Екатерина Великая. Первая любовь Императрицы

Как же София завидовала этому щуплому мальчику! Завидовала потому, что он мальчик, а не девочка, тому, что может стать правителем, ездить верхом, заниматься серьезными делами, что на него смотрят как на взрослого…

Знать бы ей, как сам Карл-Петер хотел избежать такой участи! Ему вовсе не нужны короны — ни две, ни даже одна. А уж тем более в далекой чужой России, хотя он и рожден русской царевной Анной Петровной, дочерью Петра I. Как хотелось этому мальчику, чтобы его оставили в покое, позволили играть со сверстниками не будущему королю, а просто ребенку, играть с его любимыми куклами-солдатиками! Как был бы счастлив каждый из них, поменявшись ролями, но Карл-Петер остался наследником двух престолов, а София-Фредерика — дочерью скромного правителя Цербста Христиана-Августа и его беспокойной супруги Иоганны-Елизаветы.

Детский перегляд заметила только мать Фрикен принцесса Иоганна, но не придала этому никакого значения. Правда, девочка смотрела недолго, потому что за столом Петер принялся пить едва ли не наравне со взрослыми, это выглядело не слишком приятно, ребенок опьянел, и его увели.

Наставник Брюммер ворчал, что мальчишка совершенно неуправляем, нерадив и непроходимо глуп.

— До сих пор играет в куклы!

— Как в куклы?

Кажется, София-Фредерика прошептала это тихо, но Брюммер услышал:

— Играет с солдатиками! Сказывается дурная русская кровь, его невозможно перевоспитать, не помогает даже долгое стояние на горохе на коленях.

Дамы ахнули, но Брюммер со знанием дела сообщил, что именно так и только так, а еще розгами, воспитывают детей в России.

Фрикен вспомнила пощечины, получаемые от матери, и решила, что они лучше, чем распухшие от гороха колени. А еще решила, что Карл-Петер просто глуп: неужели нельзя вести себя так, чтобы тебя не ставили на горох? У него столько возможностей, а он играет в куклы! Впервые за все время девочка была согласна со своей матерью, твердившей, что судьба распределяет блага не всегда справедливо. За что этому щуплому, хилому и глупому — в этом Фрикен теперь была уверена — две короны, если он и для одной не годен?

Семейство посочувствовало наставнику мальчика Адольфу-Фредерику и воспитателю Брюммеру и разъехалось. Немного погодя знакомство с мальчиком, игравшим в куклы, забылось, отвлекли другие знакомства, принцесса Иоганна-Елизавета по-прежнему разъезжала то в Брауншвейг, где часто устраивались замечательные охоты, то в Берлин ко двору, то в Гамбург… И всюду блеск двора, которого не было в Штеттине, всюду мать делала вид, что она чего-то стоит, но это не всегда получалось…

— О… Август, вы только посмотрите, какие новости сообщают из России!

— Что такое? — Спокойный Христиан-Август поднял глаза на супругу, оторвавшись от созерцания огня в камине.

— Из Берлина пишут, что в России переворот!

— Там же совсем недавно сменилась власть? Снова переворот?

Иоганна махнула рукой, этого увальня ничем не пробьешь! Ах, как жаль, что она не в Берлине, там сразу все бы обсудила.

— Мне нужно ехать ко двору!

— Вам-то зачем? Наводить в России порядок?

— Вы глупы, вы непроходимо глупы! К власти пришла Елизавет, дочь Петра.

— Ну и что?

— А то, что моя родственница и бывшая невеста моего брата теперь императрица огромной России.

— Какая она вам родственница?

Несколько мгновений Иоганна смотрела на мужа так, словно тот сморозил величайшую глупость на свете, но тут же опомнилась и блеснула своими родственными связями:

— Вы забыли, что мой двоюродный брат Карл-Фридрих был женат на русской принцессе Анне Петровне, сестре нынешней императрицы? А сама императрица была помолвлена с моим братом Карлом. Жаль, что он умер прямо перед свадьбой. О, эта оспа, сколько бед она принесла людям!

Владетельный герцог Цербста Христиан-Август прекрасно понимал, что судьба человечества очень мало заботит его супругу, скорее она переживает только из-за несостоявшегося брака своего брата.

— Но теперь все изменится!

— Каким образом?

Вот вечно он умудряется подрезать крылья ее мечте! Иоганна не знала, каким образом изменится ее жизнь (остальные принцессу интересовали куда меньше), но чувствовала, что перемены будут. Она, словно полковая лошадь, вострила уши и подбиралась при звуке трубы…

Иоганна оказалась права, приход к власти в далекой России Елизаветы Петровны изменил их жизнь, но вовсе не потому, что этого желала сама принцесса, а потому, что у нее была дочь София-Фредерика, попросту Фрикен, а то и вовсе Фике. Но уж о ней-то мать не думала совсем.

Зато вспомнила, что после смерти отца маленького Карла-Петера Готторпского у брата Адольфа хватило сообразительности отправить в Россию портрет Карла-Петера, конечно, изрядно приукрашенный, но это неважно. Тогдашняя императрица Анна Иоанновна о двоюродном племяннике — внуке императора Петра I — и слышать не хотела, а вот его родная тетка, нынешняя императрица Елизавета Петровна, обрадовалась и приняла портрет хорошо. Правильно, правители, даже далекие, должны помнить своих родственников! Брат Август, возивший портрет, рассказывал, что русский двор, как и вся Россия, неимоверно богат, хотя и весьма странен. Почему бы не поделиться хоть малой толикой этого богатства с родственниками? Вопрос, почему императрица Елизавета должна делиться своими богатствами с сестрой несостоявшегося супруга, Иоганне не приходил в голову.

Принцесса не могла найти себе места, словно приход к власти Елизаветы Петровны — ее личная заслуга. Она не рассказала, что немедленно написала в Петербург письмо с самыми лучшими пожеланиями долгих лет жизни и правления новой императрице. Удивительно, но из Петербурга пришел ответ! О, как носилась с этим ответом Иоганна… Ее не просто благодарили за поздравления, ее просили! Императрица просила принцессу Цербстскую прислать портрет своей сестры Анны, когда-то подаренный жениху — брату самой Иоганны, мол, у Елизаветы Петровны, как на грех, портрета любимой покойной сестры нет.

Иоганна-Елизавета смотрела на остальных родственников свысока, никто из них не догадался начать переписку с российской императрицей, никто не оказался столь прозорлив. Портрет, конечно, находился не у нее, а у ее матери, но был спешно отослан снова с наилучшими пожеланиями и всяческими заверениями, что будь брат жив… что он наверняка с небес радуется успеху своей несостоявшейся супруги…

Елизавета Петровна действительно любила своего так внезапно умершего незадолго до свадьбы жениха — брата принцессы Иоганны, а потому снова ответила. Когда нарочный курьер доставил этот царский привет, даже Иоганна-Елизавета на некоторое время потеряла способность хвалиться своими успехами, то есть дар речи. Присланный взамен портрет императрицы был вставлен в рамку из бриллиантов общей стоимостью не менее двадцати тысяч талеров. И супругу любезной принцессы тоже достался подарок — прусский император Фридрих правильно понял намек российской императрицы и произвел своего верного Христиана-Августа в фельдмаршалы! Семья немедленно собралась в Берлин. О… это был поистине золотой дождь, и принцесса Иоганна по праву гордилась тем, что сумела его вызвать. Она не подозревала, что это только начало.

Фрикен с интересом прислушивалась к новостям, хотя они ее никак не касались. Новая российская императрица объявила своим наследником своего племянника Петера-Ульриха, того самого мальчика из Эйтина, который любил играть в куклы. Ну уж теперь-то он, конечно, этого не делает и вообще забросит все глупости, не станет ни пить, ни увлекаться играми, теперь он наследник, а значит, должен все силы положить на учебу — решила для себя Фрикен. Только как можно жить в Эйтине, будучи наследником короны в России?

Девочка оказалась права: невозможно, Карла-Петера-Ульриха забрали в Петербург.

Но и это было не все! Российская императрица умела быть щедрой, особенно если это ей ничего не стоило. Наставник Карла-Петера епископ Любекский Адольф-Фредерик вместо своего отбывшего в Россию подопечного назван наследником шведской короны! И в этом Иоганна справедливо усматривала свою заслугу. Родственница на престоле, брат — наследник шведской короны… К сожалению, она сама все равно супруга скромного Христиана-Августа, пусть и фельдмаршала.

У Иоганны-Елизаветы голова шла кругом, однако она не подозревала, что главный выигрыш в лотерею судьбы впереди и связан с дочерью, о которой, как и о муже, она почти забыла.

В их берлинском доме гость — молодой красивый камер-юнкер русского двора Яков Сиверс. Вообще-то он привез императору Фридриху II жалованную императрицей Елизаветой Петровной Андреевскую ленту, но заглянул и к ее родственнице Иоганне-Елизавете. Визит был неофициальный, утренний, но как раз это и понравилось Иоганне, потому что означало, что теперь она с российской императрицей почти на короткой ноге.

Гостя принялись потчевать утренним кофе и развлекать светской беседой. Он высказал все благодарности, в том числе и по поводу присмотра за наследником престола, не осуждая ненадлежащее его выполнение, а потом вдруг попросил возможность познакомиться с Софией-Фредерикой. У матери сладко зашлось сердце. Она прекрасно помнила, что Петер-Ульрих не женат и вполне годится Фрикен в мужья. Нет, это было уж слишком сказочно! Но русский камер-юнкер сидел в кресле напротив и исчезать, как мираж, не собирался.

Но Фрикен не причесана! Сиверс улыбнулся:

— Тем лучше, я увижу настоящий цвет ее волос и их наличие…

Это был уже не просто намек.

Иоганна едва сдержалась, чтобы не броситься за дочерью самой, отправила слугу с жестким приказом немедленно явиться в таком виде, в каком ее застанут.

Вид оказался очаровательным. Когда в гостиную шагнула принцесса с торчащими во все стороны начесанными волосами (уложить их не успели, только немилосердно взбили), Сиверс не смог удержаться от смеха:

— Вы очаровательны…

Иоганна от досады кусала губы, но что теперь поделаешь.

— Я хотел бы увезти с собой портрет этого ангела. Только, конечно, причесанного…

— О да!

В тот же день бедная Фрикен провела в неподвижности четыре часа, пока художник Пейн набрасывал на холсте ее силуэт, а потом и рисовал сам портрет. Художник вовсе не требовал таких жертв, ему достаточно позировать по два часа, мастер отличался прекрасной памятью, к тому же написать платье и все остальное можно бы и со служанки, но Иоганна-Елизавета категорически потребовала не делать никаких замен, а дочь заставила сидеть смирно с легкой улыбкой на устах.

Не меньше Фрикен мучился и Пейн, потому что каждый штрих, каждый мазок комментировался, пока мастеру не надоело. Он вдруг протянул заказчице свои инструменты:

— Возьмите, мадам.

— Что?

— Возьмите мои кисти, вы прекрасно знаете, как нужно рисовать вашу дочь, сделайте это сами… У вас получится много лучше, а я не могу работать под диктовку.

У Иоганны хватило ума отступить, она дала последние наставления и удалилась, заверив, что больше вмешиваться не станет.

— Расслабьтесь, дитя мое, и посидите просто в кресле. Если вы что-нибудь расскажете о себе, я нарисую вас куда лучше.

Фрикен улыбнулась: этот Пейн вовсе не такой зануда.

— К чему вашей матери такой портрет и почему вы должны выглядеть на нем взрослой и серьезной?

— Его попросили для российской императрицы.

— Прекрасно. У императрицы есть неженатый сын?

— Нет, племянник. Он наследник короны.

— Замечательно. Теперь я знаю, что пишу портрет невесты. Сколько лет наследнику?

— Он на два года старше меня.

Портрет действительно увезли в Петербург.

Этот неожиданный интерес к своей особе со стороны императрицы поставил Фрикен в новое положение, наступил миг, когда она посмотрела на мать почти как на равную.

Вот уж чего никак не ожидала Иоганна-Елизавета! Даже возможность стать тещей наследника престола не могла примирить ее с тем, что дочь будет выше по статусу. Она привыкла быть всегда и везде первой, а тут вдруг все будет сосредоточено на ее дочери? К тому же Иоганна вдруг осознала, что стареет! Нет, она по-прежнему хороша, молода, вызывала восхищение, но признавать, что уже пришло время дочери, оказалось просто невыносимо. Отступать на второй план Иоганна не могла и не собиралась.

А дочерью интересовались. В Гамбург, где довольно часто бывала у бабушки Фрикен, приехал из Петербурга барон Корф, женатый на двоюродной сестре императрицы Елизаветы Петровны. И Корф тоже попросил портрет принцессы и сделал ей массу комплиментов.

Но взрослеющая девушка, которой уже исполнилось четырнадцать, вызвала интерес еще и у младшего брата Иоганны-Елизаветы Георга-Людвига Гольштейн-Готторпского. Петербург далеко, а молодой красивый дядя Георг рядом. К тому же Фрикен уже почувствовала свою растущую силу и почти упивалась ею. Мать столько лет внушала ей, что она дурнушка, что некрасива, не умеет носить одежду, двигаться, вести остроумную беседу, что ей никогда не составить прекрасную партию… Другая бы замкнулась, но у Фрикен материнская критика вызывала желание доказать, что Иоганна-Августа не права. Красавицей юная девушка себя вовсе не считала, но она уже научилась нравиться людям своим приятным обхождением, и беседу поддержать умела, и слушала собеседника так, что с очаровательницей не хотелось расставаться. Это было личной заслугой Фрикен, которой она очень гордилась.

Дядя Георг попал под обаяние племянницы, как попадали все, она не стремилась очаровать его специально, просто мягко и приветливо беседовала, была вежлива, занятна, весела… Но ему-то хотелось уже не только бесед, Георг разглядел стройную фигуру племянницы, ее удивительные глаза, которые вдруг из карих становились просто синими, ее красивые руки… И вот сорван первый поцелуй…

Куда смотрела строгая мать?! Девушке выпала возможность стать невестой наследника престола, в будущем надеть на голову корону богатейшей страны Европы, а мать откровенно попустительствовала ее роману с молодым дядей! Удивительно, но Иоганна-Елизавета вовсе не препятствовала этой страсти младшего брата. Только чудом до знаменательного первого января 1744 года роман не зашел дальше пары поцелуев. Иоганна-Елизавета ревновала дочь к успеху и проявленному к ней интересу.

Торжественное богослужение в цербстской дворцовой часовне по случаю Нового года подходило к концу. Христиан-Август был доволен, его семья свято чтила религиозные традиции и соблюдала все требования. Он оглядел детей, их в часовне трое — София-Фредерика, Фридрих-Август и Шарлотта. Елизавета-Ульрика еще слишком мала, ей всего год, а старший из сыновей, Вильгельм, что родился через полтора года после Фрикен, умер…

После службы предстоял праздничный обед. Он действительно был праздничным, но перебило этот обед важное сообщение.

— Ваша светлость, курьер из Берлина… Вам письмо.

Слуга обратился не к хозяину, а к Иоганне-Елизавете. Она оглядела мужа и старшую дочь с чувством превосходства.

— Принесите прямо сейчас.

В напряженном молчании все наблюдали, как Иоганна-Елизавета читала послание. Было видно, что в ней борются противоречивые чувства. Послание оказалось от обер-гофмейстера Петера-Ульриха, уже ставшего в Петербурге Петром Федоровичем, Брюммера. В нем оказались в том числе следующие строки:

«…По личному повелению Ее Императорского Величества я имею честь довести до вашего сведения, что императрица желает, чтобы ваша светлость в сопровождении вашей старшей дочери, не теряя времени, пожаловали в Россию, в тот город, где ныне пребывает царский двор. Ваша светлость слишком прозорливы, чтобы не понять истинного смысла того нетерпения, с которым Ее Императорское Величество желали бы видеть здесь вас и принцессу, дочь вашу, о которой молва рассказывает столько хорошего. Бывают случаи, когда глас народа воистину является гласом Божиим…

Дабы ваша светлость могли подробно осведомиться о всех обстоятельствах, имеющих отношение к настоящему делу, я имею честь доложить, что король Прусский посвящен в тайну. Ваша светлость может, следовательно, смотря по собственному благоусмотрению, поговорить или не переговорить с ним на эту тему…»

Фрикен замерла, глядя широко раскрытыми глазами на мать. Ее практически сватают за наследника российского престола? Те портреты, что писали, понравились императрице и Петеру-Ульриху? Нет, как там его теперь зовут? Кажется, просто Петером.

Но мать швырнула письмо на стол:

— Как не вовремя!

— Что не вовремя?

Она оглянулась на дочь, словно удивляясь, как она вообще смеет подавать голос:

— Ехать в Россию зимой? Глупость!

И отец тоже вовсе не радовался такому известию. Фрикен изумленно переводила взгляд с одного родителя на другого. Они не желают видеть корону на голове своей дочери?! Но почему?! И тут ее прорвало, нет уж, единственного в жизни шанса выбраться из Цербста и скромного достатка она не упустит! Этот мальчик Карл-Петер станет императором, а она при нем императрицей? Конечно, даже если ей придется тянуть мать в Россию за руку.

— Если вам делают такие лестные предложения из России, полагаю, не стоит отказываться, потому что это было бы счастье для меня.

Голос тверд, он почти звенел металлом. Попробуйте возразить!

Родители изумленно уставились на свою всегда и со всем соглашавшуюся дочь. Вот тебе и Фрикен.

— Но как же бедный Георг, он что скажет?

Хотелось в ответ крикнуть: «Мама, при чем здесь Георг?! Мне предлагают императорскую корону!» Но Фрикен хватило ума скромно опустить глазки:

— Он может только желать мне счастья и благополучия.

И все-таки, наверное, не неожиданное «восстание» дочери убедило ее мать, а… письмо императора Фридриха Прусского. Он не только не был против такого брака, но и сделал вид, что сам его устроил. Это было неправдой: Софию-Фредерику император рекомендовал Елизавете Петровне в ряду других принцесс, но Иоганна-Елизавета знать об этом не должна.

Император приглашал принцессу с дочерью к себе для того, чтобы дать наставления по поводу поведения в Петербурге и поручить некое очень важное дело.

Император? Важное дело?! Конечно, они едут в Берлин!

В Цербсте засуетились, обновляя наряды, укладывая вещи, собираясь.

Но наряды обновлялись только у самой Иоганны-Елизаветы, удивительно, но матери в голову не пришло приодеть Фрикен, если уж везут ко двору. Глупости, пусть едет в чем есть! Иоганна и не подумала, что Софию-Фредерику придется вести во дворец. Для решения всех вопросов есть она сама, при чем здесь дочь?