Полведра студёной крови[СИ]

Полюбовавшись немного вскрывшейся Камой, дробящей лёд об уцелевшие опоры моей надежды на лучшую жизнь, я поборол желание вернуться к советчику для проведения воспитательной беседы, и направился по единственно возможному теперь маршруту — к плотине ГЭС.

— До чего же кругом народ озлобленный, — делился я переживаниями с Красавчиком. — Он мне благодарен должен быть, за то, что дочуру его приласкал. Где она ещё в своём захолустье нормального мужика найдёт? Подумаешь, без её согласия. Ей, небось, лет пятнадцать. Буду я ещё у всякой сопли разрешения испрашивать. Она сама не понимает, что для неё лучше. И папашка такой же балбес. Думал, кровинушка его до сих пор — ангел непорочный. Ага, сейчас. И с кем только успела? Слушай, а может, он сам её дерёт? Вот ведь… А ещё про закон божий лепетал. Сволота лицемерная. Надо было всё же порешить гада. И ты бы нажрался от пуза. Давно уже мяса свежего не лопал? Ну, извини-извини, упустил из внимания. Погоди, — я натянул поводья и замер, прислушиваясь к донёсшемуся с реки всплеску, совсем не похожему на шум ледохода, но Красавчик моего беспокойства явно не разделял. — Ты что, не слышишь? Вон там. Чёрт!

Под дрейфующим по водам Камы льдом неожиданно возникло огромное тёмное пятно. Нет, не просто огромное. Оно было циклопических размеров! Метров сто в ширину, и хер знает, сколько в длину. И оно продолжало расти! Стремительно! Будто с глубины поднималось нечто невообразимое, готовое вот-вот распрямиться и, встав в полный рост, закрыть своей монструозной тушей небо.

Ещё чуть, и я пустил бы лошадь галопом прочь от реки, но растущее тёмное пятно вдруг исчезло. Просто растворилось, будто и не было его.

— Что за херня? — я вытер со лба испарину, сердце колотилось, словно эпилептик в героиновой ломке.

А вот кобыла моя не проявляла никакого беспокойства, за исключением опасливых взглядов в сторону своего пубертатного попутчика. Да и Красавчик оставался невозмутим, а уж он-то должен был почуять.

— Ладно, всё хорошо, — я тронул поводья, и кляча поцокала дальше, по тянущемуся вдоль реки железнодорожному полотну.

Неужели опять мозги шалят, как в Москве? Нет, там совсем иначе было — просто дикий беспричинный страх, никаких галлюцинаций. Галлюцинаций? А чего же ещё? Что за невъебенные монстры в Каме? Да при её глубине он бы брюхом о дно скрёб. Бля, до чего же глупое занятие — искать объяснение бреду. Но с какого вдруг такой приход? Неужто старикан с бормотухой поэкспериментировал? Не похоже. Сутки уже минули, а только прихватило.

Я поднёс к глазам правую ладонь, плюнул и стёр грязь с пальцев.

— Етить твою.

На крайних фалангах большого и указательного образовалось заметное покраснение. Ой, дурак. Говорила мне мама: "Избегай физических контактов с не идентифицированными веществами". Что? Какая нахуй мама?!

— Чёрт, с ума по ней схожу, — донёсся из-за спины кажущийся знакомым голос. — Хороша, ух хороша, — бредущий позади Красавчик пускал слюни, пялясь на круп моей кобылы. — Ты только посмотри. Жопа, как орех. Думаешь, у меня с ней выгорит?

Я отвернулся и потряс головой, стараясь отогнать наваждение.

Красавчик заткнулся, но на смену его озабоченной болтовне пришёл другой звук — далёкий трубный рёв, несущийся над городом, словно громовой раскат.

От картины, представшей моим глазам, а точнее — мозгу, перехватило дыхание. Вдалеке, укрытое туманной дымкой, двигалось… На мгновение я усомнился в галлюциногенном происхождении речного монстра, потому как увиденное сильно походило на его сухопутную ипостась. Немыслимых размеров тело, похожее на слизня, медленно перемещалось с востока в сторону города. Голова титана, если это была она, терялась в облаках, а четыре сужающихся к концу щупальца молотили по земле, поднимая на воздух деревья и обращённые в пыль здания, разлетающиеся, словно травинки под ударами прута в руках шаловливого ребёнка. И волна обломков росла, приближаясь как песчаная буря. Только осознание абсолютной невозможности происходящего помогло удержаться от паники, когда щупальца, сметя половину города, убили меня.

Вот же говно! Столько раз костлявую промеж ног мацал, а самые яркие воспоминания остались от сраного нейротоксина. Или чем там эта чёрная хуйня заправлена. Обидно. Ведь сам себя до усрачки напугал.

Я обтёр лицо от вымышленной пыли и, на всякий случай, потрогал седло — сухое.

Странное дело — на Красавчика "плесень" не подействовала. А ведь он наверняка её лапами касался.

— Эй, подойди. Ну-ка дай.

Хм. На коже такое же покраснение, как и у меня. Почему тогда…? А, может, и на него подействовало, просто галюны не такие суровые?

— Чего в лапу вцепился? — недовольно прищурившись, спросил Красавчик. — Замуж позвать хочешь?

Тьфу, блядь! Чтоб тебя!

Я едва из седла не выпал.

Красавчик, видимо слегка опешивший от моей неадекватной реакции, дёрнулся назад, но тут же развернулся и замер, направив угрожающе опущенную голову в сторону ближайших кустов.

— Вот и долгожданный приход?

Но четвероногий друг уже не обращал на меня внимания. Он припал к земле и осторожно, словно большая уродливая кошка, пополз к зарослям возле правого откоса.

Не успел Красавчик продвинуться и на десяток метров, как кусты дрогнули, и оттуда с завидной прытью выскочило нечто белёсое. Рассмотреть тварь я не успел, потому как она в пять здоровенных прыжков пересекла расстояние между кустами и развалинами, где благополучно скрылась. Но Красавчика это не остановило.

— А ну назад!

Безрезультатно. Охотничий инстинкт, а может и гормональный дисбаланс, уже гнал моего боевого товарища в атаку. И я последовал за ним, искренне надеясь, что всё увиденное нами — лишь очередная галлюцинация.

Руины вдоль реки представляли собой по большей части останки то ли промышленных, то ли складских зданий — длинные, низкие, редко выше трёх этажей. Слева по ходу нашего движения, закрывая вид на Каму, раскинулся огромный комплекс таких коробок, справа — ряд отдельно стоящих строений, в одном из которых и скрылась неведомая тварь.

Красавчик уже подбежал к входу, но отчего-то остановился и, глухо рыча, начал пятиться.

Я, притормозив и без того неохотно идущую лошадь, вынул из кобуры АПБ.

В оконном проёме второго этажа мелькнуло белое пятно. Ещё одно. Ещё…

— Отходим, дружище, отходим, — натянул я поводья.

Кобыла с готовностью подчинилась, норовя перейти с шага в галоп.

— Не так быстро.

Белые пятна перестали мельтешить и замерли в окнах, множась с каждой секундой, пока одна из тварей не сиганула наружу. А за ней и остальные. Десятка два.

— А вот теперь неси, родная!

Повторять не пришлось. Битая жизнью кобыла вдруг обрела вторую молодость и припустила так, что я забыл о толпе белёсых мразей позади, больше беспокоясь — как бы не свернуть собственную горячо любимую шею, вылетев из седла.

Красавчик среагировал не менее оперативно и нёсся справа, шустро лавируя промеж деревьев, остовов автомобилей и заросших травой каменных курганов.

Приноровившись немного к галопу, я обернулся и дал очередь по преследователям. Двое белых сбавили ход.

Одна из тварей, проявив незаурядные спринтерские способности, забежала Красавчику в правый фланг и, немного обойдя, прыгнула, но промахнулась. АПБ коротко прострекотал, опустошая магазин, и агрессивный ублюдок, поймав несколько "маслят", продолжил движение уже кубарем.

Перезаряжать на скаку я не рискнул, а потому сунул пистолет в кобуру и сдёрнул с плеча РГД. Говорят, дальность разлёта осколков у этой хлопушки — двадцать пять метров. Не знаю, всегда бросал только из укрытия.

Не без внутренней борьбы убедив себя, что создатели гранаты знали, о чём пишут в спецификации, я выдернул чеку, отпустил рычаг и, досчитав до двух, уронил "гостинец" под ноги недоброжелателей.

— …три, четыре.

Когда взрыв хлопает за спиной, и между ней и облаком осколков нет ничего, голова невольно втягивается в плечи, а тело сжимается, как мошонка на морозе, стараясь минимизировать собственную площадь, и пропустить мимо разорванную тротилом сталь.

Взгляд назад выхватил из клубов пыли кувыркающиеся тела. Посечённые конечности болтались, словно цепы, молотя землю. Некоторые из раненых выродков не оставляли попыток подняться, вставали на складывающиеся в непредусмотренных природой местах ноги, и снова падали, визжа от боли и бешенства. Те, кому посчастливилось уцелеть, прекратили погоню, распрямились в полный рост — весьма, кстати, внушительный — и провожали нас, нюхая воздух.

Кобыла, движимая адреналиновым ураганом, пронеслась ещё добрых километра три, прежде чем замедлила ход и начала хромать, припадая на правую заднюю ногу, пока, в конце концов, не остановилась.

— Вот блядство, — тронул я лошадиное бедро возле обильно кровоточащей рваной раны, отчего разгорячённые мышцы прихватило судорогой. — Отскакалась, родная.

Красавчик, почуяв кровь, возбудился сильнее обычного, и бодро ходил взад-вперёд, не сводя глаз со своей возлюбленной, будто и не несся только что во весь опор.

— Дождался, сволочь бессердечная? У тебя две минуты.

Я, не желая созерцать акт противоестественного соития, снял багаж с обречённой животины, отошёл за ближайший курганчик и достал из сидора Ф-1 с запалом.

— Да, тебя, сука чугунная, рядышком не бросишь.

Впрочем, дальше предстояло идти пешком, и поиск укрытия особых проблем не сулил, а потому "эфка" отправилась на левую лямку разгрузки. К ремню я прикрепил два подсумка по двадцать четыре патрона двенадцатого калибра с картечью и "четырьмя нулями", и повесил на шею дробовик. Ремингтон 870. Отличная штука для душевного разговора накоротке. А ВСС, в виду слабой вероятности предстоящего снайпинга, перекочевал за спину.

Красавчик тем временем закончил отправление базовых нужд и весьма довольный чавкал, пережёвывая вырванный из лошадиного бедра кусок. Кобыла лежала там, где я её оставил, обильно покрытая кровью. Холка была вся покусана, из разорванной артерии натекла большая красная лужа.

— Пойди сюда.

Красавчик послушно подошёл и принял на спину седельные сумки.

— Не туго? — затянул я ремни. — Хорошо. Можешь ещё пожрать. После тебя к этому всё равно никто не притронется.

Ненасытная скотина с треском лопающихся жил выдрала из лошади здоровенный шмат, и побежала за мной, жуя на ходу.

Солнце окончательно скрылось за горизонтом, не оставив и следа. Чуть прояснившееся небо снова затянулось облаками. Жёлтый диск луны едва проглядывал сквозь пелену. При обычных обстоятельствах я был бы рад такому раскладу. Ночь всегда играла на моей стороне. А безлунная — тем паче. Но не в этот раз. Наверное, впервые я ощутил себя неуютно в темноте.

Ветер, нагнавший облака, стих. Кроме шума реки ничто не тревожило покой мёртвого города. Запахи и малейшие звуки слышались так ясно, что я различал стук сердца идущего метрах в пяти Красавчика, чуял его тяжёлый звериный аромат, и больше всего на свете желал, чтобы небо разразилось дождём.

Камская ГЭС уже показалась над поредевшими остовами зданий. Железобетонная махина лежала поперёк реки, словно опрокинутый небоскрёб. Ближе к противоположному берегу плотина была сильно повреждена — два из пяти громадных быков раскрошило вместе с третью тянущегося на всю длину плотины здания ГЭС и проложенным по левой стороне автомобильным мостом. Но, судя по карте, справа имелись железнодорожные пути. И я на них здорово рассчитывал, так как лазать по неприспособленным для этого развалинам над бурлящей рекой очень не хотелось.

Промахнувшаяся ракета оставила после себя большую пойму, расширив русло перед плотиной в два с лишнем раза. Так что пришлось делать крюк по краю нового берега.

Чувствуешь себя дьявольски дискомфортно, когда с одной стороны река, грохочущая протискивающимся через шлюзы льдом, а с другой — чёрные руины, полные неведомых ночных тварей, питающих к гостям отнюдь не радушие. Поэтому шёл я быстро. Так быстро, что не заметил…

Первым на атаковавшую меня тварину среагировал Красавчик. Тот резко обернулся, и только благодаря этому, я успел нырнуть в сторону, пропустив несущуюся с куском арматуры мразь. Она пролетела вперёд и грохнулась плашмя наземь, получив заряд картечи аккурат промеж лопаток. Вторая белёсая дрянь огребла прикладом в рыло и тут же поймала тридцать два грамма свинца, отчего над данным природой ртом образовался ещё один, в качестве компенсации за потерянные нос и затылок.

Чёрт! Люблю дробовик! Даром, что шумный и громоздкий, он куда ближе к ножу, чем пистолет или винтовка. А уж если примастырить к нему штык…! Почти честное оружие. С его восемнадцатидюймовым стволом не шмальнёшь за полкилометра сквозь кирпичную стену, когда цель мирно дрочит на личную безопасность. Не привинтишь глушитель, превращающий убийство в рутинную последовательность навёл-нажал-ушёл. Двадцать метров, прямая видимость, адский грохот. Но что может сравниться с эффектом от снопа картечи, сносящего половину головы, выворачивающего наружу фаршированные осколками рёбер лёгкие, отрывающего конечности? Я не раз видел, как накачанные наркотой или просто взвинченные до предела человечьи особи летели в атаку, ловя пулю за пулей, а замечали это только к концу боя. Но я никогда не видел, чтобы кто-то оставил без внимания точный выстрел из дробовика. С близкого расстояния даже мелкая дробь способна накрутить такого фарша, что не залатаешь. Кучная осыпь в любую часть тела влечёт, если не мгновенный карачун, то чуть более медленный, от потери крови.

Раж пришёл быстро. Адреналин забурлил в сосудах, и мир будто залило вязкой патокой. Всё вокруг замедлилось: летящие на меня пермяки; вспышки пороховых газов, вырывающиеся из ствола, словно жёлтый воздушный пузырь под водой; горячие алые брызги, покрывающие моё лицо; пермяки, летящие уже в противоположном направлении, кувыркающиеся в дымном шлейфе гильзы; Красавчик, разрывающий глотку недоброжелателю. Картины, рисуемые ражем, всегда прекрасны, но нападавших было слишком много, чтобы наслаждаться кровавым полотном. Отстреляв пять патронов, я уже не успевал пихать их в магазин, закидывал прямо в окно экстрактора и, дослав, тут же садил по первой подвернувшейся твари. Цевьё назад, и всё по новой. Я отступал, лавируя между недружелюбной пермской фауной, до того прыткой, что, даже несмотря на раж, не всегда мог поймать момент для спуска, и треть выстрелов уходили в никуда. Один подсумок опустел, а плотина приблизилась не больше, чем на полсотни метров.

— Сюда! — крикнул я Красавчику, добравшись до остатков ближайшей стены, и, разрядив дробовик в рожу очередного злопыхателя, сдёрнул с плеча "эфку".

Магазин успел заполниться патронами наполовину, когда граната, взлетев по высокой дуге, ухнула в паре метров над головами преследователей.

Не давая засранцам опомниться, я выскочил из укрытия и, положив троих, что есть мочи, сиганул к плотине.

Глава 3

Жизнь — прекрасная штука. Никогда не понимал тех, кто утверждает, будто она — дерьмо. Раз так, хуй ли терпишь? Дело-то не хитрое, способов много. Нет, продолжают ныть, как всё херово, как всё заебло, однако же с жизнью просто так расстаться не спешат. Один подобный страдалец как-то сказанул, что жизнь для него — типа гниющей ноги — и носить больно, и оттяпать жалко. Говно вопрос. Колеблющимся всегда помогу. Но если честно, не представляю, какая беда должна случиться, чтобы жизнь стала в тягость. Да, я видел и слышал многих, кто просил о смерти. Такая уж работа. Но мне никогда не удавалось поставить себя на их место. Я пытался, в самом деле. Профессиональный интерес, так сказать. Однако, до сих пор в неведении. Что заставляет разумное существо желать смерти себе ненаглядному? Основных причин три.

Причина первая — стремление защитить близких, единственно возможным в данных конкретных обстоятельствах способом. Не понимаю. Близких у меня было всего четверо. Ни за одного я не отдал бы жизнь. А двое так и вообще — пытались забрать её самостоятельно, даже мнения моего не спросив, за что и поплатились. В общем, близкие — не тот случай.

Причина вторая, более популярная — отчаяние. Встречается, сколь это ни парадоксально, среди особей жизнью как раз таки избалованных. О да, жизнь-кормилица постоянно держит их возле тугой и сладкой груди, ревностно следя за тем, чтобы у баловней ни в чём не было недостатка. Пока однажды это ей не надоест, и сочащийся благодатью сосок с громким "чпок" не выскользнет из слюнявых губёшек. Наверное, это тяжело. Вот у тебя всё, ты как сыр в масле, и тут — бац! Ни денег, ни дома, ни дружков-жополизов… Но ведь ты ещё жив. Руки и ноги на месте. Шансы наверстать потерянное есть, используй их. Хотя бы попытайся. А что они делают вместо этого? Вешаются, топятся, режут вены, вышибают себе мозги. Вот последних особенно не понимаю. Неужто, имея на руках ствол, нельзя найти ему более достойное применение?

И, наконец, причина третья, самая распространённая — боль. Во всём её многообразии. Скажем, рак прямой кишки — неплохая причина сдохнуть? Пожалуй. Во всяком случае, она лучше предыдущих. Но, случись такая неприятность, я предпочёл бы укоротить свой говнопровод, жрать, не отходя от сортира, сбросить десяток-другой килограммов, но жить. Да, быть может, не столь расчудесно, как с целыми кишками, но всё же — жить. А там будет видно, как карта ляжет. Другое дело — боль рукотворного происхождения. Она куда мучительнее той, что порождена хворью. Природа милосердна и причиняет минимум боли. Я — нет. Вот что интересно — когда моя трудовая деятельность только начиналась, в арсенале у меня имелись приемы, сопряжённые с большими потерями для пациента. Тот терял себя по кускам. Это наверняка было неприятно, но самое сильное впечатление производила не боль, а вид собственного мяса, лежащего теперь отдельно. Многие из подопечных проникались настолько, что впадали в глубокую прострацию, и как источники информации становились совершенно бесполезны. Они даже не просили о смерти, попросту утрачивая связь с пугающей реальностью. Пришлось взять на вооружение более скучные методы воздействия. Оголённый нерв, пинцет, иглы, паяльная лампа… И дело пошло. Хотя, казалось бы, урон несопоставим. И потерпеть можно. Я знаю, о чём говорю. Мне рвали ногти, ломали кости, стреляли, кололи, резали, приходилось и негашёную известь на открытое мясо сыпать — терпимо. Жизнь дороже. Люблю её, чёрт подери. Хоть иногда она бывает та-а-ко-о-ой сукой!

Первый выстрел — по звуку СКС или АКМ метрах в ста пятидесяти — прозвучал с плотины, когда я едва взобрался на железнодорожную насыпь, примыкающую к ГЭС справа от шестиэтажной башенки — одной из двух, венчающих здание станции по краям. Висящая на ремне фляга брызнула пробитая навылет.

— Дерьмо!

Наплевав на множащихся за спиной тварей — опасных, но — дай им бог здоровья — не садящих свинцом вдогонку, я бросился к укрытию.

Вторая пуля зарылась в землю прямо под ногами, заставив изобразить горного козла и ощутимо добавив прыти. Третья — вышибла кусок бетона из угла коробки, за которую я успел нырнуть, после чего, не останавливаясь, забрался на стоящую вертикально цистерну и запрыгнул в окно третьего этажа башни.

Для "таинственного" стрелка я стал недосягаем. Однако мой хитроумный манёвр не остался незамеченным аборигенами. Парочка тварей выскочила из-за угла бетонной коробки и попыталась повторить его, но была грубо остановлена картечью, что, впрочем, не послужило уроком для остальных. Место почивших товарищей тут же заняли их менее расторопные земляки, и мне пришлось, расстреляв оставшиеся патроны, отступать вверх по лестнице.

— Ах, дьявол! — остановился я на середине пролёта, услышав внизу рычание Красавчика и визг одного из наших пермских друзей. — Ко мне! Живо!

Пришлось вернуться к окну, чтобы вырвать отставшую животину из окружения.

Пока заряжал ружьё, на лестничную площадку успели запрыгнуть три безглазые твари и бросились вниз, привлечённые шумом схватки. Я помог им в меру сил, придав ускорения тремя выстрелами. Ещё один достался пермяку, слегка не долетевшему до места назначения и скребущему когтями по подоконнику в отчаянной попытке забраться. Угодивший в лоб заряд картечи ополовинил ему голову. Тварь осталась висеть снаружи, заливая подоконник и пол кровью.

— Два, три… — пихал я в магазин патроны, пока Красавчик с боем пробивался наверх. — Сука, — шаркнули пальцы по дну опустевшего подсумка и полезли во второй, с крупной дробью, — …четыре, пять.

Очередная тварь запрыгнула через окно и, поскользнувшись на кровяной луже, втемяшилась в стену. Непредвиденный кульбит спас её от первого выстрела, но второй оставил на месте сердца сквозную дыру размером с кулак. Тварь, рассыпая алые брызги, грохнулась на жопу и замерла, будто изваяние.

— Где тебя носит?!

На лестничной площадке появился вымазанный в крови Красавчик и, не останавливаясь, сиганул мимо меня, наверх, а следом — два не на шутку рассерженных пермяка, успокоить которых едва удалось оставшимися тремя патронами. Но снизу по трупам уже лезли новые, тесня акробатов, продолжающих прибывать через окно.

— Вашу мать!

На перезарядку ружья времени не осталось. Я выхватил АПБ и помчался вверх по лестнице, на ходу опорожняя магазин и вставляя новый. Сложно промазать, когда ступеней не видно под серыми телами в три слоя. Одна беда — отбиться ещё сложнее.

— Давай, родная! — дёрнул я, что есть силы, складную чердачную лестницу, добравшись до крайнего этажа. Та заскрипела, осыпала меня ржавчиной, но — хвала судьбе и вселенскому разуму! — опустилась. Я закинул патрон в окно дробовика, отстрелил замок и, взлетев по лестнице, со всего маху саданул плечом и — как ни старался уберечь — головой в крышку люка. Десятки лет заносимая землёй дверца не устояла перед отчаянным натиском, и со следующим толчком откинулась в сторону.

— Живее! — ухватил я, забравшись наверх, Красавчика за сидельную сумку и втащил следом. Крышка люка упала на высунувшуюся безглазую рожу. Торжествующий визг твари сменился хрустом позвонков. — Прижми!

Красавчик вскочил на подпрыгивающую от ударов дверцу, чем сильно затруднил настырным пермякам задачу.

Удостоверившись, что веса моего питомца достаточно для сдерживания рвущихся снизу гостей, я убрал АПБ, снял с плеча ВСС и поспешил к поребрику, дабы осмотреться. Но "таинственный" стрелок был начеку. Едва моя голова показалась над выщербленной кирпичной кладкой, с плотины грохнул выстрел, и каменная пыль заскрипела на зубах.

— Зараза!!! — нырнул я вниз, меняя позицию. — Ткач! Слышишь меня?! — в ответ прилетела ещё пуля, но на этот раз легла далековато. — Давно ждёшь? — молчит, сука, выцеливает. — Да брось, я же просто хочу поддержать беседу. Неужто нам и поговорить не о чем? Ведь не первый день знаемся. Как сам-то? Сиплый просил тебе привет передавать. Помнишь Сиплого? А Гейгера помнишь? А Балагана? Кстати, он тоже подох. Жаловался на тебя перед смертью. Говорил — это ты его дыранул. Обидно ему было. Верил он тебе. Понимаешь? Жаль парнишку.

— Жаль? — донеслось метров с пятидесяти, не больше. — Что ты можешь знать об этом, выродок?

— О, Алексей, Алексей… Твои слова ранят меня. И у мутантов есть сердце.

— Я проверю.

— Ну, для этого придётся подойти ближе. Или решил измором взять? Так оно вряд ли выгорит. Тут внизу целая гора мяса. Думаю, часть его, что посвежее, направляется сейчас к тебе, — я отполз немного в сторону и высунулся на секунду, этого хватило, чтобы разглядеть засидку Ткача на козловом кране.

Очередная пуля просвистела над поребриком, но уже слишком поздно.

— Патронов много?