Помоги проекту - поделись книгой:
– Ага, я кажется знаю вашу фамилию. «Проходная дьявола». Вы ж снимали?
– Еще и сценарий писал. И вам, конечно, не понравилось.
– Почему? Там есть интересные задумки, только заметно, что бюджета не хватило. Например, этот персонаж, антиквар Беренс, который столь хитрым образом заставляет героя идти в Зону… У меня, кстати, есть знакомый антиквар.
Что, теперь она его кадрит?
– Это форменное коварство. Неужели вы хотите заставить меня отказаться от отъезда и направить за безделушками в Зону?
– Почему нет? Спасение бегством не лучший способ поверить в себя. Допустим, вы удостоверились, что находитесь в свинарнике, вам надоело метать бисер перед свиньями. Но не думайте, что в другом месте как-то иначе. Вывеска будет другая, свиньи те же.
Она, пожалуй, слишком настойчиво увещевает его остаться. Неужели и в самом деле запа́ла? Надо ж, впервые за пару лет женщина стала проявлять к нему интерес, не рассчитывая на немедленное материальное вознаграждение, а ему уже надо отчаливать!
– Звучит убедительно, но, тем не менее, иногда хочется поменять один свинарник на другой. И что может меня еще притормозить?
– Что-что, любовь, может быть, большая, сильная, – она снова улыбнулась. – Отчего это вы, Лауниц, застыли, вспомнили кадры из порнофильмов? Я вам про другую любовь… Короче, если у вас какая-то дыра в душе, то она переедет вместе с вами.
– Приятно было с вами посидеть, прощайте.
– До встречи в лучшем из миров, Саша. Меня, кстати, Вера зовут. Думаю, вы запомните.
Он встал, но она еще задержала, можно сказать, даже захватила его взгляд своим – как сачком. И тут он, к своему неудовольствию, осознал, что она все же красива. И глаза глубокие, и такое ошеломительное сочетание ярких, почти вульгарных губ с высоким лбом, а пальцы словно из мрамора выточенные. От мысли, что он сейчас навсегда утратит Веру, даже защемило где-то в груди.
Но Лауниц сделал несколько шагов от столика и все, наваждение прошло, сердце успокоилось. Он освобождается от хармонтской мороки, от бесконечных ночей в «Кабуки», от нейрокартриджей с дешевым порнософтом; завтра начнется новая жизнь. Будут и новые бабы, женщины, девушки. Бог с этим дешевым изданием Веры Фармиги.
Через двадцать минут он сидел на заднем сиденье автобуса, от которого немного пахло рвотой и выхлопными газами. И думал о том, что если бы не стал болтать с этой… как ее… псевдофармигой, то сидел бы на переднем. А там вибрация мотора не чувствуется и качает меньше. Но все равно хорошо. Завтра он на побережье, наверное, еще и купальный сезон не закончился. От мысли, что скоро он отправится в магазин покупать плавки, у него наступило такое радостное возбуждение, что он испугался резкой перемены знака у своего настроения; вытащил фляжку с «Джонни Уокером» и заглотил чуть ли не треть.
А через двадцать минут, когда пассажиры междугороднего автобуса проходили полицейский контроль, Лауница задержали. Грубо. Приставив пушку к затылку, выкрутив и сковав наручниками руки, уложив мордой в придорожную пыль. В сумке его обнаружилась контрабанда. «Прокладки», так на полицейском жаргоне назывались объекты из Зоны, вшитые или вставленные в обычные предметы обихода.
Еще через сорок минут, сидя в полицейском участке, Лауниц уже все понимал. Обидно так спалиться. Вера эта не случайно ему встретилась в придорожном кафе. Вот чертовка, да сгорит ее хвост в аду. Ее задачей было не выпустить его из Хармонта. Не случайно она упомянула какого-то антиквара. От него, наверное, и этот мудацкий бисер, который был назван мордатым сержантом – «черные брызги». Надо же, сидел с этой бесовкой и только клювом щелкал… глаза глубокие, губы яркие, декольте до третьей пуговички – все, чтобы отвлечь внимание от того, что делают ее руки. Наверняка ж Вера подбросила «бисер», то есть шарф, в который были вшиты эти «черные брызги», пока он пялился на нее. Она еще говорила не «метать бисер перед свиньями», но сама-то метнула.
«Черные брызги», маленькие шарики, похожие на дырки, которые как-то играют со светом и большую часть, видимо, поглощают. Сержант даже пояснил, что смысла и свойств этих дырок так никто вроде и не понял, может, это вообще какашки, но раздобыть их можно только в Зоне Посещения, а вывозить запрещено. Поэтому попался, который кусался… Фармига не Фармига, а обидно, погорел на первой же бабе, с которой решил пообщаться. Да как погорел, слил все надежды в сортир. Сержант сразу сказал, что дело пахнет статьей, по которой светит реальный срок.
Когда Лауниц растянулся на койке в камере, то почему-то улыбнулся, несмотря на то, что получил от полицейских пару крепких затрещин, «для ускорения процесса личного досмотра». Есть ведь и плюсы. Он не сбежал от Зоны. Он не дернет из Хармонта, как жалкий ссыкун в поисках новой норки. Он еще с Хармонтом поквитается. Когда отсидит. Хотя пока и не знает как.
Утром его неожиданно выпустили под залог. До заседания суда, с запрещением выезжать из Хармонта. Залог внес владелец антикварного магазина «Урарту»…
Манукян, армянин с кустистыми седыми бровями, ждал Лауница возле участка в своем новом шарообразном «Ганьсу».
– Это ваш «бисер» подбросила мне некая Вера, господин антиквар?
Он и так-то был суров на вид, а тут еще больше нахмурился, сведя брови в одну линию.
– Давайте так, господин Лауниц, не стоит кусать руку дающего. Насчет подброса – это ваша фантазия. Если вы будете ее столь неуемно проявлять и дальше, то быстро вернетесь в камеру. Наказания сейчас в этом государстве почти такие же драконовские, как и у южного соседа. Пять лет суд вам выпишет почти автоматически, без раздумий. Вы ж понимаете, как много сегодня лишних людей, которые ничего не создают, и хотят только потреблять – славу, товары, забавы, удовольствия. Поэтому их пакуют и отправляют в тюрягу. А куда их еще прикажете девать? Производство ушло отсюда туда, где народ умнее, ловчее и делает все дешевле – в Южную Азию, в Латинскую Америку. А здесь только те, что надеются на чудеса Зоны. Надеюсь, вы все осознали. Куда вас отвезти?
– Осознал, извиняюсь. А отвезти в «Япону маму», то есть «Кабуки». Куда ж еще?
«Ганьсу» тронулся, идеально поглощая все вибрации.
– Да вы не обижайтесь на жизнь, Лауниц. Жить можно и в Хармонте, – сказал Манукян, передав управление своей шикарной китайской тачкой борткомпьютеру и немного разведя брови.
– А я и не обижаюсь, господин антиквар. Как говорил приятель моего отца, русский офицер: «Балтийцы не обижаются, балтийцы мстят».
– И хорошо, что у вас боевой настрой. Надеюсь, я в вас не ошибся, господин Лауниц. Кстати, зачем снова в «Кабуки»? Там ведь вам сто процентов не нравится. Это какой-то автоматизированный вольер, а не гостиница. У меня над магазином есть свободная «студия», возьму не больше, чем в «Кабуки», то есть мало, а обстановочка там наверняка получше, человеческая. Напротив турецкий ресторан и дискаунтный минимаркет…
– Вы ж не любите турок, господин Манукян.
– Не люблю, – охотно согласился антиквар, – но кухню-то они у нас украли.
– Точно? А не наоборот?
Манукян снова сдвинул брови в одну грозную линию.
– Молодой человек, кочевники из центральной Азии появились в Малой Азии и Закавказье через несколько тысяч лет после того, как появились там мы. Еще Урарту…
– Ладно, ладно, не кипятитесь… я просто пошутил неудачно. И про Урарту я вряд ли чего запомню. В Хармонте, кстати, тоже полно кочевников и набеговая экономика.
– А с этим я согласен. Одно время сюда просто ломились искатели счастья и приключений со всего мира. Местные быстро потеряли господствующие высоты и, можно сказать, словно в резервации оказались. Алкоголизм, безработица, ожирение. Но потом в той ж резервации оказались и залетные искатели приключений. Однако…
Антиквар замолчал.
– Вы что-то не договорили, господин Манукян.
– Однако еще ничего не кончилось и вы можете догнать свою удачу на третьем-четвертом галсе.
В «студии» антиквара обстановка была и в самом деле человечной. Несильно пахло мочой – похоже, тут дожил свой век какой-то старик. Громадное зеркало в серебряной, что ли, оправе, на подставке бронзовая, чуть зеленоватая девушка – подражание Родену, обои из шелковистой ткани, на них старинные гравюры, изображающие русских казаков и кавалеристов, а также турецких армян. Еще на стенах казачьи шашки и кавказские кинжалы. Шкаф с книгами на армянском и русском – это ему точно не осилить. И неожиданно фотка морского офицера на фоне подводной лодки, стоящей на бочке неподалеку от скалистого серого берега. Далеко стоит, лица не разглядеть, но по форме ясно, что русский. И рядом, на гвоздике, кортик. Видать, Манукян – антиквар широкого профиля, флотские реликвии его тоже интересуют. Ясно теперь, откуда морские обороты в речи. Еще более чудна́я фотка, показывающая то ли место падения тунгусского метеорита, то ли… Может, Зона? Там как будто вагон на рельсах, но частью растекшийся, частью распавшийся на какие-то волоски. Этакая волосатая неаппетитная куча получилась. А что, надо и в самом деле сходить к туркам, от сочного донера он бы сейчас не отказался.
Лестница привела его в помещение антикварной лавки – выход на улицу был общий. Заведение выглядело закрытым, вот и табличка соответствующая на двери, но Манукян беседовал с посетителем. И вроде что-то торопливо сказал ему, как раз перед тем как Лауниц стал спускаться по последним ступенькам. Посетитель пришел с девицей, которая с бездумным выражением на смазливом личике жевала шумную жвачку-говорушку и активно выдувала из нее радужные пузыри.
Про посетителя Лауниц сразу почему-то подумал, что это сталкер, хотя никаких тебе шрамов и ожогов на физиономии, ни «берцев», ни куртки из мембранной самоштопающейся ткани. На вид, можно сказать, обычный ботан с тонкими нервными чертами лица – прямо избалованный мальчик из хорошей семьи. Только прозрачные хищные глаза выдавали его. И еще. Лауницу показалось, что он знает этого парня. Может, видел где-то, так же как и девку. И она зыркнула на него вроде даже с некоторым интересом.
Прозрачноглазый несколько нарочито посмотрел на Манукяна, типа кто тут еще у вас завалялся?
– А это господин Лауниц, талантливый сценарист и режиссер, снимает студию у меня наверху. По-моему, он еще собирается снимать фильм в наших краях.
– Ах, режиссер, – сказал посетитель и вроде подавил улыбку.
– Давно мечтала познакомиться с творческим человеком, – проворковала девица. – Это не то что ты, Марек, сделал дело, насосался пива и в койку.
– Вы явно несправедливы к Мареку. Жлобы, которым только пивка засосать, в Зону не ходят, – отозвался Лауниц. – Бандиты тоже, хотя и пробовали, но это всегда заканчивалось для них плохо. Чутья нужного, требуемых рефлексов нет. Наглость в Зоне не прокатит. Бандитам проще подключиться на последнем этапе, когда сталкер уже вышел из Зоны.
– Миф о герое-сталкере – это только миф, – покачал головой прозрачноглазый. – Вы отстали от жизни. Всерьез Зоной занимаются лишь несколько крупных фирм – у них силы, средства и надлежащее техническое обеспечение. А самое главное, это именно те, кто реально заинтересован в серьезном результате. Все, собственно, как и в экономике – вертикальная интеграция. Наверху – важняк, корпорации, ниже середняк, внизу планктон, который еще борется за то, чтоб его съели. И никто не хочет из этой пирамиды выпасть. Выпасть – значит, пропасть. Или в лучшем случае, стать помоечником, жрать чужие какашки. Все хотят наоборот.
– Всерьез занимается сейчас одна, – вклинился Манукян. – «Монсанто», точнее, ее дочерняя фирма «Монлабс» – последний серьезный игрок, который остался в Хармонте. Некоторые, скажем, антиквары толкуют, что «Монлабс» заплатила другим корпоративным игрокам, чтобы они отвалили подальше от Зоны Посещения. И в самом деле на смену алгебре пришла гармония – те отвалили, оставив шикарные офисы и лабораторные комплексы, с помощью которых они еще совсем недавно собирались осваивать ресурсы Зоны, брать патенты и купаться в прибылях. А мне сдается, что «Халлибертон», «Сирл» и «Байер» стали понятливее после нескольких таинственных смертей среди топ-менеджеров: один свалился с вертолета, другой с лошади, третий с горшка. И во всех случаях башка всмятку. В итоге заплатили-то именно «Халлибертон», «Сирл», «Байер» и еще несколько корпораций; как милые купили треть акций в «Монлабс» по страшно завышенным ценам и сели ждать, когда их позовут, со смирением вассалов.
Антиквар был явно в теме.
– А китайцы? – поинтересовался Лауниц.
– Никаких китайцев, русских и индусов сюда и на пушечный выстрел не подпускают; «Монсанто» пролоббировал в парламенте специальный закон… У этого мастодонта, без которого даже занюханный крестьянин не посеет ни одного семечка, есть время и неограниченные деньги, чтобы подождать…
– Фильм про Зону ни у кого не получилось и не получится снять, – добавил Марек; взгляд его, задержавшийся на Лаунице, был не то что презрительный, но не слишком уважительный. – Ни художественный, за исключением полной херни, ни документальный. Она не любит светиться… Ладно, двинулись, Ядя.
– А вы могли бы взять меня, к примеру, ведомым… в Зону? – неожиданно даже для себя спросил Лауниц.
– Ага, вы, господин режиссер, знакомы даже с жаргоном. Но вы меня с кем-то путаете. Я не сталкер, сижу в офисе, скучаю, разглядываю с помощью зеркальца, приделанного к ботинку, что у сотрудниц под юбчонкой.
Марек с захихикавшей Ядей прошел мимо Лауница, не оглянувшись и не скосив взгляда. Однако когда Лауниц посмотрел на то место, где только что стоял прозрачноглазый, то увидел там будто слабое зеленоватое свечение, словно там свивались и развивались очень тонкие и легкие светоносные нити. Правда, наваждение это быстро прошло. Или как это… есть же глазная болезнь «зеленых пятен». Печаль, еще сотню надо на визит к окулисту выкинуть.
– Вера хочет встретиться с вами, – сказал Манукян.
– Я не шибко-то хочу.
– Придется, уважаемый. Деньги для внесения залога дала она, – и пояснил: – Что общего между мной и ей? Да так ничего, подружились немножко, на почве общего интереса к антиквариату. Кортик этот, кстати, от нее.
– Понял, папаши ее.
– Почему вы все-таки подкинули мне этот чертов «бисер», госпожа Загряжская? Что, хотели таким не слишком оригинальным способом задержать меня в этой дыре? Могли бы как-нибудь и иначе, типа «жить без тебя не могу, сладкий ты мой».
– Здесь не Венеция, конечно, но и не дыра еще. Задержать в самом деле хотела, хотя жить без тебя вполне могу. Только я ничего не подбрасывала. У вас были, наверное, и другие доброжелатели. Вспомните, не сидел ли какой-нибудь подозрительный типчик на заднем или переднем сиденье в том самом междугороднем автобусе. Такой, который глазками шнырял туда-сюда. Для них это обычный прием – подкинуть свой товар более прилично выглядящему соседу, которого вряд ли будут шмонать. А после полицейского поста забрать его обратно.
И в самом деле копошился там сбоку какой-то кент с угловатой физиономией, глазками-экскрементами и низким лбом – типичный мелкий воришка. Что ж, Вера удачно отмазалась.
– Вы – не вы, теперь уже все равно. А почему задержать-то хотели?
Она чуть театрально помедлила.
– Я – жена сталкера.
– Ух ты. Поздравляю, мадам. Хотя не завидую. Cталкер возвращается домой поздно или вообще приходит на следующей день; говорит, что был в Зоне, хотя, вполне возможно, у девочек в «Сольянке».
– Жена одного из последних независимых сталкеров, – с ударением произнесла она.
– Ага, продаете его мемуары? Увы, шансов пристроить сценарий даже про самого распоследнего архинезависимого сталкера просто кот наплакал. После того, как Верховен-младший снял крупнобюджетный фильм про Зону и, как говорится, взял кассу. Там у него такие два ковбоя, носятся на антигравитационных скутерах, бац-бац – и девку из пасти инопланетного чудища хвать. А она еще недоеденная и вполне сексапильная. А оно вроде слизняка и слюнями девок портит, чтобы ему монстрят рожали. Короче, весь изюм из булки выковырян.
Мда, остается добавить, у кого сперли сценарий ребята Верховена. Сперли и довели до весьма рентабельного примитива. Лауниц замолчал и понял, что сейчас уныние растеклось у него по лицу.
– Лично мне плевать на сценарии, это ваше дело, мне нужно, чтобы вы спасли моего мужа, – тряхнув старомодными светлыми локонами, твердо сказала Вера. – Сергей пропал в Зоне.
Он подумал, как должен выглядеть муженек этой решительной блондинки со стальными глазами. Что-нибудь с квадратной челюстью и очертаниями шкафа.
– И ради этого кто-то подкинул мне «бисер» в трусы?
– Насколько я понимаю, контрабанда была в шарфе. Вы его в трусах носите? Тогда я вас поздравляю, догнали моду завтрашнего дня… Ладно, вы – единственный, кто может это сделать.
Ух, стала давить на сантименты.
– Вот как. Несмотря на игру воображения и прочие тонкости сознания, вы, оказывается, не-брезгающая-ничем-леди. Вон Марека бы попросили, деньги у вас водятся.
– Марек Возняк – это школота.
В ее голосе прозвучало неподдельное презрение.
– А я, значит, по-вашему ас с пятьюдесятью звездочками на фюзеляже? Бубновый туз без пяти минут! Дама, вы же ходите на прием к психиатру. Ходите дальше, вам там помогут.
– Уже помогли. Теперь хочу помочь себе и вам заодно.
У Лауница заскребло на сердце. Она или опасная психопатка, или есть то, о чем он еще не знает, но что имеет к нему самое прямое отношение.
Лауниц и Вера стояли на последнем этаже здания, где когда-то располагался Хармонтский филиал Международного института внеземных культур. Тогда прямо за институтом находился КПП и начиналась Зона. Потом граница Зоны откатилась к западу. А здание оказалось чем-то заражено. Заражение имело небиологический характер, какая-то наноплесень – репликанты, конгломерирующиеся в серый налет и пожирающие пластик, дерево, картон; в общем все, что на жгутик попадется. Говорили даже, что эту технозаразу индусы подкинули, потому что были недовольны результатами работы института. Но и после дезактивации ученые, ссыкуны известные, побоялись вернуться сюда. Немаленький «домишко» захватили сквоттеры, но и они ненадолго задержались – почти всех утянуло в Зону за легким хабаром. Какая-то последовательница Эйн Рэнд даже написала о них книгу «Жадность – это богатство». Разбогатели – на том свете. Почти никто из них не вернулся, жилая площадь очистилась. Сейчас одно из самых больших зданий Хармонта пустовало. По офисным помещениям гулял ветер, подгребая последние, еще не унесенные листы пожелтевшей бумаги и магнитные ленты от древнеассирийских ЭВМ.
Нечеткая граница Зоны проходила теперь в полукилометре к западу – и метрах в двухстах от проволочного заграждения. И заметна была по «черной колючке», в которой ботаники опознали мутировавший до жестяного состояния кизил. У этого кизила не было листьев, как и хлорофилла с фотосинтезом, но он вовсе не собирался помирать.
Зона отсюда напоминала живое существо: спиралевидный туман в ее центре как тело, его рукава, тянущиеся на север, юг и запад, как щупальца, просверки в его гуще – как глаза. И сладковато-пряный запах – то ли гниения большой мусорной кучи, то ли хищного растения, то ли грибного мицелия.
Лауниц подумал, что, возможно, Вера позвала его сюда, чтобы в случае отказа схватить недрогнувшей рукой за шкирку и утянуть с криком «ты мне за все ответишь» в пропасть. Ее край был тут же, за большим, на всю стену, окном, из которого вывалился стеклопакет. Если она маньячка, то маньячки и любить, и ненавидеть умеют. Так что надо стараться поддерживать вялый разговор и править к выходу.
– Вам, господин Лауниц, пересадили память моего мужа, Сергея Загряжского, а если точнее – отпечаток его памяти, который доктор Альтравита, если помните, мемограммой называл. Я упросила врача сделать пересадку памяти моего мужа именно вам. А на пересадку, если вдруг забылось, вы согласились сами.
Так, дама сделала решительный ход конем. Этого можно было ожидать. Иначе бы она не пригласила его в такое неуютное местечко. Так, главное не нервничать, хотя чертовски обидно, если это правда – даже ком к горлу подкатил – играем на понижение. Но, скорее всего, она его просто разводит и на испуг берет.
– Но я не вспоминаю ничего такого, что было известно вашему пропавшему муженьку. Клады, артефакты, девочки в мини, танцующие на столе в баре. Кто там у него еще был в круге общения? Может быть, инопланетные чудовища в макси. Нет, ничего такого в моей памяти нет. Там – сгоревшие блоки питания от компьютера, рваные листы бумаги и много-много пустых бутылок.
Она пихнула носком туфельки какой-то обломок, и тот лихо улетел вниз. Похоже, мадам все-таки злится.
– Лауниц, вы же должны понимать, что не все так просто. Процесс усвоения донорской памяти сначала влияет на личность. Ваше эмоциональное состояние уже изменилось; где депрессия, где постоянный невроз? А я ведь знаю, что вы даже о самоубийстве подумывали; в общем, стояли на грани. Ваше прошлое теперь не гнетет вас. И действие «отпечатка» будет постепенно нарастать. Однако и то, что станет усваиваться вами, не будет иметь вербального характера, скорее, вызывать предчувствия, интуитивные просверки, изредка образы. Да вам же, наверное, Альтравита уже растолковывал.
А вдруг не врет насчет пересадки памяти от ее мужа, если и в самом деле? Тогда это объясняет, почему она все время вьется рядом с ним. Если это так…
Лауниц понимал, что он должен сейчас рассвирепеть, что-нибудь бросить, заорать, нельзя же так стоять и слушать, что ему засунули в мозги чужого человека – с корыстным интересом. Да еще якобы с его согласия. Раздвинули полушария и на раз-два вдули невесть что. Как вдувают пьяной девке, пообещав покатать на «мерседесе»… А он стоит сейчас просто как последний терпила.
– Я думал, что это врачебный эксперимент, а не ментальное изнасилование под наркозом, после чего насильники еще утверждают, что ты им чего-то должен.
– Вы плохо прочитали статьи договора, так что если даже дело дойдет до суда, то вряд ли у вас получится страшная месть; потому хватит желваки катать. Как, кстати, ваше текущее судебное дело?
Он снова подумал, стоит ли продолжать этот разговор, ведь он должен обидеться. Но как ни искал, так и не нашел в себе обиды на Веру.
– Дело закрыто. Судья, черная седая женщина, оказалась благосклонна ко мне. Бедный бледный неудачливый мальчик сорока лет откуда-то из восточной Европы, не склонный к сексуальному насилию. Пять тысяч долларов штрафа – и свободен, на выход.
– Легко отделались.
– Легко сказать. Я – пуст. В случае неуплаты угрожает реальный срок со всеми прилагающимися прелестями: активные педерасты, несвежий воздух…
Поделиться книгой: