Ахашверош, или Приключения Вечного Жида

– Свой брючный костюм оставь лучше здесь, – посоветовал Герман. – На мистерию лучше одеть вот это.

Агеев достал из объёмного шкафа какую-то хламиду и бросил перед Настасьей на широкую двуспальную кровать. «Хламидой» девушка окрестила предложенную ей сутану, но не из грубого сукна, а из тонкого полупрозрачного батиста. Сшитая по примеру католических сутан, эта отличалась лишь светло-серым цветом вместо коричневого и тонким богатым материалом. Девушка даже пощупала подол сутаны и пожала плечами. Но пожала так неуверенно, что смахивало на полную капитуляцию, то есть на безоговорочное согласие.

И действительно, Настасья оглянулась на Германа, который подойдя к столу, наливал себе виноградный сок из стоявшего там хрустального графина, и принялась снимать с себя собственную одежду. Но вешать в шкаф брючный костюм девушка не захотела, просто развесила одежду на стуле, стоявшем у стены.

Хламида или сутана показалась девушке очень даже неплохим одеянием. Тем более, что к этой незатейливой одежде прилагался плетёный кожаный ремешок. Настасья затянула ремешок под грудью, отчего сутана приняла форму довольно элегантного женского платья, какие были модны в светских салонах в начале девятнадцатого века. Подойдя к зеркалу, стоящему тут же у стены, девушка принялась разглядывать себя и даже попыталась вертеться, по примеру настоящей модницы.

Её телодвижения вызвали бурные аплодисменты у присутствующей публики, то есть у Германа, который давно уже с улыбкой наблюдал за преобразившейся девушкой. Настасья грациозно склонила голову на бок, давая этим понять, что принимает восхищение поклонников.

– Нам осталась самая малость, – вернул её Герман к действительности. – Насколько я знаю, ты любишь называть себя Настасьей. Так? Может быть, для тебя это до сих пор было нормально, только с сегодняшнего дня ты для меня и для всех станешь Анастасией.

– Почему? – удивилась девушка. – Я люблю своё имя. Оно необычное и настоящее русское.

– Да, но Анастасия – гораздо более светское и распространённое на Западе.

– Ну и что? – упрямилась Настасья. – По-русски моё имя звучит привычнее. Почему я должна изменять своим привычкам?

– Не изменять, а исправлять как того требует этика поведения, – наставительно объяснил ей Герман. – Иногда приходится принимать то, что утверждено обществом и что не противоречит рамкам приличия.

– Вот как?! Моё имя звучит неприлично?

– Прилично, прилично, – снова пытался объяснить Герман. – Только нельзя нарушать общепринятые рамки. А по европейским канонам имя Анастасия не окажется какой-то неблагозвучностью.

– Вот как?! – возразила Настасья. – По-моему…

Веские возражения Настасьи так и осталось неуслышанными, поскольку Герману Агееву надоело впустую полемизировать молодой да ранней ученицей. Он попросту поднял правую руку ладонью наружу, подошёл к девушке и вычертил в воздухе у лица девушки какой-то знак. Потом, не отрывая от неё пронзительного взгляда, он тихо, но довольно внятно произнёс:

– Тебя всегда звали Анастасией. Это имя тебе нравится…

Герман резко опустил руку, встряхнул кистью и снова спросил:

– Как тебя зовут?

– Анастасия, – отозвалась девушка. – Это имя мне нравится…

Агеев удовлетворённо кивнул, подошёл к столу и снова налил себе виноградного сока. Анастасия же так и осталась стоять, устремив куда-то в запредельное пространство затуманенный взгляд. Герман оглянулся, и тонкая усмешка тронула его тонкие губы.

– Вот и хорошо. Сейчас мы спустимся в подвальное святилище, где ты пройдёшь мистерию посвящения.

– Я пройду мистерию посвящения, – послушно отозвалась девушка.

Агеев снова благосклонно склонил голову и взмахнул рукой в сторону двери:

– Всё хорошо. Только повторять за мной слова не надо. Мы выйдем в эту дверь и в конце коридора спустимся по винтовой лестнице.

Девушка молча направилась к двери, которую Агеев как услужливый кавалер предупредительно распахнул перед ней. Выйдя из комнаты следом, Герман догнал неофитку, взял под руку и повёл к винтовой лестнице, по которой присутствующие гости уже спускались в подземное капище. Надо сказать, что все гости успели переодеться так же как и Анастасия с Германом в храмовые сутаны.

Все спускались, деловито хмурясь, будто стремились создать впечатление всеобщей озабоченности.

Анастасия видела всех и всё, слышала мимолётные разговоры гостей, но всё происходящее не казалось ей чем-то необычным. На какое-то мгновение девушке показалось, будто бы она давно уже ходит сюда, что будущая мистерия – это священный праздник преображения человека. Если ей предназначено пройти это посвящение, то всенепременнейше в будущем она станет… нет, не суперменом, не терминатором. Это уже старо, как мир. В будущей, скорее всего, ей предстоит стать супербандершой! Слово это само нырнуло в сознанье откуда-то из-под пространства. Но оно не показалось Анастасии чем-то неприличным. Наоборот! Супербандерша – это предводитель отборных боевиков, имя которых – легион!

Да, именно так!

Полуподвальное помещение дома, где проходили масонские сборища, было оформлено под храм какой-то необыкновенной религии: на стенах во многих местах виднелись фрески пирамид, но вершину каждой пирамиды украшал треугольник с вписанным в него человеческим глазом. Это, наверное, означало, что скрыться от масонского всевидящего взора невозможно. Собственно, такая же египетская пирамида и треугольник с недремлющим оком был изображён на обратной стороне американского доллара.

Фрески с пирамидами оказались не единственными украшениями стен капища. Еще в нескольких местах были рисунки Валета из колоды карт с буквой «V» в левом верхнем углу. Но верхняя часть Валета показывала указующим перстом в небо, тогда как нижняя – вниз, в землю. А надпись под картой гласила: помни, что наверху, то и внизу!

Из всех изображений, хаотично разбросанных по стенам, наиболее любопытной показалась лепнина на потолке, где была изображена змея, свернувшаяся кольцом и кусающая сама себя за хвост. Эта лепнина, как и остальные фрески, рисунки, изображения вроде бы ничего особенного собой не представляла, но каждая из них таила символический смысл существующего мира. Ведь ещё древние говорили: любые используемые нами символы – это знаки запредельного мира. А символические символы здешнего капища оставляли в сознании посетителя волну безотчётного страха.

Но самую высокую степень напряжённости в полуподвале создавала статуя Бафомета. Внешне статуя ничем не напоминала что-то страшное или угнетающее. Вот только лицо его было похоже на перевёрнутую пятиконечную звезду: верх головы украшали прямые рожки, равнозначные по размеру с рогами уши статуи были покрыты редким волосяным покровом и имели несколько наколок в виде иероглифов, а завершала лик острая козлиная борода. Вдобавок к пятиконечной фурнитуре на лице статуи присутствовали тонкие искривлённые губы и нос с горбинкой. Но больше всего зрителя поражали маленькие колючие глаза Бафомета. Один раз, взглянув в эти глаза, человек чувствовал себя будто возле стенки на расстреле, а из двух чёрных стволов вот-вот должен был вырваться огонь залпа.

Бафомет сидел на троне, который возвышался перед жертвенником. Но самым любопытным Анастасии показалось, что жертвенник окружала ограда из перевёрнутых вверх ногами православных крестов с чередующимися меж ними паукообразными свастиками.

– Это точная копия Бафомета, находившегося в Парижском замке Тампль до того, как Филипп Красивый отправил на костёр Жака де Моле, – негромко пояснил Герман Агеев.

Анастасию пробрала неприятная дрожь:

– Но ведь тамплиеры поклонялись Сатане?! Значит…

– …значит перед тобой статуя Денницы, то есть проклятого аггела. Но не надо его так бояться, – Герман успокаивающе погладил девушку по спине. – Его издревле называют Князем мира сего. Выходит, мы давно живём в аду, и никто против этого возражений не имеет. Но о проклятии Денницы тоже никто ничего толком не знает. Ведь Господь попросту уничтожил бы восставшего ангела – и дело с концом. Так ведь Бог низвергнул Денницу на Землю, где он стал аггелом, то есть диаметрально противоположной ангелам силе. Он царствует здесь и по велению Вседержителя готовит человеку соблазны, рогатки, препятствия. Если человек с ранних лет не научится решать жизненные проблемы, то кому он нужен будет там, в раю? Так что нечего бояться Бафомета. В этом мире у каждого своя роль и предназначение.

– И что меня ожидает? – напряжённо спросила Анастасия. – Какая моя роль в этой мистерии жизни?

– Ты должна прислушиваться к советам сильных мира сего и выбирать то, что близко твоему ментальному состоянию, – Агеев сделал театральную паузу и продолжил. – Если человек обязан стать личностью за время, отпущенное ему в этой жизни, то всегда необходимо оглядываться на основные истины, которые послужили прекрасным толчком для взлёта не одной тысяче твоих предшественников. Человек свободен выбирать по своей воле, ибо он подобен Богу. Весь вопрос в том, сможет ли он выбрать правильный путь, чтобы в конце стать настоящим творцом?!

– Что же для этого нужно?

– В первую очередь нужно не изобретать велосипед.

– Что?!! – ахнула Анастасия. – Какой велосипед?

– Ну, тихо, тихо, – успокоил её Агеев. – Велосипед – это стандартное образное понятие бытия, а именно: не придумывай того, что давно известно людям. Поступай так, как, скажем, тот же учёный, пишущий диссертацию. Для новой диссертации нужна хорошая интересная тема. Но обязательно, даже необходимо изучить труды уже состоявшихся профессоров, собрать крупицы своей темы и развить до такого уровня, чтобы твой труд поразил всех своей проницательностью, новизной и актуальностью для нынешней жизни. Поняла?

Анастасия неуверенно кивнула и поглядела Герману в глаза. Девушка всегда так поступала, когда хотела узнать: говорит ли её собеседник правду или всё высказанное является дешёвым словоблудием. Но глаза мужчины в полумраке капища показались Анастасии бездонными провалами, на дне которых проскальзывали огненные искорки, будто мгновенные вспышки комет в густом ночном небе.

Но пустота эта так заворожила девушку, что она уже не могла отвести глаз и стояла так, словно кролик, готовый заползти в пасть удаву по первому шипящему зову хозяина. Губы Германа тронула чуть заметная усмешка. Он взял девушку за руку и повёл к жертвеннику. Из-за статуи Бафомета показался ещё один мужчина, в руках у которого был большой белый петух. Владелец петуха посадил птицу на специальную жёрдочку возле жертвенника и подошёл к Анастасии. Девушка оказалась между мужчинами. Они повернули неофитку лицом к присутствующим гостям. У каждого из них к этому времени в руках уже были зажжённые свечи. Мужчины рывком разорвали хламиду на девушке, и она предстала пред всеми в обнажённом виде, но ни вскрикнула, ни попыталась закрыть грудь руками, как это интуитивно делают женщины. Наоборот. Девушка внутренне уже давно согласилась на мистерию, поэтому всё, что делают с ней мужчины, казалось ей в рамках дозволенного и священного. А те деловито приподняли девушку, положили её спиной на жертвенник, и Анастасия увидела над собой петуха, послушно сидящего на жёрдочке, а дальше за ним, ближе к потолку, физиономию Бафомета с крючковатым носом. Девушке даже показалось, что это никакая не статуя, а человек. Живой человек. И у этого живого на кончике носа зависла капля, готовая сорваться неофитке прямо на лицо. Мурашки отвращения пробежали по её телу и девушка попыталась передвинуться на жертвеннике, отползти подальше от сопливого аггела, но тут только обнаружила, что накрепко прикована к жертвеннику ногами и руками.

– Отец наш, великий и милостивый! – голос Германа прозвучал под сводами подвала, как раскаты далёкого грома. – Очисти душу мою, благослови недостойного раба твоего и простри всемогущую руку твою на души непокорных, дабы я мог дать свидетельство всесилия твоего…[15]

Он взял правой рукой с аналоя, стоящего рядом с жертвенником, золотую пентаграмму, поднял её над головой за один конец, так что звезда повторила абрис Бафомета и продолжил:

– Вот знак, к которому я прикасаюсь. Вот я, опирающийся на помощь тёмных сил, вот я – провидящий и неустрашимый. Вот я – могучий – призываю вас и заклинаю. Явитесь мне послушные, – во имя Айе, Сарайе, Айе, Сарайе…

Герман опять на минуту замолчал. Видимо пользоваться театральной паузой было для него не в новинку. Присутствующие, скорее всего, не раз уже видели мистерию посвящения, но всё же по их рядам прокатилась волна подобострастного шёпота:

– О, Люцифер!.. Аморуль!.. О, владыка!..

– Во имя всемогущего и вечного, – продолжил Агеев. – Аморуль, Танеха, Рабур, Латистен. Во имя истинного и вечного Элои, Рабур, Археима, заклинаю вас и призываю… Именем звезды, которая есть солнце, вот этим знаком, славным и грозным, именем владыки истинного Бафомета!

Вдруг по залу пронёсся вихрь подземного сквозняка. Свечки в руках многих присутствующих погасли, только факелы ещё продолжали пытать, вставленные в закреплённые на стенах кольца, да не потух огонь в двух чашах, стоящих по одесную и ошуюю инфернального божества.

– С вами Бараланиенсис, Балдахиенсис, Паумахийе, – голос Германа превратился в рык, и уже казалось странным, что зверь произносит человечьи слова. – С вами сила их и свет невидимый. В этом мире, в инфернальной видимости, в невозможной суете, ненаписанным именем под гласом изувера Иеговы, под звуком которого содрогается планета, мельчают реки, испаряется море, гаснет пламя, и всё в природе познаёт расщепление, говорю: да будет так.

В это время взлетел петух, будто кто спугнул его с насеста. Неизвестно куда хотела улететь птица, но в воздухе просвистели два обоюдоострых меча. Это Герман Агеев и его помощник разрубили петуха с двух сторон, и дёргающиеся останки птицы упали на тело неофитки.

Анастасия истошно завизжала. Она то ли не на шутку испугалась, то ли с детства не переносила вида крови. Во всяком случае, инстинкт самосохранения сработал вовремя – девушка потеряла сознание. Мужчины же окунули в останки петуха руки и нарисовали кровью несколько знаков на теле неофитки. Затем кровью испачкали ей обе щеки, лоб и губы.

В зале снова прокатился шёпот:

– Посвящена… посвящена…

Герман снял с новообращённой оковы, взял девушку на руки и отнёс в комнату, где Анастасия переодевалась. Потом пошёл в прилегающую к комнате ванную, вымыл руки и переоделся в обычную одежду. Из комнаты послышался стон. Герман выглянул из ванной и увидел, что Анастасия уже очнулась. Он намочил большое махровое полотенце и пошёл к девушке.

– Поздравляю красавица, – приветливо улыбнулся он. – Всё прошло в лучшем виде.

Глава 4

От раскалённых под солнцем Иудейской пустыни камней поднимались струи горячего воздуха, зачастую закручиваясь в невообразимые спирали, будто всплески Сибирской пурги на Крещенские морозы. От таких видений, да и от спёртого воздуха, когда нечем дышать, когда дыхательная система перекрывается удушливыми тромбами, с ума свихнётся любой бедуин, а не только прибывший завоёвывать Палестину хилый россиянин. Шимон с усмешкой следил за страданиями изнывающего от жары москвича Ярослава Кузнецова и радовался, что земля Обетованная приняла его самого, как родного в отличие от русского приятеля. Во всяком случае, Шимон ничуть не страдал от перегрева на солнышке и от болезненной одышки.

Илона, тоже бывшая россиянка по её словам, и даже коренная москвичка, сама сидела за рулём «джипа», истаскавшегося по Палестинским пустыням в поисках археологических ценностей. Нельзя сказать, что археологические находки нужны были именно «джипу». Скорее всего, это было хотение хозяев машины, многочисленных работников Иерусалимского исторического института. Во всяком случае, Илона «пришпоривала» машину, как заядлый ковбой американских прерий. Видимо, такая погода пришлась по вкусу бывшей москвичке, и она чувствовала себя, как рыба в воде.

Собственно, Шимон тоже до недавнего времени считался россиянином. Вот только с ума сошедшие родители как-то раз решили отправиться на покорение исторической родины. Юноша был уже довольно взрослым и мог остаться в России, но тяга к новым приключениям, страсть по неизведанным землям и простое стремление найти что-то получше, чем есть сейчас, сыграла свою роль. Поэтому Шимон почти не задумываясь, согласился сопровождать родителей и переселился вместе с ними на родину своих предков.

Но родина родиной, а жить на что-то надо! Шимон потыкался по Тель-Авиву и Хайфе в поисках работы, потом перекочевал в Иерусалим. Там Шимон попытался устроиться в простой хедер,[16] но всё безрезультатно. Его как историка и археолога принимали с большой настороженностью, тем более, что образование он получил в Москве. Многие из «коренных» израильтян тоже были выходцами из ненавистной России, но никогда и ни кому не признались бы в этом даже за сто шекелей или за калач с маком в голодный год.

Родители Шимона обосновались в Тель-Авиве и получали государственный пенсион, как перенёсшие холокост или фашистский геноцид во время Второй Мировой, а их ребёнок так и оставался не у дел. Но даже полагающийся пенсион родителям Шимона не получить бы вовек, не помоги им профессор Университета Востоковедения в Хайфе господин Меделак. Можно было, конечно, потревожить профессора, но Шимон вторично за помощью к родственнику обращаться не хотел и рассчитывал сам выпутаться из сложившейся ситуации.

Почти во всех ресторанах и кофейнях юношу бесплатно кормили, когда владельцы общепита узнавали, что посетитель – беженец из России. Так долго продолжаться не могло. Только вот специалисты, тем более историки, были сейчас никому не нужны. Собственно, выход есть всегда и не один: можно, например, устроиться на работу посудомойщиком или уборщиком в какой-нибудь ресторан, но и только. Работы ни для кого нигде не было. Разве что самой востребованной профессией была в земле Обетованной проституция, но Шимона пока что тошнило от всех видов предлагаемой работы по этому статусу.

И всё же Господь никогда не даёт того, что не в силах унести, как говорят в России. Столовая Центрального Исторического Университета в Иерусалиме чем-то напоминала московские общепитовские «едальни» в пережитом советском прошлом. Скорее всего, воспоминания навевались аппетитным кухонным запахом и хорошей студенческой ценой на незатейливо приготовленную пищу. Шимона как раз цена в данный момент устраивала больше всего, потому что наличности в кошельке не прибавлялось и больное сознание начинало раздувать огонь незатухающей депрессухи.

Тут к нему за столик подсела не очень шикарная и вполне миловидная девушка, телесные формы которой послужили бы, вероятно, для украшения страниц какого-нибудь модельного женского журнала. Только важно было не это. Важным оказалось то, с каким вопросом и как обратилась девушка к юноше, уже поглощающему за столом добытую порцию еды!

– Простите, у вас не занято? – спросила она на чистом русском и где-то даже с московским акцентом.

Шимон от неожиданности поперхнулся. Потом откашлявшись и запив всё спасительной минералкой, он выдавил:

– Ни фига себе! Ой… конечно садитесь. Столик свободен, как и я, впрочем. Но вы, насколько я понимаю, тоже из Москвы?

Девушка утвердительно кивнула, уселась напротив и с интересом взглянула на соседа. Наверное, она и не думала встретить здесь в палестинском пекле никого из покинутой незабываемой родины.

– Простите, что я пристаю к вам с вопросами, – снова отважился на беседу Шимон. – Но я здесь уже больше года и не встречал никого, говорящего по-русски.

– Так прямо и никого? – недоверчиво усмехнулась девушка. – По-моему, три четверти израильского населения – выходцы из Жмеринки, как та же Голда Мейер.

– Может быть и так, не пересчитывал. Однако здесь все стараются навсегда забыть русский язык и не поминать его при общении. А вы давно из Москвы? И надолго ли?

– Не очень давно, – призналась девушка. – Во всяком случае, ещё не стараюсь отвыкнуть от русского языка.

– Это заметно.

– Но я приехала по вызову. У меня дядя работает в этом университете и заочно договорился о моём трудоустройстве на кафедре археологии. Я специалист по древнееврейскому и арамейскому языкам.

– Выходит, в Иерусалиме даже специалистов не нашлось, – глубокомысленно заключил Шимон. – Все, у кого ещё осталось серое вещество в голове, либо вернулись в Россию, либо зарабатывают золотой кусок хлеба в каком-нибудь из американских штатов. А здесь только торговля бытом и торговля телом.

– Значит, вы торгуете бытом? – язвительно поинтересовалась девушка. – Потому что для второго вида занятий нужно иметь другой статус хотя бы по одежде.

Шимон опять поперхнулся и одновременно отметил, что его собеседнице палец в рот не клади, откусит. С другой стороны он, хоть и еврей, но рождён был в России. А это значило, что любой русский любит знакомиться с умными девушками. Вот только заводить любовные романы с умницами опасно. Умные женщины чаще опасны, чем полезны. Впрочем, чем чёрт не шутит, когда Господь почивает?!

– Это хорошо, что вы обладаете наблюдательностью, – опять попивая минералку, отметил юноша. – Вот только не пойму, неужели я выгляжу как заправский московский бомж? Неужели не сойду за гламурного мальчика по вызову? Или за простого охотника-сердцееда?

– Успокойтесь, до московских бомжей вам ещё далеко, – улыбнулась девушка. – Но очередную экипировку произвести не мешало бы, если желаете походить на мальчика по вызову.

– Учту, – кивнул Шимон. – И сразу же приоденусь, когда появятся деньги.

– Проблема с работой?

– Как это ни тривиально, но факт – не реклама. Мне родители обещали золотые горы на исторической родине. Только здесь кроме раскалённого солнца и еврейской чопорности ничего нет. А еврейская чопорность испокон веков любым англичанам на сто очков вперёд фору даст. Хотя легенды о богатстве еврейского государства гуляют из года в год по всем странам.

– Постойте-ка, – оживилась девушка. – Вы, я полагаю, в университете оказались не случайно. Так? Приходили предлагать свои услуги. Так? Значит, вы, по меньшей мере, историк. Так?

– Так, согласился Шимон. – Историк, да ещё со стажем, да ещё археолог к тому же. Но здешний ректорат очень осторожно и вежливо обещает рассмотреть моё резюме, обсудить кандидатуру на каком-то ихнем совете. Лишь потом, вполне вероятно, мне предложат что-нибудь подходящее, если будет свободное рабочее место. Но до тех пор беспокоить и справляться о грядущем решении не рекомендуется. Вот и весь сказ.

– Археолог вы говорите? – сдвинула брови девушка. – Вот это да! Может быть, вам меня или мне вас сам Бог послал!

– Что вы такое говорите? – не понял Шимон.

– Подождите, – нетерпеливо перебила собеседника девушка. – Вы когда-нибудь слышали о Кумранских рукописях?

– Безусловно, – пожал плечами Шимон. – В 1947 году пастух-бедуин Мохаммед ад-Диб пас коз в предгорьях недалеко от Мёртвого моря. Известно, что те места – это сейсмически активная зона, хотя и с небольшой магнитудой колебания. Так вот, либо по тамошним пещерам до этого времени никто не лазил, либо входы открылись после очередного землетрясения. Только козы любят шастать по пещерам. А пастух, чтобы выгнать своих коз наружу, просто бросил в один такой пещерный провал камень. Капризные животные выбрались, но звук от брошенного камня поразил пастуха. Это было похоже на звук лопнувшего кувшина. Бедуин, конечно же, сам забрался в провал и обнаружил там с десяток амфор, запечатанных сургучом и смолой ливанского кедра. Из внутренностей уже разбитой амфоры он вытряхнул древние, но целые и читабельные манускрипты. Некоторые из пергаментных и папирусных свитков он успел продать городским антикварам. Остальные рукописи были конфискованы у старика израильским правительством. Где они сейчас и куда попали, не знает никто. Может быть, они давно уничтожены, как нашумевшие манускрипты Наг-Хамади.

– Отлично! – удовлетворённо кивнула девушка. – Вижу, недаром вы обучались в России. Если у вас остался ещё интерес к работе, предлагаю вам заняться со мной поиском таких же амфор, которых в расселинах скал возле Мёртвого моря можно ещё отыскать не мерянное количество.

– Так уж не мерянное?

– Может, и ничего не найдём, – парировала девушка. – Но если удача улыбнётся, нам выпадет приличное денежное вознаграждение. Кстати, мы ещё не познакомились. Меня Илоной зовут.

– Шимон, – представился юноша. – Похоже, вы официально принимаете меня на работу?

– Конечно, – девушка вскинула на собеседника зелёные глаза и машинально поправила прядку каштановых волос. – Вы же ищете работу? Или я ошибаюсь?

– Нет-нет, – поспешил её уверить Шимон. – Не ошибаетесь. Тем более, работа по специальности – что может быть лучше! Но кроме будущего шикарного вознаграждения за ещё не найденные рукописи, от вашего университета что-нибудь существенное ожидается?

– Конечно! – воскликнула Илона. – Оклад рабочего поисковой экспедиции. Это не слишком густо, но гораздо ощутимее, чем в России. Согласны?

– Да кто ж от такого откажется? – вопросом на вопрос ответил Шимон. – Надеюсь, позже вы объясните мне, откуда ветер дует, то есть кому всё это надо?

– Тому самому правительству, у которого где-то хранятся рукописи Наг-Хамади. В этом государстве ничего не исчезает бесследно и ничего просто так не уничтожается. Если вам кто-то из приятелей рассказал такую душещипательную детективную историю, то простите ему дилетантство и неосведомлённость. Наш университет ничуть не хуже разбирается в архивных документах, чем американские конкуренты. Думаю, вы скоро в этом сами убедитесь.