Подсадной кролик

«Вот тебе клюква, — подумала я, — выходит, мне надо опять ехать к родителям? Ни за что. Мой организм не выдержит еще одной встречи с любимыми родственниками. Если Ковалеву очень нужно, пускай сам обрадует мою мамочку своим визитом. А может, и ехать никуда не придется, потому что пленка уже в проявке! Дело-то, насколько я соображаю, именно в ней! Интересно, чего же там такого, что у Ковалева неприятности на носу? Да ладно, сейчас приедет, я ему объясню: так, мол, и так, завтра заберем...»

Приняв соломоново решение, я принялась наводить порядок в своем жилище. Нужно сказать, дело это зряшное. Квартира моя хоть и небольшая, но вмещает массу нужных и не очень нужных вещей, и пытаться навести в ней порядок — все равно что катить камень в гору. Сизиф, если вы помните, с этим не справился. Достигнув с собой консенсуса, я плюнула на уборку и уселась перед телевизором. Честно говоря, предстоящая встреча со Славиком взволновала меня не на шутку.

«Потрясающе! Только недавно я сама внушала маме, что Славик мне не интересен еще со школьной скамьи, а теперь, выходит, что очень даже интересен. Может, я опустилась до профурсеток, которым важно положение и деньги, а не человек, или усохла без мужского внимания?»

Озадаченная такой несуразицей, я поплелась открывать дверь, в которую весьма настойчиво звонили.

— Привет, — бросил с порога Ковалев.

Сегодня, честно говоря, он выглядел неважно: мешки под глазами и серый цвет лица — все говорило о том, что мой одноклассник провел весьма беспокойную ночь.

Я молча посторонилась. Славка вошел, задав глупейший, с моей точки зрения, вопрос:

— Ты одна?

— Нет, знаешь, по чистой случайности ко мне на чашечку кофе со сливками заглянул президент России. Об этом не сообщали по телевидению, так как он находится здесь инкогнито и не хотел бы, чтобы его жена узнала о нашей встрече.

Я могла и дальше развивать столь интересную для меня тему, но Славка так зыркнул на меня своими глазищами, что желание ерничать пропало напрочь.

— Роджер, у тебя есть чего-нибудь выпить? — сиплым голосом осведомился Слава.

Я молча принесла ему стакан водки, которую держала на случай простуды или разных непредвиденных обстоятельств, типа прорыва канализации или утечки газа. Ковалев осушил стакан дешевой водки так, словно это была вода.

«К гадалке не ходи, у него что-то случилось», — мелькнула мысль.

Несколько мгновений Славка приходил в себя после совершенно дикого количества отвратительного пойла. По крайней мере мишка-гризли свалился бы после третьего глотка. Ковалев продержался дольше. Осушив стакан, он посмотрел на меня заметно округлившимися глазами и завалился на бок.

— Здрасте, только этого мне не хватало, — в сердцах бросила я. Но потом, устыдившись, вспомнила, как Славка отогревал мой организм буквально накануне, решила не обращать внимания на тело, расположившееся у меня в комнате, и ушла в ванную думать.

Мысли совершали беспорядочные скачки и не желали выстраиваться в логическую цепочку. Тут были весьма пестрые персонажи: и Лизавета со стаканом раствора марганцовки, и динозавры, рожающие внуков моим родителям, и девушка из фотосалона, косящаяся одним глазом, и бывший муж, выходящий на финишную прямую после развода, и вопящий Моська — словом, полный кавардак. Что делать с таким хаосом в голове, я не знала и немного растерялась.

«Мамочки мои, вот до чего доводит человека безответственное отношение к жизни. Честное пионерское, с завтрашнего дня начну делать утреннюю гимнастику, брошу курить и буду звонить родителям каждый вечер, чтобы пожелать спокойной ночи». Посчитав, что мои ангелы-хранители остались довольны обещаниями, я вышла из ванной, благоухая, как Афродита в первые часы после рождения из морской пены. По моему разумению, крепкому мужскому организму должно было хватить времени, чтобы вернуться к нормальному функционированию.

— Славка, просыпайся. Пора ехать.

Молчание было мне ответом. Я подошла к креслу, на котором вальяжно раскинулся Вячеслав Григорьевич, собираясь пнуть его хорошенько.

Славка не двигался и, по-моему, не дышал. Некоторое время я пыталась привести его в чувство: шлепала по щекам, поливала водой из чайника, щипала за руки и даже слегка подергала за уши, вспомнив уроки Лизаветы по вытрезвлению. Никакой реакции. «Водка паленая, конечно», — подумала я. Сбегав в прихожую за маленьким зеркальцем, с немалым душевным трепетом поднесла его к губам Славика. Отсутствие дыхания у пострадавшего окончательно помогло мне понять, что пинки Славке не помогут вновь радоваться жизни.

— Ко... Ко... Ко... Ковалев, — закудахтала я.

Никак не хотелось верить, что труп помощника депутата уютно расположился в моем любимом кресле.

«Что делать-то, а? Куда ж его девать? Господи, конец моей спокойной жизни. Знаю, знаю, детективов прочитала море. Теперь меня посадят! А за что? Я не убивала! Нужно звонить в милицию. А, может, не нужно? Может, мне показалось? Может, этот придурок решил меня разыграть?»

С опаской приблизилась я к телу, по-прежнему лежащему в кресле.

— Славк, хватит, а? — жалобно пропищала я.

Тишина.

«Все. Труп. Это точно».

Белый свет померк перед глазами. Последнее, что я помню, был Монморанси, орущий дурным голосом из-под кровати.

«Это к покойнику», — мелькнула мысль, и я отключилась.

Сколько времени я пробыла в отключке, сказать не берусь. Когда я пришла в себя, мой кот спокойно лакал воду из своей миски, а в доме царила полнейшая тишина. Монморанси, наверное, привык к постороннему предмету в нашей квартире и перестал воспринимать его отдельно от мебели.

«Господи, чего только не померещится. Однако труп помощника депутата — это даже для меня слишком».

Сознание постепенно возвращалось ко мне. Я, шатаясь и снося по пути различные предметы, с опаской подошла к креслу. Мертвый Ковалев по-прежнему располагался там, где я и оставила его до неожиданного обморока.

«Все. Хана. Теперь точно — век воли не видать».

И в этот момент по квартире разнеслась мелодичная трель звонка.

«Милиция! — тут же мелькнула мысль. — Не открывать. Никого нет дома. Сейчас быстренько решу, что делать с мертвяком, а потом заявлю в наши доблестные органы правопорядка. Нельзя его оставлять здесь, ну нельзя, честное слово».

Почему нельзя, я даже себе не смогла бы объяснить. Тем временем в дверь продолжали настойчиво трезвонить. Стараясь не производить даже легкого шума, я пробралась к входной двери и выглянула в «глазок»: на пороге стоял мой сосед, между прочим, работник ГИБДД. Еще немного сомневаясь в правильности моего поступка, я распахнула дверь.

— Привет, Жень, у тебя есть немного соли? Вот хочу омлет соорудить, а соли нет.

— Соль я тебе дам, конечно, только ты сначала посоветуй, что полагается делать с трупом.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся сосед, — вам, дамы, нельзя читать детективы. Трупы просто так нигде и никогда не появляются.

— А если не просто так? — осведомилась я. — Если это труп советника мэра нашего города?

— Тогда суши сухари, — успокоил меня сосед, — такие покойнички на вес золота. За такого тебе хоть милиция, хоть мафия бо-о-ольшой срок накинут. Правда, мафия вряд ли оставит в живых. Надеюсь, ты это спрашиваешь только для развития интеллекта?

— Да нет же, о чем я тебе толкую битый час, — я поморщилась от досады. — Ромка, у меня в доме завелся покойник, который на вес золота. Ты Ковалева знаешь?

— Кто же у нас в городе не знает Ковалева? Почитай не Москва, где все депутаты и помощники на одно лицо. Вот я недавно был в Москве, ну, я тебе доложу...

— Кончай базар, — пресекла я словесный поток соседа, — нам пора труп выносить.

— Жень, какой труп? — внезапно отупев, спросил Ромка.

И тут я не выдержала:

— Идиот! У нас в ГИБДД что, работают сплошные идиоты! Я тебе, олух царя небесного, толкую, что у меня свежий труп дома лежит, а ты...

— Ты только не нервничай, Женечка. Я знаю про твой голос. Теперь добавились галлюцинации. Это вполне нормально.

— Придурок! — завопила я. — Пройди в комнату, посмотри сам и убедись, что это не бредни шизофреника!

Ромка вошел в комнату и направился прямо к креслу. Все тело Славика находилось там.

— Класс, Женька. Теперь буду сухари таскать тебе в камеру, если, конечно, братки не найдут тебя раньше. Такие покойнички весьма ценны. И где ж ты обзавелась советником мэра в мертвом состоянии? — совсем по-милицейски спросил Ромка.

Я представила, как такие же вопросы мне будут задавать официальным тоном в отделении, и глухо застонала.

— Ромочка, милый, родной, хочешь, я обеспечу тебя солью на пятилетку вперед? Избавь меня от тела, а? Ты ведь понимаешь, что я не могла убить Славку? Я даже тараканов к тебе приносила, чтобы ты лично с ними расправился. Не поднимается у меня рука на живых тварей, ты же знаешь.

Это была чистая правда. Однажды у меня появились тараканы. Может, соседи у себя травили усатых гадов, может, вражеские происки, но только твари эти размножались у меня на кухне со скоростью света. Испытывая законное чувство брезгливости, я, каюсь, убила пару-тройку животных класса вредных насекомых.

Две ночи, проведенные без сна, подсказали мне, что терминатор из меня никакой, и я стала таскать прусаков к Ромке с целью уничтожения. Прошло несколько месяцев, тараканы пропали. Мама сказала, что они сдохли от голода, но я твердо поверила в Ромкины силы и решила в трудную минуту всегда обращаться к нему за помощью. Трудная минута, увы, настала гораздо раньше, чем я предполагала.

— Короче так, Евгения, надо звонить в милицию и не заниматься самодеятельностью. Как ни крути, а мертвый Ковалев — штука серьезная, и уже завтра все газеты растрезвонят о его смерти.

Я живенько представила себе, что именно напишет наша желтая пресса, и мне стало совсем нехорошо.

— Ромик, — жалобно проскулила я, — значит, без милиции никак нельзя?

— Нет, — отрезал сосед. — У тебя есть алиби? Хотя какое может быть алиби в случае с Вячеславом Григорьевичем? Хорошо, если ты пойдешь как исполнитель — меньше дадут. А вот если в качестве заказчика тебя оприходуют — тогда все.

— Что «все»? — прошептала я на последнем издыхании.

— Пожизненное, — строго сказал Ромка.

— Мама, — икнула я и тихонько сползла по стенке.

Воображение услужливо нарисовало одиночную камеру, кишащую тараканами, тюремную баланду и совершенно неподкупного надзирателя. Он молча выводит меня на прогулку и при этом укоризненно смотрит в глаза.

— Господи, — прошептали губы отдельно от моего сознания, — пронеси чашу сию мимо рабы твоей недостойной. Я тебе свечку поставлю, самую дорогую, а? Пусть все окажется сном! Вот сейчас я проснусь в своей постельке и сразу же начну другую жизнь. Договорились?

Однако силы небесные не пожелали пойти на компромисс, и правосудие в лице соседа Ромки настойчиво призывало меня к гражданской ответственности.

— Жень, а Жень, я позвонил ментам. Они велели ничего не трогать и ждать их приезда. Ну, я, пожалуй, пойду. Тебе сейчас не до соли, — смущенно возвестил сосед.

— Стой, предатель! — закричала я. — Вызвал ментов и линяешь? Хочешь всю ответственность переложить на хрупкие женские плечи? Ничего у тебя не выйдет, дорогой мой. Может, если б не ты, я потихонечку расчленила Ковалева и незаметно спустила в унитаз. А ты приперся и все испортил! Теперь дожидайся своих коллег вместе со мной — будешь меня отмазывать.

Я кипела праведным гневом, понимая прекрасно, что Роман поступил совершенно правильно и что зря я нападаю на него. Но слишком велик был страх перед служителями Фемиды — я не могла встретить их один на один (мертвый Славик, разумеется, не в счет).

— Ты чего городишь-то, а? Чего городишь, совсем с ума сошла? Еще расчлененки тебе не хватает! И никакой я не предатель, просто не хочу связываться с ментурой — меня запросто могут погнать со службы. Впрочем, все равно теперь будет куча неприятностей. Ладно, — смилостивился работник полосатого жезла, — остаюсь с тобой.

Милиционеры приехали гораздо быстрее, чем я предполагала. Видимо, на трупы у них совершенно четкие директивы: сначала покойники, а все остальное подождет! Пройдя все унизительные процедуры по установлению моей темной личности, снятия отпечатков пальцев, заполнения протокола и знакомства со следователем, я отправилась в отделение для дальнейшего разбирательства.

— Простите, пожалуйста, не могли бы вы зачитать мои права, — очень, на мой взгляд, вежливо попросила я почетный эскорт в милицейской форме.

Громкий хохот послужил мне ответом. Я же лично ничего смешного в просьбе не находила: во всех американских фильмах арестованным девушкам красавец-следователь зачитывает их права, очень страстно глядя при этом в прекрасные честные глаза. Моего следователя красавцем можно было бы назвать с некоторой натяжкой. Через его левый глаз проходил немаленький шрам, что, согласитесь, не могло служить украшением даже такому видному (около двух метров роста и, кажется, столько же в плечах) мужчине.

Отделение, куда меня привезли, вернее, доставили, встретило угрюмым молчанием, тусклым светом и мрачным лицом дежурного за грязным (для маскировки, наверное) стеклом. Кабинет следователя располагался на втором этаже. На стене почему-то вместо портрета родоначальника всей милиции тов. Дзержинского висел портрет Бельмондо. Это рассмешило меня, и я глупо хихикнула.

— Я на вашем месте, гражданочка Зайцева, не смеялся бы, а серьезно задумался над своей дальнейшей участью. Обязан предупредить, что чистосердечное признание смягчает вину...

— И удлиняет срок, — закончила я фразу следователя, — мне не в чем признаваться. Я не убивала Сла... господина Ковалева. Вы же не можете дать мне пожизненное заключение только за то, что водка оказалась паленая. Вон сколько народу каждый день травится некачественными напитками, неужели мне за каждого срок мотать? Не лепи горбатого, начальник, я в отказе.

Следователь вытаращил на меня свои полтора глаза, а я, весьма довольная собой, гордо уселась на очень неудобном стуле. Минута молчания затягивалась. Первый шок, полученный мной от встречи с представителями власти, проходил; следом за ним возвращалась любовь к жизни и стойкое нежелание провести остаток дней в одиночной камере — я совсем не горю желанием питаться тюремной баландой.

— Та-ак, — протянул милицейский, — за что отбывали наказание? Статья, срок, место?

— Еще в детстве, — чистосердечно призналась я, — вылила тарелку манной каши в окно, на голову какому-то дядечке. Он настучал бабуле, ей это не понравилось, и она поставила меня в угол. Срок не помню, статьи не знаю.

— Хватит ломать комедию, гражданка Зайцева! — грохнул кулаком по столу душка-следователь.

Признаюсь, у меня возникло чувство, что я несколько перегибаю палку, но это лишь от состояния неизвестности. Очень хотелось домой.

— Как вы с женщиной разговариваете! Да будет вам известно, на меня даже папа никогда не кричал, хотя в детстве я была отнюдь не подарочек!

И это была голая правда! Старушки и влюбленные в нашем дворе ненавидели меня лютой ненавистью. Первые, потому что я, устраивая с мальчишками игры в казаков-разбойников, вытаптывала в палисадничках все насаждения, кроме лопухов, обдирала сирень и дергала ромашки. А влюбленные, потому что я выливала на них кувшины е водой и швыряла прищепки, едва только они пристраивались под нашими окнами, чтобы заняться обычными в таких случаях поцелуями.

— Вы сейчас не женщина, а подозреваемая в убийстве. Поэтому, будьте так любезны, не сочтите за труд, ответьте, пожалуйста, на несколько моих вопросов, если вас это не сильно затруднит, — медленно закипая, рассыпался в любезностях следователь.

Я удовлетворенно кивнула:

— Хорошо, задавайте свои вопросы, хотя ничего нового вы от меня не услышите. Все, что знала, я рассказала еще в присутствии Вячеслава Григорьевича у себя дома. Жаль, что вы так невнимательны.

Мне пришлось снова рассказывать практически всю свою биографию.

— Зачем Ковалев к вам приехал?

— Повторяю еще раз: мы перепутали фотоаппараты. Славик позвонил и сказал, что через несколько минут за ним заедет.

— А зачем ему нужен был именно его фотоаппарат, раз вы утверждаете, что ваш точно такой же?

— Откуда ж мне знать? — ответила я вопросом на вопрос. — Может, этот фотоаппарат ему подарила жена, и он ему дорог как память. Был, — добавила я и всхлипнула. Все-таки тяжело, что ни говорите, вспоминать о друге детства в прошедшем времени.

— Хорошо, мы проверим. А зачем вы налили убитому водки?

— Не знаю. Он сам попросил. Понимаете, Славка, простите, убитый, приехал какой-то не такой.

— Что значит — не такой?

— Ну, взъерошенный, что ли...

— Убитый был не причесан? — задал очередной вопрос следователь.

Нет, ну до чего же глупы бывают подчас работники милиции, просто диву даешься!

— При чем тут прическа? Он был взъерошен внутренне? Понимаете?

— Н-да, — крякнул мой мучитель, — понимаю.