Древняя Америка: полет во времени и пространстве. Мезоамерика

Храмы ставились на пирамидах, высота которых иногда достигала 50–60 м. К храму вели многоступенчатые лестницы. Пирамида воплощала гору, в которой находилась легендарная пещера прапредков. Поэтому здесь же могло помещаться элитное захоронение – иногда под пирамидой, иногда в ее толще, а чаще сразу под полом храма. В некоторых случаях пирамида возводилась непосредственно над естественной пещерой. Сооружение на верху пирамиды, условно называемое храмом, не обладало эстетикой внутреннего пространства, которое было весьма ограниченным. Функциональное значение имел дверной проем и помещавшаяся у стены напротив этого проема скамья. Храм служил лишь обозначением выхода из пещеры прапредков, о чем свидетельствует его внешнее убранство и иногда связь с внутрипирамидальными погребальными камерами.

В период постклассики появляется новый тип площади и сооружений. Ансамбль организуется вокруг пирамиды. По бокам площади возводятся крытые галереи с колоннами. В центре располагается небольшая церемониальная платформа. Появляются цомпантли — платформы для стояков с жердями, унизанными черепами. Сами сооружения значительно сокращаются в размерах, иногда вплоть до несоответствия человеческому росту.

Архитектурный ансамбль неотрывно связан с информационным пространством цивилизации. Дело в том, что любой текст майя создавался и существовал только внутри некоего единого историко-культурного архитектурного комплекса, без которого любой отдельно взятый памятник как бы терял свое значение. Чтобы понять эту мысль, попробуем создать пусть несколько упрощенный, но типичный образ.

Илл. 29. Реконструкция крупнейшей южной столицы майя – Копана. Отчетливо видна характерная структура майяского города – главная площадь и акрополь, поднятый на платформе. Кроме того, город органично вписывался в окружающий ландшафт

Густая сельва. Посреди сельвы возникает город майя. Он состоит из нескольких разбросанных, часто примыкающих друг к другу акрополей. Посреди города выделяется группа «центральный акрополь и прямоугольная главная площадь», по сторонам главной площади на высоких пирамидах возвышаются храмы и на боковых платформах красуются вытянутые дворцы. У подножий лестниц выстроились рядами стелы, перед некоторыми врастают в землю алтари. В дверном проеме храма в пышных нарядах, увешанные украшениями, стоят жрец и правитель. У одного в руках книга, у другого – расписной сосуд. Так вот, все надписи, которые окружают наших героев, – на троне правителя, на стенах храма и дворцов, на ступенях лестницы пирамиды, на притолоках дверных проемов, на стелах, на скульптурах, на украшениях, на сосуде в руках правителя, в книге жреца, – все эти тексты, так или иначе, касаются только этого определенного акрополя, конкретной династии правителей (возможно, даже только одного правителя), которой (или которому) служили жрецы и военачальники одних и тех же родов. Эти тексты повествуют, наконец, о совершенно определенном народе, имевшем своих собственных друзей и врагов и занимавшемся только своими собственными делами: войнами, хозяйством, охотой, торговлей, лечением, наукой, предсказаниями, праздниками, поэзией, любовью, воспитанием детей. И во всех текстах будут непременно упоминаться одни и те же персонажи, связанные с созданным в нашем воображении акрополем города, обязательно имевшего свое собственное название. И в этом случае мы говорим об информационном пространстве города майя, сохраненном в иероглифических текстах.

Скульптура. Фризы зданий и массивные кровельные гребни украшались лепниной из известкового раствора – штука. Дверные притолоки храмов и воздвигавшиеся у подножий пирамид стелы и алтари покрывались резьбой и надписями. В большинстве областей техника ограничивалась рельефом, только в Копане получила распространение круглая скульптура. Изображались дворцовые и батальные сцены, ритуалы, личины божеств и т. д. Как и здания, надписи и монументы обычно раскрашивались.

К монументальной скульптуре относятся и стелы майя – плоские монолиты, покрывавшиеся резьбой или росписями, высотой около 2 м. Наиболее высокие стелы достигают 10 м. Стелы, как правило, были связаны с алтарями – круглыми или прямоугольными камнями, устанавливавшимися пред ними. Стелы с алтарями майя являлись усовершенствованием ольмекских монументов и служили для передачи трехуровневого пространства мироздания: алтарь символизировал пространство перехода между мирами, средний уровень занимало изображение событий, происходящих с конкретным персонажем, а верхний уровень символизировал возрождение новой жизни, пробивающейся сквозь толщу земли. В случае отсутствия алтаря связанный с ним сюжет компенсировался дополнительными приемами: появлением на стеле нижнего, «пещерного», уровня или созданием рельефной ниши, внутри которой и помещалось основное изображение. В некоторых городах большое распространение получили грубо закругленные плоские алтари, клавшиеся на землю перед стелой, или же каменные фигурные изображения рептилий, как, например, в Копане.

Тексты на стелах могли посвящаться историческим событиям, но чаще всего носили календарный характер, маркируя периоды правления того или иного правителя.

Илл. 30. Самая высокая стела майя – стела D из Киригуа (Гватемала). Ее высота достигает 10 м, а записанная на оборотной стороне иероглифами дата соответствует 19 февраля 766 г.

Изобразительное искусство. Произведения монументальной живописи создавались на внутренних стенах зданий, погребальных камер. Краска накладывалась либо по сырой штукатурке (фреска), либо по сухому грунту. Основной темой росписей были массовые сцены – сражения, празднества и т. д. Наиболее известны росписи Бонампака – здания из трех помещений, стены и потолки которых целиком покрыты росписью, посвященной победе в военных действиях.

К изобразительному искусству майя следует отнести полихромную роспись на керамике, отличающуюся большим сюжетным разнообразием, а также рисунки в кодексах.

Драматическое искусство. Драматическое искусство майя зародилось непосредственно из религиозных церемоний. Единственное дошедшее до нас произведение – это драма «Рабиналь-Ачи», записанная в XIX веке. В основе сюжета лежит история пленения воинами общины рабиналь воина киче. Действие развивается в форме своеобразных бесед пленника с другими главными героями. Основной поэтический прием – традиционное для устного индейского фольклора ритмическое повторение: участник диалога повторяет фразу, сказанную антагонистом, и затем произносит собственную. Исторические события – войны рабиналя с киче – накладываются на мифологическую основу – сказание о похищении богини вод, жены старого бога дождя, связанного, очевидно, со сменой сезонов. Драма кончалась реальным жертвоприношением главного героя. Дошли сведения о существовании других драматических произведений, а также комедий.

О чем писали древние майя

Греки рассматривали древнее рисуночное письмо египтян с благоговейным удивлением, как нечто священное. «Отец истории» Геродот, живший еще в V веке до н. э., назвал его «священными знаками». Климент Александрийский, раннехристианский теолог, пустивший в ход слово «иероглифы», именовал это письмо не иначе как «священными вырезанными знаками». Исследователь древних цивилизаций Герман Гессе был совершенно прав, когда писал: «У всех народов слово и письменность представляют собой нечто священное и магическое; наименование, равно как и написание, первоначально было магическим действием, магическим обладанием природой посредством духа, и повсеместно дар письма почитался божественным откровением. У большинства древних народов письмо и чтение считались священными, тайным искусством, составляющим привилегию жречества; было великим и необыкновенным событием, если какой-либо молодой человек решался изучить это сообщающее особую силу искусство. Такое давалось нелегко, такое давалось немногим, а искуплением тут могли служить лишь посвящение и жертва. С точки зрения нашей демократической цивилизации, духовная жизнь была тогда чем-то более редкостным, но и более благородным и священным, нежели сегодня, она находилась под защитой божества и предназначалась не каждому, к ней вели трудные пути, она не давалась зря. Мы способны лишь отдаленно представить себе, что значит в культурах, устроенных строго иерархически, среди полностью неграмотного народа, владение тайной письма! Это – величие и власть, это черная и белая магия, талисман и волшебный жезл!» Что-то от этого отношения древних к письму проявляется в наше время в восприятии древней иероглифики, в том числе и майяской.

Мало кто усомнится в том, что письмо играло важную роль в древних городах-государствах майя. Поскольку тот, кто читает эту книгу, писать наверняка умеет, нет необходимости тратить время на рассказ о том, что письмо требовалось обществу майя для записи исторических событий, заметок по ведению хозяйства, жреческих расписаний и иногда для посылания любовных записок – все это само собой разумеется. Поговорим лучше о том, как выглядели эти записи и на кого они могли быть рассчитаны.

Тексты майя писались на стенах, лестницах, притолоках каменных строений – пирамид, храмов и дворцов. Наносились на стелы и алтари, ставившиеся перед величественными зданиями. (Одна из наиболее ранних надписей майя обнаружена на стеле № 29 из Тикаля, содержащей дату 292 г. н. э.) Эти надписи еще называются «монументальными». Они, как правило, носили официально-парадный характер. Куда более любопытны тексты, которые писались на небольших предметах – фигурках, сосудах – и, конечно, в книгах.

Начнем с древних индейских книг, которые еще называют кодексами. Именно книги позволили Юрию Валентиновичу Кнорозову в 50-е годы XX века осуществить дешифровку письма майя. В настоящее время известны четыре сохранившиеся рукописные книги майя, сама судьба которых чрезвычайно любопытна.

Дрезденский кодекс представляет собой полосу индейской бумаги длиной 3,5 м, высотой 20,5 см, сложенную гармошкой в 39 страниц. Рукопись была создана ранее XIII века на Юкатане, откуда ее вывезли в Испанию для подношения императору Карлу V в числе прочих даров. От Карла V рукопись, опять же в качестве дара, попала в Вену, где в 1793 году у неизвестного частного лица ее приобрел библиотекарь Иоганн Кристиан Гетце для Дрезденской королевской библиотеки. Лорд Кингсборо первым предпринял попытку полного издания Дрезденской рукописи. Это произошло в 1831–1848 годах. Но затея оказалась столь дорогостоящей, что несчастный лорд закончил свои дни в долговой тюрьме. Бессмысленная бомбардировка англичанами Дрездена в конце Второй мировой войны нанесла рукописи сильный ущерб. Она отсырела в затопленном подвале, из-за чего краски частично смылись или отпечатались на соседних страницах. Воссоединение Германии Дрезденская рукопись встретила в Саксонской областной библиотеке.

Парижский кодекс представляет собой полосу индейской бумаги общей длиной 1,45 м и высотой 12 см, сложенной в 11 страниц. Начальные страницы полностью стерты. Рукопись относится к периоду правления династии Кокомов на Юкатане, что соответствует XIII–XV векам. В 1832 году она была приобретена Парижской национальной библиотекой, где и хранится поныне. До 1859 года бесценный документ провалялся среди прочих бумаг в корзине, где его обнаружил ставший поневоле одним из первых исследователей письма майя лингвист Леон де Рони. Он же и опубликовал манускрипт в 1872 году.

Мадридский кодекс был написан никак не раньше XV века. Он состоит из двух отрывков бумаги высотой 13 см, без начала и конца, составляющих полосу длиной в 7,15 м, сложенную в 56 страниц. Последние исследования бумаги показали, что некоторые страницы рукописи были реставрированы индейцами уже после появления испанцев, и вставки выполнены уже на европейской бумаге. Первая часть манускрипта была приобретена в Эстремадуре Хосе Игнасио Миро в 1875 году. И поскольку было высказано предположение, что рукопись некогда принадлежала завоевателю Мексики Кортесу, она получила название Кодекса Кортеса, или Кортезианского кодекса. Второй фрагмент в 1869 году был приобретен Брассером де Бурбуром у дона Хуана Тро-и-Ортолано и был назван Ортоланским. Соединившись вместе, фрагменты стали называться Мадридским кодексом. Он хранится с тех пор в Мадриде в Музее Америк.

И, наконец, кодекс Гролье, находящийся в частном собрании в Нью-Иорке. Это скорее фрагменты 11 страниц без начала и конца. Впервые опубликовавший ее в 1973 году знаменитый американский археолог Майкл Ко датирует документ XIII веком. Очевидно, что эта майяская рукопись, происхождение которой неизвестно, была составлена под сильным влиянием тольтеко-миштекского стиля. Об этом свидетельствует специфическая запись цифр и особенности утративших майяскую пластику изображений. Некоторые специалисты даже оспаривают подлинность этого документа.

Стоит заметить, кстати, что в последнее время сложилось стойкое предубеждение против всяких сведений о новых майяских рукописях. Подделок действительно чрезвычайно много, но вместе с тем не следует сразу же пренебрегать неожиданными новинками. Если это не копии с уже известных памятников (а определить такие вещи специалисту не составляет особого труда), то они, как всякое проявление творчества майя, пусть даже современного, несут в себе любопытные сведения по культуре этого удивительного народа.

Почему же сохранилось так мало книг майя? Тому есть несколько причин. Во-первых, как мы уже говорили, индейцами, по всей видимости, издревле практиковалось регулярное переписывание книг с более древних образцов. Дело в том, что в условиях очень влажного жаркого климата хранить бумагу вообще достаточно сложно. Не говоря уже о том, что в тропиках настоящую катастрофу для книг представляют и полчища насекомых, способных в считанные дни превратить обычную записную книжку в кружевное решето. Во-вторых, значение книги было утрачено при появлении испанцев – письмо майя было забыто, а некоторые рукописи попросту уничтожены. Таким образом, совершенно очевидно, что, хотя до нас и дошли книги лишь позднего периода истории Юкатана, это не значит, что майя не писали их значительно раньше. К счастью, искусство этого народа сохранило для нас множество изображений, так или иначе связанных с темой книг. Это рисованные и скульптурные изображения развернутых и сложенных кодексов, письменных приборов и складных футляров-пюпитров.

Как же выглядела рукописная книга майя? Как уже ясно из описания, она являла собой длинную, иногда даже очень (один из рисуночных миштекских кодексов достигает 13,55 м), полосу из индейской бумаги, которая приготовлялась из коры одной из разновидностей фикуса. Эту длинную полосу складывали наподобие гармошки или веера таким образом, что на ширину каждой страницы приходилось в среднем от 9 до 12 см. Высота страницы в основном не выходила за рамки 20–30 см. Однако есть и исключения: доиспанский рисуночный кодекс индейцев науа «Обен-тоналаматль» в высоту составлял 51 см; послекортесовский миштекский кодекс Антонио-де-Леон – целых 1,63 м.

Чтобы книга не мялась, ее в сложенном виде покрывали «обложками» – двумя деревянными, иногда обтянутыми ягуарьей шкурой, дощечками, которые скреплялись ремешками-застежками.

Естественно, что владели грамотой далеко не все майя, а прежде всего представители правящей элиты, жрецы и специальные писцы. Писали древние майя с помощью своеобразной кисточки или заостренной палочки.

Прекрасное изображение сложенной книги сохранилось в Паленке (храм XXI). В одном случае это сцена со жрецом, держащим в руке палочку для письма и задумчиво созерцающим иероглифические знаки. В другой сцене мы видим его же коленопреклоненным. В левой руке он восторженно поднял сложенную книгу и с гордостью глядит на нее.

В сценах, представленных на расписных сосудах майя классического периода, книги изображались в виде свешивающейся ленты с цифровой записью.

Во время многих обрядов и праздников книги торжественно доставляли в специальных каменных шкатулках, придавив сверху тяжелой (весом до 10 кг) крышкой, реалистично выполненной в виде рельефного лица человека. По всей видимости, это могли быть своеобразные «Книги мертвых», где речь шла о возрождении душ усопших. Мы можем говорить об этом, так как подобная шкатулка появляется в изображении на другом керамическом сосуде. Ее держит в руках обезьяна-писец. Позади обезьяны сидит помощник, из-под руки которого высовывается полоса книги с цифровыми знаками. Текст на сосуде посвящен моменту выхода души из преисподней – для очередного возрождения в младенце. Не исключено, что в шкатулках хранились и так называемые «книги судеб», по которым предсказывались судьбы младенцев. Такие предсказания имели большое значение для индейцев.

Каменные шкатулки использовались в исключительных случаях – среди археологических находок их очень мало. Однако книгами майя должны были пользоваться постоянно, и для этого существовали специальные «пюпитры». На языке майя они так и назывались – мабен, что означало «баул или секретер, где пишут и хранят бумаги». Один такой «секретер» в рабочем состоянии был изображен на керамическом сосуде. Он состоит из основания-подставки, на котором раскладывалась развернутая книга – отчетливо видны складки страниц. Крышка отставлена влево с помощью подпорки. Обе части футляра обшиты шкурой ягуара.

Илл. 31. «Совет копанских мудрецов» – так можно назвать эту сцену на каменной панели из Копана, где представлены жрецы со сложенными книгами в руках, 775 г.

А на другом сосуде – из гватемальского города Ратинлиншуля – изображен писец, следующий в свите правителя и несущий на спине большой баул-секретер. Свою ношу он закрепил на лбу специальной широкой лентой, таким способом индейцы до сих пор переносят свои грузы. В бауле помимо книг должны были находиться и прочие письменные принадлежности. Оценив уже упоминавшиеся размеры книг, будет нетрудно представить себе и размер футляров-секретеров. Переносной футляр-секретер представлял собой подставку со съемной крышкой, размером примерно 40 × 80 см (что совпадает с параметрами современных небольших письменных столов). Толщина футляра, видимо, должна была составлять около 30 см. Поскольку ни одного «живого» футляра до наших дней не сохранилось, размеры этого предмета можно рассчитать исходя из индейского способа написания и чтения книг «по разделам».

Естественно, что разворачивать многометровую рукопись целиком было бы страшно неудобно. «Листание» же страниц «по-европейски» попросту не имело никакого смысла, как, впрочем, и свертывание рулонов, поскольку рукописи читались не «постранично», а «пораздельно». Дело в том, что содержание книги состояло из отдельных тематических разделов, которые в пространственном отношении охватывали лишь по несколько страниц. Кроме того, раскрыв книгу майя, мы видим, что каждая страничка горизонтально как бы поделена на три части – «параграфы». Параграф легко узнать по расположенному в его начале вертикальному столбцу знаков дней и небольшому рисунку в сопровождении иероглифического текста.

В подобной организации рукописи была, безусловно, своя логика. Во-первых, «листание» в нашем понимании рукописи было крайне неудобно со всех точек зрения, но особенно во время нанесения текста и рисунка – поскольку писцу было необходимо следить за композиционным пространством, а краске нужно было дать время для высыхания (а накладывалась она весьма толстым слоем). Во-вторых, жрецу предпочтительно было раскладывать сразу весь раздел, чтобы видеть и читать его целиком. И потому совсем не случайно тематические разделы занимают в среднем по семь страниц, общей длиной примерно 70–80 см. В Дрезденской рукописи разделы занимают по восемь страниц, но поскольку страницы в ней оказались самыми узкими – до 9 см, то общая протяженность раздела (около 72 см) тоже не превысила стандартных параметров. Бывают, правда, тематические разделы с большим количеством страниц – 14 или 16. Но в этом случае предусмотрительные писцы вводили дополнительное деление на подразделы, что позволяло сохранить стандарт раскрытой полосы, не превышающий все тех же 80 см.

Другим важным объектом с текстами древних майя считаются расписные глиняные сосуды. Эти полихромные сосуды рассматривались как некоторое подобие домашней картинной галереи, на них были представлены портреты выдающихся родственников правителей и прочей приближенной знати. Сосуды ценились не только как произведения искусства, но и как память о предках. Использовались они во время поминальных пиршеств, приуроченных ко дню выхода призрака умершего из преисподней. Во время войн такие сосуды похищались и считались особо ценными трофеями. Возможно, что при каких-то условиях некоторые сосуды дарились. И только оказавшись в чужих руках, но не потеряв своего художественного значения, сосуды могли оказаться в погребениях как признак роскоши и богатства.

Итак, как выглядел такой сосуд? Он покрывался полихромной росписью или же рельефным рисунком, а форма его, как и название, могла быть разной: раннеклассические триподы, низкие круглодонные чаши, каменный круглодонный сосуд с носиком, цилиндрические низкие и высокие сосуды, низкие и широкие в основании чаши, блюда.

Илл. 32. Так выглядит иероглифический текст майя на памятнике монументального искусства. Знаки были теми же самыми, что и в кодексах, но шрифт использовался иной – фигурный и более вычурный

Поскольку сосуды предназначались для поминального пиршества, сюжеты росписи должны были иметь самое непосредственное отношение к празднику. Главная идея росписи, конечно же, касалась пребывания души умершего в преисподней – об этом повествовала, в первую очередь, кольцевая надпись по верхнему венчику сосуда. Археолог Майкл Ко, подготовивший в 70–80-х годах великолепные издания изображений сосудов, обратил внимание на то, что кольцевая надпись, как правило, состоит из сходных иероглифов. Не имея возможности понять смысл надписи, он условно назвал ее «первым стандартом». Она состояла чаще всего из трех синтагм (смысловых фрагментов). В них рассказывалось о том, что освободившаяся душа умершего спускалась по «холодной лестнице» в преисподнюю, где за порядком зорко следила Летучая Мышь. Здесь душа оказывалась во власти соответствующих покровителей – прежде всего, главного прапредка Духа-Улитки. Затем, эту душу, очищенную в полях блаженных, специальные «связники» (аист-челноклюв, обезьяна) доставляли обратно в мир живых, на землю. Причем не куда попало, а к совершенно определенной женщине – для реинкарнации в готовом для рождения младенце. Имя умершего упоминалось в самом конце текста. Надо заметить, что смысл «формулы возрождения» был, очевидно, настолько хорошо известен древним майя, что они порой заменяли надпись кольцевым орнаментом, составленным из серии стилизованных изображений пещер.

Что касается текста и рисунков на самом сосуде, то они могли в одних случаях иллюстрировать «формулу возрождения», то есть пояснять некоторые этапы пребывания души в преисподней. В других случаях изображение воспроизводило какое-либо знаменательное событие из прежней жизни поминаемого персонажа. Благодаря этому тексты на керамических сосудах затрагивают самые разнообразные стороны жизни классических майя и даже составляют целые тематические группы: военные, прорицательные, обрядовые, научные, исторические, бытовые и даже лирические. По своему содержанию эти тексты гораздо разнообразнее и увлекательнее, нежели те, что встречаются на официальных монументальных памятниках или в стандартно отредактированных жреческих рукописях. Одним словом, керамические сосуды стали подлинным источником вдохновения для чтения надписей майя.

Сходные тексты встречаются и на многочисленных предметах мелкой пластики. К предметам мелкой пластики относятся все мелкие вещицы, предназначавшиеся как для домашнего, так и для служебного пользования: ритуальные и игрушечные фигурки, утварь, музыкальные инструменты из глины и камня, украшения. Сюда же относятся и специально обработанные предметы естественного происхождения и иногда непонятного предназначения: всевозможные, покрытые рельефами и инкрустированные черепа, панцири черепах, зубы, рога, кости людей и животных, морские раковины.

Несмотря на то что самые интересные тексты встречаются на предметах мелкой пластики, самыми загадочными для малосведущей публики продолжают считаться надписи на монументальных памятниках – стелах, алтарях и зданиях. Как же без этого разгадывать «тайны страшных пирамид», которые старательно скрывают все хитрые индейцы – от несчастной, плохо кончившей дочери Моктесумы и до лауреата Нобелевской премии 1992 года благополучной Ригоберты Менчу? Исследователи не оставляют их без своего внимания, реконструируя подлинную историю майя, – но надо признать, что именно эти тексты кажутся довольно ограниченными по своей тематике и стандартными по исполнению.

Как уже не раз упоминалось, первым прочел то, что писали индейцы майя, любитель детективов Юрий Валентинович Кнорозов. Его подход к дешифровке древнего письма был предельно ясен: «То, что придумано одним человеческим умом, не может не быть понято другим. И для этого нет необходимости карабкаться по пирамидам».

А в Гватемале нам удалось пробыть около двух месяцев и посетить основные археологические зоны. Однако заканчивалось это путешествие в духе традиционного гватемальского шоу или «уик-энда в Гватемале»: вдруг объявились террористы, установившие за нами демонстративную слежку и угрожавшие взорвать нашу машину. Шеф был очень доволен: настоящий детектив разворачивался прямо вокруг него. Правда, ничем этот детектив так и не закончился – из соображений безопасности пришлось просто покинуть страну, в которую Юрий Валентинович до последних дней мечтал вернуться.

Глава 6

ИСТОРИЯ ДЕШИФРОВКИ ТЕКСТОВ МАЙЯ: ШЕРЛОК ХОЛМС, ЮРИЙ КНОРОЗОВ И ДРУГИЕ

История открытия Америки до сих пор полна мифов и легенд, которые, с одной стороны, могут ничем не подтверждаться, а с другой – никем не опровергаются. Порой пристрастные суждения, иногда даже клевета, повторяются столетиями. Одной из жертв подобного предвзятого подхода стал францисканский монах-миссионер, положивший начало изучению культуры майя, Диего де Ланда Кальдерон, незаслуженно причисленный к разряду религиозных мракобесов. Многие авторы любят поговорить о «парадоксальности» личности Ланды, «сжегшего книги майя, но почему-то записавшего алфавит иероглифического письма». И поскольку письмо майя удалось дешифровать именно благодаря Ланде, попробуем разобраться в загадках поступков францисканского миссионера.

Научный подвиг францисканского монаха

Начало этих событий восходит к середине XVI века, когда на полуостров Юкатан, что на юге Мексики, прибыл 24-летний францисканский монах Диего де Ланда. Как и у других миссионеров, его целью было обращение в христианство местных индейцев – это были майя. Однако для того чтобы хотя бы поговорить с индейцами, следовало выучить их язык и понять их культуру, чем Ланда, прирожденный исследователь, и занялся с завидным рвением. Вскоре он не только стал главой миссии францисканцев на полуострове, но и подготовил уникальную рукопись, позже получившую название «Сообщение о делах в Юкатане». Помимо подробнейших сведений об истории, культуре, обычаях, праздниках и научных знаниях индейцев, в описание вошел и так называемый «алфавит Ланды» – список из 29 иероглифов майя, каждый из которых передавал букву испанского алфавита. Ланда не мог не обратить внимания на существование иероглифического письма и не попытаться приспособить его для нужд христианизации. В точности сведений Ланды сомневаться не приходится, поскольку с момента написания рукописи прошло уже более 400 лет и ни одно из его свидетельств не было опровергнуто даже самыми современными исследованиями. Любопытно, что информаторами монаха были грамотные индейцы, принадлежавшие двум враждебным родам – Коком и Шиу. Таким образом дотошному Ланде удалось избежать намеренных фальсификаций и обмана, на который могли бы пуститься индейцы, чтобы скрыть от чужеземцев правду о своем народе. В описание же попали лишь те сведения, которые совпадали в обеих версиях, предложенных информаторами.

Однако остается еще одна загадка – «парадоксальность» личности монаха. Когда и почему возникла легенда о «жестокости и мракобесии» Диего де Ланды? Для того чтобы прояснить этот вопрос, следует обратиться к событиям на Юкатане, предшествовавшим знаменитому аутодафе лета 1562 года.

В августе 1561 года в монастыре Мани, столице одной из наиболее богатых провинций Юкатана, стало известно о том, что индейцы распяли младенца. По индейским представлениям, младенец вовсе не был распят – «душа его была отправлена к богам с посланием». Подобные практики, которые иногда принято называть «жертвоприношениями», индейцы облекли в форму христианства – благо суть у индейских обрядов и истории с распятием Христа едина.

Представители колониальной администрации не пожелали разбираться в подобных тонкостях и стали требовать самых суровых наказаний, имея на то, помимо религиозных, еще и свои, достаточно земные причины. Одна из них заключалась в том, что с самого начала конкисты правители Мани сразу же заявили о своей лояльности по отношению к новым властям и регулярно выплачивали все подати, чтобы избежать прямого вмешательства в дела провинции, занимавшей одни из самых плодородных и густозаселенных земель полуострова. Естественно, что Франциско Монтехо, возглавивший конкисту Юкатана и потому считавший его своей вотчиной, тут же приписал эти земли себе и начал искать повод для ввода в селения Мани войск, не брезгуя в этих целях даже откровенными провокациями. Таким образом, суровое наказание «вероотступников» стало прекрасным поводом для открытого и «оправданного» вмешательства.

Несмотря на требования администрации, монахам, не без поддержки бывшего в то время главой миссии Диего де Ланды, дело с распятием младенца поначалу удалось замять. Монахи понимали, что силой веру сменить не заставишь. Однако спустя несколько месяцев ученики школы принесли в монастырь того же Мани «идолов и кости» из близлежащей пещеры, что также свидетельствовало о недавних отправлениях языческих культов. Дело получило огласку, и настоятель монастыря фрай Сьюдад-Родриго вынужден был начать следствие. Когда же тюрьмы города оказались переполнены «идолопоклонниками», настоятель дал знать о происходящем Ланде в столичную Мериду. Судя по сохранившимся документам, испанская администрация напряженно следила за всеми действиями францисканцев, и в этих условиях Ланда вынужден был как-то реагировать. Он обратился к главному алькальду Диего Кихаде за светской помощью и официально возглавил следствие (инквизицию) в Мани.

Однако одним из первых предпринятых им шагов было решение об ограниченном применении пыток. Ланда запретил капать расплавленным воском на тело «вероотступников», запретил избиения на допросах. Если вспомнить при этом пытки, практиковавшиеся Святым судилищем в XVI веке в Европе, то обвинения Ланды в жестокости отпадут как нелепые.

После проведенного следствия в конце июня 1562 года было объявлено аутодафе, оказавшееся, по существу, не чем иным, как грандиозным спектаклем. Остриженных, выряженных в покаянные одеяния и колпаки виновных поочередно приговаривали к весьма незначительному штрафу и ударам розгами – самое обычное наказание, применявшееся к детям во многих школах Старого Света того времени. Некоторых обязывали раз в две недели присутствовать на воскресной мессе в монастыре. Запрещали занимать руководящие должности. Что касается сжигания на костре, то и в этом вопросе искусственно раздувавшаяся молва значительно исказила реальность. Во-первых, сожжены были кости тех крещенных покойников, которые перед смертью вернулись к языческим обрядам, при этом в самой Испании и других европейских странах еретиков в те времена предпочитали сжигать заживо. За несколько десятков лет в XVI веке на Юкатане (а не во время аутодафе в Мани) было сожжено лишь несколько рукописей – упоминаются 27. Для уничтожения индейцы приносили лишь «новых» идолов, которых мастера спешно изготовляли специально для аутодафе. Это тоже не являлось секретом для монахов. Несколько уничтоженных алтарей и подвесок-украшений не нанесли бы урона даже одному селению.

Илл. 33. Составленный в XVI в. францисканцем Диего де Ландой «алфавит майя» должен был иллюстрировать буквы испанского алфавита. Этот алфавит и стал для Ю.В. Кнорозова ключом к дешифровке иероглифического письма майя

Подлинные письма и документы, собранные и опубликованные Шоллесом, ясно свидетельствуют о том, что никаких особых «жестокостей» Ланда на Юкатане не совершал. Однако испанцам требовалось во что бы то ни стало скомпрометировать неподкупного главу миссии. Вполне вероятно, что если бы он не устроил спектакля с аутодафе, то был бы столь же рьяно обвинен в потворстве вероотступникам. Затравленный Ланда с трудом покинул Юкатан, чтобы искать оправдания в Испании. Руководство ордена, ведущие теологи и Совет по делам Индий его полностью оправдали, а король лично оказал ему поддержку. Тем не менее, только спустя 10 лет Ланда решил вернуться на Юкатан – уже епископом. В 1579 году епископ скончался «в ореоле святости». Спустя почти полтора века родственник Ланды епископ Панамы и вице-король Перу Диего Ладрон де Гевара Ороско Кальдерон переправил его останки в Сифуэнтес, в Испанию, и поместил их в фамильном склепе Кальдеронов в церкви Спасителя. Однако и в родной земле епископ не обрел покоя. В 1936 году, республиканцы разграбили могилу францисканца, а со стены почти полностью исчезла надпись: «Здесь погребены останки светлейшего прелата Сеньора дона фрай Диего де Ланда Кальдерона, епископа Юкатана, внука в шестом колене дона Ивана де Кирос Кальдерона, заложившего эту часовню в году 1342».

Итак, свою рукопись Ланда закончил еще в 1566 году, находясь в Испании. Полный оригинал ее был утерян – видимо, уже навсегда, – зато, к счастью, сохранилась копия, которая, тем не менее, пребывала в забвении вплоть до XIX века.

Древние тексты хранят свои тайны

В 1822 году в Лондоне появилось сообщение капитана драгун Антонио дель Рио о причудливых древних индейских руинах в Паленке. Шесть лет спустя Александр фон Гумбольдт впервые опубликовал пять страниц неизвестной рисованной рукописи из Мексики, хранившейся с 1793 года в Дрезденской королевской библиотеке (Дрезденский кодекс).

Интерес среди европейских ученых и просто любителей древностей к неизвестному письму из Америки возник не случайно. Это было время, когда Шампольон сумел разобраться с трехъязычной надписью на Розеттском камне и дешифровать древнеегипетское иероглифическое письмо, что несказанно воодушевило лингвистов и историков. Все ждали, что тайны ушедших цивилизаций начнут раскрываться одна за другой. Американист Константин Рафинеске-Шмальц первым обнаружил несомненное сходство между знаками на монументах Паленке и в обнаруженном библиотечном манускрипте. В 1832 году он сообщил о своих догадках Жану Шампольону, справедливо предположив, что чтение рукописи может оказаться ключом к чтению «монументальных» надписей. Однако в этом же году великий египтолог умер, едва прикоснувшись к тайне письма майя. За Рафинеске-Шмальцем осталась слава основоположника исследований по майяской иероглифике.

В последующие 30 лет были обнаружены еще два кодекса майя и, наконец, рукопись Диего де Ланды «Сообщение о делах в Юкатане». В 1864 году ее издает в Париже духовный наставник индейцев майя-рабиналь аббат Брассер де Бурбур на староиспанском и французском языках, предварив введением с примечательным для XIX века названием: «Об истоках примитивной истории Мексики и Центральной Америки в египетских памятниках и примитивной истории Египта в американских памятниках». В конце издания была помещена грамматика языка майя, краткий майя-французский словарь и почему-то словарь древнегаитянского языка.

Немецкому ученому Эрнсту Фёрстману удалось установить позиционный способ написания чисел, в результате чего стало возможным понимать даты в рукописях. Он же подробно прокомментировал календарные записи, установил связь чисел с астрономическими и хронологическими датами. Одновременно с Фёрстманом, но независимо от него, майяским письмом занялся американец Джозеф Гудмэн. Он также сумел разобраться с хронологической частью и, кроме того, определил варианты записей цифр в датах.

Затем последовали организованные экспедиции в мир древних майя – в частности, Музея Пибоди и Института Карнеги, – и находки посыпались одна за другой. Началась обработка материалов. Исследования надписей Чичен-Ицы позволили Герману Байеру совместно с Эриком Томпсоном завершить работу по определению календарного механизма «долгого счета» майя. Байер установил, что переменный элемент вводного иероглифа начальной серии связан с названием 20–дневного месяца.

Американец Чарльз Баудич проделал огромную работу по обобщению разрозненных сведений и выработке основных направлений дальнейших исследований. Он собрал великолепные рисунки и изображения знаков письма, календарных циклов, богов.

Брассером де Бурбуром была опознана часть знаков. Так, например, знак u, чаще всего встречающийся в рукописях, вполне мог иметь указанное чтение. Однако чтение многих других знаков выглядело совершенно невозможным. Не говоря уже о том, что некоторые из них были опознаны неверно, а при попытках представить их чтение «по Ланде» получались неразрешимые головоломки.

Ближе всех к дешифровке письма майя подошел еще в 1881 году прекрасный знаток древневосточных письмен француз Леон де Рони. Он был не только первым, кто выделил иероглифы, обозначающие цвета направлений стран света (желтый – юг, белый – север, черный – запад, красный – восток), но и вывел теорию, согласно которой в письме майя использовались идеограммы, фонограммы и детерминативы. Более того, Рони совершенно резонно полагал, что фонетический компонент был слоговым. Ему удалось правильно прочесть слово, записанное знаками из «алфавита Ланды». Это слово было cutz — «индюк», записанное слоговыми знаками cu-tzu. Рони пришел к правильному выводу о том, что «алфавит Ланды» мог служить ценным ключом к выявлению этого «фонетического компонента».

Его примеру последовал Сайрус Томас, который сумел правильно прочесть еще три слова: moo — «попугай», kuch — «гриф», le — «силок». Если бы Леон де Рони или Сайрус Томас успели доказать, что один и тот же знак читается одинаково в разных иероглифах, то есть предъявили бы так называемое «перекрестное чтение», то вопрос о дешифровке был бы решен еще в конце прошлого века.

Однако еще в 1880 году в США была издана книга некоего Филиппа Валентини под названием «Алфавит Ланды – испанская фабрикация». Автор доказывал, что в рукописи приведены вовсе не знаки майя, а просто рисунки различных предметов, названия которых начинаются с написанных под ними букв алфавита – наподобие современных детских азбук. Например: под буквой а изображена черепаха, называющаяся на языке майя аас, под буквой b — дорога, на языке майя bе, и т. д. Аргументы Валентини хоть и не были приняты всеми учеными, но все же произвели сильное впечатление, и интерес к «алфавиту Ланды» ослабел.

В результате американский ученый Сильванус Морли, издав в 1915 году обобщающий труд по иероглифике майя, основное внимание уделил по преимуществу календарным сериям, совершенно оставив без внимания основной текст. А у ученых, среди которых больше не было столь выдающихся лингвистов, как Леон де Рони, стало господствовать голословное мнение, что майя не имели алфавитных знаков.

К середине XX века в США уже сложилась целая школа майянистов, которую возглавил англичанин Эрик Томпсон. Он также предпринял попытку толкования календарных дат и иероглифов на основе данных о календарноцифровом коде. В одном из разделов изданной в 1950 году монографии «Иероглифическая письменность майя», посвященной в основном изучению календаря, им все же была предпринята попытка выйти за пределы дат, но эти толкования некалендарных знаков отличались крайней запутанностью. Собственно, ничего другого нельзя было и ожидать, если уже в предисловии Томпсон безапелляционно заявил: «Вообще нет сомнения, что Ланда ошибся в попытке получить алфавит майя у своего осведомителя. Знаки майя обычно передают слова, изредка, может быть, слоги сложных слов, но никогда, насколько известно, не буквы алфавита». Видимо, Томпсон решил, что если понимание письма майя недоступно ему, то не следует и особо церемониться ни с «алфавитом Ланды», ни с самим письмом.

Илл. 34. Тексты рукописей майя послужили основой для дешифровки иероглифического письма. Страница из Дрезденского кодекса, написанного еще до XIII в. на Юкатане. Изображение сопровождается иероглифическим текстом

Надо отдать должное американцу Бенжамину Ворфу, который в начале 40-х годов предпринял последнюю попытку научной дешифровки, – но он, к сожалению, был сурово осужден всемогущим главой Эриком Томпсоном (а также, естественно, следовавшей за ним школой) и потому, видимо, не рискнул продолжить свои исследования, несмотря на весьма обнадеживавшие результаты. Проигнорировав принятую в профессиональной лингвистике точность определений, Эрик Томпсон начал употреблять термин «дешифровка» лишь в смысле произвольного истолкования отдельно взятых знаков. Тем самым он лишил талантливых представителей своей школы возможности научного исследования письма майя как системы, великодушно предоставив шанс добиться успеха исследователям из других стран.

В послевоенные годы начинается новый и последний этап дешифровки письма майя. Этот полный загадок и драматизма этап связан с человеком, уже хорошо знакомым читателю, Юрием Валентиновичем Кнорозовым.

И с этого момента история дешифровки древних систем письма стала вписываться между двумя именами: Шампольон и Кнорозов.

«Судьба, завидуй!» Парадоксы Кнорозова