Помоги проекту - поделись книгой:
Тем временем Евовичь – от истощения, Сумрачный – от телесных ран – казалось, вот-вот упадут. Кисса метала голоднющие взоры, да и у самих генералов зачмокало под ложечкой. В углу, напыжившись, сидел Чижик и пересчитывал собачьи ноги. Яков Иваныч понял, что пора зачитывать официальный документ да и отпускать всех с богом. И вот что услышали все:
1. Объявить устную благодарность за помощь в проведении операции под кодовым названием «Чего» следующим персоналиям: Сиблингам Адамовичу, Евовичи, Жучке и их бабушке, Кисе Мурысовне Каруселькиной, Ладе, Чижику и Пыжику. А также наградить вышеперечисленных ящиком мятных и ящиком печатных пряников.
2. Допустить к разделу пряников искусственно созданный в лабораторных условиях дубликат Жучки и бывшего в употреблении у врага, а ныне (твердо (зачеркнуто)) вставшего на путь истины ротвейлера Сумрачного.
3. Белкова, Жирова и Углеводова – репрессировать с последующей реабилитацией, а также вручить оным по сувениру в виде кнута с золоченой рукояткой для пожизненного воспоминания о генеральском правосудии. Сестру же белковскую, девицу Протеину, выпустить на свободу как безобидную дуру.
4. Агента Ворошиловского и начсмены Яромира Кашицу за халатное отношение к обязанностям – принудительно облачить в позорные халаты и лишить полномочий на территории Секретного завода.
5. Бабу Ягу вместе с бассетом и малолетнего Йошку за отсутствием состава преступления – отпустить под негласный надзор.
6. Инфаркта Миокардовича, Кощея Бессмертного – считать несуществующим в реальности, так как наличие подобного персонажа противоречило бы всякому здравому смыслу.
7. Кроме того, с Кисы Мурысовны Каруселькиной – удержать денежный штраф за покражу народных сосисок и самовольное удвоение согласной в собственном имени собственном.
– Но у меня совсем нет денег, – шепотом загорячилась Кисса.
– Отдашь барахлом, у тебя оно многого стоит, – скосил губы в ее сторону Адамович.
– А кроме того, – с завершающей интонацией продекламировал Бог, – супруги Сиблинги просили передать для всех официальное приглашение на презентацию раскрытия тайны Секретного завода Футбольных мячей. Презентация состоится в будущую субботу.
Секунду собрание молчало, потом, видно, подхватив всеотпускающий кивок начальника, стало радостно собираться и двигаться к выходу.
– Адамович и Евовичь, а вас я попрошу остаться (естественно!) – еще на пару минут. Ведь вы, кажется, хотели у меня что-то спросить?
Когда суета стихла за дверью, Адамович действительно отважился на вопрос:
– А как же тово-не-знаю-чево? Его так и не отыскали?
Неожиданно и громко господин Бог расхохотался. Близнецам даже показалось, что при этом он как-то успел мгновенно переодеться из роли самого большого начальника в роль эксцентричного и глуповатого учителя литературы.
– Ведь это тебе поручили найти чево, с тебя его и спрашивать будут.
– Кто? – дернул головой Адамович.
– В свое время – мы поговорим и об этом. А пока можешь продолжать поиски, ведь еще не поздно его найти.
Наш герой почувствовал себя едва ли не обманутым. Обида побежала пунктиром по горлу, но, добежав до верха, не превратилась, как можно было ожидать, в слезы, а неожиданно разозлилась:
– Ну и найду! – воскликнул он закусив удила. – Сам найду, без вашей помощи. Спросят, не спросят – меня это не касается, а найду и всё.
Яков Иваныч воздержался от ответа, видно, считая вопрос с Адамовичем решенным и, посмеиваясь, взглянул на Евовичь.
Еще минуту назад она собиралась что-то спросить, если не ошибаюсь, что-то о личности и судьбе своей странной тюремной посетительницы. Теперь же, взглянув изумленно на брата, Евовичь покумекала о чем-то о своем, о женском, и наглухо замолчала.
Яков Иваныч, ласково полуобняв детей и слегка фальшивя в интонациях, напутствовал их до самой двери. Потом заперся на ключ в пустом зале заседаний, задернул на окнах шторы, минуту поборолся с кодовым замком сейфа и тихонько приоткрыл железную дверцу:
Всё кончено, эй, можешь выходить.36
(Ну, а это, стало быть, финал).
Отзывы и приложения
Совершенно идиотская мысль – засунуть меня и Киссу в подсознание пьяного охранника. И еще – мы с Киссой какие-то очень похожие друг на друга получились. Что, автор так плохо разбирается в характерах своих героев?
Я уж не говорю о прочих нелогизмах и неологизмах.
Лада
А ПОМОЙ ЕМУ (зачеркнуто) ЛОГИЗМЫ
Кисса (лапу приложила)
Мы тут с Евовичью прочитали… Ну то, что там про нас написали. И остались недовольны тем, какую репутацию привесили нашим родителям. Хотим сказать автору книжки, что нехорошо это.
А еще Евовичь говорит, что многое непонятно. Например – совсем дурацкая история в камере. Почему столько слов говорится об этой несчастной девушке, о Еёвичи, но так никто ее и не видит? [3]
И финал какой-то недоделанный. Надо было хоть что-нибудь довести до конца. Например, сказать, что мы с моей сестрой Евовичью после этого всего жили долго и счастливо и стали бабушкой и дедушкой в один день. Как истинные Сиблинги. Ну, это я к примеру.
Адамович
Мне очень понравилась эта книжка. Бывают гораздо хуже.
С приветом – Чижик
Какое же всё-таки кощунство – использовать имя В. В. Проппа, уважаемого всеми, – в своих корыстных и гнусных целях! Я считаю – такое нельзя позволить никому!
Пассажир поезда, в котором Сиблинги-родители ехали в другой город
Довольно-таки сносное чтиво. Читаешь, читаешь, а остаешься с носом.
Йошка
Я что-то никак не мог понять, на что это похоже. Местами отдает Сашей Соколовым, а то вроде какой-то набоковский привкус появляется. Но что-то знакомое, тысячу раз еденное.
Дальвино
Я не специалист по эцим самым книзным дзелам, мне вообце герцогиня цитать запресцает. Но вроде так ницего, правда зызни отразена и всё такое.
Офелий
Всё здорово! Я и сам на досуге немножко литературой балуюсь. Особенно – прозой. А вот мои коллеги – Дарницкий и Нарезной всё больше стихами промышляют. Чего-то замышляют.
Средний лейтенант милиции М. Бабаевский
(В девичестве Горький)
А мне понравилась история про разведчиков и сектантов. Очень глубокомысленно и вообще.
Руков Паша
Про Контра и Цетера
1. Трамвай
– Можно я смухлюю?
Честно? В тот миг я ещё не подумал, что она похожа на смерть. Я подумал, что она собирается меня поцеловать: так близко притёрлась к моему уху. Сначала отдернул лицо, а потом уж дошло. Просто хочет взять с меня деньги за билет, билета не выдав.
– Валяйте, мухлюйте.
Первый утренний трамвай. Ни тебе контроля, ни тебе… На тебе. Может, мои четыре рубля спасут твою жизнь?
И вот как раз после этого я подумал, что она похожа на смерть. Как раз на такую, которая в народных представлениях. Но может быть, я и ошибался.
А я, наоборот, возвращалась с работы.
Тихо, мирно, прилежно ожидала своего трамвая на своей остановке. Машины проваливались бессчётно и тяжело: слева направо. И вдруг столпились как-то, не замедляясь. Одна из них гуднула басом, другая взвизгнула, третья стукнула, а четвёртая… Четвёртая, избегая дэтэпэ, одним рывком махнула на тротуар. На остановку. На меня.
Я не успела ни гуднуть, ни взвизгнуть – ничего. Стояла и смотрела на красный скользкий капот, заткнувшийся в двадцати сантиметрах от меня. Да, сантиметрах в двадцати, наверное, не больше. Но и не меньше, будем справедливы.
Что ж, детка, суши штаны. Ставь свечки.
Такова событийная облатка пилюли, слегка позлащённая моей нынешней благодарностью. Ингредиенты невкусного лекарства шёпотом зачитал Ходасевич: «Всё жду – кого-нибудь задавит взбесившийся автомобиль… И с этого пойдёт, начнётся раскачка, выворот, беда…» Раскачка началась. А вот действующие свойства препарата пока никем не изучены. Тем более – побочные эффекты и противопоказания.
Помню только, как меня тошнило, когда я поднималась по трамвайным ступеням, ну и ноги тоже дрожали. Ни с чем не сравнимая мысль «чуть было не» предложила свободное сидение возле окна. Это было долгое сидение возле окна и совершенно тупое в окно глядение. И тогда позвонила Мара. Я выкопала из сумки телефон – слабыми руками – но ей, конечно, ничего не сказала.
– Нюся, Агния, слышишь? – откуда-то из своего парижского далёка. Она сказала, она, должно быть, скоро она приедет, а я всё никак не могла связать между собой эти два события. Не могла и не могла.И вот ещё одна трамвайная история. Вернее, не история, а так себе, воздух, выдох усталой памяти. В нашем городе из всего общественного транспорта доехать до кладбища можно на трамвае. В смысле, только на трамвае. Оно там, знаете, прямо за кольцом расположилось.
И вот. А ещё у нас любят складывать цифры на билетиках в поисках счастья. Есть такая народная примета. Или в надежде на встречу (это когда сумма цифр слева и справа неуравновешенна, сбита на единичку). Именно такими вариантами особенно щедры кладбищенские кондукторы.
Несколько лет подряд мне приходилось покупать месячный проездной билет на трамвай. (Не многозначительный намек, просто-напросто мы жили тогда в трёх остановках от кладбища.)2. Письмо
Агния терпеть не может электронной почты. Сколько я уже с ней билась (и уже с ней и ужасней)? Телефон – пожалуйста, да ещё вот эти бумажные эпистолии, в которых она то зевает, то хнычет, то смотрит в окно. И каждый раз, когда я надрываю бумажный прямоугольник с видами Москвы-Петербурга, я знаю – Нюси там нет. Вернее, там она несвежая, недельной давности. Я читаю письмо и думаю: в какую же сторону ты стала расти после этих слов, дорогая? И тогда мне хочется позвонить и спросить. Она – хитрая лиса – на это и рассчитывает.
Сегодня я выскочила из дома, встретилась с письмом и побежала до ближайшего сквера – читать. Была у меня минутка перед работой, но только минутка. Пока закуривала и распечатывала, споткнулась, не дойдя до скамейки. Дождь. Раскрыла многословный тревожный лист, и тут же на него ляпнулась первая капля. Машинально натянула каплюшон, думая, что это за слово было и потекло: «оставаясь» или «остановись»?
Здравствуй, дружочек! А я ведь зонтик сегодня не брала. Здравствуй, мой дорогой. Придётся прочитать на работе. Я почувствовала, что Нюся стоит рядом, а это был обман обоняния. Ведь всё можно объяснить: письмо помнило запах её духов, а дождь сунул свои пальцы, нашарил и вытащил. И тогда ещё несколько слов потекло.
Вот теперь здравствуй. Теперь ты – не прошлого вторника, ты настоящая. И пока я внюхивалась в Нюсю, дождь порвал, как билет, рекламный плакат на углу. И тогда я сунула живое письмо в карман и побежала. А он лил и лил мне навстречу, как сумасшедший.
Что это со мной, у меня же был зонтик, на самом дне сумки, ещё с прошлого раза? Сказала я себе, стекая на порог магазина. Хорошо ещё, есть во что переодеться. Сказала я, заглядывая под прилавок. Сейчас посетителей мало. И всё это время со мной бежал, стекал, заглядывал под прилавок – запах.
А когда я вытащила письмо из кармана, читать его было уже поздно. Живое письмо умирало у меня на руках. Кажется, эта идиотка писала не шариком, а пером. Ты уж прости меня, дружочек, что так получилось, но мне хотя бы удалось тебя понюхать. Нет, что-то я всё-таки смогла прочитать, и этого было достаточно.
Что ж, пора браться за работу.
А потом, вечером, в магазине появились эти трое и только укрепили меня в желании вернуться.
Письма спотыкаются о воскресенье,
А будь они хитрее – пробирались бы ночами
По раскисшим улицам весенним,
Тихо-тихо, от угла до угла, не топоча и
Обходя патрули.
И мы бы не так скучали.В лесу обалденно хорошо. И каждый раз кажется, что это – самый лучший из всех разов. Когда мы отмечали Новый год на даче, ко мне приходил лось. Под утро, когда уже все улеглись, я стала срывать мандарины и свечи с ёлки и подумала, что это трещит ветками и снегом соседский участок. Я обернулась – он стоял как изваяние, это магическое животное. Хочешь мандаринку? Он покачал головой.
Между Москвой и Петербургом стоит точно такой же, только каменный. Он тоже не любит мандарины.
Но я не об этом. Сейчас весна. Меня попросили съездить на дачу с моими подопечными детьми. Их мама осталась в городе, у неё дела. Иван Петрович, Таня, Даня, и я, их няня, отправились подышать Вербным воскресеньем. Я не люблю Ивана Петровича. Он незлой, но очень вспыльчивый. Не могу флиртовать с мужчинами, у которых неадекватная реакция на дневной свет.
А он, наоборот, смазывал меня маслом всю дорогу. Как будто и дети здесь ни при чём. Ты, говорит, не умеешь водить машину? Это правильно. Когда женщина за рулём, она готова впереди себя бежать и собой любоваться. Я, говорит, вчера наблюдал, как две тетки на «мерседесе» парковались. Долго примеривались в узенькую щёлочку между двумя другими машинами. Думал, не влезут, но такую ювелирную работу проделали – мама дорогая! Втиснулись. И сидят, две дуры, друг на друга смотрят, не знают, как бы теперь им выйти – двери-то и на пять сантиметров не открыть!
Смеётся Иван Петрович, а сам глазками нет-нет да пощипывает меня за воротник. Лучше бы за дорогой смотрел. Я не смущаюсь с мужчинами, но надо было к ребятам, на заднее садиться.
А из машины вышли – собаченция на нас бросилась. Здоровенная, яростная. Слюной брызжет, кричит, жаль только, о колодец головой не бьётся. Совсем как Иван Петрович в минуты гнева. Сторож из дома выскочил, в сарай забежал, и эта собака вдруг чудесным образом на поводке по земле потащилась. И скрылась в сарае, всё ещё завывая от ненависти. Ивана Петровича гордость распирает. Это, говорит, моё изобретение. Итар у нас совсем неуправляемый, даже своих не признаёт. Мы его на лебёдку посадили, когда надо – втаскиваем и запираем. А Танюха с Данилой хохочут, им смешно, как Итар пытается за землю уцепиться, когда его волокут на верёвке.
Вокруг дачи – лес, хотя бы это меня вдохновляет и успокаивает. Грязно, правда, внутрь не пробраться. Зато можно дышать и слушать шум и, закрыв глаза, представлять, как где-то в там далеко ходят-бродят угрюмые лоси.
Сели обедать – опять сторож откуда-то появился. Постоял в дверях несколько секунд, а я ухом увидела, что он меня изучает. М-м? – говорю. А он: Сегодня вербовочное воскресенье. Смешно, – отвечаю и продолжаю есть. А он подходит к столу: Вы случайно не Агния?
Детишки мои кричат: Агния, Агния! Саша, она у нас уже с самой зимы няня! А Саша усмехнулся и говорит: Там вам письмо пришло.
???
Вам. Я сейчас принесу.
Тут уж Иван Петрович встрепенулся. Как это, говорит, письмо? Сюда никогда никакая почта не приходит. Здесь и адреса-то почтового нет. Не иначе, говорит, это Сашкины фокусы. Может, это он сам тебе письмо написал? И рожи корчит – не то для того, чтобы дети не видели, не то наоборот – чтобы их рассмешить. Вот уж и правда, вербовочное какое-то.
Сторож как сторож – лицо плоское. Ни намёка на воображение. Протягивает письмо, я его спрашиваю: кто хоть принес-то?
Не знаю, какой-то Воскресёнок.3. Три-четыре
Я чуть было не сказал ей: пошла вон, и без тебя тошно. Но ради приличия скрипнул: здесь беспорядок, я переезжаю. Она не обратила внимания:
А вы меня помните?
Спрашиваешь. Помню ли я тебя. На пятом курсе мало кто ходит к первой паре по субботам. Ты ходила каждый божий раз. Однажды мы и вовсе оказались вдвоем в пустой аудитории. Я по одну сторону стола, ты – по другую. И так проводили семинар. Это я помню. Но что тебе нужно от меня теперь? Сегодня я даже не могу приладить себе нормальной улыбки. Мне больно от мысли, что надо предложить тебе чаю.
Вадим Георгиевич, вам знаком этот почерк?
Слабое начало даже для дешёвенького романа, но для меня, пожалуй, это то, что можно… Милая девочка, где ты взяла?.. Какого чёрта! Даже не помню, как именно я произнёс: почерк моего покойного отца или что-то очень похожее.
Извините, тогда еще один вопрос. Когда ваш отец скончался?
Двадцать… четыре уже года назад.
Вадим Георгиевич, мне очень неудобно, но, если это вы меня разыгрываете…
Она протянула мне всё, что до этого аккуратно мяла в руках, два листа и конверт. Садитесь, – вспомнил я, чтобы и самому не упасть. Это какая-то ошибка или мистифи…
Мне всего сейчас двадцать три, так как же он мог написать мне, если я еще не родилась?
Я слышал, как волнение прищемило ей голос. Агнии Николаевне до востребования. Значит, оно пришло не по почте?
Человек, который мне его передал, уверяет, что ничего не знает и не понимает. Видно, что он просто так себе человек, которого попросили.
Мне прочитать?
Ну, конечно, я для этого и пришла.
Да, это странно. А он не мог знать ваших родителей… И, предполагая, что у них родится дочь с таким именем… Боже, что я несу? Несу-несуразицу.
Мои родители даже не слышали о нем. Я уже.
Потом она вежливо и без выражения сказала:
Вы уже переезжаете.
Почему уже? И еще бы я не хотел, чтобы тебя случайно увидел кто-нибудь. Ну, в общем. Из моих домашних.
Агния Николаевна. Будете пить чай?
Когда високосный год разложил свой кривой касьянс, все стали выбиваться из графиков и опаздывать на встречи. То и дело оступаясь с твёрдой дорожки и попадая одной ногой в кисельную мякоть стерегущего сна.
Я не люблю, когда со мной заговаривают на улице. А вообще-то терпеть не могу, когда говорят так явно глупо и так явно невпопад. Вчера я вела Данилку из детского садика, и за нас зацепилась дурная облезлая старушенция:
– Ой, какие кривые ножки у мальчика! Ой, прям совсем колясом!
Да какое твоё дело?! Я Даню к себе за ручку притянула и мимо неё прохожу с видом архангела Михаила. Нет, не унимается.
– Надо бы распрямить ножки-то, надо, вон в поликлинике у Тамары… – дальше, я так понимаю, последует и вовсе бесполезный бред. И вдруг – я уже шагов пять прошла мимо и хотела ещё прибавить – а она:
– Ласточка моя, это у тебя от Дмитрия сыночек-то?
Вот так она схватила меня за шиворот и заставила обернуться. Конечно, совпадение. Просто перепутала меня с кем-нибудь. Просто она какая-нибудь сумасшедшая. Вот только глаза правильные, как на картинке.
Это не мой сыночек, бабушка. А чего ты ещё от меня хочешь, карга ясновидящая, похитительница чужих мыслей? Если ты услышала во мне имя Дмитрий, так услышь и то, что… Даже при всём желании, даже если бы и был у меня тогда ребёнок, он всё-таки был бы постарше Данилки. Почему-то, как и в истории с письмом, больше всего меня встряхивают эти хронологические неувязки. Хотя, казалось бы, сам факт существования письма и этой старухи – более странен. И даже страшен где-то, с подобающей пустотой в районе желудка.
Дане сейчас три, а Дима умер четыре с лишним года назад, бабушка. Это я продолжаю полупросебя полубормотать, хотя бабушка давно уже исчезла по своим неспешным бомжовым делам.Нет-нет, они ничем особо не отличались от остальных. Нормальная парижская парочка, таких десятки каждый день заходят в мой магазин. Обоим по тридцатнику, и хорошая супружеская дружба. Почему я на них посмотрела? Ну так, почувствовала что-то солоноватое, когда они прошли мимо. Она сразу же проплыла к дамским романам, а он застрял у стеллажа технической литературы, и мне вдруг показалось, что он почему-то нервничает.
Я аккуратно подсматривала в позе праздного продавца и даже лениво так обернулась, когда ещё кто-то вошел. Девочка-солнышко, студенточка, наверное, пришла собирать букеты из цветов зла. Да, я очень люблю расписывать для себя истории покупателей по их внешнему виду и по выбору литературы. Ну-ка, ну-ка, точно! Пошла к поэзии, как предсказуемо… Ба, да это же одна скульптурная группа! Кажется, сейчас я прослушаю чудесное трио.
Любительнице поэзии хорошо виден и дамский роман, и техника. Девочка зависла над Аполлинером, а сама нет-нет да прищурится на безмятежную супругу: причёску её разобрала по волоску, шейный платочек испепелила, в сапожках брезгливо поковырялась. Ну вот и на кавалера из-за корешков выглянула. Молчу, молчу. Тут вообще полный набор, целая радуга чувств: от красно-оранжевого обожания – через оливковое лицемерное «фи» – к густо-фиолетовому проклятию.
Да-а, не каждый день мне случается такое развлечение!
А он, кажется, и волноваться даже перестал. Смотрит на неё, как печальная зверушка из клетки, а сделать ничего не может. Я тут стала мысленно соображать, кому же из них троих мне интереснее помочь. Может, подойти и прочитать небольшую лекцию о современной французской литературе, предложить любопытные новинки, как это иногда делают мои назойливые коллеги? Только кому из них, чьё внимание надёжно привлечь и отвлечь?
Нечего. Пусть сами доигрывают свою комедию. И точно, вот она, кульминация! Девочка Аполлинера с собой захватила и потащила в сторону кассы, а проходя мимо своего героя, постаралась как можно более спиной к его жене повернуться. Поэтому только мне и только ему было видно, как она одними губами, без единого звучка или шепотка – на чистейшем русском языке – вывязала: «Я тебя люблю». (Ну конечно!)
Вообще-то браво! Потом подошла к кассе и на чистейшем французском попросила у меня три, нет, четыре конверта.
Я не удержалась, киваю на её книгу:
А русская поэзия вас не интересует? У нас есть кое-что.
Девочка презрительно: Pardon, madame, j’ne comprends pas, сдачу взяла и дверью хлопнула. Потом еще минут десять на той стороне улицы топталась, курила, мороженое покупала. Я в окошко видела.
Мужчина заплатил за достойное чтиво своей супруги и взял ещё несколько конвертов для себя. Я подумала, что надо будет написать об этой сцене Нюсе, и сразу же потеряла к весёлой троице интерес.
Madame? Нет, всё-таки пора, пора мне уже возвращаться в Россию. Там начинает происходить что-то забавное.4. Болезнь
Поделиться книгой: