Свет во тьме

В предлагаемой вниманию читателей книге на примерах вымышленных действующих лиц и ситуаций показываются реальные противоречивые процессы, происходившие во внутрицерковной жизни в Центральной России в 1968-1991 гг. Художественный текст перемежается с историческими справками о реальном положении Православной Церкви в России в этот период. Основная идея повестей та, что Церковь является тем местом, где, несмотря на неблагоприятное воздействие внешней среды, возможно не только сохранение веры и личности человека, но и его преображение.

Алексей Александрович Федотов

СВЕТ ВО ТЬМЕ

Исторические повести

Содержание

Собор

Свет, тьма и тень

Преображение

Все исторические сведения о положении

Русской Православной Церкви в советской России

соответствуют действительности. Информация об

исторических личностях, названных своими именами, основана на документах и исторических

исследованиях. Место действия и действующие лица – вымышленные; любое совпадение с реальными

людьми и событиями является случайностью.

СОБОР

Глава 1.

Во дворе Богоявленского собора этим жарким июньским днем 1968 года было на редкость многолюдно. Через час сюда должен приехать новоназначенный управляющий Петровской епархией – архиепископ Феодор, и всем интересно посмотреть на нового владыку. Большую часть толпы составляли пожилые женщины, значительно меньше было старичков с окладистыми бородами. И уж совсем немного людей средних лет. Несколько особняком с необычайно важным видом стояли семь старушек в одинаковых белых платочках и черных халатах из саржи. Это соборные уборщицы. Они считали себя представительницами более высокой по сравнению с остальными прихожанами касты, а старшая уборщица – Лиза – была настолько важной особой, что даже входила в «двадцатку». Восьмая уборщица по неизвестным причинам не пользовалась привилегией ношения белого платка и черного халата. Она облачалась в цветастый полушалок и серый балахон. Сама она объясняла всем желающим ее слушать и тем, кому до нее дела и вовсе не было, что хочет и внешне и внутренне выглядеть «посмиреннее». В ее обязанности входило мытье соборных туалетов, за что все звали ее «туалетной Валей».

В притворе стояло все соборное духовенство, кроме настоятеля собора, который вместе со старостой должен был первым встретить архиепископа – пять священников, протодиакон и два диакона. Они уже больше получаса стояли в полном облачении в невыносимой духоте, а до приезда нового архиерея оставался еще час, и неизвестно еще, сколько времени он будет обращаться к народу, а может, еще захочет служить молебен. Члены «двадцатки» в большинстве своем собрались в канцелярии и оживленно обсуждали, что нового может принести назначение нового владыки.

– А ничего нового оно не может принести, – веско сказал председатель ревизионной комиссии Иван Фомич, угрюмый старик с изможденным морщинами пропитым лицом и все еще густым «ежиком» седых волос на голове. – Это для них, – брезгливый жест в сторону улицы, – он владыка, а для нас он ничто.

– Ну, это вы напрасно так легко смотрите,– возразила ему кладовщица Зоя. – Какие еще у него отношения будут с уполномоченным.

– А какими бы ни были, – стоял на своем председатель ревизионной комиссии. – Я-то с Тимофеем Ивановичем, считай, каждую неделю вместе выпиваю, вот ты и посуди, кто ему дороже: архиерей какой-то или я?

Он даже голову поднял вверх от сознания своей значительности. В это время дверь распахнулась, и в канцелярию вошли двое мужчин, один из которых так пошатнулся, что чуть не упал.

– Батюшки, – всплеснула руками старушка-бухгалтер Елена Филипповна. – Александр Николаевич, что это Лев Александрович так нажрался?

– Это же его обычное рабочее состояние, – весело ответил староста собора Александр Николаевич Береникин, крепкий и серьезный на вид мужчина лет пятидесяти. Трезвым помощника старосты Льва Александровича никто никогда не видел, пользы от него не было никому никакой, но по непонятным для всех причинам помощник старосты считался на хорошем счету и у уполномоченного, и в исполкоме. Александр Николаевич всерьез опасался его как возможного конкурента на место старосты. Лев Александрович был необычайно толстым отечным мужиком лет эдак под шестьдесят. Щеки практически закрывали подслеповатые поросячьи глазки, голову украшали жидкие белые, коротко постриженные волосы. В густой седой бороде, несмотря на то, что она была достаточно коротко пострижена, застряли остатки пищи (помощник старосты недавно пообедал). Одет он был в легкую безрукавную рубашку и белые парусиновые брюки, на ноги прямо без носков были обуты открытые сандалии. Несмотря на такую легкую одежду, пот ручьями струился по нему.

– Сашка, – вдруг грозно обратился он к старосте, – ты чего меня сюда привел? Ты ,что ли, будешь за порядком следить, когда столько народу здесь толчется?

– Да ты же устал, Лева, тебе выпить надо рюмочку – миролюбиво ответил ему Александр Николаевич. – Зоя, а ты чего стоишь?

– Твоя правда, тружусь аки пчела, – сразу подобрел Лев Александрович.

Кладовщица Зоя, которой подобное было не впервой, уже через две минуты принесла налитый «по рубчик» стакан водки и пару соленых огурцов. Водка исчезла мгновенно...

– Давай-ка еще одну, – повернулся он к Зое.

Выпив вторую «рюмку», он совсем подобрел и подошел к дивану.

– Я полежу, пожалуй, – добродушно объявил он. – А ты, Саш, пока посмотри там за порядком.

Через минуту Лев Александрович захрапел, а староста со смехом стал рассказывать присутствующим о его подвигах.

– Представляете, приходит ко мне сейчас отец Анатолий в кабинет, весь нервный. Я думаю: чего случилось? А наш Левушка уже с утра ужрался, начал порядок во дворе наводить. До какого-то интеллигента докопался, что тот якобы пьяный, и нехорошо в таком виде в общественное место приходить. И ведь выгнал мужика! А сам потом забыл, видимо, где находится, и прямо посреди двора хотел отлить. Ладно, что мы тут подоспели с отцом Анатолием. Я еле успел Леву до туалета довести. Хорошо, что он заснул, а то все же неудобно перед новым архиереем.

– Неудобно штаны через голову надевать, – мрачно возразил ему Иван Фомич, который хотел выпить и в глубине души жутко завидовал Льву Александровичу, но старался не подавать вида.

В этот момент дверь канцелярии опять открылась, и в нее заглянул настоятель собора архимандрит Анатолий. Это был красивый высокий начинающий седеть мужчина сорока пяти лет, с тонкими чертами лица.

– Александр Николаевич, пора идти, – мягко сказал он. – Как там, кстати, Лев Александрович, не плохо ли ему?

– Нет, отец Анатолий, ему хорошо, ему очень хорошо, – неожиданно доброжелательным голосом сказал Иван Фомич. – И впрямь надо выходить.

И все собравшиеся в канцелярии, за исключением громко храпящего помощника старосты, направились в сторону притвора.

…Богоявленский кафедральный собор был единственной действующей церковью в областном центре, носившем несколько деревенское для города областного значения имя Петрово. Все остальные храмы здесь использовались под нужды различных учреждений, а в большинстве своем и вовсе были разрушены уже несколько десятилетий назад. Петрово славилось революционными традициями, оно было молодым пролетарским городом, и «наверху» считали, что рассадники мракобесия здесь ни к чему. Впрочем, во время войны в отношении советского государства к Церкви наступил перелом. Причин тому было много. Перепись 1937 года показала, что больше половины жителей страны советов считают себя верующими. Война же способствовала выходу этой скрытой религиозности наружу. Кроме того, большую роль играла и позиция союзников СССР в антифашистской коалиции – Великобритании и США. В этой ситуации советскому руководству было не до борьбы с религией, и Церковь получила некоторое облегчение своего положения. Одним из следствий этого было открытие православных храмов, возобновление деятельности церковных административных единиц – епархий. В 1944 году возобновились богослужения и в Богоявленском кафедральном соборе, который незадолго до войны был закрыт и переоборудован под конюшни.

За несколько лет использования «в народно-хозяйственных целях» храм был изгажен. Уборка заняла почти месяц. Верующие женщины, хлопотавшие об его открытии, после двенадцатичасового рабочего дня на фабрике приходили сюда, чтобы бесплатно приводить в порядок поруганную святыню. Храм был маленький и никак не тянул на главную церковь Петровской епархии, деятельность которой возобновилась в 1946 году. Впрочем, никакой другой церкви в Петрово местные власти отдать верующим не согласились. В первые послевоенные годы многие всерьез верили, что православие в СССР полностью легализовано, поэтому прихожан в областном центре с полумиллионным населением оказалось столько, что их порой не вмещал не только сам маленький Богоявленский собор, но и церковная ограда. Хотя люди жили и бедно, но их было много, поэтому собор быстро был приведен в порядок. Играл роль и статус главного храма епархии. Из некоторых закрытых деревенских церквей области, которые власти отказывались открыть для богослужений, сюда были свезены иконы, церковная утварь, а из одной был перевезен иконостас. По области тоже начали открывать храмы. Их число дошло почти до шестидесяти, когда Хрущевым был опять взят курс на борьбу с религией. К 1964 году в Петровской области осталось чуть более сорока действующих храмов.

К концу шестидесятых годов религиозная ситуация в России стала более-менее стабильной. Ни о какой свободе совести речи, естественно, не шло, но и явных гонений на Церковь не предпринималось. Разные категории людей имели разные права на удовлетворение своих «религиозных нужд». Больше всего таких прав имели покойники. Советские люди были в значительной части очень суеверными, поэтому, даже имея отрицательное отношение к религии, обычно редко не исполняли просьбы умирающего об отпевании. Другой «привилегированной категорией» были тяжело больные, в первую очередь, психически. Снисходительно относились и к верующим пенсионерам, к женщинам снисходительнее, чем к мужчинам. Но вот трудоспособное население не должно было поддаваться религиозному дурману. Особенно следовало беречь от него детей. Про коммунистов и комсомольцев и говорить нечего, их долг – бороться с религиозными предрассудками. Все это создавало ситуацию, когда образованный положительный человек, не имеющий диссидентских наклонностей, лишь в очень редких случаях приходил в храм, как правило, лишь после какой-то жизненной трагедии. Большинство же постоянных прихожан составляли пенсионеры, женщины старше пятидесяти лет с неустроенной личной жизнью и психически больные люди.

Духовенство было неоднородным. Священников, рукоположенных еще до революции, почти не осталось. Не так много было и тех, кто принял сан в годы кровавых гонений за веру. Большинство стало священнослужителями в послевоенные годы. Обманчивое время внешне терпимого отношения к Церкви со стороны власти и общества заставило некоторых из них поверить, что пришла пора церковного возрождения в России. Даже сам Патриарх Алексий 1 среди близких людей говорил о возможном восстановлении церковной инфраструктуры в дореволюционном объеме. Впрочем, уже первые годы правления Н.С. Хрущева, обещавшего показать по телевизору последнего попа, засвидетельствовали всю иллюзорность этих надежд. Было закрыто множество храмов, свыше тысячи людей осудили по сфабрикованным «религиозным» делам. Духовенство отстранили от участия в финансово-хозяйственной деятельности приходов. Теперь вся эта сфера приходской жизни перешла к так называемым «исполнительным органам».

По существовавшему государственному законодательству о религии культовое здание передавалось государством в пользование группе из двадцати граждан, с которыми подписывался договор. В свою очередь, из этой «двадцатки» выбирался исполнительный орган, как правило, из трех человек – старосты, его помощника и казначея. Они и осуществляли теперь текущее руководство всеми хозяйственными вопросами церковной жизни. Состав членов «двадцаток» согласовывался с местными исполкомами и другими компетентными структурами на предмет благонадежности. То, что люди, попавшие в «двадцатку» устраивали местные органы советской власти, вовсе не означало, что они также хороши были и для Церкви. Наоборот, их неверие, нечестность и различные пороки являлись иногда даже плюсом в глазах некоторых местных советских начальников, имевших весьма примитивное представление о способах борьбы с религией и считавших, что подобные люди в церковной среде будут способствовать успехам атеистической пропаганды. Нередко между духовенством и исполнительными органами возникали конфликты, в которых государство неизменно занимало сторону последних.

Настоятель Богоявленского собора архимандрит Анатолий был необычайно мягким и доброжелательным человеком и ухитрялся сохранять доброжелательные отношения даже с такими невыносимыми людьми, как Иван Фомич и Лев Александрович, которые достаточно хорошо к нему относились. Его должность нельзя было назвать завидной: практически лишенный реальных административных полномочий в соборе, он был своего рода «буфером» между управляющим епархией и «двадцаткой» собора. На последнюю архиереи влияния не имели, поэтому могли срывать свое раздражение на настоятеле собора, который тоже не имел возможностей влиять на «двадцатку», но на которого можно было сорваться. Впрочем, предыдущий управляющий епархией епископ Петр был на редкость миролюбивым и доброжелательным человеком. С ним у отца Анатолия никогда не было проблем. «Каким же будет новый архиерей?» – напряженно думал он.

Глава 2.

Архиепископ Феодор ехал в машине по дороге из Москвы в Петрово. Он сидел на заднем сиденье изрядно потрепанной черной «Волги», присланной за ним из города, в котором ему предстояло продолжить свое архиерейское служение. За рулем был болтливый мужичонка лет сорока, которому, видимо, было очень интересно потрепаться с «главным попом». Владыка сначала односложно отвечал на его вопросы, но уже через десять минут прямо сказал водителю, чтобы тот не мешал ему думать. Архиепископ был резким человеком, его всегда сильно раздражало, если что-то делалось не по его воле. Мужичонка надулся и замолчал. А владыка, наконец, спокойно погрузился в свои мысли.

… Петровская епархия была третьим местом, куда он получил назначение в качестве архиерея. А в этом сане архиепископ Феодор был уже десять лет. Первой своей епархией он управлял два года: как раз шли хрущевские гонения, и ротация архиереев была обычным делом. А вот во второй епархии ему удалось задержаться на восемь лет. По тем временам это было много. Все стало знакомым и привычным. Владыка Феодор отличался неугомонным характером. Ему не нравилось, как ведет себя духовенство, он постоянно конфликтовал с членами «двадцаток». Непростыми были у него отношения и с местным уполномоченным Совета по делам религий. Тот регулярно вызывал к себе проблемного архиерея для профилактических бесед, периодически писал на него нелестные характеристики в Москву. Впрочем, делал он это без особого энтузиазма, больше «для порядка», отмечая, что в целом «Феодор отношения с уполномоченным Совета строит правильно, к рекомендациям его прислушивается». И вот новое назначение. Из всех советских городов Петрово было, наверное, «самым советским». Ничто здесь не напоминало о дореволюционной России. Внешней визитной карточкой города была безусловная верность коммунистическим идеалам и ленинским заветам. Внутренне же все было пропитано бездуховностью, опустошенностью, завистью, злобой и теми многочисленными социальными пороками, которые, казалось бы, не должны были иметь места в городе со славными революционными традициями, но не только успешно имели место, но как бы наполнили собой почти все содержание жизни населения города. Народ в Петрово был в массе своей безбожный, но суеверный. Сходить в церковь или к колдунье для большинства петровцев было одним и тем же. Активная миссионерская проповедь среди народа была запрещена советским законодательством, поэтому реально бороться с религиозным невежеством было практически невозможно.

Священнослужителям в Петровской епархии приходилось несладко. Присущий областному центру дух непостижимым образом пропитал всю область, «нарезанную» на заре советской власти из кусочков нескольких губерний. Еще более странным было то, что те, кто хуже других относился к священникам, оказывались в составе «двадцаток» и в числе постоянных прихожан, а те, кто относился доброжелательно, в церкви бывали один-два раза в жизни... Особенно обострилась проблема взаимоотношений духовенства и прихожан после проведенной в 1961 году реформы приходского управления. Малограмотные, но преисполненные амбиций, церковные старосты порой относились к священникам и диаконам как к своим личным наемным работникам. Это порождало многочисленные конфликты. Архиереи не задерживались в Петровской епархии больше двух лет. Такой вкратце была информация, которую архиепископ Феодор получил о новом месте своего служения от своего предшественника епископа Петра.

…Будущий владыка Феодор, а до монашеского пострига Дмитрий, родился в небольшом селе в ста верстах от Киева в семье псаломщика. Все его детские воспоминания были связаны с церковными богослужениями, с сельскими пейзажами Украины. Он был третьим ребенком в семье, кроме него у родителей были еще один сын и две дочери. Жили они дружно, но довольно бедно. Диме исполнилось всего восемь лет, когда наступили революционные события 1917 года, а за ними гражданская война. Многочисленные горести, последовавшие за этим и сильно испортившие его характер, не смогли до конца вытравить из его души способность радоваться жизни. Навсегда остались в душе Дмитрия воспоминания о раннем детстве как о чем-то райском и светлом. Все лучшее, что может быть на земле, мальчик связывал с Церковью, мечтал стать священником. Однако его мечты не сразу стали реальностью. Больше двенадцати лет ему пришлось работать в разных учреждениях Киева, незадолго до войны он заочно учился в плановом институте, успешно его закончил. Может быть, Дмитрий и решился бы стать священником гонимой Церкви, но в двадцать лет он женился, у него родились два сына. Подвергать семью риску репрессий он считал себя не вправе.

В годы войны отношение советского государства к Церкви изменилось, и Дмитрий смог стать священником, не опасаясь навлечь гонения на жену и детей. Затем были годы службы на украинских городских приходах, а потом в Ленинграде. Отец Дмитрий поступил на заочное обучение в Ленинградскую духовную академию, которую закончил со степенью кандидата богословия. Когда ему исполнилось сорок восемь лет, он овдовел. Сыновья уже выросли, у них были свои семьи. Ни один из них не пошел по стопам отца, оба стали инженерами – и достаточно хорошими. После смерти жены отец Дмитрий принял монашеский постриг с именем Феодор. Его возвели в сан архимандрита и направили ректором в одну из семинарий, которой через несколько лет, в годы хрущевских гонений, предстояло закрытие. Но отец Феодор был ректором семинарии только один год; его рукоположили в сан епископа, и начался совершенно новый период его служения Церкви.

…Нахлынувшие воспоминания внезапно опять прервал назойливый мужичонка-водитель.

– Подъезжаем уже, – радостно сообщил он. – Сразу в собор проедем или сначала в епархию?

Владыка Феодор и сам не знал, как лучше поступить. С одной стороны, шестичасовая дорога утомила его, хорошо было бы на полчаса зайти в здание епархиального управления, с другой – в соборе его ждали, – он посмотрел на часы, – уже больше часа.

– Едем сразу в собор, – сказал он устало водителю.

…Уполномоченный Совета по делам религий при Совете Министров СССР по Петровской области Тимофей Иванович Николаев сидел за столом в своем просторном кабинете и, несмотря на жару, пил горячий крепкий чай. Вчера отмечали юбилей у одного ответственного товарища в облисполкоме, посидели хорошо, разошлись уже за полночь. Тимофей Иванович повеселился от души, но теперь ему было очень плохо. Сейчас хорошо бы пива холодного, но сегодня как назло должен придти на прием новый управляющий епархией, судя по наведенным справкам, человек очень неспокойный и кляузный… Да и ладно! Уполномоченный махнул рукой и достал из шкафа бутылку водки. Налил примерно треть стакана и залпом выпил. На душе сразу как-то потеплело, мысли о новом архиерее из агрессивных стали спокойными.

Тимофей Иванович работал на своем месте третий год, до этого он больше десяти лет был заместителем начальника одного из отделов Петровского облисполкома. И вот, когда он искренне надеялся получить повышение и стать начальником отдела, его взяли и сунули на этот участок, где всего и сотрудников – он с секретаршей, а народу на прием каждый день – куча, один другого чудней. Да еще бесконечные разъезды по области, да встречи в облисполкоме с заместителями председателей райисполкомов, кэгэбэшниками и милицией, да выезды в Москву… Тимофею Ивановичу уже давно перевалило за пятьдесят, поэтому новая работа давалась ему трудно. Тем более непросто было общаться с уполномоченным священнослужителям. Ведь от него зависела их регистрация и возможность официально совершать богослужения.

Созданный в октябре 1943 года Совет по делам Русской Православной Церкви при СНК СССР был призван осуществлять связь между Правительством СССР и Патриархом, контролировать деятельность местных епархий, информировать Правительство о нуждах Церкви, готовить проекты государственных законодательных актов по церковным делам.

Характерно, что возглавил Совет полковник госбезопасности Г.Г. Карпов, выпускник духовной семинарии, который с 1940 года возглавлял 3-й отдел 5 управления НКГБ, осуществлявший различные антицерковные акции. Заместителем председателя стал также полковник госбезопасности К. А. Зайцев. В беседе с Карповым 13 октября 1943 года В. М. Молотов указал ему и уполномоченных Совета подобрать «из чекистов». Характерно и то, что Карпов некоторое время совмещал свою новую деятельность с исполнением прежних обязанностей начальника 3 отдела. Вышел в отставку позднее в звании генерал-майора. На его соответствующий вопрос Молотов ответил: «Если Ваше должностное положение в НКГБ не публикуется в газетах и не придано официальной гласности, то я считаю возможным совмещение». Совет по делам РПЦ находился под полной опекой органов госбезопасности вплоть до середины 1950-х годов.

Решение ключевых вопросов государственной политики в религиозной сфере И  В. Сталин оставил за собой. Менее важными проблемами в Правительстве занимались Молотов, а с 1946 года Ворошилов, в ЦК ВКП (б) – поочередно Маленков и Жданов. Самостоятельная роль руководимого Карповым Совета на первых порах не была слишком значительной. Конечно, самостоятельность Патриархии была сильно ограниченной, но все же в тот период она касалась и комплектования кадров духовенства.

Советом и его уполномоченными в областях проводилась регистрация священнослужителей. Копию указа о назначении священника или диакона архиерей в обязательном порядке направлял уполномоченному Совета. На каждого «служителя религиозного культа» уполномоченным заводилось дело, при этом заполнялась регистрационная анкета. Уполномоченные Совета занимались также проверкой составов учредителей религиозных обществ, членов исполнительных органов и ревизионных комиссий, проверкой выполнения религиозными обществами договоров по содержанию молитвенных зданий и культового имущества, накоплением фактов из жизни религиозных обществ, предоставляли руководству облисполкомов доклады о состоянии и деятельности расположенных на территории области религиозных организаций.

Уже к концу 1940-х годов почти всю работу с Церковью и внутри стран, и за рубежом осуществлял Совет по делам РПЦ. Его роль и численный состав заметно выросли. Так в 1946 году количество уполномоченных выросло с первоначальных 89 до 114, а сотрудников центрального аппарата с 9 до 57 человек. Ситуация изменилась в 1947 году. МГБ стало утрачивать интерес к Русской Православной Церкви, и уже в феврале этого года число уполномоченных сократилось до 105. Их состав также претерпел изменения. К августу 1948 года лишь 20 процентов уполномоченных были офицерами госбезопасности, остальные пришли с советской, партийной и хозяйственной работы. Деятельность Совета стабилизировалась.

В 1965 году Совет по делам РПЦ был объединен с Советом по делам религиозных культов в единый Совет по делам религий при СМ СССР.

Уполномоченным этого недавно созданного объединенного Совета по Петровской области и был Тимофей Иванович Николаев. От этого крепкого, простоватого на вид мужчины, похожего на колхозника, во многом зависели судьбы не только священнослужителей и членов «двадцаток». Все вопросы, связанные с религиозной жизнью Петровской области, так или иначе замыкались на этом человеке, который не только не имел специальной религиоведческой подготовки, но еще за день до назначения уполномоченным затруднился бы внятно ответить на вопрос, чем православные отличаются от мусульман.

Глава 3.

Черная «Волга» медленно въехала в ворота соборного двора. Она остановилась неподалеку от входа в храм, и иподиакон Валера, уже стоявший там, где машина должна была остановиться, отработанным движением открыл заднюю дверцу. Архиепископ Феодор вышел, поправил наметку на клобуке, посмотрел на рясу и остался доволен. Ему всегда удавалось так сесть в машине, что даже после долгой дороги одежда была не помята. Валерий за это время уже достал из «Волги» посох, подал его архиерею и поцеловал руку. Владыка осмотрелся. Народ во дворе с любопытством смотрел на него, а навстречу шли настоятель собора, староста и две женщины, одна из которых несла на подносе, покрытом расшитым полотенцем, хлеб-соль, а другая – букет цветов.

Архиепископ Феодор с некоторым недоумением посмотрел на лежащую на подносе купленную в магазине круглую булку. Обычно в таких случаях хлеб пекся в просфорне. Но его предупреждали, что Петрово – город очень советский. Может быть, здесь так принято? На самом же деле хлеб был заблаговременно испечен, только стоял он в канцелярии, где мирно спал Лев Александрович. Помощник старосты проснулся от того, что захотел есть. Он съел порезанные для него огурцы, огляделся в поисках чего-то посущественней и обнаружил красивый круглый каравай, лежащий на подносе с расшитым полотенцем. Лев Александрович съел половину каравая, высморкался в полотенце и опять лег спать. Зоя, которая должна была подать новому архиерею хлеб-соль, заметила происшедшее минут за двадцать до приезда архиерея. Она всплеснула руками и бросилась к Александру Николаевичу. Тот не растерялся, послал тут же кого-то в ближайшую булочную, велел сменить полотенце. К тому моменту, когда архиепископ Феодор вышел из машины, все было в относительном порядке, только специально испеченный хлеб был заменен на изделие Петровского хлебозавода, и Зоя сильно раскраснелась.

Владыка, по обычаю, поцеловал хлеб и вернул его Зое. Елена Филипповна подала цветы. Архиепископ благодарно кивнул ей и отдал букет иподиакону. К нему подошел седой священник, сделал поясной поклон и сложил руки под благословение.

– Благословите, владыка, я архимандрит Анатолий, настоятель Богоявленского кафедрального собора города Петрово, – представился он.

Архиепископ благословил отца Анатолия. Следующим к нему подошел староста, который благословения не спросил, а крепко пожал руку архиерея, даже не дожидаясь, когда тот ее протянет.

– Меня зовут Александр Николаевич Береникин, я здешний церковный староста, – представился он.

Владыка заставил себя ему улыбнуться и вошел в собор. В притворе выстроилось духовенство. Священник с подносом, на котором лежал напрестольный крест, стоял по центру, по каждую сторону от него было еще по двое священников. «Встречает только соборное духовенство, – отметил про себя архиепископ. – Из приходов, видимо, приехать никому не разрешили. Или же никто сам не захотел?» Немного подальше за священниками стояли протодиакон с кадилом и два диакона, державшие в руках трикирий и дикирий.

– Премудрость, – густым басом возгласил протодиакон.