Нечто подобное

— Я бы не хотела вас обижать, — сказала им Николь, — но, кажется, достаточно этнической музыки на сегодня. Извините. — Она улыбнулась им одной из своих лучистых улыбок; они несмело улыбнулись в ответ. С ними было покончено, и они об этом знали.

Назад в «Дубовые фермы», подумала Николь. Там вам и место.

Паж, одетый в форму Белого дома, приблизился к ее креслу.

— Миссис Тибодокс, — зашептал паж, — помощник государственного секретаря Гарт Макрэй ждет вас в восточном алькове лилий. Он говорит, что вы его ожидаете.

— Ах да, — сказала Николь. — Спасибо. Предложите ему кофе или напитки и скажите, что я скоро его приму.

Паж удалился.

— Жанет, — сказала Николь, — я хочу, чтобы вы еще раз поставили ту кассету с вашим разговором с Конгротяном. Я хочу сама определить, насколько он болен: когда имеешь дело с ипохондриками, никогда нельзя быть уверенным.

— Но вы понимаете, что нет видеоэффекта, — сказала Жаннет. — При помощи полотенца Конгротян…

— Да, я это понимаю. — Николь почувствовала раздражение. — Но я знаю его достаточно хорошо, чтобы определить все по одному его голосу. Когда он действительно плох, у него появляется характерный сдержанный, интровертированный тон. Если ему просто себя жалко, он становится словоохотливым. — Она встала и тут же здесь и там, по всему залу Камелий, поднялись со своих мест гости. Сегодня их было не много: время было позднее, почти полночь, и текущая программа артистических талантов была скудная. Определенно это был не лучший вечер.

— Вот что я вам скажу, — лукаво сказала Жанет Раймер, — если в следующий раз я не сделаю ничего лучшего, чем это, чем эти лунные мусорщики… — она указала на народных певцов, хмуро упаковывавших инструменты, — придется мне делать программу полностью из лучших реклам Тэда Нитца. — Она улыбнулась, показав свои зубы из нержавеющей стали. Николь вздрогнула. Жанет иногда была слишком остроумна, по-профессиональному. Слишком забавна, но и не заходила слишком далеко. Она была уже просто неотъемлемой частью этого могущественного дома. Она была уверена в себе в любое время, и это беспокоило Николь. К ней никак нельзя было подобраться. Неудивительно, что любой жизненный аспект стал для нее чем-то вроде игры.

Вымерших исполнителей фольклора на помосте сменила новая группа. Николь посмотрела в программку. Это был современный струнный квартет из Лас-Вегаса; несмотря на величественное название, через минуту они заиграют Гайдна. Может, мне пойти и навестить теперь Гарта, решила Николь. В свете всех этих проблем, которые она должна была решать, Гайдн показался ей слишком уж хорошим. Слишком декоративным и недостаточно реальным.

Когда Геринг будет здесь, подумала она, мы сможем пригласить уличный духовой оркестр, который играет баварские военные марши. Надо не забыть сказать об этом Жанет, подумала она. Или мы могли бы послушать Вагнера. Разве нацисты не любили до безумия Вагнера? Она была в этом уверена. Она изучала книги о Третьем рейхе: доктор Геббельс в своих дневниках упоминал то благоговение, с которым нацистская верхушка слушала его «Кольцо». Или, может, это был Майстерзингер. Мы могли бы заставить этот духовой оркестр сыграть аранжировки на темы из Парсифаля, решила она со скрытым удовольствием. Конечно, в темпе марша. Некая проктологическая версия, как раз для представителя Третьего рейха.

В течение 24 часов техники фон Лессингера подготовят каналы к 1944 году. Это был рок, и, возможно, к завтрашнему дню примерно в это время Герман Геринг будет в этой эре, вытащенный из своего времени самым хитрым представителем Белого дома, тощим, маленьким, старым майором Такером Берансом. Практически самим Хозяином, за исключением того факта, что майор армии Беранс был живым, подлинным и дышал, а не просто был чучелом. Во всяком случае, насколько это было известно ей. Хотя иногда ей все виделось иначе. Ей казалось, что она в центре окружения, полностью состоящего из искусственных существ системы картелей АО «Химия», которая состоит в заговоре с производством «Кс. рп и сыновья». То, что они приговорили ее к такой эрцаз-реальности… это было слишком. За годы постоянного контакта с этой реальностью у нее развилось чувство откровенного ужаса.

— У меня назначена встреча, — сказала она Жанет, — извините меня. — Она поднялась и вышла из зала Камелий; двое из национальной полиции шли за ней всю дорогу по коридору к восточному алькову лилий, где ее ждал Гарт Макрей.

В алькове Гарт сидел рядом с другим мужчиной, в котором она узнала — по его униформе — главу высшей полиции. Она не была с ним знакома. Определенно он приехал с Гартом; они тихо беседовали о чем-то, не замечая ее появления.

— Вы уже проинформировали «Карпа и сыновей»? — спросила она Гарта.

Тут же оба вскочили и поклонились ей с уважением и внимательно глядя на нее.

— О да, миссис Тибодокс, — ответил Гарт. — По крайней мере, — быстро добавил он, — я проинформировал Антона Карпа, что двойник Руди Кальбфляйша скоро уже не понадобится. Я… не сообщил им, что следующий двойник будет получен по другим каналам.

— Почему? — спросила Николь.

Взглянув на своего собеседника, Гарт произнес:

— Миссис Тибодокс, это Уайлдер Пемброук, новый специальный уполномоченный НИ. Он предупредил меня, что «Карп и сыновья» провели закрытое секретное совещание высшей администрации и обсудили такую возможность, когда контракт на изготовление следующего Хозяина будет передан кому-нибудь еще.

— Нет надобности упоминать, что в НП есть ряд лиц, работающих у «Карпа», — объяснил он.

Николь обратилась к представителю полиции:

— Что будет делать «Карп»?

— Эта фирма обнародует тот факт, что Хозяева — роботы, что последний живой Хозяин возглавлял правительство пятьдесят лет назад. — Пембрук громко откашлялся: казалось, он был не в своей тарелке. — Это, конечно, явное нарушение Главного закона. Знание этого составляет государственную тайну и не может быть раскрыто Исполнителям. Как Антон, так и его отец, Феликс Карп прекрасно об этом знают; они обсуждали все эти аспекты закона на конференции. Они знают, что им, как и любому другому, посвященному в политику на производстве, будет моментально предъявлено государственное обвинение.

— И все же они на это решились, — сказала Николь и задумалась. Итак, мы правы; люди Карпа уже слишком сильны. У них уже слишком много самостоятельности. И они не отдадут ее без борьбы.

— Представители верхушки картеля особенно высокомерны и упрямы, — сказал Пемброук. — Возможно, последние истинные пруссаки. Министр юстиции просил вас связаться с ним, прежде чем вы займетесь этим делом; он будет рад оформить направление судебного дела против производства, и он бы хотел обсудить несколько существенных деталей с вами. Однако так или иначе министр юстиции готов начать это дело в любое время. Как только он получит указания. Однако… — Пемброук искоса посмотрел на нее. — Видите ли, в результате всех полученных мною сведений выяснилось, что вся система картеля как такового просто слишком громадна, слишком прочно устроена и блокирована, чтобы ее можно было просто разнести. Что вместо прямых действий против него следует предпринять что-то вроде услуги за услугу. Мне кажется это более приемлемым. И выполнимым.

— Ну уж это мне решать, — сказала Николь.

Оба, Гарт Макрей и Пемброук, одновременно кивнули.

— У Макса будет относительно ясное представление о том, как эту информацию о Хозяине воспримут Исполнители, люди в униформе. У меня нет ни малейшего представления об этом. Они будут бунтовать? Им это покажется смешным? Лично мне это кажется смешным. Я уверена, что восприняла бы это именно так, если бы я была, скажем, мелким служащим какого-либо картеля или правительственного агентства. Вы согласны?

Никто не улыбнулся в ответ, оба оставались серьезными и напряженными.

— По моему мнению, если позволите, — сказал Пемброук, — открытие этой информации опрокинет всю структуру нашего государства.

— Но это в самом деле смешно, — настаивала Николь. — Разве нет? Руди — это кукла, эрзац-создание системы картелей, и все-таки он занимает высшую выборную должность в Штатах. Эти люди голосовали за него и за Хозяина, который был до него, и так пятьдесят лет до этого. Извините, но это должно быть смешно, иначе смотреть на это нельзя. — Теперь она смеялась. Сама идея внезапного обнаружения государственной тайны — это было слишком для нее. — Я думаю, я продолжу, — сказала она Гарту. — Да, я приняла решение: свяжитесь завтра утром с производством Карпа. Поговорите непосредственно с обоими, с Антоном и Феликсом. Кроме всего прочего, скажите им, что мы арестуем их тут же, если они попробуют предать нас и выдать Исполнителям. Скажите им, что НП уже готова направиться к ним.

— Да, миссис Тибодокс, — сказал Гарт мрачно.

— И не расстраивайтесь так, — сказала Николь. — Если Карпы все же решатся и откроют тайну, мы выживем. Я думаю, вы ошибаетесь: это вовсе не будет означать конец нашего статус кво.

— Миссис Тибодокс, — сказал Гарт, — если Карпы выдадут эту информацию, независимо от реакции Исполнителей, больше никогда не будет Хозяина, и, строго говоря, вы находитесь у власти только потому, что вы его жена. Трудно утаить это потому, что… — Гарт заколебался.

— Говорите, — сказала Николь.

— Потому что каждому ясно, как. Исполнителям, так и Хранителям, что вы единственная глава этого государства. И очень важно сохранить миф, согласно которому, по крайней мере косвенно, вас выбрал народ всеобщим голосованием.

Наступила тишина.

Наконец Пемброук произнес:

— Может, национальной полиции следует нанести удар первой, до того как они сделают задуманное. Таким образом мы бы отрезали их от средств коммуникации.

— Даже под арестом, — сказала Николь, — Карпы сумеют связаться хоть с каким-нибудь средством массовой информации. Лучше учесть это.

— Но их репутация, если они будут арестованы…

— Единственным решением, — задумчиво сказала Николь, наполовину обращаясь сама к себе, — будет убить тех работников производства, которые посещали правительственные собрания. Иными словами, всех Хранителей картеля — сколько бы их ни было. Даже если число достигнет сотен.

Иными словами, подумала она, ликвидация последствий преступления. Такая, какая обычно происходит во времена революций, — она вздрогнула от этой мысли.

— Под покровом ночи. Ночь и туман, — пробормотал Пемброук.

— Что? — спросила Николь.

— Нацистский термин для тайных агентов правительства, которые имеют дело с убийствами. — Он спокойно посмотрел на Николь. — Ночь и туман. Это были парни из Рабочей Бригады. Убийцы. Конечно, в нашей полиции, в национальной полиции, ничего подобного нет. Извините, вам придется действовать через военных, а не через нас.

— Я шучу, — сказала Николь.

Оба мужчины изучающе смотрели на нее.

— Больше нет «чисток», — сказала Николь. — Их не было со времен Третьей мировой войны. Вы это знаете. Мы теперь слишком современны, слишком цивилизованны для резни.

Нахмурившись, дрожащими от напряжения губами Пемброук сказал:

— Миссис Тибодокс, когда техники из института фон Лессингера перенесут сюда Геринга, возможно, вы сможете сделать так, что здесь окажется и Рабочая бригада. Она могла бы принять всю ответственность от встречи с Карпами на себя и затем вернуться в эпоху варварства.

Она уставилась на него с открытым ртом.

— Я не шучу, — сказал, немного заикаясь, Пемброук. — Это было бы гораздо лучше — по крайней мере для нас, — чем позволять Карпам разглашать информацию, которой они владеют. Это худшая альтернатива.

— Я согласен, — сказал Гарт Макрей.

— Это безумие, — сказала Николь.

Гарт Макрей ответил:

— Разве? Благодаря принципу фон Лессингера, у нас есть доступ к тренированным убийцам, а в нашей эре, как вы заметили, таких профессионалов нет. Сомневаюсь, чтобы это было уничтожение десятков или сотен людей. Мне кажется, что можно было бы ограничиться советом директоров, исполнительными вице-президентами производства. Возможно, всего восемь человек.

Пемброук живо добавил:

— И эти восемь человек, эти представители администрации являются, де-факто, преступниками: они, фактически, организовали заговор против законного правительства. Они наравне с «Сынами Службы». С этим Бертольдом Гольтцом. Хоть и надевают бабочки каждый вечер, пьют марочные вина и не бранятся в трущобах и на улицах.

— Могу ли я сказать, — сухо произнесла Николь, — что мы все де-факто преступники? Потому что это правительство, как вы заметили, держится на обмане. Причем высшей степени.

— Но это законное правительство, — сказал Грат, — есть обман или нет. И так называемый обман осуществляется в интересах народа. Мы делаем это не для эксплуатации — как делает система картелей. Мы не обжираемся за счет кого-либо.

По крайней мере так мы себя убеждаем, подумала Николь.

Пемброук очень уважительно произнес:

— Поговорив только что с министром юстиции, я понял, что он думает об усилении картелей. Эпштейн считает, что их надо урезать. Это необходимо!

— Возможно, — сказала Николь, — вы слишком много уделяете внимания картелям. Лично я — нет. И возможно, нам следует подождать день-два, когда Герман Геринг будет с нами и мы сможем спросить его мнения.

Теперь они уставились на нее открыв рты.

— Шутка, — сказала она. Или нет? Она сама не знала. — В конце концов, Геринг основал гестапо.

— Я бы этого не одобрил, — высокомерно сказал Пемброук.

— Но не вы делаете политику, — сказала ему Николь. — Технически ее делает Руди. То есть — я. Я могу заставить вас подчиниться мне. И вы это сделаете… конечно, если не предпочтете вступить в ряды «Сынов Службы» и маршировать вдоль по улицам, монотонно распевая и бросая булыжники.

Гарту Макрею и Пемброуку было не по себе. Они казались несчастными.

— Не пугайтесь, — сказала Николь. — Вы знаете, что является истинной основой политической власти? Не пушки и не войска, а способность заставить других делать то, что ты хочешь, чтобы они делали. Любыми имеющимися способами. Я знаю, что могу заставить НП делать то, что я хочу, несмотря на то что вы лично ощущаете. Я могу заставить Германа Геринга делать то, что я захочу. Это будет не его решение, а мое.

— Надеюсь, — сказал Пембрук, — что вы не ошибаетесь в том, что сможете управлять Герингом. Признаюсь, что чисто субъективно я лично очень напуган, напуган всем этим экспериментом с прошлым. Вы можете так открыть шлюзы. Геринг не клоун.

— Я прекрасно это знаю, — сказала Николь. — И не берите на себя смелость давать мне советы, мистер Пемброук. Это не ваше место.

Пемброук покраснел, какое-то время помолчал и затем очень тихо произнес:

— Извините. Теперь, если вы, миссис Тибодокс, не против, я бы хотел затронуть еще один вопрос. Это касается единственного практикующего в Штатах. Это доктор Эгон Саперс. В объяснении, представленном НП по поводу разрешения его…

— Я не хочу об этом слышать, — сказала Николь. — Я хочу, чтобы вы занимались своим делом. Вы должны знать, что я никогда не одобряла Акт Макферсона. Едва ли вы можете ожидать, что я стану возражать, если он не полностью выполняется…

— Пациент, о котором идет речь…

— Пожалуйста… — сказала она резко.

Пемброук с безразличным лицом пожал плечами и повиновался.

Глава 8

Когда они вошли в зал на первом этаже «Адмирала Буратино», Ян Дункан увидел, что за Элом Миллером семенит плоская фигурка марсианского существа, папуулы. Он остолбенел.

— Ты и это взял с собой?

Эл сказал:

— Ты не понимаешь. Разве нам не надо выиграть?

После паузы Ян сказал:

— Не таким путем.

Он все понял: папуула будет обрабатывать публику, как обрабатывал прохожих. Он будет ока!зывать на них экстрасенсорное давление, лестью добиваясь нужного решения. Вот и вся этика продавца драндулетов, понял Ян. Для Эла это было абсолютно нормально: если они не могли выиграть игрой на кувшинах, они выиграют через папуулу.

— Ай, — сказал Эл, махнув рукой, — не будь себе врагом. Все, чем мы здесь займемся, это небольшой эксперимент с техникой продажи через подсознание, с той, которую они веками использовали, — это древний респектабельный метод склонять мнение общества на свою сторону. Я хочу сказать, давай посмотрим фактам в глаза: мы годами не играли профессионально на кувшинах. — Он дотронулся до регуляторов у себя на запястье, и папуула припустил вперед, чтобы догнать их. Снова Эл дотронулся до регуляторов… И в мозгу Яна появилась навязчивая мысль. Почему нет? Все так делают!

С трудом он сказал:

— Убери его от меня, Эл.

Эл пожал плечами. И мысль, которая внедрилась в его разум извне, постепенно исчезла. Но все же ее след остался. Он уже не был так уверен.

— Это ничто по сравнению с тем, что может автоматика, принадлежащая Николь, — сказал Эл, увидев выражение его лица. — Один папуула здесь, один — там, и вот то всепланетное средство убеждения, в которое Николь превратила ТВ, — вот где реальная опасность, Ян. Папуула груб; ты знаешь, что тебя обрабатывают. Все совсем не так, когда ты слушаешь Николь. Давление настолько незаметное и настолько полное…

— Об этом я ничего не знаю, — сказал Ян. — Я знаю только, что если нам не повезет, если мы не попадем в Белый дом, то мне жить не стоит. И никто мне этого не внушал. Я так чувствую, это моя собственная мысль, черт бы ее побрал. — Он открыл дверь, и Эл вошел в зал, держа кувшин за ручку. Ян последовал за ним, и через минуту они были на сцене перед наполовину заполненным залом.

— Ты ее когда-нибудь видел? — спросил Эл.

— Я вижу ее постоянно.

— Я хочу сказать, в жизни. Лично, как говорится, живьем.

— Конечно нет, — сказал Ян. Это была главная цель их успеха, их проникновения в Белый дом. Они увидят ее в жизни, не просто ТВ-образ; это больше не будет фантазией — это будет реальностью.

— Я видел ее однажды, — сказал Эл. — Я только что приземлился со своей стоянкой, Притоном драндулетов номер три, на главном проспекте Шривпорта в Луизиане. Это было рано утром, около восьми утра. Я увидел приближающиеся официальные машины; естественно, я подумал, что это была НП, — я начал собираться восвояси. Но я ошибся. Это был кортеж Николь, которая ехала на торжественное открытие нового многоквартирного дома, самого большого.