного Хода, там Городьба в три сажени до самой реки. И сторожа по ночному времени никого не пустят, проси не проси. Разве что прорвутся силой, но там, по-моему, вряд ли прорвешься. Там и днем-то не очень пустят, тем более каких-то черных и подозрительных. Пустить не пустят, но Забрендия – не крепость, сам понимаешь.

Фродо задумался.

– Вот как мы сделаем, – сказал он наконец. – Выходим завтра чуть свет. Только не по дороге: это самое опасное. Вдруг нас обложили со всех сторон – я же не знаю, сколько Всадников, может, два, а может, больше. Нам бы надо уйти, как под землю нырнуть.

– Это же вам путь только через Вековечный Лес! – с ужасом воскликнул Толстик. – Берегитесь, лучше куда угодно, чем туда. Подумаешь, какие-то Черные Всадники!

– Вот ты и подумай на досуге, – посоветовал ему Мерри. – Страшно это, конечно, а все же Фродо, наверно, прав. Там нас преследовать не будут – повезет, так и всякая погоня нас потеряет.

– Это в Лесу-то Вековечном вам повезет? – взвизгнул Толстик. – Покамест никому не везло. Погоня их потеряет, как же! Сами навек потеряетесь! Туда никто не ходит.

– Ну как – никто?! – сказал Мерри. – Брендизайки ходят: не каждый день, конечно, но когда понадобится. И своя тропка у нас там есть. Фродо по ней ходил – давным-давно, правда. И я тоже ходил, несколько даже раз: днем, когда деревья спят.

– Ваше дело, ваше дело! – замахал руками Фредегар. – По мне, так страшнее Вековечного Леса ничего и на свете нет, а что о нем рассказывают, лучше даже не слушать. Ну, я-то что, я же с вами не иду. И теперь, честное слово, очень рад, что остаюсь: вот Гэндальф не сегодня завтра объявится, я ему все про вас расскажу.

Толстик любил Фродо, но бросать Хоббитанию боялся: мало ли что окажется где-то там. Он и за рекой-то был в первый раз. Впрочем, заговорщики не собирались брать его с собой: по плану ему надлежало стеречь дом и сбивать с толку любопытных – притворяться, что господин Торбинс здесь, пожалуйста, только не сейчас. На всякий случай были наготове даже старые костюмы из Торбы; Толстик их наденет, авось его и примут за Фродо. Никто не подумал, что это самая опасная роль.

– Прекрасно! – сказал Фродо, разобравшись в заговорщицких замыслах. – Как бы мы иначе оповестили Гэндальфа? Вряд ли эти Всадники умеют читать, и все же я не рискнул бы оставить письмо. А коли Толстик будет на месте, так и думать нечего: уж Гэндальф-то за нами угонится. Стало быть, с утра в Вековечный Лес!

– Мне-то что, – сказал Пин, – в Лес так в Лес. Я только не завидую Толстику – вот поглядит он на Черных Всадников.

– А я тебе не завидую, – отозвался Фредегар. – Зайдешь в Лес – обратно запросишься, да поздно будет.

– Ладно, хватит спорить, – сказал Мерри. – Нам еще надо прибраться и кое-что упаковать. Я ведь вас затемно разбужу.

Когда Фродо наконец улегся, он никак не мог заснуть. Ноги ныли; спасибо, хоть завтра верхом. Мало-помалу он погрузился в смутный сон, и казалось ему, что он смотрит сверху, из окна, в лесную темень, а у корней деревьев ползают, принюхиваясь, какие-то твари – и наверняка до него доберутся. Издали донесся шум: ветер, наверно, пробежал по листьям. Нет, понял он, это не ветер, это дальнее Море, а шума волн он никогда наяву не слышал – только во сне. А потом окна не стало – простор. И никаких деревьев. Вокруг шелестел черный вереск, соленый запах щекотал ноздри. Фродо поднял глаза и увидел высокую белую башню на крутой скале. Ему хотелось взобраться туда, чтобы поглядеть на Море, он стал карабкаться по склону, но вдруг небо озарилось молнией и грянул гром.

Глава VI Вековечный Лес

Фродо вскочил как встрепанный. В комнате было темно: Мерри стоял в коридоре со свечою в руке и громко барабанил по приоткрытой двери.

– Тише! Что случилось? – заплетающимся со сна языком испуганно выговорил Фродо.

– Еще спрашивает! – удивился Мерри. – Вставать пора, половина пятого. На дворе непроглядный туман. Вставай, вставай! Сэм уже завтрак готовит, Пин и тот на ногах. Я пошел седлать пони. Разбуди лежебоку Толстика, пусть хоть проводит нас.

К началу седьмого все пятеро были готовы в путь. Толстик зевал во весь рот. Они бесшумно выбрались из дому и зашагали по задней тропке вслед за Мерри, который вел тяжело навьюченного пони, – через рощицу, потом лугами. Листья влажно лоснились, с каждой ветки капало, и холодная роса серым пологом заволакивала траву. Стояла тишь, и дальние звуки слышались совсем рядом: квохтали куры, хлопнула чья-то дверь, заскрипела калитка.

Пони были в сенном сарае: крепкие, один к одному, медлительные, но выносливые, под стать хоббитам. Беглецы сели поудобнее, тронули лошадок – и углубились в густой туман, который словно нехотя расступался перед ними и смыкался позади. Ехали шагом, час или около того; наконец из мглы неожиданно выступила Городьба, высокая, подернутая серебристой паутиной.

– Ну и как же мы через нее? – спросил Фродо.

– За мной! – отвечал Мерри. – Увидишь.

Он свернул налево и поехал вдоль Городьбы, которая вскоре отошла назад краем оврага. В овраг врезался пологий спуск, глубже, глубже – и становился подземным ходом с кирпичными стенами. Ход нырял под ограду и выводил в овраг на той стороне.

Толстик Боббер осадил пони.

– Прощай, Фродо! – воскликнул он. – Зря ты в Лес пошел, гиблое это место, сегодня же в беду, чего доброго, попадете. А все-таки желаю вам удачи – и сегодня, и завтра, и всегда!

– Если б у меня только и было впереди, что Вековечный Лес, я был бы счастливчиком, – отозвался Фродо. – Гэндальфу передай, чтоб торопился к Западному Тракту: мы тоже из Лесу туда и уж там припустимся! Прощай! – Тут его голос заглушило эхо, и Фредегар остался наверху один.

Ход был темный, сырой и упирался в железные ворота. Мерри спешился и отпер их, а когда все прошли – захлопнул. Ворота сомкнулись, и зловеще клацнул запор.

– Ну вот! – сказал Мерри. – Путь назад закрыт. Прощай, Хоббитания, перед нами Вековечный Лес.

– А про него правду рассказывают? – спросил Пин.

– Смотря что рассказывают, – отвечал Мерри. – Если ты про те страсти-мордасти, какими Толстика пугали в детстве, про леших, волков и всякую нечисть, то вряд ли. Я в эти байки не верю. Но Лес и правда чудной. Все в нем какое-то настороженное, не то что в Хоббитании. Деревья здесь чужаков не любят и следят-следят-следят за ними во все… листья, что ли? – глаз-то у них нет. Днем это не очень страшно, пусть себе следят. Бывает, правда, иногда – одно ветку на тебя обронит, другое вдруг корень выставит, третье плющом на ходу оплетет. Да это пустяки, а вот ночью, мне говорили… Сам-то я ночью был здесь раз или два, и то на опушке. Мне казалось, будто деревья шепчутся, судачат на непонятном языке и сулят что-то недоброе; ветра не было, а ветки все равно колыхались и шелестели. Говорят, деревья могут передвигаться и стеной окружают чужаков. Когда-то они даже к Городьбе подступали: появились рядом с нею, стали ее подрывать и теснить, клонились на нее сверху. Тогда хоббиты вышли, порубили сотни деревьев, развели большой костер и выжгли вдоль Городьбы широкую полосу. Лес отступил, но обиды не забыл. А полоса и сейчас еще видна – там, немного подальше в Лесу.

– Деревья – и всё? – опять спросил Пин.

– Да нет, еще водятся будто бы разные лесные чудища, – ответил Мерри, – только не тут, а в долине Ветлянки. Но тропы и здесь кто-то протаптывает: зайдешь в Лес, а там, откуда ни возьмись, тропа, и вдобавок неверная – леший ее знает, куда поведет, да каждый раз по-разному. Тут раньше была одна неподалеку, хотя теперь, может, и заросла, – большая тропа к Пожарной Прогалине, и за ней маленькая тропка вела наискось, примерно в нужную сторону, на северо-восток. Авось разыщу.

Из нескончаемого оврага вывела наверх, в Лес, еле заметная дорожка, вывела и тут же исчезла. Въезжая под деревья, они оглянулись: позади смутной полосой чернела Городьба – вот-вот скроется из виду. А впереди были только стволы и стволы, впрямь и вкривь, стройные и корявые, гладкие и шишковатые, суковатые и ветвистые, серо-зеленые, обомшелые, обросшие лишайником.

Не унывал один Мерри.

– Ты ищи, ищи свою большую тропу, – хмуро понукал его Фродо. – Того и гляди, растеряем друг друга или все вместе заплутаемся!

Пони наудачу пробирались среди деревьев, осторожно ступая между извилистыми, переплетающимися корнями. Не было никакого подлеска, никакого молодняка. Пологий подъем вел их в гору, и деревья нависали все выше, темнее, гуще. Стояла глухая тишь; иногда по неподвижной листве перекатывалась и шлепалась вниз набрякшая капля. Ветви словно замерли, ниоткуда ни шелеста; но хоббиты понимали, что их видят, что их рассматривают – холодно, подозрительно, враждебно. Причем все враждебнее да враждебнее: они то и дело судорожно оборачивались и вскидывали головы, точно опасаясь внезапного нападения. Тропа не отыскивалась, деревья заступали путь, и Пин вдруг почувствовал, что больше не может.

– Ой-ой-ой! – жалобно закричал он во весь голос. – Я ничего худого не замышляю, пропустите меня, пожалуйста!

Все в испуге застыли, но крик не раскатился по Лесу, а тут же заглох, точно придушенный. Ни эха, ни отзвука: только Лес сгустился плотнее и зашелестел как будто злорадней.

– Не стал бы я на твоем месте кричать, – сказал Мерри. – Пользы ни на грош, а навредить может.

Фродо подумал, что, наверно, пути давно уже нет и что зря он повел друзей в этот зловредный Лес. Мерри искал взглядом тропу, но очень неуверенно, и Пин это заметил.

– Ну, ты прямо с ходу заблудился, – проворчал он, а Мерри в ответ облегченно присвистнул и показал пальцем вперед.

– Да, дела! – задумчиво проговорил он. – Деревья ведь, а на месте не стоят. Вон она, оказывается, Пожарная-то Прогалина, а тропа к ней – ух, куда ушла!

Путь их светлел, деревья расступались. Они вдруг вынырнули из-под ветвей и оказались на широкой поляне. Над ними раскрылось небо, неожиданно голубое и чистое. Солнце не успело подняться высоко, но уже слало вниз приветливые лучи. Листва по краям Прогалины была гуще и зеленее, словно отгораживала ее от Леса. На Прогалине не было ни деревца: жесткая трава, а среди нее торчал квелый болиголов, бурый бурьян, вялая белена и сухой чертополох. Все опадало и осыпалось, всему был черед стать прахом, но после чащоб Вековечного Леса здесь было чудо как хорошо.

Хоббиты приободрились: солнце поднялось, небо засияло над ними, и хлынул дневной свет. В дальнем конце Прогалины вдруг ясно обозначилась тропа среди деревьев. Она уходила в Лес, вверх по склону: над нею нависали густые ветви, то сходясь вплотную, то раздвигаясь.

Но теперь они ехали веселее и куда быстрее прежнего, в надежде, что Лес смилостивился и все-таки пропустит их. Однако не тут-то было: вскоре тайное лиходейство стало явным. Спертый воздух напитался духотой, деревья стиснули их с обеих сторон и заслонили путь. Каждый шаг давался с трудом, копыта пони утопали в грудах прелых листьев, запинались за скрытые корни, и в глухой тишине стук этот больно отдавался в ушах. Фродо попробовал было для бодрости громко затянуть песню, но его сдавленный голос был еле слышен:

Смело идите по затененной земле,

Верьте, не вечно клубиться мгле,

Вам суждено одолеть леса,

И солнце должно осветить небеса:

На рассвете дня, на закате дня

Разгорится заря, ветерком звеня,

И он разгонит промозглую мглу,

Сгинут навек…

Тут ему точно горло перехватило. Воздух затыкал рот, слова не выговаривались. С нависшего над тропой дерева обрушился за их спиной громадный корявый сук. Впереди стволы сомкнулись еще плотнее.

– Видать, не понравилось им, что их суждено одолеть, – заметил Мерри. – Давай пока лучше подождем с песнями. Вот выйдем на опушку, повернемся и споем что-нибудь громовым хором!

Говорил он шутливо, стараясь унять тревожную дрожь в голосе. На его слова не откликнулись: всем было жутковато. А у Фродо душа так и ныла: он корил себя за легкомыслие и уж совсем было собрался повернуть всех вспять (то есть неведомо куда), как вдруг тягостный подъем кончился, деревья раздвинулись и выпустили путников на ровную поляну, а тропа побежала напрямик к зеленому холму, безлесному, похожему на лысое темя над вздыбленными волосами.

* * *

Они снова заторопились вперед – хоть бы ненадолго выбраться из-под гнета Вековечного Леса! Тропа пошла книзу, потом опять в гору, подвела их наконец к открытому крутому подъему и исчезла в траве. Лес обступал холм ровным кругом, точно густая шевелюра плешивую макушку.

Хоббиты повели своих пони по склонам вкруговую, добрались наконец до вершины, остановились и огляделись. Кругозор застилала синеватая солнечная дымка. Вблизи туман почти совсем растаял, подальше осел по лесным прогалинам, а на юге подымался, словно пар, из пересекавшего Лес глубокого оврага и расползался белыми клочьями.

– Вон там, – показал Мерри, – течет Ветлянка, с Курганов Южного нагорья на юго-запад, в самую глубь Леса, прорезает его и впадает в Брендидуим. Вот куда нам больше всего не надо – говорят, от реки-то и есть главное лесное колдовство.

Но в той стороне, куда показывал Мерри, пелена тумана над сырой и глубокой речной расселиной скрывала всю южную половину Леса. Было уже около одиннадцати, солнце припекало, но осенняя дымка была по-прежнему непроницаемой. На западе не видать было ни Городьбы, ни речной долины за нею. И сколько ни глядели они на север, не могли найти взглядом Великого Западного Тракта. С четырех сторон зелеными волнами окружал их неоглядный Лес.

Юго-восточный склон холма, казалось, круто уходил в лесную глубь; так со дна морского вздымается гора, образуя у воды видимость островного берега. Хоббиты сидели на зеленой макушке, посматривали на безбрежный Лес и подкреплялись. Когда перевалило за полдень, далеко на востоке обозначились сероватые очертания Курганов за пределами Вековечного Леса. Это зрелище их очень порадовало: значит, все-таки у Леса есть предел. Хотя идти к Могильникам они вовсе не собирались – хоббитские легенды о них были еще пострашнее, чем россказни о Лесе.

Пополдничав и собравшись с духом, они поехали вниз. Исчезнувшая путеводная тропа вдруг отыскалась у северного подножия и устремилась к северу; однако не успели они обрадоваться, как заметили, что их медленно, но верно заносит вправо, на юго-восток. Скоро тропа пошла под уклон, должно быть к долине Ветлянки, то есть совсем уж в ненужную сторону. Посовещались и решили оставить обманную тропу, свернуть налево в чащу и наудачу держать путь к северу. Они хоть и не увидели Тракта с холма, но это дела не меняло. Кстати же слева от тропы вроде и земля была посуше, и деревья пореже, обыкновенные елки да сосны, не то что здесь – дубы, буки, грабы и совсем уж какие-то загадочные древние породы.

Поначалу казалось, что решили они правильно: даже и поехали опять быстрее, хотя, когда солнце пронизывало листву, светило оно чуть ли не сзади. Опять начали сходиться деревья. Откуда ни возьмись, глубокие рытвины пересекали путь, будто гигантские колеи, заброшенные рвы или овраги, поросшие репейником. И все, как назло, поперек. Обойти их не было возможности, надо было перебираться, а внизу частая поросль и густой терновник – влево и не пробуй, а вправо расступается. Подавшись вправо, с горем пополам выкарабкивались наверх, а там темной стеною теснились деревья: налево и в гору не пускали, так что хоббиты поневоле шли направо под гору.

Через час-другой они потеряли направление – знали только, что идут не на север. Кто-то вел их, и они покорно брели все восточнее и южнее, в глубь Леса – в самую глубь.

Солнце клонилось к западу, когда они угодили в овражище шире и глубже всех прочих. Спустились – вернее, обрушились они туда чуть не кувырком, а выкарабкаться вперед или назад по такой крутизне и думать было нечего: не бросать же пони вместе с поклажей! Влево пути, конечно, не было; побрели вправо, вниз по оврагу. Податливая почва чавкала под ногами, повсюду струились родники, и вскоре оказалось, что они идут следом за журчащим, лепечущим ручейком, пробившимся сквозь болотный дерн. Потом склон стал круче, разлившийся ручей уверенно забурлил и потоком хлынул под откос. Они шли глубокой, сумрачной балкой, сверху затененной деревьями.

Вдруг перед ними точно распахнулись ворота, и в глаза блеснул солнечный свет. Они вышли из огромной промоины, прорезавшей высокий и крутой, почти отвесный глинистый берег. У ног их раскинулись пышные заросли осоки и камыша; впереди высился другой берег, такой же крутой и скользкий. Дремотный зной стоял в укромной речной долине. Посредине тихо катила мутно-бурые струи река, обросшая ветлой и ильмовником; над нею склонялись дряхлые ивы, ее обступали ветхие вязы, осклизлые берестовые стволы загромождали русло, тысячи тысяч палых листьев несла вода, их желтые мириады вяло трепетали в воздухе, тянуло теплым ветерком – и шуршали камыши, шелестела осока, перешептывались ивовые и вязовые ветви.

– Ну, теперь понятно, куда нас занесло! – сказал Мерри. – Совсем не в ту сторону. Это Ветлянка! Пойду-ка я поразведаю.

Он пробежал солнечной полянкой и затерялся в высокой траве. Потом вернулся – как из-под земли вырос – и объявил, что под обрывом, у самого берега, вовсе не топко и есть прекрасная тропа.

– Пойдем по ней влево, – сказал он. – Глядишь, и выберемся на восточную опушку.

– Ну-ну, – покачал головой Пин. – Глядишь, может, и выберемся, если тропа выведет, а не заведет в топь. Ты думаешь, кто ее проложил и зачем? Уж наверно, не для нас. Что-то мне в этом Лесу сильно не по себе, и я теперь готов верить любым небылицам про эти места. А далеко нам, по-твоему, до восточной опушки?

– Понятия не имею, – сообщил Мерри. – Равно как и о том, далеко ли мы от низовья Ветлянки и кто здесь умудрился проторить тропку. Одно знаю: вот такие пироги.

Раз так, делать было нечего, и они вереницей потянулись за Мерри к его неведомой тропе. Буйная осока и высокие камыши то и дело скрывали хоббитов с головой, но единожды найденная тропа никуда не девалась: она петляла и ловчила, выискивая проход по топям и трясинам. И все время попадались ручьи, стремившиеся к Ветлянке с лесной верховины: через них были заботливо перекинуты древесные стволы или вязанки хвороста.

Жара донимала хоббитов. Мошкара гудящим роем толклась над ними, и солнце немилосердно пекло им спины; наконец тропку перекрыла зыбкая серая тень, какие-то тощие ветви с редкой листвою. Что ни шаг – душней и трудней. Земля словно источала сонливость, и сонно колыхался парной воздух.

Фродо тяжко клевал носом. Пин, который едва плелся перед ним, вдруг опустился на колени. Фродо придерживал пони и услышал голос Мерри:

– Зря мучаемся. Все, я шагу больше не ступлю. Поспать надо. Там вон, под вязами, прохладней. И мух меньше!

Фродо его неверный голос очень не понравился.

– Взбодрись! – крикнул он. – Не время спать! Надо сначала выбраться из Леса!

Однако спутников его цепенила дремота. Сэм зевал и хлопал глазами. Фродо почувствовал, что и сам засыпает – в глазах у него все поплыло, и неотвязное жужжанье мерзких мух вдруг стихло. Был только легкий шепот, мягкое журчанье, дальний шелест – листья, что ли? Листья, конечно. Он поднял усталые глаза и увидел над собою громадный вяз, древний и замшелый. Вяз раскинул над ними ветви, словно распростер бесчисленные руки – длинные, узловатые, серые. Его необъятный корявый ствол был иссечен черными трещинами, тихо скрипевшими под перешептыванье вялой листвы. И кругом сыпались листья… Фродо зевнул во весь рот и опустился на траву.

Мерри с Пином еле-еле дотащились до могучего ствола, сели и прислонились к нему возле зияющих трещин. Сэм плелся где-то сзади. Вверху плавно покачивалась сплошная завеса желто-серой листвы. Путники утомленно закрыли глаза и словно бы услышали сквозь дрему: вода у вяза, вода увяжет, вода притянет и в сон затянет… Они уснули, уютно убаюканные журчанием реки, у самого ствола огромного серого вяза.

Фродо изо всех сил отгонял сон, ему даже удалось встать на ноги. Его неодолимо тянуло к воде.

– Погоди-ка, Сэм, – пробормотал он. – Хорошо бы еще ноги… окунуть…

В полусне, цепляясь за ствол, он перебрался к воде, туда, где толстые, узловатые корни всасывались в реку, точно драконьи детеныши на водопое. Фродо оседлал дракончика, поболтал натруженными ногами в прохладной бурой воде и тут же уснул, прислонившись к необъятному стволу.

Сэм сидел и зевал во весь рот, изредка почесывая в затылке: как-то все-таки непонятно. Чудно что-то. Солнце еще не село, а они спят и спят. С чего бы это?

– Подумаешь, разморило, это пустяки, – соображал он. – А вот дерево чересчур уж большое, ишь, тоже мне, расшелестелось! Вода, мол, притянет и в сон затянет – доспишься, чего доброго!

Он стряхнул дремоту, встал и пошел поглядеть, как там пони. Две лошадки паслись далековато от тропы; он привел их обратно и тут услышал шумный всплеск и тихое-тихое клацанье. Что-то плюхнулось в воду, и где-то плотно притворили дверь.

Сэм кинулся к берегу и увидел, что хозяин с головой ушел в воду возле самого берега, длинный цепкий корень потихоньку топит его, а Фродо даже не сопротивляется.

Сэм поскорей схватил хозяина за куртку и вытащил из-под корня, а потом кое-как и на сушу. Фродо очнулся и взахлеб закашлялся; носом хлынула вода.

– Представляешь, Сэм, – выговорил он наконец, – дерево-то спихнуло меня в воду! Обхватило корнем и окунуло!

– Что говорить, заспались, сударь, – сказал Сэм. – Отошли бы хоть подальше от воды, если уж так вам спится.

– А наши-то где? – спросил Фродо. – Не заспались бы и они!

Сэм с Фродо обошли дерево. Пин исчез. Трещина, у которой он прилег, сомкнулась, словно ее и не было. А ноги Мерри торчали из другой трещины.

Сначала Фродо и Сэм били кулаками в ствол возле того места, где лежал Пин. Потом попробовали раздвинуть трещину и выпустить Мерри – безуспешно.

– Так я и знал! – воскликнул Фродо. – Ну что нас понесло в этот треклятый Лес! Остались бы лучше там, в Балке! – Он изо всех сил пнул дерево. Еле заметная дрожь пробежала по стволу и ветвям; листья зашуршали и зашептались, словно пересмеиваясь.

– Вы небось топора-то, сударь, не захватили? – спросил Сэм.

– Есть, кажется, у нас топорик, ветки рубить, – припомнил Фродо. – Да тут разве такой нужен!

– Погодите-ка! – вскрикнул Сэм, будто его осенило. – А если развести огонь? Вдруг поможет?

– Поможет, как же, – с сомнением отозвался Фродо. – Зажарим Пина, и больше ничего.

– А все же давайте-ка подпалим ему шкуру, авось испугается. – Сэм ненавистно глянул на раскидистый вяз. – Если он их не отпустит, я все равно его свалю – зубами подгрызу! – Он кинулся к лошадям и живо разыскал топорик, трутницу и огниво.

Они натащили к вязу кучу хвороста, сухих листьев, щепок – не с той, конечно, стороны, где были Пин и Мерри. От первой же искры взметнулся огонь, хворост затрещал, и мелкие языки пламени впились в мшистую кору. Древний исполин содрогнулся, шелестом злобы и боли ответила листва. Громко вскрикнул Мерри, изнутри донесся сдавленный вопль Пина.

– Погасите! Погасите! – не своим голосом завопил Мерри. – А то он грозит меня надвое перекусить, да так и сделает!

– Кто грозит? Что там с тобой? – Фродо бросился к трещине.

– Погасите! Погасите скорей! – умолял Мерри.

Ветки вяза яростно всколыхнулись. Будто вихрем растревожило все окрестные деревья, будто камень взбаламутил дремотную реку. Смертельная злоба будоражила Лес. Сэм торопливо загасил маленький костер и вытоптал искры. А Фродо, вконец потеряв голову, стремглав помчался куда-то по тропке с истошным криком: «Помогите! Помогите! Помоги-и-и-ите!» Он срывался на визг, но сам себя почти не слышал: поднятый вязом вихрь обрывал голос, бешеный ропот листвы глушил его. Но Фродо продолжал отчаянно верещать – от ужаса и растерянности.

А потом вдруг замолк – на крики его ответили. Или ему показалось? Нет, ответили: сзади, из лесной глубины. Он обернулся, прислушался – да, кто-то пел зычным голосом, беспечно и радостно, но пел невесть что:

Гол – лог, волглый лог, и над логом – горы!

Сух – мох, сыр – бор, волглый лог и долы!

В надежде на помощь и в страхе перед новой опасностью Фродо и Сэм оба замерли. Вдруг несусветица сложилась в слова, а голос стал яснее и ближе:

Древний лес, вечный лес, прелый и патлатый —

Ветерочков переплеск да скворец крылатый!

Вот уж вечер настает, и уходит солнце —

Тома Золотинка ждет, сидя у оконца.

Ждет-пождет, а Тома нет – заждалась, наверно,

Золотинка, дочь реки, светлая царевна!

Том кувшинки ей несет, песню распевает —

Древний лес, вечный лес Тому подпевает:

Летний день – голубень, вешний вечер – черен,

Вешний ливень – чудодей, летний – тараторень!

Ну-ка, буки и дубы, расступайтесь, братцы, —

Тому нынче недосуг с вами препираться!

Не шуршите, камыши, жухло и уныло —

Том торопится-спешит к Золотинке милой!

Они стояли как зачарованные. Вихрь словно выдохся. Листья обвисли на смирных ветвях. Снова послышалась та же песня, и вдруг из камышей вынырнула затрепанная шляпа с длинным синим пером за лентой тульи. Вместе со шляпой явился и человек, а может, и не человек: ростом хоть поменьше Громадины, но шагал втройне: его желтые башмаки на толстых ногах загребали листву, будто бычьи копыта. На нем был синий кафтан, и длинная курчавая густая борода заслоняла середину кафтана; лицо – красное, как наливное яблоко, изрезанное смеховыми морщинками. В руке у него был большой лист-поднос, а в нем плавали кувшинки.

– Помогите! – кинулись навстречу ему Фродо и Сэм.

– Ну! Ну! Легче там! Для чего кричать-то! – отозвался незнакомец, протянув руку перед собой, и они остановились как вкопанные. – Вы куда несетесь так? Мигом отвечайте! Я – Том Бомбадил, здешних мест хозяин. Кто посмел обидеть вас, этаких козявок?

– Мои друзья попались! Вяз! – еле переводя дыхание, выкрикнул Фродо.

– Понимаете ли, сударь, их во сне сцапали, вяз их схватил и не отпускает! – объяснил Сэм.

– Безобразит Старый Вяз? Только и всего-то? – вскричал Том Бомбадил, весело подпрыгнув. – Я ему спою сейчас – закую в дремоту. Листья с веток отпою – будет знать, разбойник! Зимней стужей напою – заморожу корни!

Он бережно поставил на траву поднос с кувшинками и подскочил к дереву, туда, где торчали одни только ноги Мерри. Том приложил губы к трещине и тихо пропел что-то непонятное. Мерри радостно взбрыкнул ногами, но вяз не дрогнул. Том отпрянул, обломал низкую тяжелую ветку и хлестнул по стволу.

– Эй! Ты! Старый Вяз! Слушай Бомбадила! – приказал он. – Пей земные соки всласть, набирайся силы. А потом – засыпай: ты уже весь желтый. Выпускай малышат! Хват какой нашелся!

Он схватил Мерри за ноги и мигом вытащил его из раздавшейся трещины.

Потом, тяжко скрипя, разверзлась другая трещина, и оттуда вылетел Пин, словно ему дали пинка. Со злобным старческим скрежетом сомкнулись оба провала, дрожь пробежала по дереву, и все стихло.

– Спасибо вам! – сказали хоббиты в четыре голоса.

Том расхохотался.

– Ну а вы, малышня, зайцы-непоседы, – сказал он, – отдохнете у меня, накормлю как следует. Все вопросы – на потом: солнце приугасло, да и Золотинка ждет – видно, заждалась нас. На столе – хлеб и мед, молоко и масло… Ну-ка, малыши, – бегом! Том проголодался!

Он поднял свои кувшинки, махнул рукой, приглашая за собою, и вприпрыжку умчался по восточной тропе, во весь голос распевая что-то совсем уж несуразное.

Разговаривать было некогда, удивляться тоже, и хоббиты поспешили за ним.

Только спешили они медленно. Том скрылся из виду, и голос его слышен был все слабей и слабей. А потом он вдруг опять зазвучал громко, будто прихлынул:

Поспешайте, малыши! Подступает вечер!

Том отправится вперед и засветит свечи.

Вечер понадвинется, дунет темный ветер,

А окошки яркие вам тропу осветят.

Не пугайтесь черных вязов и змеистых веток —

Поспешайте без боязни вы за мною следом!

Мы закроем двери плотно, занавесим окна —

Темный лес, вечный лес не залезет в дом к нам!

И все та же тишь, а солнце уже скрылось за деревьями. Хоббитам вдруг припомнился вечер на Брендидуиме и сверканье Хоромин. Впереди неровным частоколом вставала тень за тенью: необъятные стволы, огромные ветви, темные густые листья. От реки поднялся белый туман и заклубился у ног, мешаясь с сумеречным полумраком.

Идти было трудно, а хоббиты очень устали, ноги у них отяжелели, как свинцом налитые. Странные звуки крались за ними по кустам и камышам, а мерзко-насмешливые древесные рожи, кривясь, ловили их взгляды. Шли они сами не свои, и всем четверым казалось, что лесному чародейству нет конца, что от этого дурного сна не очнуться.

У них совсем уже подгибались ноги, когда тропа вдруг мягко повлекла их в гору. Послышался приветливый переплеск: в темноте забелел пенистый водопадик. Деревья расступились; туман отполз назад. Они вышли из лесу на широкое травянистое всхолмье. Река, ставшая быстрой речушкой, весело журчала, сбегая им навстречу, и поблескивала в свете зажигающихся звезд.

Невысокая шелковистая трава под ногами была, должно быть, обкошена. Подстриженные деревья на опушке стояли стройной живой изгородью. Ровной, обложенной булыжником дорожкой обернулась извилистая тропа. Она привела и на вершину травяного холма, залитого серым звездным светом; все еще вдалеке, на возвышенном склоне, теплились окна дома. И снова вниз повела дорожка, и снова повела вверх по травяной глади. В глаза им блеснул широкий желтый просвет распахнутой двери. Вот он, дом Тома Бомбадила, у подножия следующего холма, – оставалось только сойти к нему. За ним высился голый крутой скат, а еще дальше в глубоком сумраке чернели Могильники. Усталость как рукой сняло, половины страхов как не бывало. Навстречу им зазвенела песня:

Эй, шагайте веселей! Ничего не бойтесь!

Приглашает малышей Золотинка в гости.

Поджидает у дверей с Бомбадилом вместе.

Заходите поскорей! Мы споем вам песню!

А потом зазвучал другой голос – чистый и вековечный, как весна, и радостно-переливчатый, словно поток с яснеющих утренних высей:

Заходите поскорее! Ну а мы споем вам

О росе, ручьях и речках, о дождях веселых,

О степях, где сушь да вереск, о горах и долах,

О высоком летнем небе и лесных озерах,

О капели с вешних веток, зимах и морозах,

О закатах и рассветах, о луне и звездах —

Песню обо всем на свете пропоем мы вместе!

И хоббиты оказались на пороге, озаренные ясным светом.

Глава VII У Тома Бомбадила

Четыре хоббита переступили широкий каменный порог – и замерли, помаргивая. Они оказались в низком, но просторном покое, освещенном висячими лампадами и пламенем вереницы длинных свеч, сверкавших на темной гладкой столешнице. В кресле, в дальнем конце покоя, лицом к дверям, сидела хозяйка дома. Ее белокурые волосы ниспадали на плечи и мягко струились вниз; ее облекало платье, нежно-зеленое, как юный тростник, а пояс был золотой с ярко-голубыми незабудками; вокруг нее на зеленых и бурых блюдах плавали кувшинки – и как на озерном троне сидела она.

– Входите, дорогие гости, – прозвучал ее голос, тот самый, чистый и вековечный.