Помоги проекту - поделись книгой:
4. Происхождение наемников
В заключительных главах своего повествования Ксенофонт дает нам несколько общих указаний относительно самих воинов, из которых состояло войско. Как уже показано, более половины из них составляли гоплиты из Аркадии и Ахайи, происходившие из земель, где наемная служба стала традиционной. Но других воинов нанимали почти во всех уголках греческого мира. Нижеследующая таблица покажет происхождение тех воинов, которые известны нам поименно, – в большинстве своем это командный состав:
1 Исключая Феопомпа, поскольку это псевдоним Ксенофонта.
2 Лидиец выступал под видом беотийца.
Попадаются также энианы, долопы и родосцы, но без имен. (Из Анабасиса Ксенофонта можно сделать вывод о том, что в войске было не менее 200 родосцев.) Число упомянутых афинян выглядит поразительно большим, но могло быть так, что Ксенофонт был склонен привлекать на службу больше своих земляков. Упущением в этом списке, которое заслуживает внимания, является отсутствие фокидцев и этолийцев – потому что позднее эти области Греции стали одними из главных поставщиков наемников.
Судя по источникам, верить в то, что сколько-нибудь значительная часть «десяти тысяч» состояла из изгнанников, нет оснований. Мы узнаем о Клеархе и Драконтии из Спарты, Гавлите из Самоса, Архагоре из Аргоса, Тимасионе из Дардана. Но сам факт, что некоторые из них обозначаются эпитетом «беглый», указывает на них как на исключение, а не правило. Об их мотивации Ксенофронт пишет: «Ведь большинство воинов прибыло из-за моря, чтобы поступить на службу по найму не из нужды, но потому, что они наслышались о щедрости Кира. При этом некоторые из них привели с собой товарищей, а другие затратили собственные средства. Были и такие воины, которые бросили отцов и матерей, а иные покинули и детей своих с тем, чтобы вернуться обратно, накопив для них богатства, так как они слышали, что у Кира многие добились счастья и благополучия. Поэтому они горели желанием вернуться в Элладу».
Ксенофонт, возможно, поддался некоторому искушению сгустить краски. То самое место, где он вводит в свое повествование такое замечание, указывает на это. Речь идет об отступлении греков вдоль побережья Черного моря. Ксенофонт вынашивал идею создания там колонии, но встретил сильное сопротивление со стороны тех греков, которые предпочитали не селиться среди варваров. Поэтому он, может быть, преувеличил число тех, которые желали вернуться домой и у которых еще оставались дома, куда они могли вернуться.
Но даже при допущении некоторого преувеличения его повествование о «десяти тысячах» разительно отличается от того, которое дает Исократ. Согласно последнему, в отступавшей армии было всего «6 тысяч греков, отобранных отнюдь не по превосходным качествам, но это были те греки, которые из-за своих пороков не имели права жить в собственных странах». Исократ в этом фрагменте из «Панегирика» выглядит даже более тенденциозным, чем Ксенофонт. Он поносит воинов из войска Кира так, чтобы возбудить идею похода эллинов против Персии, и воспринимает этих воинов в понятиях наемных войск своего времени. В своем позднем труде («К Филиппу») он рассуждает более сдержанно: «Тогда не было наемных войск: и поэтому они были вынуждены рекрутировать наемников в городах и больше тратить на подношения тем, которые набирали их, чем на жалованье самим воинам». Это в определенной мере подтверждает характеристику Ксенофонтом людей, ставших наемниками из спекулятивных соображений. Что, конечно, недалеко от истины.
Из принятых на службу новых воинов нам известен только один, которого можно идентифицировать как профессионального наемника, – Дексиппа, сделавшего скандальную карьеру в Сицилии. Вероятно, большинство воинов были довольно молодыми людьми. Те, возраст которых был до 30 лет, очевидно, составляли основную часть войск. Тех же, кому за сорок пять, было немного. Их хватало на то, чтобы составить минимальную охрану лагеря на случай чрезвычайной обстановки. (Их число оценивают в 200 человек.)
5. Повествование о «десяти тысячах»
Теперь давайте последуем за повествованием о «десяти тысячах», отмечая такие эпизоды, которые смогут пролить свет на природу этого сборного войска, как наемников.
Когда Кир собрал войска в Малой Азии, то объявил своей целью завоевание Писидии, которая никогда не покорялась Персии полностью. Но Тиссаферн сразу же заподозрил, что приготовления Кира слишком велики для такой цели. Он отправился в Сузы, чтобы предостеречь царя царей. Пока воины не достигли Киликии, они не выражали сомнений. Но там они отказались идти вперед, сетуя, что не нанимались для кампании против царя царей. Ксенофонт приводит интересный рассказ о том, каким способом Клеарх преодолел их сопротивление. Сначала он просто попытался заставить их идти, но воины, сделав несколько шагов вперед, начали забрасывать камнями его и вьючных животных. (Это первое письменное свидетельство неподчинения солдат своим командирам. Они уже грабили город Таре в отместку за гибель нескольких товарищей, что было всего лишь проявлением недисциплинированности. Но здесь возникла опасность мятежа.) Поэтому Клеарх изменил тактику. Он провел «сбор» собственных воинов. На время армия становится очагом греческой демократии, а Клеарх ее покровителем, гарантом, использующим софистику Ферамена.
Он начал с того, что «стоял и плакал продолжительное время, пока они наблюдали его в молчании и удивлении». Затем произнес речь, указывая на боль, которую почувствовал от внутренней борьбы долга перед Киром и долга перед воинами. Он прибавил далее: «Я считаю вас своим Отечеством, друзьями и союзниками. С вами я, где бы ни был, чувствую свою ценность. Без вас я не могу преуспеть в помощи друзьям или в мести врагам». Это заявление произвело такое впечатление, что более 2 тысяч воинов Ксения и Пасия перешли в лагерь Клеарха.
Затем Клеарх сымитировал Ахилла. Разгневавшись, он укрылся в палатке, в то время как Кир в соответствии с их тайной договоренностью посылал к нему гонцов, которым он отказывал в приеме. К этому времени Клеарх достаточно восстановил свой престиж, чтобы быть в состоянии созвать общий сбор для обсуждения того, что следует предпринять. Подговорив несколько воинов предложить абсурдные варианты действий, он смог легко убедить войска в необходимости поддерживать хорошие отношения с Киром. Избрали депутацию к Киру, чтобы выяснить его планы. Тот заявил, что желал всего лишь напасть на своего противника Аброкома, сатрапа Финикии, который находился в это время на берегах Евфрата. Это объяснение успокоило, хотя и не убедило солдат. Они потребовали прибавки к жалованью, и Кир увеличил его с дарика (золотая монета, 8,4 г золота) до дарика с половиной в месяц. Единственным непосредственным следствием этих событий, видимо, явилось то, что Ксений и Пасий, два командира, солдаты которых присягнули на верность Клеарху, в раздражении покинули войско. Кир воспользовался случаем для благородного жеста. Он не преследовал дезертиров и сказал, что не будет подвергать репрессиям их жен и детей, которых держал заложниками в Траллах.
Достигнув берегов Евфрата, Кир созвал военачальников и раскрыл им свою подлинную цель – начать военную кампанию против царя царей. Ксенофонт сообщает, что Клеарх был единственным греком, который знал об этом с самого начала. Воины выразили возмущение военачальникам, когда услышали об этом, но поворачивать было слишком поздно, поэтому они ограничились требованием повышения жалованья. Они напомнили, что аркадцы, сопровождавшие Кира в Сузы в 405 г. до н. э., получили особую премию и сказали, что рассчитывают по меньшей мере на такое же вознаграждение. (Это проливает дополнительный свет на положение аркадских телохранителей и побуждает предположить, что они, видимо, хорошо оплачивались и предназначались для специальных операций.) Кир пообещал каждому воину по 5 мин (1 мина равнялась 100 драхмам или 50 статерам. –
Один из военачальников, Менон, надеялся нажить капитал на недовольстве воинов. Он убедил свой отряд немедленно переправиться через Евфрат: за такую инициативу они, дескать, получат от Кира похвалу и обещание вознаграждения. Этот эпизод важен указанием на то, что киряне все еще представляли в действительности разрозненное войско, каждый из командиров которого добивался преобладания. Также интересны последствия этого. Между войсками Менона и Клеарха возникла ссора. Клеарх приказал высечь одного из воинов Менона и вызвал таким образом ненависть к себе его товарищей.
«В этот самый день Клеарх, прибыв к переправе через реку, проезжал верхом с небольшой свитой через расположение отряда Менона к своей палатке… Один из солдат Менона, коловший дрова, увидел проезжавшего Клеарха и запустил в него топором. Он не попал, но затем один за другим многие солдаты с громкими криками стали кидать камни. Клеарх спасся бегством к своему отряду и тотчас же призвал его к оружию».
Этот инцидент привел бы к бою между двумя отрядами войска, если бы не вмешался Проксен со своими воинами, сдерживая столкновение, пока Кир успокаивал Клеарха. Перед неминуемой битвой с царем царей (Артаксерксом II) непосредственная угроза внутренних столкновений отступила. Кир привел воинов в крайнее возбуждение, пообещав каждому из них золотую корону, если добьется победы. В битве при Кунаксе в греческих войсках не наблюдалось разброда. Они действовали под командованием Клеарха в едином порыве. Однако Клеарх отказался следовать общему боевому плану Кира, а его собственная тактика оказалась непригодной для особых условий службы наемных войск на чужих землях. Спартанский военачальник, как и в предыдущих боях, сокрушил левый фланг противника. Затем, когда обнаружил, что обойден вражескими войсками, он отступил. На следующий день Клеарх узнал, что, пока он преследовал противника, Кира убили. После этого войско утратило цель: поскольку Арией отказался от трона, который предложил ему Клеарх, все еще уверенный в победе.
Предоставленные самим себе, «десять тысяч», заняли оборонительную позицию и отвергали требования Артаксеркса II сложить оружие. «В момент слабости» некоторые из них предлагали перейти на службу Персии для борьбы с Египтом (Артаксеркс II был бы достаточно мудр, чтобы принять это предложение). Наконец явился Тиссаферн и объявил, что уговорил царя царей позволить ему провести греков обратно в Грецию. На самом деле он повел греков через Тигр, чтобы поставить их в изолированное положение и в зависимость от себя.
Интересно отметить, что в течение всего этого тревожного периода все предложения и переговоры велись одними стратегами и лохагами (командирами лохов). Не прозвучало ни одного призыва созвать общий сбор. Воины доверяли своим командирам, а те, в свою очередь, зависели от Клеарха. За одним исключением. Сразу после битвы при Кунаксе Менон присягнул Ариею и связался через него с Тиссаферном. Завидуя Клеарху, он хотел присвоить себе все выгоды примирения с Персией. Клеарх тоже стремился во время личной встречи развеять опасения Тиссаферна. Он повторил предложение о переходе на службу к персам, чтобы бороться с Египтом. И кроме того, прозондировал возможность для Тиссаферна занять место Кира в качестве предводителя греческих наемников и в использовании греков в провинции Малая Азия. Тиссаферн сделал вид, что считает это честью для себя, и пригласил всех стратегов выразить на общей встрече свою лояльность к нему. Так, играя на противоречиях греческих военачальников, Тиссаферн смог схватить (и ликвидировать) пять стратегов и двадцать лохагов.
«Десять тысяч» оказались без главных военачальников в незнакомой и суровой стране, лицом к лицу с противником, которого они хорошо знали. К счастью, они не позволили принудить себя к капитуляции. Вместо этого воины, воодушевляемые Ксенофонтом и некоторыми другими, объединились в решимости сопротивляться. Но даже в этом случае отступление началось без должной организации. Ксенофонт, который не был профессиональным воином, но просто приспешником Проксена, начал с того, что созвал его лохагов. Затем они пригласили на совет оставшихся стратегов, Хирисофа и Софенета, а также других нижестоящих командиров и лохагов. В своей речи Ксенофонт обратился к ним как к опекунам простых воинов. «В мирное время вы превосходили их в богатстве и славе, теперь, когда идет война, вы должны подняться над уровнем массы, должны, если понадобится, руководить и заботиться о них». Затем лохаги посредством выборов заместили освободившиеся должности погибших стратегов. И только после этого командиры созвали общий сбор воинов для одобрения их решений.
План состоял в том, чтобы пробиться на северо-запад из Месопотамской равнины или в случае неудачи осесть на месте и сопротивляться царю царей как мисийцы и другие азиатские племена. В это время Ксенофонт выступает с предложением, которое, если оно действительно высказывалось, явилось любопытным предвосхищением позднейшей истории. «Поэтому я считаю более правильным и более честным сперва попытаться пройти в Элладу к своим родным и объяснить эллинам, что они по доброй воле остаются в нужде, так как у них есть возможность отправить сюда людей, живущих там в суровых условиях, и видеть их богатыми». Это устремление отозвалось эхом 60 лет спустя на страницах произведений Исократа и было реализовано в царствах диад охов.
В чрезвычайной обстановке армия приняла несколько другой характер. Стратеги преднамеренно старались обращаться с простыми воинами как с партнерами в одном деле преодоления опасностей. Ксенофонт обратился к ним с призывом вести себя как Клеарх в обеспечении дисциплины. В то же время он гордился своим необычным поведением, когда был готов в любое время общаться с самым юным воином. Это товарищество в беде иногда нарушалось отдельными странными личностями, например родосцем, который изобрел способ переправиться через реку Тигр, желая получить талант в виде вознаграждения. Был отмечен лишь один случай неподчинения. Но тяжелые условия делали людей жестокими. Они уродовали тела врагов. Одного пленника убили на глазах другого, чтобы оставшийся в живых показал грекам дорогу. Возможно, так складывалась ситуация. Однажды преступника чуть не закопали в землю заживо, правда, справедливо отметить, что преступление совершил не солдат, но носильщик. (Все вышеописанное – обычная практика реальной войны. Можно вспомнить резню Лисандром 3 тысяч пленных афинских моряков, захваченных врасплох при Эгос-Потамах в 405 г. до н. э., когда они из-за отсутствия жесткой дисциплины разбрелись по берегу и не успели занять места на своих тронах. –
Обстановка в целом и войско снова изменились, когда воины благополучно достигли Трапезунта (совр. Трабзон). (Автор не осветил самый тяжелый этап героического похода «десяти тысяч». Всего за 1 год и 3 месяца они прошли с боями около 4 тысяч километров. –
1) Предположим, они хотели вернуться в Грецию – и все, видимо, начали с этой посылки: а) они могли через Хирисофа обратиться к спартанскому наварху Анаксибию с просьбой прислать корабли и доставить их домой морем. Этот план, который сам по себе выглядел привлекательным для людей, изнуренных походом, был немедленно приведен в действие посредством отправки Хирисофа; б) чтобы убить время до возвращения Хирисофа и подготовиться к возможному провалу его миссии, они, по предложению Ксенофонта, позаимствовали у жителей Трапезунда 50-весельный корабль. На нем они решили заняться немного пиратством. Захваченные ими корабли могли послужить позднее транспортными судами. Однако Дексипп, которому поручили командовать кораблем, воспользовался судном для побега из Понта, оставив товарищей бедствовать, как прежде. При помощи позаимствованного другого 30-весельного корабля им удалось захватить несколько судов, но их было недостаточно для того, чтобы переправить войска на родину. Провиант заканчивался, а Хирисоф не возвращался. Поэтому: в) следовало принять третий план: им нужно следовать походным порядком по суше, отправив женщин и детей, а также мужчин за 40 лет морем.
В своем продвижении вдоль побережья «десять тысяч» входили в греческие города как непрошеные гости: иногда они были союзниками той или иной стороны во внутренних конфликтах, но чаще представляли собой настоящих грабителей. (Гераклейцы предоставили в виде безвозмездного дара 3 тысячи мер зерна, 2 тысячи кувшинов вина, 20 быков и 100 овец. Но воин из «десяти тысяч» сетует, что это не прокормит армию и три дня – что является явным преувеличением – зерна хватило бы почти на 14 дней 10 тысяч воинов.) Сипоп, считавший себя сильнее соседей, выслал послов с целью предостеречь участников похода, но даже синопцы спасовали перед твердой позицией Ксенофонта. Отсюда родился четвертый план: г) одной лишь угрозы со стороны «десяти тысяч» наведаться в Синоп было достаточно, чтобы предъявить требование о предоставлении необходимого числа кораблей для доставки воинов прямо в Гераклею. (Синопцы, видимо, не переставали интересоваться, чего они потребуют от Гераклеи.) Так или иначе, «десять тысяч» стали дожидаться прибытия этих кораблей.
2) Пока столкновений между военными предводителями не было. Хотя принятые планы носили разрозненный характер, они не противоречили друг другу. Но однажды Ксенофонт выдвинул план создания колонии в Понте и поселения в ней без возвращения в Грецию. Очевидно, с этого момента повествование Ксенофонта приобретает оправдательный оттенок. Два заместителя стратегов, Тимасий, исполнявший обязанности командующего вместо Хирисофа, и Форакс, младший командир в отряде Ксенофонта, усмотрели в этом плане возможность извлечь двойную выгоду. Сначала они тайком сообщили синопцам об опасности, которой они подвергнутся, если Ксенофонт уговорит «десять тысяч» остаться в Понте. Это предостережение произвело впечатление на Синоп и Гераклею как шантаж. Представители двух городов сразу же предложили Тимасию деньги за то, чтобы он настаивал на необходимости для «десяти тысяч» двигаться дальше. После этого Тимасий выступил в роли спасителя армии, предложив каждому из солдат кизикинский статер в месяц, если они отправятся вместе с ним морем в Троаду и помогут ему восстановить свою власть в родном городе Дардане, откуда его изгнали. В то время в Дардане правила местная династия во главе с сатрапом Фарнабазом. Относительно использования этой династией наемников см. далее главу 6 этой книги. Он даже был готов предоставить им возможность поселиться в городе, продемонстрировав таким образом все пороки Дионисия. Это предложение, видимо, отражало личные амбиции Тимасия, поскольку Форакс в качестве альтернативной цели предлагал Херсонес. Воины тепло принимали эти заигрывания, и Ксенофонт попал в сложное положение, когда дипломатично поменял свою позицию и согласился с общим решением. Синопцы, поняв, что шантажу можно противостоять, отказались платить. Тогда Тимасий и Фораз, возможно в целях повлиять на синопцев, выдвинули новое предложение, на этот раз поселиться в Фасисе (совр. Поти в Грузии) на территории Колхиды. Предложение обсуждали стратеги, и когда об этом узнали воины, то они настроились порицать Ксенофонта за это изменение планов. Чтобы оправдаться, Ксенофонт (и здесь мы следуем его повествованию) созвал общий сбор и сурово предупредил воинов, что они погружаются в опасную стихию беззакония. Доказательства, на которые он ссылается, вполне правдоподобны. Выясняется, что в результате утраты общей цели армия деградирует в неуправляемую толпу. Кто пожелает, совершает разбойничьи набеги даже на дружественные города, и популистские призывы ведут к немедленным расправам самосудом над жертвами за недоказанные преступления. В армии, как во время мятежа в Киликии, снова утвердилась демократия, был учрежден суд лохагов над всеми военачальниками (судебное преследование за должностные преступления) и над всеми другими, кто заслуживал обвинения. В результате за мелкие хищения были оштрафованы три стратега. Эти преобразования на время восстановили порядок.
Теперь корабли из Синопа доставили греческих воинов в окрестности города. Туда же вернулся от Анаксибия Хирисоф. Его миссия завершилась большей частью провалом: он добился не кораблей, но туманного обещания принятия их на службу, если им удастся вырваться из Понта. Дело в том, что Спарта в данное время переживала короткий период мира, хотя и в преддверии войны с Персией. Взять внаем остатки «десяти тысяч» представляло собой слишком дорогое предприятие для любой власти, а для Спарты было чревато компрометацией.
Другая причина разочарования давала о себе знать внутри армии. Воины все же приближались к Греции, но чувствовали, что им нечего привезти с собой домой. Некоторым повезло что-то приобрести во время службы Киру, но большая часть солдат растеряла или растратила свое достояние. Что-то досталось от продажи пленников в Трапезуйте, от набегов и пиратства, но это было слишком мало в сравнении с большими надеждами, которые вынашивали греки, идя на службу Киру. Крепло убеждение, что воины добьются больших успехов, подчинившись одному предводителю. Пост предводителя предложили Ксенофонту, но тот со своей обычной ориентацией на предзнаменования отказался от него. Он предложил на этот пост Хирисофа, который был типичным спартанцем и поэтому являлся наиболее неподходящей кандидатурой на пост предводителя. На этом сходились все, а аркадцы считали, что его спартанское происхождение и полководческое искусство ценятся чересчур высоко. Однако Ксенофонт добился назначения Хирисофа.
Под его командованием воины отплыли в Гераклею, где за неспособностью других методов сбора денег ахеянин Ликон предложил изъять 3 тысячи кизикийских статеров (кизикийский статер, монета города Кизик из Электра (сплав золота и серебра весом 16 г. –
Провал миссии означал катастрофу. Уроженцы Аркадии и Ахайи, у которых взыграли национальные чувства, возложили вину за неудачу на Ксенофонта и Хирисофа. Они отказались подчиняться афинянину и спартанцу и, отделившись от остальной армии и будучи числом 4 тысячи гоплитов, выбрали десять новых стратегов с коллегиальными полномочиями. Ксенофонт пытался сплотить оставшиеся войска, но и они раскололись – на 1400 гоплитов и 700 пелтастов под командой Хирисофа и 1700 гоплитов и 300 пелтастов под командой Ксенофонта.
Аркадский отряд сильно пострадал, когда попытался заполучить необходимую добычу набегами на вифинских фракийцев. Ее спас лишь приход отряда Ксенофонта. Вследствие этого, а также смерти Хирисофа войска объединились в Калпес-Лимене. Они согласились никогда не разъединяться и оставаться под командованием прежних стратегов. Воссоединение значительно повысило бы репутацию Ксенофонта, если бы снова не начали ходить слухи, что он хочет основать колонию. Очевидно, эти слухи подкреплялись его нежеланием двигаться дальше без жертвоприношений, которые дали бы благоприятные предзнаменования. Но они являлись подозрительно медленно. Промежуток времени до прибытия Клеандра, гармоста Византия, был использован для набегов, в одном из которых бывшие воины Кира успешно сразились с войсками Фарнабаза.
Прибытие Клеандра сопровождалось небольшим, но важным инцидентом, выявившим контраст между армией, в которую превратились «десять тысяч», и армией, к которой привыкли спартанские блюстители строгой дисциплины. Некоторые участники набега, возвратившиеся с добычей, встретили Дексиппа, бывшего своего дезертира, который вернулся вместе с Клеандром. Они полагали, что смогут уберечь добычу от помещения в общий котел, если предложат часть ее Дексиппу и воспользуются защитой гармоста. Когда вмешались другие воины, не участвовавшие в набеге, Дексипп сказал Клеандру, что это воры, и получил приказ арестовать главаря воровской шайки. Но едва он арестовал одного солдата, как Агиас, один из лохагов, отнял у него пленника, а другие воины стали забрасывать Дексиппа камнями, называя его предателем. Их поведение стало столь угрожающим, что Клеандр со своими людьми обратился в бегство. Ксенофонт и другие стратеги попытались утешить оскорбленного гармоста словами: «Это лишь результат решения, что добыча принадлежит войску». Но Клеандра легко уговорить было нельзя. Дексипп охарактеризовал «десять тысяч» с самой худшей стороны, и эта характеристика теперь подтвердилась. Поэтому Клеандр пригрозил бросить их и даже поставить их вне закона в Спарте, которая в это время доминировала в Греции. Для кирян это уже было слишком: еще не наступило такое время, когда наемники могли игнорировать подобную угрозу. Они уступили представителю всей Греции и старались успокоить его речами и согласием с его решениями. Позднее Ксенофонт замечает: «…и когда он увидел, как они дисциплинированны и подчиняются командам, то еще больше захотел стать их командиром».
Таким образом, они наконец прибыли в город Византий (через 7 с лишним веков, в IV в., на его месте будет построен Константинополь – новая столица Римской империи. –
Как раз на этом этапе возникает неожиданная развязка – появился фиванец Койратид, «который странствовал по Элладе, хотя и не был изгнанником: он мечтал стать полководцем и предлагал свои услуги всем городам и народам, нуждавшимся в стратеге». Подобные профессиональные стратеги были, как и профессиональные армии, не в новость. Они стали появляться после того, как софисты открыли, что стратегию можно сделать дисциплиной в профессиональном обучении. Сам Койратид, однако, не был теоретиком, зато участвовал в событиях Пелопоннесской войны. (Койратид, в частности, командовал в городе Византии в 411–408 гг. до н. э. беотийским отрядом гарнизона. После измены городу его схватили афиняне, но он сбежал, сев на корабль в Пирее и добравшись до Декелей.) Он попытался подрядить армию для следования с ним во «фракийскую Дельту, где они бы нашли все необходимое: а до похода, по его словам, он будет обеспечивать их пищей и питьем». В первый день своего командования он явился в сопровождении двадцати человек, несших ячмень, другие двадцать несли вино, три – оливковое масло, и еще один нес столько чеснока и лука, сколько мог поднять. Когда же наступило время распределить эти продукты среди воинов, то на всех их не хватило. Поэтому Койратиду пришлось распрощаться с исполнением функций командующего.
По странному капризу судьбы первая большая армия греческих наемников оказалась в городе Византий, у ворот в эллинский мир, и все еще не могла обеспечить себя адекватным греческим нанимателем. Следующее столетие не раз показывало, как можно было использовать большую профессиональную армию. Пока же никто не смог воспользоваться представившейся возможностью: наемные воины были малоэффективны без способного автократического лидера.
6. Остатки армии во Фракии
После неудачи с Койратидом военные советы снова разделились. Клеонор и Фриниск пожелали вести войска к Севтому. (Очевидно, Севтом II, царь Одрисского царства во Фракии, правил в 405–391 гг. до н. э. –
Судя по источникам, это первый случай, когда греческие наемники подрядились служить фракийскому царю. Причина этого шага объясняется тем, что «…наступила зима, и желающим отплыть домой нельзя этого сделать, а прожить в дружественной стране невозможно, раз необходимо за все платить, пребывать же и питаться во вражеской стране гораздо безопаснее вместе с Севтомом, чем без него. А если при всех этих благах еще будет выдаваться жалованье, то это надо считать чистой находкой». Все это верно, но не исключает объяснения Диодора, который утверждает, что «большинство из них, числом более 5 тысяч, привыкло вести жизнь профессиональных воинов». Хотя немало из них отправилось домой, а почти восемьсот пошли за Неоном в Херсонес, воины большей частью приобрели корпоративную психологию, предпочитали держаться вместе и продолжать заниматься военным ремеслом.
Севтом II хотел вернуть с их помощью царство предков, которое утратил его отец. Фактически война велась скотоводами методами пограничной войны в древности: наиболее пострадавшие племена сдавались и признавали Севтома верховным вождем. В конце первого месяца Гераклид, греческий агент Севтома, вернулся с вырученной суммой от продажи в цивилизованных землях добычи наемников. Но ее хватило лишь на двадцатидневное жалованье, и это вызвало много недовольства. Севтом также выделил несколько обещанных пар волов, но обошел вопрос о земле на побережье Мраморного моря.
Как раз в тот момент, когда усиливалось отчуждение между Севтомом и наемниками, из Спарты прибыли два посла, чтобы принять их на службу Фиброну для борьбы против Тиссаферна за обычную плату дарик в месяц. (Потому что Спарта наконец решила воевать с Персией и послала Фиброна с довольно незначительными силами освобождать греков Малой Азии от персидского господства.) Севтом был рад возможности избавиться от кирян, поскольку они выполнили свое предназначение и стоили слишком дорого. Он предложил Ксенофонту остаться при нем с тысячей воинов, но предложение не было принято. Ксенофонту удалось даже (при помощи послов из Спарты) убедить Севтома выплатить все, что он был должен. Так как у фракийского царя было всего лишь 1 талант наличных денег, он дал в счет своего долга в 30 талантов 600 быков, 4 тысячи овец и 120 пленников. С этими доходами и авансом со стороны спартанцев киряне пересекли Азию и совершили марш в Пергам, занимаясь, по возможности, грабежами. Это было первое большое войско греческих гоплитов, служившее наемниками Спарты.
Глава 6
ГРЕЧЕСКИЕ НАЕМНИКИ ДО АНТАЛКИДОВА МИРА
1. На службе Спарте
Состав армии, которой командовал Фиброн (весна 399 г. до н. э.), поразительно похож на состав войска, которое привел в 424 г. до н. э. во Фракию Брасид, в то время как разница в соотношении между ними показывает перемену, происшедшую в методах ведения войны. Например:
Разница между двумя армиями заключается в том, что Брасид собирал своих союзников за плату как наемников. Фиброну, видимо, предоставили свободу действий в наборе его контингента, но воины находились на самостоятельном обеспечении, за исключением афинской кавалерии.
Большая разница в цифрах показывает, насколько расширились имперские ресурсы и устремления Спарты. Более важен, однако, рост численности греческих наемников в соотношении с воинами по призыву. В частности, подкрепление, полученное наймом кирян весной 399 г., можно противопоставить обращению Брасида за помощью к фракийским пелтастам весной 422 г.
Ксенофонт намекает на то, что прибытие его товарищей в первую очередь позволило Фиброну вступить в сражение с Тиссаферном. Но это скорее преувеличение. Присоединение кирян позволило Фиброну расширить свой план действий. Тем не менее, если истолковать то, что Ксенофонт не выразил точно, то легко понять, что использование Фиброном наемников принесло ему столько же вреда, сколько пользы, – потому что Ксенофонт сделал в своем повествовании несколько важных замечаний. (1. Эфоры отозвали и отправили в изгнание Фиброна (ибо союзники обвинили его в том, что он позволил своему войску грабить дружественные города). 2. Деркиллид провел войско через дружественную страну до подвластной Фарнабазу Эолиды, не причинив никакого вреда союзникам. 3. Послы, направленные из Спарты по поручению эфоров, созвав воинов, передали им, что они (эфоры) порицают войско за его прежнее поведение, но хвалят его за то, что оно теперь ни в чем не нарушает законов. «Вождь кирян» принимает упрек, содержащийся в первой части этого суждения, насчет своего войска и приписывает прошлые проступки плохому руководству Фиброна. Вероятно, этим вождем был сам Ксенофонт. Он любит рассказывать с позиции бесстрастного наблюдателя и поэтому скрывает свое имя.) Из всего сказанного очевидно, что кампания Фиброна была омрачена грабежами собственности союзников – такими способами киряне привыкли обеспечивать себе пропитание и имущество. Ксенофонт также намекает, что такая практика в целом предосудительна, хотя стремится переложить вину за нее на Фиброна. Это оправдание, видимо, справедливо отчасти, потому что спартанцы долгое время были, в лучшем случае, предводителями наемников, равнодушно взирающими на их бесчинства.
Деркиллид, несомненно, командовал наемниками более успешно. Он проявлял полное понимание зависимости наемников от регулярно выплачиваемого жалованья. Главным же его методом предотвращения грабежей был вывод войск на зимний сезон на территорию противника. О том, что он смог, однако, повлиять в определенной степени на характер его новых войск, можно судить по тому, что в дальнейшем бывшие киряне поступают на службу Агесилаю уже как «деркиллидианцы».
Мы располагаем также любопытной ссылкой на использование Спартой в этот период времени наемных легковооруженных войск. Деркиллид после захвата Атарнея сделал это укрепление своей базой и поставил ее комендантом Драконта из Пеллены. По словам Исократа, «Драконт, заняв Атарней, с 3 тысячами собранных легковооруженных воинов опустошил Мисийскую равнину». Использованное слово (собранных) в данном контексте, очевидно, подразумевает, что войска Драконта рекрутировались путем найма. Так же как пелтасты, они не могли составлять какую-либо часть воинских контингентов Спарты или ее союзников. В свете дальнейших военных событий интересно само по себе использование такого большого количества легковооруженных войск. Но провести параллель с этим временем трудно, и, возможно, не стоит слишком налегать на слово «пелтасты».
Однако имеется несколько других ссылок об использовании спартанцами пелтастов в азиатских кампаниях. Впрочем, во всех этих примерах они выполняли свои обычные функции легковооруженных пехотинцев во взаимодействии с главными силами, состоявшими из гоплитов. Поэтому лучше предположить, что у Драконта также было некоторое количество таких воинов для подкрепления легковооруженных войск – возможно, контингент, оставленный ему Деркиллидом.
Откуда набирались эти пелтасты, сообщается неопределенно. Видимо, из местных жителей, а не из фракийцев, как обычно до сих пор. Возможно, они требовались не только для разорения зимой вражеской территории, но также для компенсации перевеса персов в легковооруженных войсках в период военной кампании. (На службе у персов в это время греческие войска были, видимо, в небольшом количестве, и они не появлялись на поле битвы. Это была личная гвардия (видимо) двух сатрапов – Тиссаферна и Фарнабаза.)
В 396 г. до н. э., когда в Малую Азию прибыл Агесилай, он привел в качестве подкреплений не менее 8 тысяч неодамодиев (вольноотпущенных) и союзников. Нанимать больше солдат, видимо, было непрактично. Так же как и во время Пелопоннесской войны, илот, частично получивший свободу и вооружение гоплита, мог заменить наемного воина. В это время он обходился дешевле.
Кроме того, когда первый опыт войны с персами убедил его в необходимости кавалерии, Агесилай собрал ее в Малой Азии, принудив богатых граждан поставить лошадей, вооружение и всадников. Он не считал, что богачи должны были проходить военную службу лично: поэтому они на практике нанимали «людей умирать за них». Но, хотя этот метод привел к формированию конницы, частично наемной, Агесилай, видимо, не следовал ему до конца, предпочитая более простую практику обложения богатых налогом и набора конников самостоятельно. В целом обстановка указывает на то, что набор наемников в конницу находился еще на стадии привлечения на службу отдельных лиц. Но возможно, благодаря профессионализму, греческие всадники в первое время добивались успехов в сражениях с персидской конницей.
В 395 г. до н. э. Агесилай произвел очередную реформу. Из тридцати спартиатов, составлявших его штаб, он выбрал пятерых на должности командиров фаланг. Одного из них, Гериппида, поставили командовать кирянами. Реформа, видимо, означала, что Ксенофонт отныне перестал осуществлять общее командование над остатками «десяти тысяч», хотя известно, что он оставался с Агесилаем, по крайней мере первое время после битвы при Коронее. Спартанский царь, видимо, решил, что наемники станут более надежными под командованием спартиата. Этого принципа, как мы увидим в дальнейшем, Спарта придерживалась во всех ее позднейших войнах.
К сожалению, такое распределение командования не облегчает нам задачу исследовать роль, которую играли киряне в этих военных кампаниях. Ведь командиры фаланг, когда действовали в отрыве от основной армии, обычно командовали смешанными силами. Единственный раз, когда упоминаются наемники, – это успешное использование деркиллидианцев (см. выше) во время внезапного нападения на мисийцев. Однако нет сомнений, что Агесилай умел обращаться с такого рода воинами. Потому что (летом) 394 г. до н. э., когда, намереваясь увести большинство своих войск в Грецию «и желая взять с собой воинов в возможно большем числе и наиболее искусных, он назначил награды тем из городов, которые пошлют наилучшее войско, тому из лохагов-наемников, который явится с наилучшим по вооружению отрядом гоплитов, стрелков или пелтастов» (Ксенофонт). Аналогичным образом, было предложено вознаграждение лучшей коннице, а также призы, золотые короны и оружие, общей стоимостью свыше 4 талантов.
В этих условиях битва при Коронее (394 до н. э.) вызывает особый интерес как первое серьезное сражение на греческой территории, в котором греческие наемники, как известно, сыграли выдающуюся роль. Киряне под командованием Гериппида образовывали часть центра фаланги, соседствующую с правым флангом, который составляли лакедемоняне: имелось также большое количество пелтастов, превышавшее даже легковооруженных граждан-ополченцев со стороны противников. Битва началась с атаки фиванцев, на которую часть наемников ответили контратакой. Вместе со спартанцами они легко рассеяли непосредственного противника, и некоторые киряне уже увенчивали Агесилая венком победителя, когда пришла весть, что фиванцы смяли левый фланг и захватили обоз. Агесилай сразу развернул свою фалангу с целью предупредить выход из боя фиванцев. Далее последовала ожесточенная схватка противников, которые отрезали друг друга от своих лагерей. Наконец фиванцы прорвались и отступили в направлении Геликона. Битва оказалась безрезультатной. Агесилай с остатками наемников-гоплитов вернулся на Пелопоннес.
Ксенофонт позднее писал, что во время Коринфской войны 395–387 гг. до н. э. наемников использовали как спартанцы, так и афиняне. Но следует заметить, что помимо этого единственного обобщения мы располагаем лишь одной ссылкой на наемников, которых набирали спартанцы на Пелопоннесском полуострове. (Полиен свидетельствует, что сторонники оппозиционного меньшинства в Коринфе тайком послали за спартанскими наемниками, чтобы впустить их ночью в город. Но об их заговоре предупредили Ификрата, и он сорвал его, бросив своих наемников против врагов, которые были убиты или захвачены в плен.) Эта скудная информация о наемных войсках в Лexee, видимо, соответствует действительности. К 394 г. до н. э. киряне уже находились на службе Спарте пять лет. Численность этих наемников, должно быть, значительно сократилась, пока Агесилай не позаботился о том, чтобы пополнить их ряды. И лишь небольшую часть от их общего количества Агесилай взял с собой в Европу. (Некоторое число кирян, оставшихся с Эвксеном, возможно, включили в 8 тысяч наемников, которых Фиброн привел к поражению во время своего второго похода в Малую Азию в 390 г. до и. э.) Можно предположить, то спартанцы со своим врожденным консерватизмом ведения войн не пополнили наличного количества наемников и не расширили возможности их применения. Спарта продемонстрировала мало изобретательности в использовании готовой наемной армии под рукой. Афины же с их меньшими возможностями продемонстрировали в этом деле больший прогресс.
2. На службе Афинам
Если обратиться от Спарты к применению наемников Афинами, то контраст сразу бросается в глаза. Афины, в отличие от Спарты, ограничивали их боевое применение легковооруженными силами. В то время как Фиброн и его последователи в малоазиатских войнах укрепляли (вне зависимости от большого количества легковооруженных воинов) свои армии гоплитами из кирян, афиняне во время Коринфской войны все еще зависели главным образом от гражданского ополчения, где бы ни велись войны.
В этом деле они лишь следовали традициям V столетия до н. э., когда, как нам известно, гоплиты-наемники редко принимались на службу Афинам. Наем же легковооруженных воинов проводился с целью превращения их в контингенты регулярных войск, и Коринфская война преподнесла лакедемонянам неприятные сюрпризы. Обобщая, можно сказать, что в течение прежних войн у Афин не было регулярных воинских формирований граждан, действовавших в качестве легковооруженных воинов на суше. (Такие формирования были и набирались из числа беднейших граждан, которые не могли быть гоплитами. Они готовились, даже без надлежащего вооружения, для набегов на соседние полисы. По своей природе такие войска обычно не принимали участия в регулярных походах.)
Но потребность в наличии какого-либо специализированного вида легковооруженных войск признавалась до такой степени, что был организован небольшой отряд лучников. Он состоял частью из наемников, частью из граждан. Остальные бедные граждане обычно находили применение в военной службе на флоте.
Когда в 395 г. до н. э. разразилась Коринфская война, ситуация кардинально изменилась. У Афин почти не было флота. (Лисандр оставил им лишь 12 триер (трирем). В 391 г. до н. э. Филократ рискнул совершить заморский поход с десятью триерами. В 390 г. благодаря энергичным усилиям Фрасибула были снаряжены 40 кораблей.) В течение первых четырех или пяти лет, когда Афины вели войну, они не могли поддерживать значительную часть своего населения платой за морскую службу. Бедные граждане несли суровые тяготы военного времени, и был сделан запрос в Народное собрание об оплате, как только полис может себе это позволить. А войска, подобные конным лучникам, которые прежде состояли исключительно из наемников, теперь формировались из граждан, и им была повышена плата. В этих условиях не может вызывать удивление то, что Афины нанимали своих граждан. Удивление вызвало бы скорее, если бы их легковооруженные войска целиком состояли из наемников. Тем не менее античные источники (впрочем, в большинстве не очень достоверные) говорят о них обычно как о наемниках или чужеземцах: то предположение, что они состояли частью из граждан, тоже можно, по-видимому, проигнорировать. Нас беспокоит здесь, однако, не этот аспект. Очевидно, скорее из-за военных, нежели экономических причин Афины поддались соблазну развивать свои собственные наемные легковооруженные силы.
После двух летних кампаний без решительного успеха с 394 г. до н. э. Коринфская война стала войной на истощение. К 392 г. противоборствующие стороны продолжали военные действия, используя наемников, так как эти войска оставались постоянно на поле боя в то время, когда обычные граждане-рекруты требовали возвращения домой. Афиняне удерживали проход через Коринфский перешеек вновь набранными войсками, которые позднее (в 388 г. до н. э.) Аристофан называл «иноземцы в Коринфе». Лучшее объяснение по вопросу происхождения этого войска содержится во фрагментах Андротиона и Филохора, сохраненных Гарпократионом (так называемым). Согласно их свидетельствам, «сначала их (иноземцев) собрал Конон, принял под свое командование Ификрат, потом Хабрий». Гарпократион цитировал это в качестве комментария к «Первой филиппике», где Демосфен говорит: «И я слышал, что однажды перед нашим городом использовали «наемников Коринфа», которыми командовали Полистрат, Ификрат, Хабрий и некоторые другие, и вы сами сражались с ними, как братья по оружию». Если бы фрагмент Демосфена был единственным свидетельством, было бы естественным предположить, как это делают некоторые исследователи, что имена упомянутых командиров даны в хронологической последовательности. Следовательно, Полистрат предшествовал Ификрату. Но цитаты из древних историографов Аттики опровергают утверждение, что Полистрат осуществлял набор войска. И из того, что мы узнаем о нем из них, становится очевидным, что он не был таким командиром, как Конон или Ификрат. (Сам Демосфен в своей речи против Лептина доказывает это, заявляя: «Вы однажды, чествуя Ификрата, чествовали не только его, но и от его имени также Страбакса и Полистрата». Полистрат, должно быть, являлся подчиненным и, по-видимому, не гражданином.) Риданц, видимо, прав в своем предположении о том, что Полистрат был нанят в качестве ксенага при формировании этих войск; или, возможно, он уже был командиром главной из их частей и так же поддерживал Конона, как Ксенофонт Фиброна.
Очевидно, в таком случае, что войско, служившее в Коринфе, было первоначально собрано Кононом. Составлявшие его воины отличались тем, что были пелтастами. Эти два факта в совокупности приобретают тем больший интерес, когда мы замечаем, что Ксенофонт свидетельствует, как после битвы при Книде Конон при содействии Фарнабаза собрал наемное войско в районе Геллеспонта (зимой 394/393 г.). Ксенофонт не связывает их с «иноземцами в Коринфе», но он также совершенно обходит молчанием происхождение этого войска, которое обычно называет просто пелтастами. Мы только полагаем, что в 393 г. Конон и Фарнабаз проследовали через Эгейский архипелаг к перешейку, где проводился военный совет союзников. Если, что представляется очевидным, это войско вербовалось для использования в Греции, то прибытие к перешейку должно было стать моментом, когда Конон оставил командование наемной армией, чтобы его заменил афинский командир. Конечно, если «иноземцы в Коринфе» были наняты за пределами Афинского государства, они требовались лишь для того, чтобы сформировать ядро последующего войска. Но второй важный момент заключается в том, что район Геллеспонта был бы наиболее подходящим местом для вербовки контингента пелтастов, поскольку такая легковооруженная пехота обладала исключительно фракийским вооружением. Это облегчает понимание того, почему наемники в Коринфе были только пелтастами. Мы не встречаем среди них гоплитов, хотя спартанцы, видимо, все еще использовали со своей стороны гоплитов-кирян.
Наши первые сведения об этих пелтастах в Коринфе датируются 392 г. до н. э. Но если то, что мы сказали об их происхождении, справедливо, то Ификрат был назначен на эту новую должность стратега наемников не раньше лета 393 г. Ведь Конон был слишком важным полководцем, чтобы зависеть от ситуации на перешейке.
Юстин, несмотря на неточности, бросает несколько более реальный свет на назначение Ификрата. Он начинает свое повествование с туманного замечания, что «афиняне наняли армию (очевидно, до прибытия Конона) и послали ее в помощь беотийцам (Юстин практически не упоминает Коринф в своем повествовании), под командованием молодого, 20 лет от роду, но наделенного большими природными способностями Ификрата». Хотя до боли очевидно, насколько Юстин искажает факты, тем не менее его замечание о возрасте Ификрата, видимо, не лишено оснований. (Позднее этот факт приводится также у Оросия.) Конечно, когда Юстин говорит «20 лет от роду», его без опасений можно толковать и как «еще не достигший тридцати», но если это верно в отношении Ификрата, то такой факт приобретает определенную значимость, поскольку афинянина нельзя было избрать стратегом в таком возрасте. Это ограничение, которое на первый взгляд обесценивает замечание Юстина, на самом деле подтверждает его. Потому что если обратиться к Ксенофонту, то обнаруживается, что в 390 г. до н. э. Ификрат хотя и командовал наемниками, но не был стратегом. В своем повествовании об уничтожении спартанской моры (не совсем точно – в море 1024 гоплита, а здесь был разгромлен отряд численностью около 600 чел. –
Трудно, если не невозможно, дать точную оценку численности этих наемников. Наше единственное свидетельство того времени заключается в том, что когда Ификрат отправился с перешейка в Херсонес (Фракийский), то он взял с собой «1200 пелтастов, большинство из которых были воинами, служившими под его командой в Коринфе» (Ксенофонт). Если 800–1000 из них составляли определенное количество «чужеземцев в Коринфе» и представляют только часть войска, которое не было распущено после отставки Ификрата, то отсюда следует, что 1500 воинов были минимальным общим числом, когда наемники были в полном составе.
Если бы было возможно полностью доверять отрывку из сочинения Полнена, то можно было бы поверить, хотя бы на время, по крайней мере, что «чужеземцы в Коринфе» были гораздо многочисленнее. Полиен рассказывает об уловке, благодаря которой, когда 2 тысячи наемников Ификрата перебежали к спартанцам, ему удалось убедить своего противника не доверять перебежчикам. По своему обыкновению, Полиен, когда пользуется малоценными источниками, не дает никаких указаний на место и дату, но нам не известен другой случай командования Ификратом силами, противостоящими спартанцам, кроме как в период 393–389 гг. до н. э. в Коринфе. Если Полиен приводит достоверные факты, то тогда Ификрат мог располагать столь большими силами, что даже дезертирство 2 тысяч наемников не обрекло его на беспомощность. Но нельзя сказать того же о его прежних походах.
Вначале Ификрату с его пелтастами не сопутствовал особый успех. В первом бою у стен Лехея ему предоставили почетное место на правом фланге. Однако коринфским изгнанникам, которые противостояли Ификрату, удалось отбросить его наемников. Но во время набегов, в отличие от крупных сражений, пелтасты доказали свою эффективность. Ификрат разграбил Сикион, Флиунт и Аркадию. Он внушил аркадским гоплитам такой страх по отношению к пелтастам, что эти гоплиты предпочитали с ними не встречаться. Спартанские же гоплиты, хорошо натренированные бегать в доспехах, могли даже догонять своих легковооруженных противников. Тем не менее, по иронии судьбы, против самих спартанцев сыграло то, что пелтасты первыми обнаружили способность нанести сокрушительное поражение противнику на поле боя.
Летом 390 г. спартанская мора гоплитов (часть моры. –
Этот успех пелтастов, в достижении которого афинские гоплиты сыграли лишь пассивную роль, был достаточно значительным, чтобы прославить имя Ификрата как стратега. Более того, он придал легковооруженным войскам репутацию боевой силы, которой они никогда не имели в общественном мнении. С этой оценкой связано частое включение пелтастов во все войска, в частности войска афинян, в грядущие полвека. С этой поры они стали типичным видом легковооруженных войск и заменили менее четкие предыдущие варианты военной организации.
Собственно, о самом успехе Ификрата достаточно отметить, что он не произвел какой-либо революции в боевом построении войск или военной тактике. Его пелтасты, видимо, были обычными метателями дротиков, и их применение принесло большой успех, достичь которого помогло умелое использование специфической ситуации. Кроме того, Ификрат позаботился о том, чтобы в его воинах сочетался высокий уровень индивидуальной подготовки с высоким боевым духом. Личная стойкость и эффективное использование оружия более необходимы этому действующему самостоятельно пехотинцу, чем гоплиту, которому поддержка остальной фаланги могла помогать в случае осложнения ситуации и даже ранения. Боевой дух и сопутствующая дисциплина сыграли большую роль в ведении войн IV столетия до н. э. наемными воинами.
Ификрат продолжил захваты гарнизонов, которые Спарта оставила на территории Коринфа, за исключением Лехея. Эта кампания оказала прямое воздействие на дальнейший ход войны. С этого времени спартанцы отказались от своих попыток завоевать Коринф посредством набегов на его территорию. Вместо этого они повели войну путем вторжений в Акарнанию или Арголиду и постарались восстановить свое утраченное господство над заморскими землями. Впоследствии положение Ификрата стало менее устойчивым. Он также вызвал недовольство в Коринфе своим активным противодействием партии, которая выступала за ассимиляцию Аргоса. О действиях Ификрата сообщили афинскому демосу, и он был освобожден от командования войсками в Коринфе.
Теперь это мало значило для афинян, поскольку война на перешейке приобрела позиционный характер. Но вот на побережье Малой Азии Спарта возобновила свою экспансию. Поэтому Ификрата отрядили с 8 кораблями и 1200 пелтастами в Сеет противостоять новому спартанскому гармосту города Абидоса, Анаксибию, которого послали с деньгами для оплаты 1 тысячи наемников, готовых чинить неприятности Афинам в районе Геллеспонта. Там Ификрат повторил свой успех в борьбе против спартанской моры в несколько иной форме. Он устроил засаду Анаксибию, когда тот возвращался из Антандра. Внезапное нападение на растянутую колонну, спускавшуюся по склону горы, привела к гибели гармоста со всеми его соратниками-спартанцами, около 200 наемников и 50 воинов авангарда абидосцев. Ификрат продолжал свои операции в районе Геллеспонта вплоть до достижения в 387 г. до н. э. Анталкидова мира. И даже после закончившейся в связи с этим войны со Спартой он оставался в этом районе и служил фракийским вождям в ходе их междоусобиц.
Хронология его походов, однако, утеряна, если не принимать во внимание недостоверные и сомнительные истории.
Победы Ификрата (386–379 до н. э.) имели один важный результат: Котис отдал ему в жены свою дочь и таким образом привязал его к Фракии. Поэт-юморист Анаксандрид дал колоритное описание свадьбы. Видимо, фракийские цари практиковали еще раньше делание зятьями служивших им греков. Например, Ксенофонт получал такое же предложение от Севтома II.
Пост Ификрата в Коринфе занял Хабрий, который появляется с этого времени впервые в литературных источниках. Из одной надписи нам известно, что он служил прежде Фрасибулу в Геллеспонте. Он командовал «чужеземцами в Коринфе», когда Аристофан сделал одиночную ссылку на их существование, но Хабрия освободили с этого поста всего лишь через год (389–388). Однако нет оснований полагать, что это случилось из-за какого-то его проступка. Важность этого поста снизилась, а Ификрат взял с собой в Малую Азию многих пелтастов, с которыми начинал службу. С тех пор не обнаруживается никаких позитивных ссылок на успешную карьеру Хабрия.
Хабрия послали на Кипр. Любопытно, что он повторил поведение Ификрата в том, что не вернулся в Афины после заключения мира, но остался со своим войском на Востоке. Таким образом, оба афинских полководца, командовавшие пелтастами на чужбине, предпочли продолжение своего военного ремесла вдали, если не в пику своему родному городу. Прежде такого не происходило, и это показывает, как даже на ранних стадиях развитие профессиональной армии и ее командиров стимулировало разрыв наемников с городами-полисами.
3. На Востоке
…И никогда уже не вступают в войну без помощи эллинов, враждуют ли они друг с другом или же отражают нападения этих самых эллинов…
История действий греческих наемников в IV в. до н. э. до походов Александра Македонского является хронологией их службы царю царей или его врагам. Весь этот период Персидскую империю раздирали местные князьки, возглавлявшие мятежи, или могущественные сатрапы, стремившиеся укрепить свою независимость. Обе эти сепаратистские силы опирались на греческих наемников с целью обратить их оружие против Персии, в то время как царь царей считал не менее необходимым для себя настроить греков против греков. Конфликт между эллинскими наемниками порой приобретал разные формы, когда некоторые греческие полисы, особенно Афины, считали полезным поощрять одну сторону или другую прямой поддержкой посредством предоставления полководцев. (Мы уже знаем, как сатрапы в V столетии до н. э. содержали греческую личную гвардию. Это перешло в IV в. до н. э., например, Тиссаферн обычно использовал аркадцев и, отчасти, милетцев, вероятно изгнанников. Греки использовались также для гарнизонной службы, например Киром.)
Не сохранилось никаких свидетельств относительно самого крупного мятежа местных князьков – таких, как Амиртей в Египте. Этот мятеж, должно быть, произошел незадолго до конца V в. до н. э. Поэтому невозможно сказать, принимали ли в нем участие греческие наемники. Их участие в одном из крупнейших мятежей сатрапов – поход «десяти тысяч» – мы уже описали.
Кипр явился ареной следующего восстания против Персии. Эвагор, царек Саламина, имел в отношении Артаксеркса II обязательства верности и повиновения как верховному владыке. Но в течение некоторого времени он вел подготовку к обретению полной независимости и суверенитета всего острова. К сожалению, из кратких замечаний Диодора или нескольких риторических фраз Исократа невозможно сформулировать какую-нибудь ясную концепцию о первоначальных военных силах Эвагора.
Вероятно, он, подобно своему предшественнику по тирании, Абдемону, обзавелся обычной для тиранов личной гвардией. Его двор был также знаменит как прибежище для политических беженцев, которые, должно быть, представляли собой готовый материал для вербовщиков наемников. Диодор упоминает также его богатство в связи с обладанием им большой военной мощью. Но вероятно, у Эвагора было не слишком много войск для ведения войны на суше.
Разумеется, он также поддерживал связь с зарубежными союзниками – Египтом и Афинами. Беженцы-афиняне, которые пользовались его гостеприимством, такие как Аристофан, Никофем и другие, уговорили полис одолжить Эвагору в 390–389 гг. до н. э. десять триер, в то время как сами за свой счет обеспечили ему отряд пелтастов и оружие. Но эти экспедиционные силы не смогли прибыть на Кипр, поскольку встретили на пути спартанского наварха Телевтия, и триеры и войска на них попали в плен или были уничтожены. Однако в следующем году состоялась более успешная экспедиция. Хабрия отстранили от командования в Коринфе, и он отправился морем на Кипр с 800 пелтастами Коринфского гарнизона и некоторым числом афинских гоплитов. Там он достиг заметных успехов, а Эвагор с его помощью подчинил почти весь остров.
Конечно, Хабрий действовал там лишь как полководец, посланный союзниками. В данное время он не был кондотьером, хотя его войско состояло в основном из наемников. Но сколь мало это значило для предводителя такого войска, проявилось в 386 г. до н. э. В этот год Анталкидов мир прямо исключил Кипр из числа свободных владений Греции и поэтому не позволил Афинам продолжать поддержку. Но Хабрий, как и Ификрат в то же время, домой не вернулся и не распустил свой отряд. С другой стороны, он был достаточно благоразумен, чтобы не оставаться на службе Эвагору – что вызвало бы проблемы для него в отношениях с афинским демосом. Вместо этого он сделал лишь один менее рискованный шаг – поступил как военачальник на службу Египту по приглашению фараона Ахориса (правил в 392–379 гг. до н. э.). У Афин разрешения не испрашивалось, потому что, хотя Египет был их союзником, очевидно, такого согласия он не получил бы в связи с тем, что Персия предприняла попытку вернуть утраченную провинцию. Хабрий был рад уберечь свой город от нарушения буквы Анталкидова мира, однако его поступок, возможно, приходил в противоречие с духом соглашения. Между тем Эвагор не особо печалился об его уходе, поскольку из-за того, что внимание Персии обратилось на Египет, ему требовалось защищать остров лишь со стороны моря.
Никакого содержательного свидетельства о войне с Египтом не осталось. Диодор (упомянутый выше) свидетельствует, что царь царей «собрал значительные силы наемников. Ибо, предлагая большое жалованье тем, которые служили ему, и, выступая благодетелем многих, он вскоре привлек к себе на военную службу многих греков». След их присутствия в Египте можно признать в греческой надписи, обнаруженной на посвящении близ пирамиды Хеопса. Полагают, что выбитые на ней имена, как правило, принадлежат воинам, а не купцам, а стиль письма относят надпись к первой половине IV столетия, но не более точно. Добавлены города, откуда происходят те, кто посвящают: 5 из Афин, 1 – из Коринфа, 1 – из Беотии, 1 – из Нисироса, 1 – из Карианды, 1 – из Кирены. То, что половина из них были афиняне, толковалось всеми как указание на участие этих воинов в одном из двух походов Хабрия в периоды 386–380 гг. или 361–359 гг. до н. э. Одни источники определяют одну дату, другие – другую.
Имеются некоторые соображения, которые позволяют считать раннюю дату более правдоподобной. (В 369 г. Хабрий командовал египетским флотом, а не сухопутным войском, которое возглавлял Агесилай. Поэтому нет доказательств того, что он брал с собой каких-нибудь наемников, ни доказательств того, что сколько-нибудь значительное количество афинян служило в Египте.) Даже конкретные города происхождения, видимо, указывают на ранний поход Хабрия. Пять афинян, а также беотиец и коринфянин входили, возможно, в число «чужеземцев Коринфа»: они происходили из трех городов, затронутых этой войной. Воины из Нисироса и Карианды, возможно, были завербованы Хабрием в помощь Эвагору. Кирениец присоединился к войску Хабрия в Египте. Возможно, является чистой случайностью то, что эти имена укладываются в схему столь аккуратно, но если так, то это просто совпадение. Все соображения, связанные с надписью, воспроизводят интересную параллель с надписью в Абу-Симбиле (Абу-Симбеле). Разительный контраст состоит в высокой пропорции наемников, которые в IV столетии до н. э. происходят из континентальной Греции.
Перед лицом этих сил наступление персов во главе с их лучшими полководцами полностью провалилось (война 385–382 гг. до н. э.).
Тогда Артаксеркс обратил все свои силы против Эвагора, который нарушил его линии коммуникаций, захватив Тир. Царь Кипра не остался совсем без наемников после ухода Хабрия. Но численность его войск трудно определить. События с 389 по 381 г. до н. э. Диодор вместил в три последовательных главы, и поэтому у него нет четкого различия между периодами до и после Анталкидова мира. Согласно Диодору, у Эвагора было «6 тысяч собственных воинов (то есть киприотов), гораздо больше числа союзников, и, кроме того, он собрал много наемников, поскольку имел много денег». Если, как, видимо, замышлялось, эти данные относятся к периоду после 386 г., то следует предположить, что союзниками были не греки, но египтяне и сирийцы, и наемники, возможно, из многих различных народностей.
Исократ, наоборот, в одном чрезвычайно эмоциональном отрывке из «Панегирика» представляет Эвагора после Анталкидова мира как «владеющего для защиты своей земли всего лишь 3 тысячи пелтастов». Это было бы смехотворной недооценкой в отношении всех сил Эвагора, но, возможно, правильной оценкой численности одних его наемников. Конечно, ход войны показывает, что Эвагор был слишком слаб, чтобы воевать с персами на суше. Как только его разбили на море, он был вынужден ретироваться в свой на Саламин на Кипре.
Поход персов против Кипра – первое событие, когда мы узнаем об использовании царем царей большого количества греческих войск. Исократ здесь не очень надежный источник, поскольку его целью являлось преувеличение зависимости Персии от греческих наемников. Но он, вероятно, правдив, когда говорит, что «из тех, которые служили Тирибазу, наиболее эффективная часть была собрана из этих земель», то есть в самой Греции. После Анталкидова мира для них не было бесчестьем служить персам против того лидера эллинского мира, которого Греция не признавала. Но служба оказалась для них неподходящей. Исократ где-то отмечает, что «персы обращались с теми, которые служили им в кампании против Кипра, хуже, чем с пленниками» – риторическое заявление, которое можно истолковать посредством ссылки на Диодора. От него мы узнаем, что после того, как армия высадилась на Кипре, ее блокировал флот Эвагора. Последовавший за этим голод вызвал мятеж наемников, которые винили во всем своего командира-перса и не успокоились, пока не прибыл продовольственный конвой. Позднее, после победы на море, Тирибаз смог добиться у царя царей 2 тысяч талантов. Часть этой суммы была использована для того, чтобы примирить наемников со службой Персии.
По завершении войны с Эвагором Артаксеркс II снова занялся Египтом, который теперь лишился своего самого сильного союзника. Но сначала он отнял у Египта другого союзника – Хабрия, который находился в стране после отъезда с Кипра. Фарнабаз (назначенный командующим персидскими войсками в новом походе) отправил послов в Афины, где они обвинили Хабрия в провоцировании вражды между афинянами и царем царей посредством принятия командной должности в египетской армии. Поэтому афиняне отправили (зимой 380/379 г. до н. э.) послание Хабрию с требованием вернуться в Афины к определенной дате, угрожая смертной казнью в случае неподчинения. Хабрий не был настолько независим, чтобы проигнорировать вызов, поэтому вернулся в Афины перед выборами 379 г. до н. э.
Возвращение Хабрия на родину является четким указанием на то, что полководец-наемник не вполне был свободен от контроля соотечественников. Кроме того, как логичное следствие Анталкидова мира, этот факт завершает определенный период деятельности греческих наемников на Востоке.
Глава 7
ДИОНИСИЙ I
Военные тираны и наемные армии одновременно возродились в Сиракузах как следствие нашествий Афин и Карфагена (см. выше, главу 2). Ведь эти конкретные типы полководца и воинов стали результатом сложной обстановки в Сицилии. Кроме того, они способствовали подъему друг друга. Сицилийский тиран был невозможен без большого войска профессиональных воинов: умелое использование такой армии было не под силу ежегодно избираемым магистратам. Именно поэтому правители Сиракуз добивались постоянства власти и величия.
Поделиться книгой: