Принц (ЛП)

— Максон, умоляю, спроси отца. Даже если он откажет, по крайней мере я буду знать, что мы сделали все возможное…

Ни на секунду не сомневаясь, я сказал ей то, что должен был.

— Ты и так уже сделала все, что могла, Дафни, — я было протянул к ней руки, но тут же снова опустил их. — Что бы ни ответил отец, я не смогу дать тебе большего.

Она пристально смотрела на меня, прекрасно понимая, что за моими словами скрывалось больше, чем просто отказ. Она не хуже меня знала, что я никогда бы не осмелился подойти к отцу с подобным вопросом. Я видел, как она отчаянно пыталась придумать какой-нибудь обходной путь, но вскоре осознала, что такого попросту нет. Мы оба были рабами своих титулов.

Она кивнула, смаргивая вновь подступившие к глазам слезы. Пройдя к дивану, она села и крепко обхватила себя руками. Я молча стоял поодаль, не желая еще больше ранить ее. Мне хотелось как-нибудь ее рассмешить, но во всей этой ситуации едва ли было хоть что-то забавное. Я и не подозревал, что способен разбить девушке сердце.

Такая мысль меня определенно не радовала.

И только тут я понял, что в скором времени это станет обычным делом. В течении следующих месяцев мне придется отказать тридцати четырем девушкам. Что если все они будут так реагировать?

Я горько усмехнулся.

Дафни обернулась на звук.

— И тебе ни капельки не больно? — фыркнула она. — Ты не такой уж хороший актер, Максон.

— Разумеется меня это беспокоит…

Она встала и медленно направилась ко мне.

— Но не по той же причине, по которой это беспокоит меня, — прошептала она. В ее глазах вспыхнула мольба. — Максон, ты меня любишь.

Я не шелохнулся.

— Максон, — повторила она с чуть большим нажимом, — ты любишь меня. Я знаю это.

Мне пришлось отвести взгляд. Я больше не мог выдерживать ее натиска. Запустив руку в волосы, я попытался облечь в слова все то, что я чувствовал в этот момент.

— Я никогда прежде не видел, чтобы кто-нибудь выражал свои чувства так, как ты только что это сделала. И я не сомневаюсь, что ты говорила искренне. Но, Дафни, мне нечего предложить в ответ на твои чувства.

— Это вовсе не значит, что ты ничего не испытываешь по отношению ко мне. Ты просто не знаешь, как выразить любовь. Твой отец всегда холоден, как лед, а твоя мать всю жизнь скрывает свои эмоции. Ты никогда не видел, как ведут себя люди, любящие свободно, поэтому не знаешь, как показать свою любовь ко мне. Но ты чувствуешь ее в своем сердце. Я знаю, ты любишь меня так же сильно, как я люблю тебя.

Я покачал головой, отказываясь произнести еще хоть слово, не видя ни малейшего смысла продолжать этот бесконечный спор.

— Поцелуй меня, — потребовала она.

— Что?

— Поцелуй меня. Если и после поцелуя ты скажешь, что не любишь меня, тогда я больше никогда не заговорю об этом.

Я отступил на пару шагов.

— Нет. Прости, но я не могу.

Мне было стыдно признаться даже самому себе, насколько правдивы были эти слова. Я не знал, скольких за свою жизнь поцеловала Дафни, но я был вполне уверен, что их количество превышало ноль. Она упомянула свой первый поцелуй несколько лет назад, когда я гостил у нее во Франции. Так что здесь она определенно опережала меня, а я не желал очутиться в положении еще более глупом, чем то, в котором я находился сейчас.

Ее печаль сменилась внезапной злостью. Она рассмеялась, но ее глаза остались темны.

— Значит, таков твой ответ? Ты отказываешь мне? Позволишь мне уехать?

Я пожал плечами.

— Максон Скрив, ты — идиот! Твои родители окончательно промыли тебе мозги. Да поставь перед тобой в ряд хоть тысячу девушек, это ничего не изменит! Ты слишком слеп, чтобы узнать любовь, даже когда она стоит прямо перед твоими глазами, — она смахнула оставшиеся слезы и расправила платье. — Я молю Бога, чтобы мне никогда больше не пришлось увидеть твоего лица.

Когда она направилась к двери, в моей груди всколыхнулся страх и я схватил ее за руку. Я не хотел навсегда потерять ее.

— Дафни, мне жаль.

— Не надо меня жалеть, — холодно ответила она. — Пожалей себя. Ты женишься лишь по необходимости, потому что уже познал истинную любовь и позволил ей пройти мимо.

Она выдернула руку и оставила меня в полном одиночестве.

С днем рождения, Максон…

3 ГЛАВА

Дафни всегда несла за собой запах японской вишни и миндаля. Она не меняла свой парфюм с тех пор, как ей исполнилось тринадцать.

У нее на запястье был маленький шрамик, оставшийся от царапины, которую она получила, пытаясь залезть на дерево. Я был тому виной. В свои одиннадцать она была чуть более безрассудной, чем теперь, и мне удалось убедить ее — точнее, бросить ей вызов — наперегонки вскарабкаться на одно из деревьев, растущих на краю нашего сада. Я тогда победил.

Дафни до мурашек боялась темноты, но я никогда не дразнил ее из-за этого. В благодарность, она не смеялась над моими собственными страхами. По крайней мере, над теми, которых я по-настоящему стыдился.

У нее была аллергия на устриц. Ее любимым цветом был желтый. У нее напрочь отсутствовал музыкальный слух, и она не смогла бы спеть, даже если бы от этого зависела ее жизнь. Зато она замечательно танце вала, и ей, должно быть, было вдвойне обидно, когда за весь вечер я ни разу ее не пригласил.

Когда мне было шестнадцать, она прислала мне на Рождество новый чехол для фотоаппарата. И хотя меня вполне устраивала моя старая сумка, я сменил ее на новую просто потому, что мне ужасно польстила такая осведомленность в моих увлечениях. Я до сих пор носил свою камеру только в ней.

Я потянулся, выпутываясь из мятых простыней, и повернул голову в сторону той самой сумки. Мне вдруг стало интересно, сколько времени Дафни потратила на то, чтобы выбрать именно ее.

Возможно, она был права. В нашем общем прошлом было гораздо больше приятных моментов, чем я отдавал себе отчет. Наши отношения строились на случайных визитах и редких телефонных звонах, и потому я даже представить себе не мог, что между нами возникнет настолько глубокая связь.

И вот теперь она возвращалась на своем частном самолете во Францию, где ее уже ждал с распростертыми объятьями Фредерик.

Я выбрался из постели, стянул с себя вчерашние рубашку и брюки и направился в душ. Я старался избавиться от гнетущих мыслей, пока струи горячей воды смывали с меня остатки моих именин.

Но ее обвинения все никак не шли у меня из головы. Что если я и впрямь не был способен распознать любовь? Вдруг я и правда уже почувствовал ее однажды и упустил? И, коли так, то каким образом я должен был ориентироваться в ходе Отбора?

* * *

По всему дворцу шныряли советники со стопками заполненных анкет, улыбаясь мне так, словно все они были частью какого-то тайного заговора. Время от времени я получал хлопок по спине или ободряющий шепоток на ухо, как будто люди вокруг ощущали, что у меня внезапно появились сомнения относительно того единственного события, которого я с нетерпением ожидал всю свою жизнь.

— Сегодняшняя партия весьма многообещающа, — сказал один.

— Вы просто счастливец, — прокомментировал другой.

Но по мере того, как кипа документов передо мной неумолимо росл а, я мог думать лишь о Дафни и ее колких словах.

Мне следовало бы уделить хоть немного внимания отчетам по финансированию, но вместо этого я пристально изучал своего отца. Что если он и впрямь каким-то образом отнял у меня даже само представление о том, как должны строиться отношения между мужчиной и женщиной?

Но ведь я видел, как он обращается с моей матерью. Между ними определенно существовала, если не страсть, то хотя бы привязанность. Разве этого не было достаточно? Разве не на это я должен был нацеливаться?

Я сидел, задумчиво уставившись в пространство. Возможно, он считал, что если я буду искать нечто большее, то на Отбор уйдет ужасно мн ого времени. Или же он просто не хотел, чтобы я разочаровался, не отыскав среди этих девушек ту единственную. Наверное, я поступал правильно, никогда не заговаривая с ним об этом.

А может, у него и не было подобных мыслей. В конце концов, люди - те, кем они являются, и с этим не поспоришь. Отец всегда был строг, словно меч, закаленный пожарами непрерывных войн и повстанческих атак, от которых грозила расколоться страна. Мать же, напротив, была пушистым одеялом, смягчившейся после лишений, которые ей пришлось стерпеть в юности, и оттого всегда стремящейся дать окружающим ее людям тепло и защиту.

В глубине души я знал, что больше похож на нее, чем на него. Не то, чтобы мне это претило, но вот отцу…

Так может он так старательно прививал мне сдержанность в эмоциях с той лишь целью, чтобы ужесточить меня?

Ты слишком слеп, чтобы узнать любовь, даже когда она стоит прямо перед твоими глазами.

— Вернись на землю, Максон, — я резко обернулся на голос своего отца.

— Сэр?

Он выглядел устало.

— Сколько раз повторять? Отбор для тебя — это время принятия непростых, но важных решений, а не очередная возможность повитать в облаках.

В комнату вошел советник и передал отцу письмо. Я собрал разложенные на столе бумаги и подровнял их, постучав торцом получившейся стопки по столу.

— Да, сэр.

Он вскрыл конверт и принялся читать, а я в последний раз взглянул на него украдкой.

Быть может…

Нет.

И все-таки нет. Он хотел, чтобы я стал мужчиной, а не бездушной машиной.

Вздохнув, он смял лист бумаги и швырнул его в мусорную корзину.

— Чертовы повстанцы.

* * *

Я провел большую часть следующего утра работая в своей комнате, вдали от любопытных глаз. Я чувствовал, что был боле продуктивен, оставаясь наедине со своими обязанностями. Ну или, по крайней мере, та к мне не приходилось выслушивать ничьих замечаний в свой адрес. Однако, я подозревал, что мне не удастся избегать отцовский нотаций весь день, учитывая приглашение, которое мне недавно доставили.

— Вы хотели меня видеть? — спросил я, ступив в его личный кабинет.

— А, вот и ты, — воскликнул отец, потирая ладони. — Завтра большой день.

Я сделал глубокий вдох.

— Верно. Мне нужно пройтись по сценарию для Отчета?

— Нет, нет, — он подтолкнул меня ближе к столу, и я инстинктивно выпрямил спину, незамедлительно повинуясь. — С этим все просто. Приветствия, небольшое интервью с Гавриилом, и затем мы прогоним имен а и фотографии девушек.

Я кивнул.

— Звучит… нетрудно.

Вместе мы подошли к его столу, где он хлопнул ладонью по толстой стопке папок.

— Вот они. Прямо здесь.

Я смерил стопку взглядом. Помолчал. Сглотнул.

— Теперь слушай. Около двадцати пяти из них обладают качествами, которые делают их идеальными кандидатками на роль следующей принцессы. Безупречные семьи, связи в других государствах, которые, в конечном счете, могут оказаться весьма полезными. Некоторые из них просто чертовски красивы, — усмехнувшись, он пихнул меня локтем в бок, что было для него совсем не характерно. Он ведь сам не раз твердил мне, что все это далеко не игра. — К сожалению, не все провинции смог ли предложить нам кого-то значительного. Поэтому, чтобы вся ситуация хотя бы отчасти напоминала лотерею, мы использовали это, чтобы добавить нескольких простушек. В конечном счете, набралась даже парочка Пятых. Но, не ниже. Должны же у нас быть хоть какие-то стандарты.

Я еще раз прокрутил сказанное им в своей голове. Все это время я думал, что с моей будущей женой меня сведет судьба или Всевышний… но, как оказалось, за все в ответе был только лишь он.

Он провел пальцем по краю стопки, и листы бумаги прошелестели в ответ.

— Хочешь взглянуть? — спросил он.

Я снова посмотрел на папки. Имена, фотографии, списки достижений. Здесь были собраны все существенные подробности. И все же, я с точностью знал, что эти анкеты не поведают мне о том, что заставляет этих девушек смеяться, от чего им хочется поделиться своими самыми сокровенными секретами. Здесь были собраны пустые характеристики, но никак не сами люди.

— Ты сам их выбрал? — я перевел свой взгляд на него.

— Да.

— Всех их?

— В основном, да, — ответил он с улыбкой. — Как я и сказал, некоторые из них окажутся здесь только ради шоу, но, как мне кажется, тебе будет из чего выбрать. Среди них есть весьма многообещающие особы.

Мне в свое время повезло куда меньше.

— Твой отец тоже лично выбирал для тебя кандидаток?

— Некоторых. Но в те времена все было иначе. Почему ты спрашиваешь?

Я вспомнил его раннюю реплику.

— Так вот, что ты имел в виду? Когда сказал, что с твоей стороны подготовка вот уже несколько лет идет полным ходом?

— Ну, нам нужно было удостовериться, что определенные девушки достигнут совершеннолетия, а в нескольких провинциях и вовсе было по нескольку претенденток. Но, поверь мне, они тебе понравятся.

— Да неужели?!

Они мне понравятся? Как будто ему было не плевать! Как будто это не был очередной его ход, чтобы укрепить позиции монархии — и свои собственные позиции — в этой стране.

Внезапно, мне стало ясно, почему он так нелестно отозвался о Дафни. Ему не было никакого дела до того, как мы были близки. Все, что его заботило — это ее национальность. Она даже человеком для него не была. До тех пор, пока отношения с Францией поддерживались на хорошей ноте, в его глазах она была бесполезна. Если бы возникла острая необходимость, я не сомневался, что он без промедления переступил бы через столь почитаемую им ныне традицию.