Вашингтон, округ Колумбия

Блэз Сэнфорд сидел в углу комнаты в обществе двух седых мужчин, рассуждая — о чем? — конечно, о политике. В соседней комнате начались танцы. Хотя прием был устроен для молодежи, наличествовали и старики. Подобно свидетелям в суде, они сидели в креслах, наблюдая, как движутся в сложном рисунке танца их преемники, и отдавая себе отчет в том, что им в конечном счете придется уступить место в этих креслах молодым танцорам, которые в свою очередь освободят танцевальную площадку другим, еще более молодым. «Что нужно делать, чтобы про тебя не забыли? — подумал Клей. — Как сохранить танцевальную площадку для жизни?» Этот вопрос задавало его честолюбие, но ответа на него не давало.

— Мистер Овербэри? — Худой блондин с проседью встал между ним и танцевальной площадкой. — Меня зовут Эдгар Нилсон, я друг… точнее — человек, желающий стать другом сенатора Дэя.

— Знаю, — Клей улыбнулся заученной улыбкой политика и горячо пожал протянутую ему руку. — Вы из Нью-Йорка. Но родились в Мэриленде. — Он понимал, что, пожалуй, выказывает излишнюю осведомленность, но тем хуже для сенатора, раз тот решил что-то скрыть от него.

— Похоже, обо мне наводят справки. К счастью, мне нечего скрывать. Все улики уничтожены.

Клей рассмеялся: ну и нахал этот мистер Нилсон, ну и нахал.

— Я хочу купить землю у индейцев, но боюсь, сенатор не очень расположен мне в этом помочь.

— А как еще он к этому может отнестись?

— Я не причиню индейцам особенного вреда. Цена, между прочим, вполне приличная.

— Бусы, ожерелья из ракушек, огненная вода?

Нилсон рассмеялся.

— Вы сообразительны, мистер Овербэри. Нет, плата будет получше. Настоящими деньгами.

— Но меньше, чем эта земля стоит?

— А кто это может определить?

— Вы. Иначе вы не захотели бы ее покупать.

— Я готов помочь сенатору в выдвижении его кандидатуры на президентских выборах в сороковом году.

— Что он вам ответил?

— Ничего.

— Чем же вы можете ему помочь?

— Деньгами. Влиянием. А еще у нас есть друг — Блэз Сэнфорд.

Нилсон увлек Клея от танцующих к креслам, к самому Блэзу. Тот поднял глаза.

— Эдгар! Что вы здесь делаете? Здесь, в городе? Садитесь. Привет, Клей, — холодно добавил он.

Слова «Добрый вечер, сэр» и «У меня здесь небольшое дельце, Блэз» прозвучали почти одновременно, пока мужчины усаживались по обе стороны издателя в кресла, еще хранившие тепло предшествующих клиентов.

— Жаль, я не знал, что вы в городе. Вчера у нас был прием. Вам следовало быть на нем. Праздновали поражение мистера Рузвельта.

— И победу сенатора Дэя. — Нилсон улыбнулся Клею.

Блэз проницательно перевел глаза с одного на другого.

— Бизнес?

Нилсон остался невозмутим.

— Я хочу, чтобы сенатор Дэй в сороковом году был избран президентом.

— Неплохая идея. Ваше мнение, Клей? — И в сторону, Нилсону: — Это будет пристрастное свидетельство.

— Конечно, — сказал Клей. — Могу ли я этого не желать? И отныне это уже представляется возможным. Мы беседовали с вице-президентом.

Как большинство сенатских помощников, Клей был склонен говорить «мы» в тех случаях, когда, вообще говоря, следовало сказать «он» — привычка, которую он не терпел в других, но себе делал поблажку.

Блэз взглянул на него одобрительно и не без интереса.

— Вы привлекли его на свою сторону?

— Да.

— Добро.

Нилсон поднялся.

— Я позвоню вам завтра, Блэз.

— Непременно звоните. Приходите к нам на ленч. Поплаваем. Завтра будет жарко.

Нилсон скрылся в танцевальной комнате. Клей отдавал себе отчет в том, что другие страстно желают занять его место рядом с издателем, ловят шанс подержаться за его руку, погреться в лучах его славы. Ему следовало уйти, но он предпочел остаться.

— Кто такой мистер Нилсон? — Клей не испытывал робости. В конце концов, ему нечего терять, кроме Инид, миллиона долларов и поддержки могущественного газетного магната.

— Кто такой мистер Нилсон? — повторил Блэз тоном, в котором недвусмысленно звучало: «А кто такой Клей Овербэри?» — Ну что ж, это мой друг. Он занимается нефтью. Не знаю, чем еще. Бэрден должен с ним подружиться. Это пошло бы на пользу им обоим. — Блэз оглянулся, как бы ища поддержки. Клей пошел напропалую.

— Сэр, как насчет Инид?

— А что насчет Инид? — Темные глаза Блэза вдруг уставились на него в упор. В искривленном гримасой побагровевшем лице Клей увидел Инид. — Что насчет Инид?

— Мы довольно часто встречались с ней этим летом.

— Нет, — отрезал Блэз.

— Что нет?

— Вы не женитесь на ней.

— Я не сказал, что собираюсь на ней жениться.

— И не помышляйте об этом.

Клея охватил ужас пополам с яростью. Ярость возобладала.

— А почему бы и нет? — Голос его задрожал. От напряжения, убеждал он себя, не от страха.

— Я не обязан вам отвечать.

— А я не обязан выслушивать от вас оскорбления.

— Что и ставит точку нашему разговору, так?

— Да. — Клей встал. Голова его кружилась. — До поры до времени, — сказал он, — ставит точку.

Но Блэз уже подзывал к себе кого-то из гостей.

Клей вошел в танцевальную комнату. Ему казалось, что он готов убить Блэза. Он взял предложенный лакеем бокал виски и залпом выпил. Это сразу его согрело. Впервые он понял, что люди пьют для того, чтобы вынести невыносимое. Затем нырнул в вечеринку, поплыл между танцующими и не выбирался на берег до полуночи, когда пили уже вовсю, флиртовали в открытую, а кресла опустели.

— Что будем делать? — На зашторенной веранде прямо перед ним возникла Инид. Снаружи в темноте прогуливались парочки, их путь в темноте ясно обозначался устойчивыми огоньками сигарет, совсем непохожими на пульсирующие стреляющие искры светлячков.

— А чего бы тебехотелось? — Он избегал ответственности. В один прекрасный день, подсказывал ему его ум юриста, дело будет разбираться, и он хотел оставить за собой возможность доказать, что ни к чему ее не принуждал. Пусть выбирает она, а не он. И она начала.

— Поедем куда-нибудь на ночь.

— В бассейн? — улыбнулся он.

— Нет, только не туда! После того как Питер… Поедем… в Мэриленд.

— В Элктон? — Наводящий вопрос: именно в Элктоне быстро и без формальностей женились вашингтонские парочки.

— Ты говорил с отцом?

— Это необходимо?

— Он умеет ощериться.

— Он таки ощерился.

— Он не любит молодых. Для него они недостаточно значительны.

— А для тебя?

— Для меня неважно, значителен молодой человек или незначителен. Тогда это было впервый раз, ты знаешь. — Она сказал это ему накануне вечером во время грозы; слова поразили его, хоть он и усомнился. Но, вполне возможно, она говорила правду. Несомненно одно: свидетельств обратному у него не было.

Начиная с зимы, они встречались от случая к случаю на вечеринках, менее случайными были их встречи в конце недели. В тот вечер, когда он сломал себе переносицу в Уоррентоне, она впервые отдалась ему. Боль, которую он испытывал, доставляла ей какое-то озорное наслаждение, и она требовала, чтобы он снова и снова целовал ее, невзирая на огромную, идущую через все лицо повязку. Но только вчера вечером они «закрутили на всю железку», как она выразилась.

— А как насчет Дианы? — Лицо Инид вдруг напомнило ему лицо ее отца.

— Дианы? — переспросил он, делая наивные глаза.

— Она ведь, кажется, влюблена в тебя.

— Я работаю у ее отца. Она мне нравится.

— Ты спал с ней?

Он отрицательно покачал головой.

— Нет. Ни на резиновом матраце, ни на полу.

Инид засмеялась.

— Мне, наверное, никогда не удастся загладить свою вину перед ней.

Клею, любившему ее, сейчас она даже нравилась. Временами она говорила о себе с грубовато-прямолинейным юмором, какого не было ни у одной из знакомых ему девушек.

— Мы это еще обдумаем, — сказала она наконец. — А теперь идем танцевать. Ты ведь знаешь, я ужасно молода. Даже для своих лет, так все говорят.

Они вернулись в танцевальную комнату, где разгоряченные парочки танцевали что-то энергичное и шумное. Так-так, подумал Клей. Ему нужно время, чтобы улестить Блэза. Он должен также каким-то образом дать понять Диане, что не может жениться на ней. Он многим обязан ей, а сенатору — еще больше.

IV

Две луны поднялись над равниной, посеребрив башню. Это был сигнал. Он посадил планер. Затем, завернувшись в особый плащ, который дал ему Великий Мург, зашагал обратно в город, где его ждало войско.

— Плевать мне на то, чего она хочет! Важно то, чего хочу я.

— Будь благоразумен, Блэз. В конце концов, дело сделано.

На главной площади древнего города, древнее, чем письменная история у выстроилось войско тарков. Увидев его, узнав плащ Великого Мурга они приветствовали его криками.

— Мы расторгнем брак.

— Но как вы сможете сделать это, если они… если она…

Длительное мгновение он смотрел на эту массу приветствующих его тарков. Он чувствовал, как все его существо наливается силой. Он взглянул на балкон, где стояла Тувия в гелиевой короне древней империи. Она приветственно помахала ему рукой. Он салютовал ей из винчестера, который подарил ему отец к рождеству…

— Я знала, что нам следовало уехать в Уотч-Хилл в июле. Это ты виноват, Блэз, что мы застряли здесь из-за твоей проклятой политики. А теперь она сбежала, и дело сделано. Вышла замуж за политикана. Ты должен быть куда как доволен.

Раздался звон разбитого стекла. Питер попытался включить его в игру своего воображения, но безуспешно. С грустью вынужден был он констатировать, что видение Тувии и тарков разлетается вдребезги вместе с высоким стаканом, который отец швырнул то ли в мать, то ли на пол. Он заглянул в открытую двустворчатую балконную дверь. На полу, между отцом и матерью, лежали осколки разбитого стакана, содержимое которого растеклось по ковру темным пятном.

— Посмотри, что ты сделал с ковром.

— К черту ковер!

— К черту все! Вот чего тебе на самом деле хотелось бы. — Это как гром с ясного неба. Фредерика предпочитала не вылезать на сцену. Какие-либо недвусмысленные заявления были не в ее стиле.

— Что, по-твоему, я должен сделать? — В голосе Блэза звучал прямой вызов.

— Плесни воды на ковер. Это размоет пятно.

— А потом?

— Что хочешь. — Она была уже не так уверена в своей правоте. — Только постарайся быть любезным, когда они приедут.