Вашингтон, округ Колумбия

Диана улыбнулась, в ней вдруг проглянуло что-то озорное.

— Слов нет, бедняга Билли действует на нервы, но у него блестящий ум. Я пришлю тебе его книгу об Испании. На нее были чудесные рецензии, за исключением тех, конечно, которые писали фашисты.

— Ну что ж, надеюсь, денег вы раздобудете.

— Я тоже. Быть может, нас выручит мистер Нилсон. Он как раз подыскивал для меня работу в Нью-Йорке, но тут я встретила Билли. Теперь я останусь здесь.

— Ты случайно не собираешься за него замуж?

— Не думаю, чтобы такие люди, как Билли, женились.

— Он в это не верит?

— Похоже, что так. От него веет свежим ветром, никогда еще не встречала таких людей. Ну да ладно, ты, конечно, его презираешь. — Она засмеялась. — Хочешь, попробуем снова? Ты где будешь этим летом, здесь?

Питер кивнул.

— Давай попробуем. Я зайду к тебе.

Диана вернулась к своему революционеру, а Питер вышел на Пенсильвания-авеню.

Толпы больше не было. Уличное движение вошло в нормальную колею. Он сел в такси и назвал шоферу адрес Инид. После ее брака и его собственного преображения из юноши в мужчину они редко виделись. Но как бы трудно с ней ни было, она была ему дороже всех тех, с кем связала его жизнь, и он часто спрашивал себя, по-прежнему ли она чувствует к нему то же влечение, какое он против своей воли чувствовал к ней, пусть даже их разделяет навеки река общей крови.

III

Техасцы здорово шумели, когда пришел Клей. Несмотря на то что хозяин был приверженцем Нового курса, он радушно заключил Клея в объятья и представил его тем немногим, с которыми тот еще не был знаком.

— А мы уже давно керосиним. — Хозяин, член конгресса, подтолкнул его к столу, заставленному рюмками и бутылками. Все присутствующие были без пиджаков, включая и одного министра, который отвернулся, услышав, что Клей работает помощником у Бэрдена Дэя. Но хотя Клей и забрался в стан врага, ему, как зятю Блэза Сэнфорда, выказали известное почтение. Что после свадьбы он не виделся с Блэзом и пяти раз — этого никто не знал.

Техасцы были в радужном настроении и болтали о чем попало. Особенно занимал их вице-президент. Хотя родом он был тоже из Техаса, лишь немногие допускали возможность, что он сменит президента на его посту.

— Во всяком случае, — сказал один из конгрессменов, — таким, как он, страну вокруг пальца не обвести.

— Потому что он из Техаса. — Последовал взрыв смеха над этой их общей бедой.

Хозяин покачал головой:

— Ему никого не обвести вокруг пальца потому, что он дает ссуды в своем банке из двенадцатипроцентов, понимаете? Спрашивается: кто станет голосовать за человека, который сдирает со скотовода двенадцать процентов?

— Любой республиканец, — откликнулся Клей. Его слова были встречены смехом. Несмотря на свою службу у Бэрдена, он отлично ладил с техасцами, хотя бы уже потому, что профессиональные политики склонны к взаимной терпимости; они отлично сознают, что убеждения одного являются ересью для другого, из чего вытекает, что лучше вообще не иметь слишком много убеждений. Во всяком случае, ярые догматики редко избирались в конгресс, хотя и назначались в различные учреждения. Клей терпеть не мог сторонников Нового курса, в особенности министра, который только что так откровенно выказал ему свое пренебрежение.

— Каков сукин сын, а? — кивнул на министра один из конгрессменов, пожилой человек.

Клей встревожился: неужто его неприязнь так заметна? Он решил прибегнуть к одному из любимых ходов Бэрдена:

— Можно сказать, он по всем статьям собака, вот только верным его не назовешь.

Конгрессмен фыркнул:

— В том-то и дело, что он верен. Но кому? Президенту! Ну да, слава богу, нам больше не придется иметь с ним дело — ни с ним, ни со всей их компанией. Еще одни выборы — и пожалуйте обратно в Нью-Йорк, где вам и место.

— Если только президент не выставит свою кандидатуру на третий срок.

— Не выставит. Подите-ка сюда, что я вам скажу. — Конгрессмен отвел Клея в уголок, и по его широкой улыбке тот догадался, что пришла пора потолковать о политике.

— Дело вот какого рода, — сказал конгрессмен, понизив голос так, что никто, кроме Клея, не мог его слышать. — Я за Бэрдена.

Клей был поражен: нет, этого не может быть. Он знал, что его собеседник поддерживает государственного секретаря Корделла Хэлла. Сделав вид, что он не принимает это заявление всерьез, а считает его лишь любезным предисловием к чему-то другому, Клей кивнул и стал ждать дальнейшего.

— Многие из присутствующих могли бы поддержать его, если бы он дал себе труд немножечко поухаживать за ними.

Интересно, подумал про себя Клей, что разумеет этот старикан под ухаживанием. Неслыханное дело, чтобы один политик высказывался в пользу другого. Под словом «они» обычно подразумевалось «я». Конгрессмен вытер лоб красным платком в белую крапинку. Вне всякого сомнения, на трибуне в предвыборную кампанию он был бы для них полезной подпоркой. Клей попытался нарисовать в своем воображении округ, который представлял его собеседник: нефть, скот, тополя, индейцы.

— К примеру сказать, прошли слухи о сделках Бэрдена с неким Эдом Нилсоном.

— А что в них такого? — невинно моргая, спросил Клей.

— Вот именно: чтов них такого? — Хитрое красное лицо вдруг придвинулось вплотную к его лицу. Клeй невольно отступил назад и уперся б стол.

— О чем тут толковать. — Металлический верх стола больно врезался Клею в ноги. — Эд пришел к сенатору… постойте… да, года два назад. Он вызвался нам помочь — и помог. Он оказал нам неоценимую услугу. — Пока что Клей высказывал всю правду-истину.

— Видите ли, в моем округе проживают индейцы. — Голос конгрессмена стал проникновенно-мечтательным. — Они — соль земли, этот народ… по правде сказать, я и сам на одну восьмую индеец. — С тех пор как пошел в гору юморист Уилл Роджерс, среди уроженцев Запада стало модным притязать на одну-две капли индейской крови в роду. Это давало им право называть себя «коренными американцами». — Так вот, эти славные люди, которых я имею честь представлять… — На губах сенатора заиграла неуловимо сардоническая усмешка, и от этого слова, обычно произносимые с рукой на сердце, потеряли всю свою благочестивость. — …продали большой участок земли компании, владельцем которой является некто Эдгар Нилсон.

Клей понимающе кивнул:

— Я слышал об этой сделке. Она тогда еще встретила некоторые возражения в министерстве внутренних дел, но в конце концов была одобрена.

— Возражения, и немалые, целую бурю протестов, которая стихла лишь после того, как некая сенатская подкомиссия не глядя санкционировала это тухлое дело, и с ее легкой руки богатые земли за спасибо перешли к некоему Эдгару Нилсону, а он потом словно по волшебству стал казначеем комитета «Дэя — в президенты».

Клей почувствовал, как на висках у него выступил пот.

— Я что-то не вполне вас понимаю.

— Наш общий друг Бэрден был председателем той сенатской подкомиссии.

— Но ведь он был за границей, когда дело слушалось в подкомиссии. Помнится, он был в Канаде и…

— Это так. Но как раз перед отъездом в Канаду Бэрден позвонил одному члену подкомиссии и объяснил ему, как важно, чтобы мистер Нилсон получил разрешение на покупку земли. Так вот, хотя сенатора, которого он столь доверительно проинструктировал, уже нет в живых, его секретарша — золото девка, она недавно перешла ко мне на службу, — рассказала мне, что на прежней службе у них было звукозаписывающее устройство, подключенное к личному телефону сенатора, — этакая штучка с ручкой, которая может всех нас угробить.

У Клея похолодели руки, засосало под ложечкой. Его политическая карьера кончилась, едва успев начаться.

— Так вот, у меня есть возможность достать этот… как бы его назвать?.. Ну, кусок разговора, что ли, который — я в этом твердо убежден — не должен пойти по рукам, так как он может доставить неприятности моему доброму другу и — как знать? — будущему президенту. О нет, ни в коем случае, сэр! Нельзя допустить, чтобы им завладели посторонние люди.

— Он может быть ложно истолкован. — Клей включился в игру. Ему просто не оставалось ничего другого.

— Как пить дать. — Лицо собеседника озарилось улыбкой, обнажившей пеньки обломанных зубов, коричневых от табачной жвачки. — Так вот, один мой приятель заинтересован в продаже нескольких акров вшивенькой землицы, прилегающей к разработкам мистера Нилсона, и мне кажется, будет справедливо, если мистер Нилсон купит этот участок — за разумную цену, конечно, — и получит в придачу к неразведанной сокровищнице недр запись разговора Бэрдена.

Не так страшно, как он думал.

— Идет. — Клей не хуже своего собеседника умел держаться существа дела. — Сегодня вечером я переговорю с Эдом.

— Скажите ему, чтобы он заглянул ко мне домой. После смерти жены я продал свой большой дом и живу теперь в «Олбэн-тауэрс». Слишком уж одиноко мне было без моей Крошки — так я ее называл: Крошка — такая малюсенькая она была, с такими огромными-огромными глазищами. Ах, как я по ней тоскую! — Конгрессмен налил себе виски. — Итак, я жду к себе Эда.

— Он не замедлит явиться. И если вы столкуетесь…

— Я в этом уверен. Он славный старикан, этот Эд, а мой приятель не такой уж жадный.

— Смею надеяться. Так вот, когда вы договоритесь о цене, дайте мне знать. И я заберу… эту самую… запись.

— Вы не хотите, чтобы она осталась у Эда?

— Нет, не хочу.

Конгрессмен рассмеялся:

— Я вас не осуждаю. Ну что ж, если он не потребуетее — в конце концов, платит-то он, — она ваша. Меня можно застать в «Олбэн-тауэрс» в любой вечер. Я ведь теперь никуда не выхожу. Что толку, в мои-то годы? Топчусь на месте и жду, когда можно будет присоединиться к моей Крошке- Малютке, да будет на то соизволение господне. Очень приятно было иметь с вами дело, сынок.

После этого Клей завел разговор с членом конгресса из Оклахомы и принялся обстоятельно толковать о том, есть ли у Корделла Хэлла, южанина, шансы на то, что его выдвинут кандидатом на пост президента. Во время этого разговора Клей вспомнил, как пренебрежительно обошелся Бэрден Дэй с Нилсоном накануне своего отъезда в Канаду. «Не желаю иметь ничего общего с этим человеком». А потом, несколько месяцев спустя, Нилсон сформировал комитет «Дэя — в президенты». Он, Клей, не заподозрил ничего неладного, и это встревожило его больше всего. Бэрден надул его. Это было невыносимо. В конце концов, если он не научился понимать человека, с которым проработал шесть лет, сможет ли он понять кого-либо вообще?

— А ну-ка, подающий надежды молодой человек, — как нельзя более кстати обратился к нему хозяин, беря его под руку. — Я только что побился об заклад, что через десять лет вы будете на Холме среди нас — избранный представитель народа.

— Или в Белом доме — сотрудником президента Дэя.

— Ну, за это я уже не ручаюсь. Имею обычай вкладывать свои деньги в надежные предприятия.

— Вы думаете, что сенатор Дэй не может быть выдвинут?

— Я не хочу, чтобы он был выдвинут.

— Это не одно и то же.

— Совершенно верно. Скажем так: он устраивает меня больше, чем Гарнер, Фарли, Хэлл или Макнатт.

— Но не больше, чем Дуглас, Гопкинс или Джексон.

— Примерно так.

— Сенатор Дэй стоит как раз между двумя этими группировками. Он может вам подойти, если вы не сумеете добиться назначения одного из своих, а с чужаком примириться не захотите.

— Как компромисс Бэрден подошел бы. Но, черт возьми, кому он нужен, этот компромисс!

Вот оно как! Ну что ж, выяснить отношения никогда не мешает, кандидатура Бэрдена не исключается.

Вернувшись домой, Клей позвонил Нилсону, и тот ничуть не удивился его звонку. Но в конце концов, в проявлении своих чувств Нилсон вообще никогда не выходил за рамки вежливой заинтересованности.

— Время от времени такое случается. — Голос в трубке звучал безмятежно. — Я зайду к нему.

— Вы купите у него эту… мм-м… землю?

— Что поделаешь.

— Вы не думаете, что он может снять копии с записи разговора?

— Едва ли. Раз я покупаю землю, он у меня в руках. Все, что он вздумал бы использовать против меня, я могу обратить против него самого. Надо же, как устроена жизнь! — Происшедшее, казалось, искренне забавляло Нилсона. Он никогда еще не производил на Клея такого сильного впечатления. — Да, кстати, — продолжал Нилсон, — Бэрдену об этом, по-моему, лучше ни слова. Это его только понапрасну встревожит. Оставляю это на ваше усмотрение. Вы знаете его лучше, чем я. — Они договорились, что, как только деньги будут уплачены, Клей заберет запись. Сказав еще несколько успокоительных слов, Нилсон положил трубку.

Клей в раздумье поднялся наверх. Он заглянул в детскую. Его дочь спала на дне своей кроватки, нянька-негри- тянка — на стуле, уронив на колени какой-то киножурнал. С минуту Клей наблюдал обеих. Рот няньки был открыт, по темно-коричневому подбородку сбегала коварно мерцающая струйка слюны. Его дочь выглядела не лучше. Пухленькая и светловолосая, с сыпушками потницы на коже, она лежала свернувшись, как собачонка, среди своих игрушек, тяжело дыша полуоткрытым ртом. Несколько удрученный, Клей вошел в спальню.

Вещи Инид валялись повсюду. Он выругался про себя. Столкнувшись с ее неопрятностью, Клей стал аккуратным, выковывая новое оружие в происходившей между ними войне. Их брак был войной, в этом не оставалось сомнения. Как главнокомандующие двух враждующих армий, обозревающие поле Битвы, они высматривали друг в друге признаки слабости. Первый выстрел раздался в Элктоне — это был их форт Самтер [16]: она обвинила его в том, что из-за него у нее отвалился каблук, а он совершенно логично возразил, что если бы она смотрела себе под ноги… С отвалившегося каблука все и началось. Враждебные действия велись без передышки, лишь время от времени они заключали перемирия, чтобы перегруппировать войска, проложить новые коммуникации, подтянуть осадную артиллерию. И все же брак их был счастливый, пусть даже, подобно всем женщинам, которых он знал, Инид не удовлетворяла его; но в отличие от других она никогда не переставала интересовать его, и, хотя он по-прежнему заводил интрижки на стороне, он всегда был рад возвратиться к ней, зная, что, какой бы бешеной она ни была, она всецело принадлежит ему. Он сознавал, как непоследовательно с его стороны отказывать ей в той же свободе, какую разрешал себе, но он был воспитан в убеждении, что женщина — существо совсем иное, чем мужчина. Она может сохранять верность, есливлюблена, а потому, вопреки всем довольно внушительным свидетельствам в пользу противного, он видел основу их брака в том, что, будучи влюблена, она никогда не изменит ему, а он, тоже влюбленный, но при этом мужчина, не станет отказывать себе в развлечениях, в то же время сохраняя для нее свое «я».

Внезапно почувствовав себя измотанным жарой и дневной беготней, Клей бросился на кровать, словно это была Инид, обхватил руками подушку, хранившую ее запах, и заснул.

В сенатской столовой Нилсон и старый конгрессмен-техасец завтракали с голой Долли Перрин. Нилсон разрезал на кусочки бифштекс, а Долли пыталась его совратить, но он не обращал на нее внимания. Не замечал ее и конгрессмен. Он укладывал в коробку из-под обуви серебряные доллары и не переставая твердил: «То-то порадуется моя Крошка!» На что Долли отвечала ему безжизненным голосом: «Она далеко, сенатор. Тут канцелярия губернатора». Затем к ним присоединился Клей. Распалившись при виде Долли, он лег навзничь на стол, но она отвернулась от него и обхватила руками Нилсона, который с бесстрастным видом продолжал поглощать свой завтрак. Затем конгрессмен вдруг заметил Клея. С радостным воплем он принялся стаскивать с Клея брюки, словно рассчитывая найти в них клад серебряных долларов. «То-то порадуется моя Крошка!»

Клей с криком проснулся и увидел перед собой Инид. Язвительно улыбаясь, она дергала его за штаны.

— Перестань, Христа ради! — выдохнул он из себя, пытаясь высвободиться.

— Кто тебе снился?

— Не твое дело. Который час?

— Не ранний. Уж конечно, это была не я.

Клей выпрямился и сел в кровати.

— Как ни странно, это был конгрессмен из Техаса. У меня с ним кое-какие дела.

— Ничего себе дела творятся у вас на Холме! — Инид вдруг бросилась к нему на кровать как была, в своем длинном вечернем платье, и они сплелись в любовном объятье, крутясь и извиваясь, — это был один из тех моментов стихийно наступавших перемирий, которые придавали еще более глубокий смысл их войне, когда она возобновлялась.

Потом Инид лежала вытянувшись во весь рост в ванне, среди мыльных пузырей, отсвечивающих всеми цветами радуги в последних отблесках дня.

— Что-то ужасное, этот прием. Королева похожа на служанку. Он довольно милый, но уж больно крохотный. Они оба такие крохотные. Я была рядом с ними просто дылда. — Инид ополаскивала водой свои изящные груди, ее тело сверкало, словно бронза. — Знаешь этих девчонок Мак- дональдов, из Берривилля, я училась с ними в школе? Так вот, несколько лет назад они уезжали на лето в Лондон и были представлены ко двору — в волосах страусовые перья, расфуфырены как черт знает что. Они даже рассылали всем фотографии своего триумфа, и мы им так все завидовали. Ну так вот: я больше им не завидую. Каждого представляли. Никакой шумихи. Никаких перьев.

— Как твой отец?

— Как все — жаловался на жару. Король и королева, бедняги, почти все время проторчали на веранде. Но даже там было жарко. Остальные топтались в саду. Он, по-моему, красится. Это я о короле. Он весь ужасно загорелый и какой-то гладкий.

— Вроде тебя. — Клей погладил ее гладкую, загорелую грудь. Она оттолкнула его руку.

— Слушай, я тебе уже говорила: я собиралась сегодня вечером с Дэвисами на обед к Маклинам. Они были там, в посольстве. Ты не возражаешь?

— Без меня?

— Отец тоже там будет.

— Тогда я не пойду.

— Ты не взбесился? — Она бросила на него взгляд из-под густых бровей, подозревая подвох.