Знать бы ей, какую змею пригревает на груди!
Сефевидскую принцессу поселили в комнате, где жила Михримах под присмотром Марии.
– Сначала в хаммам! – объявила Роксолана. – Все разговоры потом. Я представляю, каково это – столько времени не иметь возможности нормально мыться.
Девушка с благодарностью согласилась.
Пока она была в хаммаме, Роксолана поинтересовалась у итальянки:
– Мария, она не будет опасна Михримах?
– Опасна? Как несчастная, замученная женщина может быть опасна кому-то? Нет, я за принцессой присмотрю, госпожа.
Самой девочке очень понравилась принцесса, Перихан знала множество детских считалок и приговорок на фарси, ей нравилось возиться с малышкой.
– Вы так любите детей?
– Да, моя дочка… Ой, простите, госпожа, я хотела сказать: моя племянница, дочь моего брата, такая же забавная… Я люблю ее, как свою дочь, и называю так же.
Перихан стала настоящей нянькой для Михримах. Роксолана мысленно смеялась: нянька моей дочери – сефевидская принцесса!
– А о каком предстоящем изменении в своей судьбе вы писали, госпожа?
Перихан удивилась:
– Об изменении в судьбе?
– Вы в последнем письме сообщили, что ваша переписчица исчезла, а у вас самой предстоит важное изменение в судьбе.
– А… вот этот побег. Мой брат совсем попал под влияние кызылбашей и готов творить что угодно под их диктовку. Пришлось бежать…
– Сочувствую…
Роксолана хотела расспросить о подробностях побега, но Перихан, видно, не желала об этом говорить, быстро перевела разговор на другое:
– Хасеки Султан, знаете, почему их зовут кызылбашами?
– Нет.
– Кызылбаши – красные шапки, у них вместо черных большие колпаки из красного войлока. Мне нужно поговорить с падишахом.
– Конечно.
Сулейман заинтересовался беглянкой, ему понравилась красивая девушка, разговор был долгим и любезным, слишком долгим и слишком любезным, на взгляд Роксоланы. И только ее подавленное состояние и равнодушие ко всему не позволили возмутиться.
Валиде пригляделась к беглянке внимательно. Хм… хороша собой, говорлива, умеет вовремя улыбнуться, повести глазами… Хуррем после смерти Абдуллы сникла, словно завяла, этим стоило бы воспользоваться…
– Самира, позови-ка ко мне эту беглянку. Только чтоб Хуррем с ней не притащилась. Хочу наедине поговорить.
Никто не знал, о чем говорили Хафса и Перихан, но только после разговора валиде вспомнила, что давно следовало бы переселить одну из икбал с этажа фавориток вниз, все равно Повелитель ее к себе не зовет. В эту комнату вполне можно поселить принцессу, негоже сестре сефевидского шаха ютиться в уголке у Хуррем.
Роксолана словно снова впала в спячку, она безразлично отмахнулась: пусть селится.
Удивительно, но им не нашлось о чем говорить с принцессой, та не поддерживала разговор, то замыкаясь в себе, то переводя его на пустые фразы или обсуждение писем. К чему повторять написанное однажды, это же не клятвы в любви, которые можно произносить вечно…
Днем Перихан с удовольствием играла с Михримах, которая важно расхаживала по комнате, кивая налево и направо:
– Я тоже принцесса.
– Конечно, – смеялась Мария. – Ты принцесса с самого рождения.
– А ты?
Мария чуть задумалась:
– Знаешь, а ведь и я тоже.
Девочка несколько мгновений пристально смотрела на свою воспитательницу:
– Ты? Нет, ты рабыня.
– В детстве я была такой же, как ты, принцессой, но потом, вот видишь, попала в плен и стала твоей рабыней.
Михримах сообразила мгновенно:
– Значит, и Перихан моя рабыня?
– Нет, если Перихан и рабыня, то не твоя, а Повелителя.
– Перихан, ты рабыня моего папы?
Та почему-то вспыхнула, смутилась:
– Наверное…
– Ты послушная рабыня?
– Наверное…
– Это неинтересно, ты знаешь только одно слово?
Вечером девочка потребовала, чтобы спать ее уложила Перихан:
– Если она наша рабыня, то пусть укладывает!
Но Перихан в ее комнате не оказалось. У Роксоланы тревожно заныло сердце: если она сбежит, как сбежала от брата, то обвинят обязательно Хасеки.
Кизляр-ага объяснил Гёкче, которую отправили за сефевидской принцессой, что та у… валиде:
– Да, Перихан позвала валиде!
Что это приспичило валиде беседовать с пленницей посреди ночи? Пришлось Роксолане самой укладывать спать капризничавшую Михримах.
На следующий день та выговорила своей взрослой подруге:
– Я хотела, чтобы ты рассказала мне занятную историю на ночь, а ты ушла к валиде! Сегодня вечером обязательно приходи!
Перихан рассмеялась:
– Слушаюсь, маленькая госпожа.
– Я не маленькая, мне уже пять лет.
Но вечером Перихан снова не было на месте, ее опять вызвала валиде. Но еще хуже, что днем Повелитель долго беседовал с гостьей. Перихан уже не была на положении пленницы, ей выделили собственных служанок, пусть всего две, но ведь собственных.
Гарем знает все и всегда, уже поползли слухи, что Повелитель смотрит на сестру шаха Тахмаспа с заметным интересом. Так недалеко и до настоящего положения икбал!
Как бы ни отгораживалась от гарема Роксолана, не заметить этого перешептывания и насмешливых взглядов она не могла. К тому же Перихан действительно уделялось слишком много внимания.
Уже со второго дня она не возилась с Михримах, только записала для Марии две песенки, которые очень понравились малышке, а остальное время либо проводила в покоях валиде, либо в своей комнате.
– Что она там делает? – раздраженно поинтересовалась Роксолана.
– Где, у валиде?
– Нет, Мария, у Повелителя!
– Госпожа, ну откуда же мне знать, что может делать красивая молодая женщина у Повелителя в спальне?
– В спальне?!
– Да, госпожа, это не валиде уже дважды звала вечером Перихан, а Повелитель. Простите, если…
Роксолана в ужасе уставилась на Марию.
– Он взял ее на ложе?!..
– Да, принцесса хороша собой, умна, умеет поддержать беседу…
– Принцесса…
Что-то заставило Роксолану замереть, какая-то мысль, которая билась внутри давно, с момента появления этой девушки во дворце. Это было ощущение близкой беды, очень близкой. Из-за того, что появилась соперница? Возможно…
Нет, не то… Она опасна… Роксолана пыталась понять, почему с первой минуты у нее было ощущение, что Перихан опасна? Принцесса? Сестра шаха Тахмаспа? Красавица? Умница?
Не настолько красива, хотя заговорить сумеет любого. Как и в письмах, в простом разговоре слог хорош. Как и в письмах… Почему-то при воспоминании о письмах стало особенно тревожно.
– Достань мне письма Перихан.
Мария приказу удивилась, но достала.
– Что вас беспокоит, госпожа?
– Почему она все прекрасно помнит о первых письмах и ничего не знает о последнем, кажется, даже не знала, что оно было? – Роксолана рассуждала вслух. – Дай-ка лист со стишками, которые написала Перихан для Михримах.
Мария принесла и этот листок.
Некоторое время Роксолана внимательно изучала несколько листков, положив их рядом, потом вдруг вскочила и бросилась вон из комнаты.
– Госпожа, что случилось? Госпожа?
Она бежала к спальне Сулеймана, не обращая внимания на оклики Марии, на евнухов, поспешивших следом, на немедленно показавшиеся изо всех углов любопытные лица.
Евнух у султанских покоев заступил дорогу:
– Туда нельзя, госпожа.
– Прочь! – Роксолана почти отшвырнула рослого евнуха, рывком распахнула дверь. Скорее догадавшись, чем увидев, что происходит внутри, закричала: – Не пейте вина, которое подает эта змея, Повелитель!
Султан и новая наложница на мгновение застыли, Перихан действительно держала в руках чашу с вином, которое предлагала Сулейману.
Тот опомнился первым:
– Хасеки…
– Повелитель, это не Перихан-ханум!
– Что?!
Девушка с чашей в руках отступила в сторону, словно защищаясь.
– Хуррем, что ты себе позволяешь?!
– Повелитель, это не Перихан, это ее исчезнувшая переписчица.
То, что произошло потом, поразило даже видавших виды евнухов. Роксолана кинулась к сопернице, явно намереваясь что-то сделать с ней, но девушка успела опрокинуть в рот почти всю чашу с вином, которое только что предлагала султану, и… упала замертво!
Несколько мгновений было совершенно тихо, Сулейман стоял как громом пораженный: опоздай Хасеки на пару мгновений, и вот так с пеной у рта, вытаращив глаза, лежал бы он, а не эта девушка.
– Как ты догадалась?..
– Она не знала содержание последнего письма, и песенки для Михримах написаны почерком исчезнувшей переводчицы… Позвольте мне удалиться, Повелитель?