Помоги проекту - поделись книгой:
Из состава регулярных войск, действующих в тот момент в составе Западного фронта, в освобождении г. Дорогобуж принимало участие 62 человека — «волею судьбы» выброшенных в период высадки 8-й ВДБР в окрестностях Дорогобужа. Эти бойцы были сведены в группу под командованием военврача 2-го ранга Ю.Н. Пикулева, действовали в составе партизанской группировки «Дедушки» и «Урагана», выполняя притом вовсе не волю командующего фронтом, не задачи, поставленные их десантированной бригаде.
Однако каким-то образом Г.К. Жуков после получения известий об освобождении партизанами Дорогобужа сразу же почувствовал себя и своих подчиненных причастными к столь важному событию в полосе фронта. Взглянем-ка на карту, — кто там ближайший? 8-я бригада десантников? Хорошо, вот ее-то руководство получает (уже на 3-й день после освобождения города) радиограмму:
Представим лица вникающих в ее содержание командиров-десантников. Какой Дорогобуж? Тот, что от группы Онуфриева где-то там на западе, в 50 километрах? И, главное, какое тут «поздравляем»?! Только что отрезаны противником, окружение, лес, мороз, кровь... Только что отгремели семлевские бои. Результатом масса убитых и раненых, большая часть раненых перебита немцами в Дяглево... С кем теперь воевать, как? Спастись бы, прорваться бы из кольца! А тут ...разыскивайте, понимаешь, за полсотни верст в Дорогобуже кого-то и представляй к наградам... Интересно, было ли подобное исполнено командованием бригады? Но важно, по существу, иное: Родина заботилась о верных ее сынах. Внимательные, чуткие (даже благодарные?!) высокие тыловые начальники тянулись хотя бы через радиоволны стать хозяевами положения в центре Смоленщины, взять под опеку неизвестные им отряды, берущие города в полосе их Запфронта.
Приказом командующего Западным фронтом Г.К. Жукова создавался единый штаб партизанской борьбы в освобожденном районе Дорогобужа, получивший наименование «Главный штаб партизанских отрядов "Дедушка" Смоленской области». Командиром объединенной группы партизанских отрядов был утвержден ополченец 1941-го, в прошлом московский инженер, Василий Исаевич Воронченко, собственно, и прозывавшийся партизанами Дедушкой. Именно это прозвище-обращение заменяло, по существу, его какое-либо воинское звание и должность. Гордиться ему тогда мало чем было, как и многим, — побывавший у немцев в плену рядовой ополченец 1941-го. Комиссаром «ДЕДУШКИ» стал Феоктист Николаевич Деменков, имевший, по крайней мере, и воинское звание старшего политрука, и реальные — с его «Ураганом» — боевые заслуги в только что отгремевших боях.
ВЗЯТЬ МАЛО, ГЛАВНОЕ — УДЕРЖАТЬ
События в Дорогобуже произвели шокирующее воздействие на пособников оккупационного режима в соседних районах. Не в лучшем, прямо-таки в паническом настроении оказались командиры охранных, полицейских подразделений врага в соседних с Дорогобужем райцентрах. И если гарнизоны райцентров у Московско-Минского шоссе в случае удара партизан могли рассчитывать на своевременное прибытие подкреплений, то районный поселок Глинка, лежавший в стороне от крупных вражеских коммуникаций, был в этом смысле беззащитен. Несколько десятков немецких солдат и местных полицейских не могли бы противостоять потенциалу рассыпанной по гаинковским деревням осенью 1941 г. почти целой армии — 20-й армии Западного фронта. Как в других районах центра Смоленщины, под Глинкой у партизанских сил не было проблем с оружием и боеприпасами.
В середине февраля в северной части Глинковского района был в столкновении с партизанами основательно потрепан карательно-полицейский отряд Кружеленкова. Отступление этого отряда в Глинку в сумме со впечатлением от новостей из Дорогобужского района вызвали у районного вражеского руководства откровенную панику. 22 февраля пос. Глинка без каких-либо боев был оставлен оккупационной администрацией. На следующий день, 23 февраля 1942 г., в поселок вступили партизаны группы отрядов «Дедушка».
Если для военного коменданта Глинки гауптмана Ратта и бургомистра Хотулева задача в эти дни ограничивалась личным спасением — воевать, действительно, не их дело, — то на уровне руководства тылового района группы армий на сдачу Глинки смотрели несколько иначе. Подтянув через несколько суток возможные к тому резервы, противник атаковал пос. Глинка с южного направления, от Ельнинского большака, через Новую Буду.
В полукилометре южнее железнодорожной станции Глинка — у МТС (машинно-тракторной станции, позже здесь — РТС) — и у глинковского льнозавода, что немного поодаль к юго-востоку, закипел ожесточенный бой.
Владимир Ильич Ульянов-Ленин учил: всякая революция только тогда чего-либо стоит, когда она умеет защищаться. Помним мы, а уж тем более помнили ленинскую военную аксиому опартизанившиеся окруженцы и местные коммунисты-руководители, изучавшие политграмоту системно. И здешняя революция защищалась: в поселке сразу же после его занятия партизанами были размещены 4 орудия, в скором времени ударившие по контратакующей немецкой штурмовой группе. На оставленных РККА этих орудиях не было панорам, прицельная стрельба была в точном ее понимании невозможна. Корректировка огня велась с 2-этажного здания школы. Партизанский корректировщик кричал: «на аршин левее!», «на аршин правее!». Но и такой стрельбы довеском к ружейно-пулеметному огню в итоге хватило, чтобы атакующие немецкие группы повернули назад. В бою ими было потеряно более сотни солдат и офицеров только убитыми. Глинка осталась в руках партизан.
3. НА РОДИНЕ ГВАРДИИ
РОЛЬ ЛИЧНОСТИ В ИСТОРИИ
В окружение попадает масса абсолютно разных людей, и столь же по-разному складывается их судьба после. Когда «котел» разгромлен, территория противником «зачищена», для оставшихся в живых наступает иная половина бытия: все по-новому, совершенно другая жизнь. Прежние герои могут оказаться морально раздавленными побирушками. Ничем не приметные и не чиновные люди, напротив, иногда вдруг проявляют свои скрытые прежде способности, творят новую историю. Особая роль в истории возникновения партизанского движения в районах северо-восточнее Ельни принадлежит старшине Аркадию Меркулову.
Был такой старшина, оставшийся, как и многие, в этих местах после осенних боев 1941 г. — окруженец. Но поначалу слова «окруженец» не было. Местное население в ту пору часто именовало таких «пленными», хотя понимало, что большинство этих людей немцам на поклон не ходило, просто отстали, попрятались. Но народ трагедий не прощал и язвил: «пленные...» Как кто, Меркулов же в ответ на нападки не гнулся, а рассказывал о том, как дрался летом. Видимо, пытался драться достойно, раз было что рассказать. Но в душе затаились ожесточенность, злоба на многих и многое. После того, что творилось на Западном направлении летом — осенью 1941-го, верить не приходилось никому. Бывало, Аркадий Петрович в кругу близко знакомых говорил: «Когда я вижу человека, то мне кажется, что он предатель, и у меня горят руки, чтобы нажать на спуск курка». Аркадий Меркулов не оказался в бесчисленных колоннах пленных, это что-нибудь да говорит. Кто знает, скольким из бежавших к немцам он не выстрелил в спину?.. Или стрелял, и вот тогда-то в израненной душе нечто главное становилось на свое место?
Первые в округе Митишково выстрелы — по прислужникам гитлеровцев — сделал именно старшина А.П. Меркулов. В одиночку, выследив за деревней, расстрелял возившего немцам списки «подозрительных лиц». И сразу оцепенение с этих самых «подозрительных» как рукой сняло, все пошли к Меркулову. Было решено перейти к открытой борьбе против врага.
Меркулов был обречен вести свою войну покуда жив. Но «я человек, и ничто человеческое мне не чуждо». Завязалась дружба с оставшейся по ранению, жившей у соседей военврачом В.М. Рязановой. Спасая се от подходивших к деревне карателей, покинул деревню.
Не прощали и этого, язвили: «Тов. Меркулов! Вы говорите: "я герой...", героически дрались на фронте, а потом попали в окружение и вот теперь здесь сидите. А почему вы не поехали под Ссвастьяново, а драпали в другую сторону?» Скрипел зубами.
Меркулов сам шел напролом и от других требовал. В среде будущих партизан многие А.П. Меркулова опасались из-за жесткого его характера. Не прощали жесткости, требовательности, ставки вместо слов убеждения на дуло нагана. Были и обычные разговорчики, звучащие за спиной начальства во все времена: у него даже не гордость, — зазнайство… Но не показывали, до поры, до часа. Этот час, роковой в судьбе Аркадия Меркулова, наступил на совещании в деревне Матченки. Именно здесь и тогда решался вопрос о распределении командно-административных должностей в формируемом отряде. В какой-то момент Меркулов вышел из избы и получил из кустов пулю в висок. Он через несколько суток умер на руках у военврача Веры Рязановой. Работа была сделана чисто, проведенное позже расследование установить виновного так и не смогло.
Партизанщину довели до ума и возглавили другие люди. А об убийстве Меркулова еще долго шли разговоры. Среди прочего вспоминали, как прежде отчаянные головы говорили, что если он возглавит дело, разойдутся по мелким, но независимым группам — лишь бы не пойти к нему в отряд. Пожалуй, ключ к истине сокрыт в словах одной местной старушки: его убили, и начали все группы сходиться и организовывать полк. Аркадий Петрович Меркулов сгорел в пламени той войны. Не знаменит, так получилось. Но где-то у окраин Мархоткина и Митишкова остались навек лежать, врастая год за годом в землю, отстрелянные им гильзы. Гильзы первых выстрелов партизанской войны.
ЧЕЛОВЕК И ПАРОВОЗ
При чем тут паровоз? Такой вопрос был поначалу, в январе 1942-го, в головах многих рядовых партизан, слышавших фразы более осведомленных о том, что «ФД двинет наше дело серьезно».
На старых военного времени картах осталась память об этом человеке. Полк обозначен его инициалами: Ф.Д. Это его партизанский полк весной 1942 г. удерживал огромный — более 60-ти километров — участок фронта к востоку от Ельни. И что фронт этот вовсе не фикция, могли бы подтвердить, например, воспоминания солдат и офицеров вражеских 137-й, 221-й, 442-й дивизий. Когда-нибудь, если мир не скатится в анархию, что-либо всплывет. Но и без того остались отчеты о боевых действиях дивизий в донесениях группы «Шенкендорф» — весенние ежесуточные отчеты о боях против этого партизанского полка, командир которого — Федор Данилович Гнездилов.
…Полком отряд Гнездилова стал, конечно, далеко не в одночасье. Восемь человек в конце осени начали дело с 8-ми обрезов, пулемета и всего 2-х винтовок. В декабре, к новому, 1942 году, в отряде было 40 человек. Однако в течение января состав отряда перевалил за 4 сотни.
А теперь о человеке, сплотившем сотни людей, шедших на смертельный риск и самую трудную на земле, военную страду. Федор Данилович, беспартийный, отнюдь не местный — а воронежский, — как и большинство подлинных партизанских вожаков той поры, кадровым военным не был. Правда, боевой опыт, и не малый, имел еще в Гражданскую: бои против Краснова, Махно, Деникина, Врангеля. Гнездилову довелось аж до начала 1930-х годов бороться с басмачеством в Туркестане, затем участвовать там в строительстве нового государства.
Война застала Федора Гнездилова в Москве, небольшим руководителем в трамвайно-троллейбусном управлении. С 5 июля 1941 г. в ополчении. Спустя небольшой срок Гнездилову присвоено звание лейтенанта, направлен на Западный фронт[6]. Ранен в боях и вынужден остаться на занятой врагом территории, в Ельнинском районе Смоленщины.
На северо-восточных окраинах Ельнинского района в октябре 1941 г. осталось в деревнях множество бойцов и командиров советской 24-й армии. Первое время в их среде царила полная растерянность, смутное видение своего будущего. Постепенно люди узнавали друг друга лучше, росло взаимное доверие. Появились вооруженные полуподпольные группы, со временем превращавшиеся в небольшие партизанские отряды. Возник партизанский отряд и в Савостьяново[7]. Ф.Д. Гнездилов стал начальником штаба отряда. Рослая фигура, решительность, а позже проявленная и личная смелость в бою с карателями, жизненный и боевой опыт выделяли Гнездилова из общей массы партизан и командиров, причем не только в своем отряде, по и среди командования партизан-соседей. На совещании командиров отрядов, состоявшемся в начале февраля 1942 г. в лесной деревушке Курвость (Г.С. Амиров именует эту деревню Курворость) на тогдашней границе районов, кандидатура Ф.Д. Гнездилова на должность командира объединенного отряда была единодушно утверждена. И Гнездилов многократно оправдал доверие командиров, приобрел авторитет не только среди рядовых партизан, по и среди местного населения.
Партизан 2-го батальона гнездиловского полка Н.А. Морозов, уцелевший в военные годы и вернувшийся в родные края с фронта кавалером орденов Славы и Красной Звезды, рассказывал после войны о командире полка Гнездилове, об отношении к нему сельского люда в ельнинских деревнях:
На плечи Ф.Д. Гнездилова и его сподвижников легла не только трудная ноша организаторов боевых действий. Множество совершенно иных вопросов приходилось им решать в деревнях освобожденной партизанами территории. Были открыты для нужд населения и партизан сапожные и швейные мастерские. В деревнях каждый колхозный амбар, превращенный в склад имущества и продовольствия, требовал охраны и контроля. Склады с продовольствием и боеприпасами были размещены в Долгоглядье, Дегтярне (Дегтяревке), Лысогорье, Чащах. На весенние полевые работы полком было передано крестьянами более 120 лошадей. Попавших в плен австрийцев и немцев, а также задержанных особым отделом лиц требовалось где-то надлежаще содержать. Была налажена караульная служба. В Некрасах действовала оружейная мастерская, где восстанавливали не только стрелковое оружие, но и минометы и орудия. Здесь же, по соседству со штабом полка, располагались хозяйственная часть с полковой канцелярией, службы ОВС (обозно-вещевого снабжения) и ПФС (продовольственно-фуражного снабжения).
За февраль—март отряд Ф.Д. Гнездилова стал полком, и не на словах. Полком, превосходившим даже регулярные полки действующей Красной армии. Алексей Таратутин о своей службе в партизанском полку отзывался так:
Такое впечатление о гнездиловском полку было не только у самих партизан. Побывавший в самом начале апреля в полку у Ф.Д. Гнездилова И.Г. Фактор — командир последовательно нескольких беловских кавполков — в своих послевоенных воспоминаниях свидетельствует:
«Командование полка предоставило мне возможность побывать в подразделениях. Хотя я знал по данным штаба дивизии, что полк укомплектован, но то, что я увидел, превзошло все мои ожидания. Партизаны были вооружены не только стрелковым автоматическим оружием, у них были артиллерия и минометы… Самое же главное — отличное впечатление производили люди. Сопровождали меня по всему своему “хозяйству” командир и комиссар полка. Чувствовалось, что полком командуют люди с большим опытом».
Автомат ППШ, с которым И.Г. Фактор не разлучался с самого начала войны, с которым прошел Украину, Подмосковье, вяземские зимние бои, был им подарен Гнездилову. А ведь это в окружении, и обоим впереди предстояло воевать и воевать. О чем-нибудь такое да говорит.
БОЛЬШЕ, ЧЕМ ПОЛИТРУК
В тот год, — по всей вероятности, главный год его жизни, — было ему лишь 25 лет. Народ ельнинских деревень его и запомнил почти мальчишкой на вид, однако звали уважительно — Геннадий, Геннадий Семенович. Он всей своей жизнью в той непростой обстановке заслужил и уважение народа, и даже больше — доверие.
Гаян Суфианович Амиров — уроженец Башкирской АССР, член ВКП(б) с 1939 г., кадровый военнослужащий, политработник. Потом была осень 1941-го, «Вяземский котел» (название, конечно, условное и неточное), когда на пространстве от Екимовичей до города Белый в окружение попали и были рассеяны многие армии.
…Вторая, главная жизнь Гаяна Амирова начиналась прозаично, а на войне по-другому и не бывает. В октябре 1941-го он бродил по крестьянском дворам деревень Замошье, Петроченково, Ветитново с двумя приятелями, такими же офицерами-окруженцами — Ф. Костриковым и А. Кренделем. Приютившая «Геннадия» хозяйка, Матрена Демченкова, вспоминала после войны:
Иван Шайков, проживавший в 1941-м в деревне Ветитнево, о появлении у них Амирова с Кренделем рассказывал так:
В декабре 1941-го Г. Амиров при посредстве Аркадия (младшего политрука А. Кренделя) и местных жителей наладил связь с замошьевской подпольной группой П. Паненкова. В последних числах декабря Амирову удалось создать целую конспиративную сеть бывших военнослужащих, оставшихся в этих местах. Вскоре жители соседних домов стали замечать, что к Амирову стало приходить множество людей из других деревень, однако приходили они только ночами. Днем по-прежнему все было шито-крыто. В середине декабря, 16 числа, Амиров провел в Ветитневе подпольное собрание, где говорил о боях под Москвой, о призыве самого товарища Сталина к подрывной, диверсионной и партизанской борьбе в немецком тылу На этом собрании он дал его участникам установку на скорейшее сплочение в партизанские группы, на поиск вооружения и боеприпасов. По итогам собрания в партизанскую группу записалось 48 человек{7}. С местными жителями Амировым была начата заготовка продовольствия для будущего отряда — тесновский мельник Бурмистров волей-неволей выдал подпольщикам три мешка муки. Однако не следует думать, что подобные мотивы могли быть у таких как Амиров на первом месте. На первом месте — борьба. Причем уже осенью 1941-го и в начале зимы.
Вот один из примеров. Пример, исчерпывающе показывающий отношение Амирова к оккупантам еще в первые холода первой военной зимы, до известий о подмосковных победах Красной армии, и до смоленской 1942 г. партизанщины:
Небольшая в процитированном тексте сбивчивость в формулировках рассказывавшего этот случай означает, что «Геннадию» уже в тот период было с кем сходить следом за немцами на дело, не требовавшее свидетелей. Три тулупа, валенки и лошадей в одиночку не заберешь.
Потом дошло и до стрельбы в деревнях. Немецкие тыловики пробовали как-то проехать от Коробца по деревням правобережья Угры на север, к Мазову. В Усть-Демине их завернули:
В конце января — начале февраля 1942 г. замошьевско-ветитневская партизанская группа П. А. Паненкова и Г.С. Амирова организационно объединилась с отрядом деревни Севастьяново, с группами из Усть-Демина, Маргынкова, Coca, Мархоткино и Митишково в единое боевое формирование. 4 февраля 1942 г. общее командование над объединяемыми в батальон отрядами принял на себя Ф.Д. Гнездилов. В партизанском батальоне имени Феликса Дзержинского, позже превратившемся в полк «ФД», Гаян Амиров занял должность комиссара. Это был не штабной и не показушно-окопный комиссар. Вот обычный, характернейший отзыв об Амирове, слова простого в ту пору бойца-партизана, М.Д. Степина:
Не забегая вперед, позабудем пока о конкретной пришибеевской конторе, свернувшей ельнинскую карьеру комиссара Амирова. Пока — в январе, феврале 1942 г. — развитию партизанщины восточнее Ельни
ОКРУЖЕНЦЫ СТРЕЛЯТЬ УМЕЛИ
В январе 1942 г. гитлеровцы применили особую тактику в борьбе с формирующимися партизанскими массами. Не имея сил для удержания гарнизонами огромного количества населенных пунктов, вражеское командование создало боевые группы, достаточные для ведения небольших наступательных боев. Этим группам ставились задачи уничтожения любых боеспособных лиц, которые будут встречены в пунктах следования, — и пытавшихся сопротивляться партизан, и окруженцев, и иных подозрительных лиц из местного населения. Маршрут для каждой боевой, а точнее, карательно-боевой группы разрабатывался на основании сведений предварительной агентурной разведки.
Однако система если не разведки, то наблюдения и своевременного оповещения уже имелась и у партизан. При создании отрядов они преднамеренно оставляли часть добровольцев в деревнях, где те проживали, с одной-единственной задачей — вовремя оповестить партизан об опасности. И эти люди сработали. Способствовало оповещению партизан, своевременной подготовке их к бою и поведение врага: продвигаясь от Стаек на Жабье, СС-овцы в каждой деревне оставляли трупы вовсе даже не партизан, а подвернувшихся им под руку прежних советских активистов и комсомольцев: в Щелкине — 8, в Брыни — 12, в Семенкове — 6, в Алексеевке —10, в Жабьем — 27.{8} Это была не тактика. Это было подписание себе приговора!
От залитой кровью деревни Жабье до партизанского Савостьянова (иногда называется и Севастьяново) СС-вцам оставалось ехать недалеко — всего около 2 км. Буташов с Гнездиловым решили дать бой. Экспедиционная колонна, двигавшаяся из Ельни, под д. Севастьяново партизанами была разбита в пух и прах. Никем не оплакиваемые 80 тел карателей навеки легли в братском захоронении. Один из германских офицеров смог добежать назад до Жабьего и спрятаться, но вступившие в деревню партизаны быстро его обнаружили. Результат — ставшая трофеем планшетка этого офицера с документами по операции, получение тем самым партизанами точных сведений по планам действий более восточной колонны, шедшей по правобережью Угры. Оставалось оповестить мазовских соседей-партизан, поспешить навстречу и этой группировке.
Начавшийся у окраин Мазова второй из январских боев с карателями развивался почти по тому же сценарию, но оказался масштабнее и стоил СС-вцам гораздо большей крови. Колонна карательного отряда на 20 подводах продвигалась из деревни Жильково на запад, под Мазово, Бузаново, Мархоткино. Недалеко от берегов Угры партизаны встретили и разбили этот отряд. Участник боя Сергей Каледин позже вспоминал:
«Вскоре после этого нам передали, что идет обоз немцев со стороны Спас-Деменска[,] и мы сделали засаду на мельнице в Мархоткино. Я, правда, не подсчитывал, сколько было убито немцев, так как было не до счета, но выскочило не более 8-ми человек немцев, остальные все были побиты».
В действительности спастись и вернуться удалось лишь нескольким возчикам из местного населения, кое-как, с обморожениями, снежным и болотистым бездорожьем в обход Матченок добравшимся в деревни Марьино. На заснеженных полях после боя партизаны насчитали 147 вражеских трупов.
Следствием поражений карательных колонн было распространение по деревням округи Замошья вполне достоверных рассказов, сводящихся к констатациям: партизаны действительно есть, причем в деревнях округи Мархоткино они гораздо боеспособнее и, видимо, гораздо многочисленнее, чем немецкие карательные группы. Приходилось жителям находить и рукописные листовки подпольщиков, в которых помимо призывов — непривычные утверждения о
Кроме листовок и «слухов» основанием для глубокого размышления каждого о своей дальнейшей судьбе стало поголовное уничтожение всех, кто не сплотился в крепкие вооруженные отряды. Так было, например, в деревне Стаицкое с группой остававшихся здесь с 1941 г. военнослужащих-окруженцев. Они были без каких-либо разбирательств перебиты карателями на окраине деревни. Ой, зря! Ведь именно здесь, по дороге из Замошья на Стаицкое, совсем к тому времени недавно — в октябре 1941-го — происходило, например, следующее:
«…Видел, что в лесу много убитых бойцов и много оружия… Чтобы не ехать порожняком — мы положили в тележку 8 штук пулеметов, 12 винтовок, 3 автомата, 1 миномет и 5 ящиков патронов. Привезли в Замошье и сложили в колхозную нюху, где лежала немолоченная рожь.
…а на третий день, числа 8 или 9 октября 1941 г. мы опять поехали с братом в лес и привезли несколько пулеметов, полуавтоматов, а простых винтовок не брали. Нагрузили целый воз.
Это из воспоминаний одного местного партизана — о начале его боевого пути. Оружие
Ставший зимой в партизанском полку комиссаром партизанский вожак Гаян Амиров в одной из собственных послевоенных публикаций пишет об установке подпольщиков не только на личную вооруженность, но и на системный сбор
«Вокруг простирались поля Ельнинского плацдарма, где валялось множество винтовок, пулеметов, гранат, патронов, мин и снарядов. В Холбинском лесу были даже пушки, автомашины и тракторы. Очень много было оружия и боеприпасов вдоль речки Демино, около Петраченкова, в матченском лесу и т.д. Все это мы старались собрать и припрятать до большого снега»{9}.
Так что очень зря, бездарно, недальновидно немец поступил. Ведь, как говорит народ, земля слыхом полна — и вместо десятка убитых в Стаицком немцы «в компенсацию» получили целый батальон новых добровольцев-партизан, занявший соседние с этой деревни аж на пять месяцев. И не только ведь занявший для самообороны, а начавший бить немецкие гарнизоны.
ПОВЕСТЬ О НАСТОЯЩЕМ ЧЕЛОВЕКЕ[8]
Когда тебе 25 лет от роду и ты кадровый офицер РККА с 1937 г., летчик — мечта девушек, и уже звучит песенка «мама, я за летчика пойду», когда есть отпуска, щегольская форма, зарплата, а не палки трудодней, в общем, когда ты полон сил и уже почувствовал вкус жизни… никакие превратности войны не в силах заставить тебя отказаться от такого счастья, от настоящей жизни настоящего человека. Ты выползешь из любой дыры, — чтобы вернуться в эту Настоящую Жизнь и снова почувствовать себя прежним, Настоящим Человеком.
А вот совсем не такая история, хотя той же войны, той же весны 1942-го. Когда тебе всего-то семнадцать, а ты с перебитой пулей ногой лежишь на окровавленном снегу деревенской окраины. Никогошеньки из своих, способного тебя вытащить. На горке в ста шагах хата с немецкими пулеметчиками у выломанного окна, позади — бережок поднявшейся надо льдом речки, камыш. Это твоя родина — Смоленщина, где ты родился и вырос в соседнем колхозе. Тебе не привинтят орденов и Золотых Звезд, не посвятят газетных статей или книжек. Тебе помереть здесь, помереть без вести домой, на этом снегу, помереть нынче — через несколько минут или через час. Разница лишь в том — как: либо замерзнешь, либо добьют штыком.
Отстреливаться не мог—винтовка отказала, да и патроны отсыревшие, не со складов, с полей. Собрав силы, он отбросил мосинку к речке. Отстегнул трофейный ремень, зашвырнул. Вроде бы ничего слишком компрометирующего, хотя это и слабое утешение, если гансы настигнут здесь же, на поле боя. Стрельба на окраинах затихла, паши отступили. Немцы скоро пойдут вперед, сюда. И он тихо-тихо, медленно-медленно, не дергаясь, отполз за можжевеловый куст. Немцы не замечали. Бой, уже закончившийся, и им надоел до чертиков, на поле почта не оглядывались. Парнишка сквозь страшную боль отполз еще немного, в ледяную воду, в камыш. На поле осталось трое наших, тоже раненых, которым было не до отползания.
Первых двух немцы пристрелили короткими очередями. Потом подошли к Потапу. Донеслись его вскрики. Было видно, как один из солдат штыком коверкал Потапу лицо, колол таза. Это потому, что второй вытряхивал из планшетки По-тапа трофейные железные кресты и медали. Отрезав уши, выломав руки и добив штыком, взяли за руки и ноги, швырнули на весенний лед речки неподалеку от коченевшего в камышах нашего паренька. А тот, дождавшись ночи, пополз назад, за многие километры, к деревне, где прежде стояла его рота. Помирать было рано.
…Миша Митин, местный деревенский паренек, года рождения 1925-го, из 6-й роты 2-го батальона партизанского полка имени 24-й годовщины РККА, воевал за свою родину вместо той самой РККА. Он выполз. Через несколько суток, когда никто уже и не ждал бы. Его, с распухшей ногой привезенного партизанами на беловский аэродром в Вергово, не отправили лечиться в советский тыл: они ведь «не родные», так, партизаны… А в здешнем беловских войск госпитале — его в июне беловцы, как и множество своих же раненых, попросту бросили под Озерищем на добивку немцам. Его оперировали враги — немцы, в Вязьме, в хирургическом отделении городской больницы. Его, когда вернулся из немецких лагерей, не признали инвалидом Отечественной войны. Его отрытый после войны среди документации полка комсомольский билет, сохранив фотографию, не сохранил фамилии — и путь в партию был закрыт. Жил как все не книжные, а настоящие люди.
4. НА ВЕРХНЕЙ ДЕСНЕ
«ЛАЗОВСКАЯ БРАТВА»
Что это за братва? Не наша придумка. Именно таким выражением определял своих собратьев по оружию тогдашний лейтенант, лазовец В. Четыркин. Война мобилизует людей на немыслимое для них прежде. Особенно ярко раскрываются личные качества каждого человека там, где прежний миропорядок и социальная система полностью разрушены — в условиях слома и ликвидации институтов прежней государственности. Таковы «демократизации» и революции, аннексии, оккупации. Оккупация местности чужеземной армией — наиболее жесткий вариант. Магической пружиной выступает мотив спасения себя, своей семьи и своего микросоциума. Речь идет' о спасении жизней, а раз так, то все средства хороши. И ничего более универсального с древних времен не изобретено, чем вооружиться и биться с врагом смертным боем:
Как и на какой основе возникали в первый военный год не просто партизанские отряды, а целые полки — полк имени Лазо, например? Мало желания, необходимы условия, совокупность благоприятствующих обстоятельств.
Город Ельня расположен почти у истока реки Десна. Отсюда эта река течет на юг, к Брянску, Чернигову, впадает в Днепр под Киевом. Близкое к меридиональному в верхнем течении направление реки обусловило использование ее Красной армией летом—осенью 1941 г. в качестве водного препятствия на пути противника, по восточному берегу реки закрепились в августе и держались до октября 1941-го части советского Резервного фронта. В начале сентября, как известно, после долгих боев 24-й армии этого фронта удалось вынудить командование противника принять решение об оставлении Ельни и отводе войск на десяток километров западнее города. Однако охватывавшая до того город фронтовая дуга не исчерпала своей роли в войне: поля и перелески были завалены не только телами погибших, но и оружием, которому еще предстояло пострелять. На Десне та же картина, но чуть позже. Месяцами 24-я и 43-я армии Резервного фронта окапывались по Десне, патронные коробки с гранатами занимали свое место в нишах стрелковых ячеек и траншей. Многое из этой массы боеприпасов осталось не востребовано, брошено в октябре 1941-го, когда враг пошел к Москве. Детальный анализ направлений наступления германских дивизий южнее Ельни в первые четыре-пять дней операции «Тайфун» показывает: немцы из лесного района в 20—30 км южнее Ельни пошли не к Юхнову и не к Вязьме, а подрезая коммуникации оборонявшихся по Десне советских дивизий и далее на север к Дорогобужу. Тем самым без каких-либо серьезных боев, без лобового взламывания советской обороны у Ельни нарушалась вся система управления и снабжения советских частей этого участка, они вынуждены были в спешке оставить укреплявшиеся неделями рубежи и пытаться пробиться на восток без оглядки на соседей. Фронт 211-й, 222-й СД 43-й армии, а чуть позже и левофланговых соединений более северной 24-й армии — рассыпался. Многие согни советских бойцов и командиров, потеряв ориентацию в ситуации, так и остались на ельнинской земле.
Столь подробно остановиться на событиях осени 1941 г. под Ельней пришлось нам потому, что именно здесь позже возникло не просто широкое, но и высокоэффективное в боевом отношении партизанское движение. В более западных местностях Смоленщины, занятых врагом в считанные дни июля, в местах, где не было окружения и развала фронта, — ничего подобного не произошло. Именно территория ельнинско-вяземского октябрьского 1941 г. «котла» стала в 1942-м партизанским краем. Частное проявление — в районе к югу от Ельни. Лесистая местность к югу от Ельни, наличие массы оружия и боеприпасов, густая сеть тогдашних поселков и деревушек, контролировать большинство которых у оккупантов осенью—зимой не было возможности, — все это создало возможности к объединению военнослужащих РККА в группы, а затем и в вооруженные отряды. Деревенская допризывная молодежь, просоветски и патриотически настроенное местное население поддержали такие группы и отряды.
Когда выяснялось, что почти во всех рядом расположенных деревнях возникли вооруженные группы, происходило их объединение под единым командованием в боевую единицу батальонного типа. Так батальон, получивший затем первый номер, был создан из пяти групп: А. Миронова, И. Бурдина, М. Андрсснкова, В. Медведченкова, И. Кожанова. В батальон объединились отряд И. Фомина, группы Епифанова, Крюкова, Андрианова. Много окруженцев, отрезанных немцами ударом с Соложи, осело в глухом уголке на южной окраине мутищенского леса — в деревне Клин и соседних Князевке, Борисовкс, Демьяновке. Зимой здесь случайно приземлилась группа парашютистов из советского тыла. Группы объединились, и их суммарной численности также оказалось достаточно для формирования целого батальона.
Следующий этап — организация полка. Полк был организационно оформлен в период с 9 по 12 февраля 1942 г. На совещании командования полка 12 февраля по предложению военкома полка утверждено наименование: партизанский полк имени Сергея Лазо.
Изначально базовым районом дислокации штаба и первых сформированных батальонов полка его командованием были избраны в полутора-двух десятках километров южнее Ельни деревни мутищенского леса — с разбросом между ними всего в 5—8 км:
Штаб полка со штабной ротой — поселок гортопа;
1-й батальон — деревни Старые и Новые Луки;
2-й батальон — район д. Клин;
3-й батальон — д. Оболоновец (Старый Болоновец).
Позже, по мере расширения района открытого противостояния врагу формировались следующие, новые батальоны: 4-й батальон занял южнее Ельни цепочку деревень в долине Десны, 5-й батальон образовался западнее — в округе села Щербино, в районе первой полосы прежнего фронта 24-й армии на реке Стряна. В самом начале марта в полк вступил прежде автономный, действовавший в Екимовичском районе партизанский батальон политрука Грачева, получивший 6-й номер в составе полка. Еще позже на восточном фасе освобожденной полком территории, на самом юго-востоке Ельнинского района был создан 7-й партизанский батальон.
О командирах вооруженных формирований, объединившихся в полк, об их судьбе мы знаем очень мало. А о каждом надо бы целую книгу написать… Было. Быльем поросло. Вот имена комбатов полка начала весны 1942-го: 1-й батальон — Владимир Ильич Медведченков; 2-й батальон — Петр Поликарпова Симухович; 3-й батальон — Виктор Дервинский; 4-й батальон — Иван Игнатьевич Черкасов; 5-й батальон — Иван Ефимович Майоров; 6-й батальон — Николай Иванович Грачев; 7-й батальон — Егор Осипович Капурыгин. Из них двое были командирами из среднего комначсостава (старшие лейтенанты), трое — из политсостава Красной армии. Дервинский имел звание старшины. Комбат-2 Симухович, бывший киноартист, был ополченцем. Как видим, офицеров не хватало. Но не хватало их тогда, если речь не о свежеиспеченных младших лейтенантах-мальчишках, по всему советско-германскому фронту. Стихия партизанской жизни и войны выдвигала лидеров массы по иным, чем прежние должности и звания, критериям. В реальной, «неуставной» войне, тем более в партизанской войне, жизненный опыт, находчивость, хладнокровие и воля требовались в большей степени, чем кубари в петлицах.
Полком командовал не партработник и не кадровый офицер, а бывший местный учитель ботаники Василий Васильевич Казубский (летом 1941-го председатель Коробецкого сельсовета). Аналогично и комиссар полка Андрей Юденков. Он вообще не подлежал мобилизации по медицинским основаниям{10}. Казубский был призван, но опыт военной службы оказался коротким: Вяземский «котел» 1941-го сломал уйму и не таких карьер. В отличие от командира и военкома, штаб полка возглавляли люди сугубо военные — сначала старший лейтенант Л.Л. Зыков, затем — с мая 1942 г. — капитан И.Т. Хотулев. Странное сочетание военных и штатских (точнее, некадровых военных) в руководстве партизанского полка дало неплохой эффект: решения принимались крайне заинтересованными в успехе дела — местными людьми, полагавшимися на собственное знание местности, на личные договоренности и знание качеств подчиненных, а не на безликую военную субординацию. Но притом советовались с «военспецами», как тот Нестор Махно в романе Л. Толстого «Хождение по мукам». Именно такое сочетание позволяло успешно воевать в тех непростых условиях. Условия, кстати, были вполне махновскими, — разве что места более лесные, и разъезжать приходилось не в тачанках, а верхом да на санях. Сохранившиеся письменные зарисовки помначштаба полка{11} первых месяцев лазовской партизанщины напоминают все ту же махновщину: «Казубский окруженца допрашивает:
— Винтовку бросил? Молчание.
— Бросил? Кивок головы.
Батя отдает свой кинжал.
— Немца убей, а его автоматом вооружись.
Утром окруженец важно восседает рядом с Батей и как равный курит табак из батькиного кисета…
Средь бела дня Сашка Андреев с тремя разведчиками в холмотовский гарнизон к немцам в гости пришли. Курицу жареную стащили. Шнапс попили. Хату заминировали и домой».
Упоминание Владимиром Ивановичем командира полка Казубского с использованием термина «батька» не случайно. Боевые распоряжения В.В. Казубского зимней датировки предлагают партизанам такую текстовую передачу росписи комполка: «Батько Василь…». Вряд ли Казубскому импонировало чувствовать себя неким батькой-атаманом, но он играл на психологии вольницы, на незабытых легендах времен Гражданской войны. Давал молодежи почувствовать себя вровень со вчерашними кумирами из предвоенных песен и кинофильмов. Оцените сами стиль руководства В.В. Казубского — вчерашнего, так к слову сказать, учителя ботаники:
Так и стоило там воевать! Так и стоило ими командовать. По уставу за курятиной той зимой на Смоленщине не ходили. После первых успехов пошли не только за курятиной: «…Сеня, финку…» переросло в «Сеня, дичь!», и для большой охоты потребовались пулеметы.
У МОСТА ПОД ЕКИМОВИЧАМИ
Прошло лишь несколько месяцев той страшной войны, а за плечами у представителя Политуправления Западного фронта батальонного комиссара А.И. Разговорова боевых дел хватало. Не пропагандистских бумаг и речей, а именно боевых дел — на самом что ни есть переднем крае, даже посерьезней, чем просто переднем крае. Чего стоит окружение летом 1941-го, когда части 28-й армии прорывались на восток, к Екимовичам. Сколотил отряд. Плелись под луной бесконечными пыльными проселками Смоленщины, не имея никакого представления о расстоянии до фронта. В коротких штыковых ударах ночами врывались в деревушки, кололи подвернувшегося немца, проскакивали улицу, и снова проселки, кусты, разведка… Вышли. Осенью—зимой Подмосковная битва. Уже с 20 января 1942 г. Разговоров в особой командировке, в 250-м воздушно-десантном полку под Вязьмой: под пулями бегал с бойцами в атаку на деревню Красный Холм, у самой Вязьмы, на самом острие «Ржевско-Вяземской» операции! А в марте 1942-го новое задание, «установление связи с партизанскими отрядами и оказание им помощи в работе», представительство интересов Запфронта в партизанском полку имени Лазо. Совсем недалеко те самые Екимовичи — райцентр, под которым так неплохо Александр Иванович сражался жарким первым военным летом.
Как-то раз в штаб полка поступило донесение, касавшееся района Екимовичей. Партизанская разведка сообщала, что в районе моста через р. Десну на Московско-Варшавском шоссе — непосредственно восточнее райцентра — противник значительными силами проводит восстановительные работы дорожного полотна. Разговорова разведдонесение заинтересовало. В августе—октябре 1941 г. здесь по берегам Десны шла линия фронта, дорога у моста во многих местах была артогнем разбита. Учитывая увеличение в 1942 г. грузопотока по шоссе, немцы теперь решили создать на аварийном его участке сплошной деревянный настил. Строительно-восстановительные работы требовали деревянного дорожно-строительного материала, заготовка которого производилась в ближайшем лесу. Здесь же, у леса, сооружались элементы сборных дорожно-мостовых конструкций. Заготовка и подвоз материалов на шоссе осуществлялись командами германских солдат поточным методом.
Батальонный комиссар А.И. Разговоров прибыл в 6-й батальон, где совместно с его комбатом Н.И. Грачевым было решено произвести нападение на вражескую группировку, сорвать строительно-восстановительные работы у екимовичского моста. На выполнение задачи с Разговоровым и Грачевым отправилось около 30 бойцов. Больше не требовалось, наоборот, привлечь заранее внимание врага — сорвать выполнение задачи. Операция потребовала тщательной предварительной проработки деталей каждого ее этапа, ювелирного исполнения. Способны ли были на такое руководители и участники? Не поленимся взглянуть внимательнее на совершенное ими. Перед нами лишь характерная иллюстрация реальной работы партизан весной 1942-го. Но притом — работы на важном объекте коммуникаций 4-й полевой армии вермахта.
Поделиться книгой: