Помоги проекту - поделись книгой:
— Записи не исчерпываются семейными хрониками, в них говорится ещё и о востоке. Ты когда-нибудь задумывался о востоке?
Я растерялся. Чего он от меня хочет? Восток… Причём здесь восток? Почему я должен думать о нём? Имело смысл думать о севере, где находится Ализон, готовый вцепиться нам в глотку; или о юге, где нам не давал покоя своими набегами Карстен; или о западе, где простиралось море, скрывающее за горизонтом неведомые острова, вроде того, на котором отец с матерью обнаружили обиталище колдеров. На востоке же ничего примечательного не было, о чём я и заявил Кимоку.
— Почему ты так уверен в этом? — спросил он. — Ведь у наших земель есть и восточная граница. Но слышал ли ты когда-нибудь, чтобы о ней говорили? Скажи, что у нас на востоке?
Я закрыл глаза, чтобы представить себе карту Эсткарпа, которую мне не раз доводилось видеть у наших командиров.
— Горы… — ответил я решительно.
— А за ними?
— Тоже горы, ничего другого. Во всяком случае, так обозначено на любой карте.
— Но почему такая неопределенность?
Он был прав — в самом деле, почему? У нас были весьма подробные карты мест, расположенных к северу и к югу от наших границ, а также карты моря, составленные салкарами. Но я не видел ни одной карты, описывающей местность к востоку от нас. И это действительно было странно.
— Я могу тебе сказать почему, — продолжил Кимок. — Никто не способен даже думать о востоке!
— Не понял… — промямлил я.
— Это в самом деле так. Спроси кого угодно, что он знает о восточных землях, и тебе никто ничего не скажет.
— Не хотят говорить?
— Не в этом суть, — заявил Кимок. — Что там не хотят, не могут. Умы людей были подвержены колдовскому воздействию, они вообще не способны мыслить о востоке. Клянусь…
— Но почему?.. — удивился я.
— А вот это нам и предстоит выяснить… — сказал он загадочно. — Видишь ли, Кайлан, мы не сможем оставаться в Эсткарпе, если освободим Каттею. Подумай, колдуньи так просто не выпустят её из своих рук. А куда нам податься? Ализон и Карстен, конечно, примут нас, но сразу сделают пленниками. Дом Трегартов слишком известен. И салкары не станут выручать нас, если колдуньи окажутся нашими врагами. Но допустим, что мы скроемся в стране, о существовании которой никто не знает…
— Да, Кимок, да! — отозвался я с жаром. Это был блестящий выход. Но меня тут же одолели сомнения.
— Однако… если в сознании людей что-то искажено намеренно, значит, тому есть причина…
— Конечно, — согласился он. — Нам нужно узнать, почему это сделано, и нельзя ли извлечь из этого пользу.
— Но если все живущие в Эсткарпе — с вывихом, почему это не коснулась нас? — спросил я. И тут же ответил сам себе. — Потому что по крови мы только наполовину принадлежим к древней расе?
— Я тоже не нахожу этому какого-то другого объяснения, — признался Кимок. — Нам необходимо побывать в Лормте. Возможно, там мы и найдём разгадку.
Я вскочил на ноги. Мной овладел порыв немедленно действовать.
— А как нам туда попасть? Ты полагаешь, что в такой момент владычицы позволят разгуливать нам по Эсткарпу, как заблагорассудится? Мне-то казалось, ты настроился быть послушным и хотел вернуться в отряд.
Кимок вздохнул.
— Ты не находишь, брат, что в молодости трудновато быть сдержанным и осторожным? — спросил он. — Конечно, за нами будут следить. Мы не знаем, известно ли колдуньям, что мы способны мысленно общаться с Каттеей. Безусловно, наше появление здесь по её зову должно насторожить их. Почему-то я не могу услышать её с тех пор… — Он даже не взглянул на меня, чтобы убедиться, что я тоже ничем не могу похвастаться. Хотя мы никогда об этом не говорили, однако все трое знали, что мысленная связь Каттеи с Кимоком была прочнее, чем со мной — словно промежуток времени между нашим появлением на свет отделил меня от них.
— Послушай, — сказал я. — Та комната в башне, куда нас позвала мать… — Моё воспоминание о таинстве было смутным, но я готов был обратиться к помощи чего угодно, лишь бы узнать что-нибудь о сестре. Однако Кимок, сразу поняв меня, отрицательно покачал головой.
— Наша мать, Кайлан, владела Даром Силы, она много лет обращалась к ней. Нам с нею в этом не тягаться. Мы не готовы вступить на этот путь. Но всё же в нас осталось что-то от неё, и это будет нам опорой. Что касается Лормта, то ты ведь и сам знаешь: страстное желание рано или поздно открывает любые двери. Мы найдём дорогу в Лормт.
Не знаю, что именно, быть может, какое-то наитие заставило меня поправить его.
— Лормт найдёшь ты, Кимок, — сказал я. — Лормт — твоя задача, я в этом уверен.
Мы не стали задерживаться в Эстфорде, там нечего было делать. Откелл возглавил небольшой эскорт, чтобы проводить госпожу Лойз в Южный Форт, к Корису, а больше никто из оставшихся в замке не мог помешать нам уехать обратно в отряд. Утром, отправившись в путь, мы начали упражняться в мысленном общении друг с другом — с упорством, какого за собой и не подозревали.
Мы не прекращали наших упражнений и пребывая в отряде, но старались скрывать это от всех, с кем имели дело. Однако все наши усилия так и не вызвали отклика Каттеи. Со временем до нас дошло известие о том, что она упрятана колдуньями в недоступную обитель, где в числе других послушниц ей предстоит пробыть долгое время.
Способность соприкасаться с Силой проявилась в нас косвенным образом. Кимок обнаружил, что может подробно и навсегда запомнить однажды услышанное или увиденное, а также читать мысли других людей. Ему всё чаще и чаще поручали допрашивать пленных. Дермонт, возможно, и подозревал, в чём причина его успеха, но никак не обмолвился на эту тему.
Я же, хоть и не был способен на что-нибудь подобное, начал замечать, что во мне тоже проявляется кое-что от родительского дара. Я стал обострённо воспринимать настроения животных. Скажу без ложной скромности, что никто из защитников границы не понимал лошадей так, как я. Я умел приманивать к себе или отпугивать диких зверюшек, сосредотачивая на них свою волю…
Что касается мечты Кимока попасть в Лормт, то, казалось, ей не дано было сбыться. Стычки вдоль границы становились всё более кровопролитными, и нам всё чаще приходилось действовать из засады. Силы Эсткарпа истощались, и мы подозревали, что в скором времени окажемся изгоями в завоёванной врагом стране.
Корис долго не мог оправиться от ран, а когда выздоровел, стал совсем немощным, он не мог даже поднять Топор Вольта. Ходили слухи, будто он ездил к морским скалам на юге и вернулся домой без священного топора, и что с той поры счастье изменило ему, и его люди терпели одно поражение за другим.
В течении многих месяцев Пагар держал Эсткарп под угрозой сокрушительного удара, но так и не наносил его. Враг медлил, опасаясь очевидно, что Владычицы обратятся к Силе.
Спустя год с небольшим, после того, как Каттею увезли из Эстфорда, Кимоку открылась дорога в Лормт. Правда, она оказалась для него не такой уж лёгкой. Он попал в засаду, где ему страшно изуродовали правую руку. Нужно было время, чтобы она зажила, и он смог бы ею как-то владеть. Я успел повидаться с ним, перед тем как его увезли лечиться.
— Можно быстро поправиться — если этого очень хочешь, — сказал он, глядя на меня потускневшим от боли взглядом. — Я постараюсь выздороветь как можно скорее, и тогда…
Он мог не продолжать, я прекрасно понимал его.
— Мы можем не успеть, — сказал я. — Карстен способен задавить нас в любой момент.
— Не надо терять надежды, — ответил он. — Ты же знаешь, я попытаюсь использовать этот шанс…
Я не испытывал чувства одиночества, когда его увезли. Он по-прежнему постоянно был со мной, а я — с ним. Расстояние, разделившее нас, лишь слегка ослабило связь между нами, и как только он попал в Лормт, я сразу же узнал об этом. Но вскоре он предупредил меня, что нам следует прервать контакт, пока не возникнет в том крайняя необходимость. Ему показалось, будто он подвергся воздействию Силы, и он увидел в этом угрозу для нас обоих.
Так на несколько месяцев наша связь с ним прервалась.
Я по-прежнему ходил в рейды и, несмотря на то, что был совсем молод, получил под своё командование небольшой отряд. Общие невзгоды объединяли нас, и в отряде у меня появились преданные друзья. И всё-таки прочнее дружеских уз для меня оставались узы, которыми были связаны мы — трое близнецов. Я знал, что если вдруг Каттея или Кимок позовут меня, я тотчас помчусь на их зов, не думая ни о чем. Опасаясь именно этого, я решил подготовить себе замену и жить по строгим правилам воинской службы. Но я постоянно чего-то ждал…
Глава 3
Тощие, как ализонские гончие, и обтрёпанные, как морские бродяги, мы скитались по горным тропам, каждое утро удивляясь тому, что проснулись живыми, а вечером — что вернулись в лагерь.
Если бы Ализон и Карстен объединили свои силы, Эсткарп не смог бы им противостоять, он был бы сломлен и опустошён. Но похоже, Пагар не собирался распить кубок братства с Фасселианом из Ализона. На то были причины, и главная из них — страх перед колдуньями. Те уже не раз доказали, что им не составляет никакого труда расправиться с кем угодно из смертных. Однако действие Силы значительно ослабевало, если она направлялась одновременно на большое число людей. В таких случаях требовалось совокупное использование жизненной энергии множества колдуний, после чего те оказывались на какое-то время почти на грани смерти.
И всё же Мудрейшие решили воспользоваться даже таким крайним средством. Это было осенью, спустя год после того, как Кимок отбыл из отряда. По всем постам разослали приказы Совета Владычиц, следуя которым мы должны были покинуть горы и перебраться вглубь страны, на равнины. В местах, где мы воевали столько лет, не должно было остаться ни одного человека, носящего герб Эсткарпа.
Стороннему наблюдателю всё происходящее могло показаться безумием. Однако, судя по слухам, врагу готовилась грандиозная западня. Владычицы, обеспокоенные постоянными потерями людей в бесконечных стычках, решились на последнюю акцию, исход которой мог быть двояким: либо Пагар получит урок, которого никогда не забудет, и оставит Эсткарп в покое, либо страна падёт в одночасье.
Люди Пагара, почуяв, что охрана границ ослабла, сначала вели себя осмотрительно, так как им слишком часто приходилось попадать в наши засады, но постепенно они начали всё глубже внедряться в горы.
Флот салкаров стянулся в бухту к устью Эса, и пошла молва, будто корабли собрались здесь на тот случай, чтобы увезти за море остатки древней расы, если замысел Мудрейших провалится.
Волей случая мой отряд оказался в нескольких милях от Эстфорда. Поздно вечером мы разожгли костёр и выставили дозор. Наши лошади, уже давно расседланные, стояли на привязи. Казалось, они чем-то встревожены. Я пошёл посмотреть, что их беспокоит, и сам вдруг почувствовал нечто неладное.
На меня что-то давило, словно надвигалась гроза; стало трудно дышать, навалилась усталость, и мне показалось, будто всё вокруг вянет и теряет силы — трава и деревья, животные и люди.
— Сосредоточение Сил… — Неизвестно откуда ко мне пришла странная мысль, но я не сомневался, что именно это и происходит. То, что составляло живую основу Эсткарпа, сбиралось в единый сгусток…
Я пытался успокоить лошадей, но и сам ощущал всем нутром это высасывание жизненных сил из всего, окружающего нас. Наступила гнетущая тишина, умолкли птицы, в недвижном воздухе не колыхалась ни травинка, над всем навис тяжёлым покрывалом зной. И в этом мёртвом затишье моё сознание пронзили три слова:
— Кайлан… Эстфорд… торопись!..
Я вскочил на расседланную лошадь, освободил её от привязи и тут же пустил в галоп, направляясь в сторону Эстфорда. За спиной послышались крики, но я не обернулся.
— Кимок! — вскричал я мысленно, — что там?
— Торопись!.. — снова потребовал он, и только.
Пустошь, по которой я мчался в Эстфорд, казалась вымершей. Всё вокруг было сковано неподвижностью и тишиной, и моя бешеная скачка среди этого безмолвия казалась мне кошмарным сном.
Но вот показалась башня замка. Я не увидел ни флагов по её углам, ни часового на сторожевой площадке. Ворота были приоткрыты, но ровно настолько, чтобы проехал всадник.
Кимок ждал меня в дверях дома, как ждала нас в тот давний день Ангарт. Но он не показался мне ни умирающим, ни лишённым сил. Напротив, он был полон энергии, и я это сразу почувствовал. Нам не было нужды обмениваться словами приветствия. Мы — как бы это сказать? — словно и не разлучались, так как внутренне всегда были вместе, хотя сейчас и не все вместе — ибо в нашем единстве недоставало третьей доли. Кимок ощущал то же самое.
— Не спеши… — сказал он и жестом позвал меня в дом.
Я отпустил лошадь, и она пошла в стойло, будто её вёл за уздечку конюх. Вновь мы оказались вдвоём под кровлей Эстфорда. Дом был пуст, куда-то подевалась вся утварь. Я помнил, что госпожа Лойз уехала к Корису и осталась с ним в приграничной крепости. И всё же оглядывался по сторонам, надеясь увидеть привычные вещи.
У дальнего конца большого стола стояла скамья. На столе лежали походные хлебцы и собранные в саду фрукты. Но мне не хотелось есть.
— Да, немало воды утекло… — сказал брат. — Но чтобы подыскать ключ к замку, требуется время.
Мне не нужно было спрашивать, чем завершились его поиски, — я понял это по его глазам, светящимся торжеством.
— Сегодня ночью владычицы нанесут удар по Карстену.
— Кимок ходил взад-вперёд, он не мог усидеть на месте. Я же валился с ног от усталости и рухнул на скамью.
— А через три дня, — он резко повернулся ко мне, — они подвергнут Каттею обряду посвящения и она даст клятву!
У меня перехватило дыхание. Надо было срочно что-то делать.
«Либо Каттея высвободится из колдовских пут до рокового часа, либо мы навсегда потеряем её», — подумал я.
— Ты знаешь, как её спасти? — спросил я.
Кимок пожал плечами.
— Есть только один способ: мы похищаем её из Обители Мудрости и все трое бежим из страны — на восток.
Что просто на словах, непросто на деле. Похитить послушницу из обители — всё равно, что заявиться в Карстен и похитить самого Пагара.
Кимок взглянул на меня и улыбнулся. Он положил на стол свою искалеченную руку. По ней шёл глубокий шрам, и когда Кимок попробовал сжать пальцы в кулак, два из них так и остались не согнутыми.
— Вот чем я расплатился, чтобы попасть в Лормт. А там пришлось поработать ещё вот этим… — он постучал себя пальцами по лбу. — В Лормте я докопался-таки до нужных сведений, просмотрев старинные хроники вперемешку с мифами. Но я добрался до сути, отбросив шелуху. Мне теперь известен путь на восток. Что касается Обители Мудрости…
— Вот, вот — что касается… — передразнил я. — Интересно узнать, что ты думаешь об её охране. Нас не спросят, кто мы такие, если мы безо всякого на то разрешения окажемся возле Обители. Говорят, стражи там не мужского пола, и оружие у них не такое, с каким мы привыкли иметь дело.
— Зря ты так уж боишься, брат, — ответил он. — Верно, охрана там особая, но и мы не мальчики… К тому же, завтра стражницы не будут столь сильны, как обычно. Теперь ты понял, что произойдёт этой ночью?
— Владычицы нанесут удар по врагу…
— Да, но какой именно? Слушай, они хотят воспользоваться Силой сполна, как никогда ею не пользовались. Они собираются повторить то, что свершили когда-то очень давно — на востоке.
— На востоке? Что же такое они собираются повторить?
— Они заставят двигаться сами горы. Они подчинят своей воле твердь земную. Это крайняя мера, на которую они решились, дабы только не исчезнуть с лица земли.
— И они что, в самом деле способны на такое? — Я знал, что с помощью Силы можно создавать наваждения, общаться на расстоянии, даже убивать… Но я не мог поверить, что с её помощью можно устроить гигантскую катастрофу.
— Да, — ответил Кимок. — Но им понадобится столько энергии, что их силы совсем истощатся на какое-то время. Меня не удивит, если некоторые колдуньи умрут после этого. Во всяком случае, все стражницы будут обессилены, и мы без труда проникнем в Обитель.
— Ты сказал, что однажды они уже сотворили такую катастрофу, — напомнил я, — на востоке.
— Да. — Он снова принялся ходить взад-вперёд. — Родина древней расы вовсе не Эсткарп. Её народ пришёл сюда с востока, очень давно. Люди бежали от какой-то страшной опасности и, обратясь к Силе, воздвигли за собой горы, чтобы они служили им защитой от той угрозы. Эти люди поселились здесь, и детям, которые у них рождались, они упорно внушали: незачем думать о востоке, там ничего нет, кроме гор. Так продолжалось из поколения в поколение, пока полное безразличие к этой части света не стало врождённой чертой расы… Скажи, встречал ли ты кого-нибудь, кто хоть как-то обмолвился бы о востоке?
— Не припомню такого, — признался я, поймав себя на том, что и сам избегал этой темы. — Но я вот о чём подумал… Если люди древней расы бежали от какой-то угрозы, то…
— То смеем ли мы соваться туда — ты это хотел сказать? — перебил меня Кимок. — Но почему бы не допустить, что там теперь всё изменилось? Тысяча с лишним лет отделяет нас от того времени. И люди древней расы сейчас совсем не те, какими были когда-то. Всякое пламя рано или поздно гаснет… Я уверен, что колдуньи начнут охотиться за нами, как если бы мы были лазутчиками из Карстена или Ализона. Но никто не осмелится последовать за нами на восток.
— Мы и сами принадлежим к древней расе, хотя и наполовину, — заметил я. — Сможем ли мы перебороть то, что заложено и в нас?
— Этого мы не узнаем, пока не начнём действовать, — ответил он. — Во всяком случае, мы можем об этом думать и говорить, а они — нет. Меня поразило в Лормте то, что даже сам хранитель архива не имел понятия о рукописях, которые я у него попросил.
Кимок меня убедил. Каким бы отчаянным ни казался его план, другого не было. Но от Обители Мудрости нас отделяло много миль, и нам следовало, не теряя времени, отправляться в путь, о чём я ему и сказал.
— У меня есть пять лошадей торской породы, — ответил он. — Два коня здесь, трёх других я держу в тайном месте — они понадобятся нам под конец.
Он заметил моё удивление и рассмеялся.
— О да, мне это кое-чего стоило. Я покупал их по отдельности в течении всего года, чтобы не вызвать ни у кого любопытства.
— Но откуда ты знал, что они нам понадобятся, и притом в таком количестве?
— Я, конечно, не знал, как всё получится, но верил, что возможность побега нам рано или поздно подвернётся, и готовился к этому, — ответил он. — Однако ты прав, брат, нам следует поторопиться, пока бич Мудрейших не опустился на нас.
Лошадей торской породы выводили в краю вересковых пустошей, расположенных на границе Торовых Топей. Эти лошади отличались резвостью и выносливостью — свойствами, редко встречающимися в одном и том же животном. Они ценились очень высоко, и купить пять таких лошадей — большая удача; тем более, что большинство из них находилось на учёте у самого сенешаля. Внешне они ничего особенного собой не представляли: мышастой масти, с чёрными гривами и тусклой шерстью, которая никогда не блестела, как бы лошадь не холили. Зато по сообразительности, резвости и выносливости они не уступали никакой другой породе.
Оба коня уже были оседланы. Они нервно пританцовывали на привязи, когда мы к ним подошли. Видимо, и на них действовала гнетущая тишина вечера. Мы вывели их из стойла, однако, прежде чем вскочить в седло, провели через двор за ворота. Солнце село, и всё небо на западе было в багровых полосах.
Поделиться книгой: