Помоги проекту - поделись книгой:
Сестра обхватила кусок мрамора осторожно, словно боясь порезаться, и они вдвоем заковыляли по паркету. Когда молодая леди приняла горизонтальное положение, Шива приблизился к ней, натянув резиновые перчатки. Вот она, есть, в незащищенной полости ее паха. Не было нужды в вагинальном или ректальном осмотре, поскольку все уже обнаружено. Полдюйма в длину, синевато-багровая в середине и желтоватая с черным по краям. Ошибки быть не могло — это ранка от катетера.
— В итоге, я вытряс все это из нее.
— Что, кровь?
— Ты что, совсем меня не слушаешь? — Шива перегнулся через стол, буравя своим оживленным взглядом окаменевшее лицо Элмли.
— Нет-нет, я слушал, просто хотел прояснить, что именно ты из нее вытряс. То есть весь рассказ же про кровь, так?
С Элмли определенно было что-то не так. Его обычный щенячий энтузиазм сорвал поводок и удрал — даже такой равнодушный и нелюбящий друг, как Шива, заметил это. А заметив, не смог припомнить, видел ли Элмли в последнее время, минимум, за две-три недели перед собственным кратким отсутствием. Теперь у Элмли был отстраненный и глупый вид человека, сидящего на лекарствах. И, кроме того, была в нем какая-то шероховатость, даже потрепанность, чего прежде Шива не наблюдал.
— Так ты хочешь узнать или нет?
— Да, я сгораю от любопытства! — Элмли изо всех сил попытался изобразить это самое сгорание, разинув рот и направив на Шиву пылающий взор, до того метавшийся по столовой.
— Поскольку я поставил ее перед лицом очевидного — приемы под вымышленными именами в других больницах и шрам от катетера, — она раскололась. Оказалось, это культ кровопускания!
— Ты серьезно?
— Абсолютно! Сатанинский культ кровопускания, а она — чертова ведьма в этой стае или скорее банк крови. Все подробности обстоятельств подтвердились. Она состоит в группе, которая кочует между притонами в Лондоне и Париже. Но они не художники, разве что некое творчество можно усмотреть во всех этих дьявольских играх. В общем, каждые пару месяцев они берут две-три добрые пинты крови у бедной девицы, мешают с землей, спермой и чем-то еще, затем что-то малюют на протяжении всего шоу, пентаграммы, видимо. Странновато. — Шива замолчал, подыскивая верные слова. — Но уж больно охотно она мне все это рассказала — будто заранее подготовилась.
— И что ты тогда сделал?
— То есть?
— Ну, с ней, с этой молодой особой?
— А ты как, блин, полагаешь, что я с ней сделал? Сунул ее в палату быстрее, чем ты успел бы пикнуть, она свихнутая, точно хренов мешок со змеями. И я выяснил это, Дейв. Ото всех остальных знахарей-ухарей она улизнула, но не от меня. Я ее отправил прямиком в отделение — там ей сделают переливание. Накачаем ее, а потом доберемся до дна этого идиотизма с культом.
— Я бы подумал… подумал бы… — на все лады затянул Элмли, туда-сюда водя пластиковой ложкой со слоем взбитых сливок. — Я бы подумал…
— Я слишком кататоник для прочих мыслей, — вставил Шива. — Что это с тобой сегодня? Если бы я не знал тебя прежде, решил бы, что ты обкурился.
— Я никогда не курю на работе, ты же знаешь.
— Да-да, с тобой случился несчастный случай на производстве, не тем концом петлю к двери приладил.
— Строго говоря, — тон Элмли был ровным, но глаза горели от ярости, — это невозможно.
— Строго говоря, что ты хотел сказать перед тем, как мы углубились в этот многословный аппендикс?
— Только то… — Наконец крошеная ложечка бисквита со взбитыми сливками достигла рта Элмли. — Что ее бойфренд — по моему разумению — это шанс выведать побольше.
— Ты прав. — Шива, казалось, слегка смутился. — Я действительно думал об этом, и не только из соображений узнать побольше, но потому, что он и остальные фрики, должно быть, сталкивались с криминалом. Но этот гребаный жиртрес из Нигерии, наш охранник, даже штаны на своей заднице не удержал бы, не будь ремня. Спокойно дал ее бойфренду уйти. Правда, если мы ее не выпустим, он скорее всего снова объявится, в смысле, она — как наживка, а он…
Шива резко замолчал. Во время беседы он безостановочно запихивал себе в рот кусочки курицы и пережевывал их, брызгая гневом. Теперь же сидел, остолбенев и разинув рот, одинокая мясная жила свисала с его нижней губы. Элмли — хоть и не был гуттаперчевым — повернулся на сто восемьдесят градусов, сидя на своем стуле, чтобы увидеть, на что уставился его друг. Бледный с лица, волосы в разные стороны, небрит, что-то в районе тридцатника — обладатель этих достоинств грозно смотрел на них.
— Это он, — выдохнул Шива, — ее бойфренд, пропади он пропадом.
Элмли отметил внезапную перемену в обычно вонючей и уютной атмосфере столовой, где он вдруг остался совсем один в эпицентре ветров, под проливным дождем, а вокруг сгущалась зловещая тьма. Мужчина поднялся с того места, где сидел, и подошел к ним, чуть не споткнувшись об их столик, настолько он торопился. Элмли удивился, что им не пришлось его уговаривать. Мужчина подсел к ним за стол.
— Меня зовут Диггер. — Он нацелил свой подбородок на Элмли, как будто собираясь ударить его в лицо острием. — О чем этот вот говорил только что?
— Ни-ни о чем.
Не столько атмосфера открытой угрозы, которой веяло от Диггера, насторожила Элмли, сколько опасение, что он пропустит важную реплику. Ясное дело, Диггер находился тут по воле кого-то, кто контролировал их обоих, и собирался дать Элмли пару долгожданных указаний.
Однако на Шиву это все не произвело никакого впечатления.
— Я рассказывал Дейву о вашем банке крови. И что спросил у тебя ее настоящее имя, поскольку был уверен: Диггер — тоже не настоящее.
— Естественно, это кличка.
— Да ну?
— Ну, да.
— И как, мистер Загадка, у тебя духу-то хватило привалить сюда — это столовая для сотрудников.
— Я ничего не ел, просто хотел найти вас.
— Да что ты? — Шива стал рыскать по столу, будто искал зажженную сигарету или стакан с виски, чтобы усилить эффект. — И что же стряслось?
Диггер поднялся и развернул свой стул. Потом уселся на него, как на пластмассовую лошадку, и закатал рукава военной рубашки, обнажив безволосые локти, покрытые черными завитками современных примитивных тату.
— Так-то лучше, — произнес он, и Элмли подумал, не было ли это сигналом. — Послушайте, — продолжил Диггер, — раз теперь вы ее держите у себя, нам хана, серьезно.
— Ой ли? — усмехнулся Шива. — Не поверю, что у вас возникнут сложности с тем, чтобы найти еще одну сдвинутую бедолагу, согласную стать вашей зомби.
— Вы не… вы не понимаете. — К удивлению обоих — Шивы и Элмли, — по щекам Диггера катились слезы, а плечи сотрясались от волнения. — Их обязательно нужно любить, если не любишь, ничего не получится. Вся эта история про любовь — весь ритуал, вам это должно быть лучше известно.
Шива уже собирался было просить Элмли усмирить Диггера — или хотя бы попытаться это сделать, — пока он позвонит в полицию, но последнее откровение застало его врасплох.
— Хотелось бы узнать побольше. — Шива щелкнул пальцами. — Звучит потрясающе.
Диггер взял себя в руки, глотнул колы из стакана Элмли, тем самым укрепив связь между ними.
— Действительно потрясающе и очень важно. Если вас это интересует, я покажу — вам обоим.
— Что, ритуал кровопускания?
— Ну нет, конечно, этого я показать не могу, это тайна, дело личного характера, как ни крути, но я могу показать вам, где все происходит, тогда поймете, такие разумные люди, как вы, непременно. Хотите отправиться туда?
Шива посмотрел на Элмли, который согласно кивнул — его вытянутое лицо выражало важность и вальяжность.
— Хорошо, — сказал Шива.
Ну и ну, думал Шива, следуя за Диггером, идущим впереди по коридору, а затем два пролета вниз по лестнице на улицу. Первый день после перерыва, и на тебе, прямо в дверях, здрасьте-пожалуйста, подлинный образец психотической конфабуляции[48], да еще и затрагивающей целую кучу народа! Определенно, это ляжет в основу истории болезни, каких я до сих пор не писал. Возможность заглавной статьи в БЖОП мгновенно пересилила в сознании Шивы мысли о Баснере и его каббале.
Дойдя до главного входа, Диггер подал знак Шиве и Элмли приблизиться.
— Для вас обоих небезопасно светиться в моем обществе, — сказал он. — И меня никто не должен видеть — за нами постоянно следят.
— Что вы имеете в виду? — спросил Шива, но Элмли понимающе промолчал.
— Наш культ — всего лишь звено в цепи, есть один над нами, а над ним еще один. Насколько я понимаю, могут быть и другие культы, но сейчас не важно, насколько это нас касается, важно то, что за мной постоянно следят — как бы я не обнаружил чего-то из своих познаний. Так что я выйду первым, а вы за мной. — Он указал на Элмли. — Между нами должна быть минимум сотня ярдов. Потом вы. — Он ткнул пальцем в Шиву. — На том же расстоянии от него. Не сомневайтесь, я буду идти достаточно медленно, чтобы вы не отстали. Все ясно?
Оба его собеседника кивнули, и Диггер вышел на улицу.
Услышав в воздухе над собой металлический гул реактивного самолета, Шива поднял глаза в темно-синее небо. Жара, полураздетые прохожие, столики, выставленные на тротуар перед ресторанами, — все свидетельствовало о лете. Внезапном лете. Вроде бы утром, когда он садился на поезд в Кентоне, было другое время года, нет? Но если не лето, то какое? С трудом окинув мысленным взором последние несколько месяцев, Шива осознал, что смена сезонов перестала его трогать с тех пор, как минул Дивали. Это все мысли, заботы, заключил он, переутомление. Шива снял пиджак и перебросил его через плечо, ослабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу. Поискав глазами Элмли, он заметил спину торговца строительным хламом, который заворачивал за угол Шарлот-стрит. Шива поспешил за ним.
Троица, растянувшаяся, как слова в бреду сумасшедшего, проделала путь к северу через Фицровию. Чертовски умно, подумал Дэвид Элмли, блестящий способ сыграть на тщеславии Шивы. Рук? Баснера за всем этим Шива не замечал благодаря собственной высокомерной уверенности в том, что он имеет дело с огромной психиатрической загадкой, этаким новоявленным Шерлоком Холмсом, идя по следу психических миазмов центрального Лондона. Элмли нащупал в кармане пиджака стальной прямоугольник, и, нажимая большим пальцем на зазубренную защелку, играл лезвием. Нож марки «Стэнли» был не самым надежным оружием, но Элмли не сомневался, что, если придется, спокойно сможет пустить его в ход. Диггер позаботится о том, чтобы Шива вел себя тихо или, в крайнем случае, наоборот.
Офисные девицы, сидя на скамейках, вкушали бобовые проростки в виде салатов из прозрачных коробочек, неподалеку от них сидели откормленные сосисками мужики в засаленной одежде. Шива подумал о вечной проблеме потертостей на локтях и о том, что людям делать в этой связи. Потом подумал о храме Нисден — что он, собственно, такое? Эти башенки, вздымающиеся среди мелкой измороси над соседними крышами, — словно мавзолей, тонущий в вязком навозе. Шива представил размалеванную фигуру Вождя Краснокожих, стоявшую снаружи у закусочной «Лоун-Стар» на Глоцестер-роуд. Двадцать лет назад он думал, что этот истукан долго не протянет — краска пооблупилась, да и сама фишка уже была банальной. Но он по-прежнему стоял на своем месте, в то время как бесчисленные могучие строения из бетона, стали и стекла сровняли с землей. И по-прежнему рядом располагались трогательные атрибуты едальни: кактус, с которого лохмотьями свисала штукатурка, пыльное перекати-поле из колючей проволоки, крашеный задник глиняной стены. Интересно, подумал Шива, если бы он мог втереться в эту модель государства Апачи, удалось бы ему почувствовать себя индейцем в большей степени, чем сейчас? Или, другими словами, смог бы он вообще почувствовать себя индейцем?
Дэйв Элмли заметил евреев на крышах зданий, они перемещались от вентиляционной трубы к бочке с водой, их длинные черные одежды развевались на ветру. Евреи были повсюду, многие медленно проезжали мимо на своих «вольво», волосы на их головах шевелил теплый ветерок. Вот как просто идти на север в самом сердце их владений, да еще собираясь нанести им удар. Вряд ли они ожидают чего-то подобного, может, их даже охватит паника.
К тому моменту, когда Шива подошел к развилке у Графтон-Уэй и свернул вправо на Тоттенхем-Корт-роуд, Диггер уже успел пересечь Эустон-роуд и направлялся по Хемпстед-роуд в приличном темпе. А Элмли в это время находился на середине перекрестка, поглощенный суматохой дорожных работ, и, видимо, ведя беседу со скоплением лежащих на земле и ждущих своего часа светофоров.
Шива видел, как из отделения ЭМП больницы университетского колледжа выскочила машина «скорой помощи». Это был яркий автомобиль, красно-оранжевые шевроны расходились болезненными полосами. Бело-зеленые номера на задних дверях были вписаны в синюю звездочку с кадуцеями. Только сумасшедший, подумал Шива, по своей воле залезет в этот пестрый фургон, но в данном случае — он понимающе усмехнулся — сумасшествие исключается.
Теперь по Хемпстед-роуд и дальше на Стенхоуп-стрит, где жил Роки. Любопытно, подумал, Шива, кому достался его камень? Дальше по Парк-Уиллидж-Ист и через железнодорожные пути. Вдоль Морнингтон-Террас, потом до развилки с Паркуэй и на Оувэлроуд. Однажды Шива прочел, что когда Риджентс-Парк-Террас только построили, она была одна на юру, рядок домов, похожий на гигантский конструктор «Лего», ожидающий присоединения нового района. На фоне зловонной духоты летнего полдня дома выглядели свежими и привлекательными. Глядя на темные холлы, увешанные старыми плакатами, Шива предполагал, что тут живут зажиточные пейзане, крупная буржуазия. Вне всяких сомнений, именно в этот момент они обсуждают ловкие, но при этом вполне реальные решения своих проблем. Чай, который они пили, был ароматным и освежающим. Китайский или индийский. Молоко? Нет, вряд ли. На середине пути сгорбленная фигура Диггера прошла мимо фабрики старых фортепиано и свернула за угол на Джеймстоун-роуд. Шива заторопился.
Двадцать минут спустя Шива стоял в дверях прачечной самообслуживания на углу Квинс-Кресент и Грэфтон-роуд. Запах горячей ткани ударял ему в лицо, монотонный звук стиральных машин назойливой мухой жужжал в ушах. Чуть поодаль у бара мешкал Элмли. Он приобрел четвертинку скотча, к которой совершенно в открытую прикладывался. Растрепанный вид, бледное, взволнованное лицо — словом, петельных дел мастер играл свою роль послеполуденного бездельника сравнительно живо. Взглянув на другую сторону перекрестка, Шива увидел, как Диггер при помощи связки больших ключей отпирает стальную дверь, возведенную — скорей всего, Советом — для охраны от таких, как он, чтобы не дать им попасть в этот огромный четырехэтажный дом.
Диггер скрылся внутри, и Шива отпустил свой взгляд парить среди квартирных многоэтажек на Мэнсфилд-роуд, скакать по пухлому зеленому брюху Парламент-Хилл и после взмыть к небесам. Диггер снова возник в темной, прямоугольной раме двери и помахал им, хватая рукой воздух. Сначала Элмли, следом Шива ступили на тротуар, затем на мостовую. От избытка адреналина каждый шаг казался Шиве уроком анатомии. Его мышцы удлинились, стали сокращаться с плавной легкостью, хрящи поглощали удары кожаных подошв о гудрон, нервы реагировали на все препоны и уколы боли, которыми сопровождалось его пребывание-в-мире. В то же время неуместные воспоминания начали возникать с предельной ясностью: школьник четверть века назад припадает к земле, чтобы собрать разбросанные по игровой площадке картофельные чипсы, смеется, видя, что они перемешались с осенними листьями, а затем кладет все это без разбору к себе в карман.
Войдя внутрь, Шива обнаружил, что Диггер и Элмли ждут его, стоя рядом друг с другом. Они дали ему пройти, после чего Диггер взялся за трудоемкую операцию по закрыванию стальной двери, запиранию ее на замок, а затем все то же самое с передней дверью.
— Осторожность не повредит, — прошептал он. — За нами следили неделями.
— Полиция? — так же шепотом спросил Элмли.
— Нет, — ответил Диггер, — другое ведомство.
Не вдаваясь в подробности, он дал своим спутникам знак следовать за ним, и они начали своеобразное турне по бесхозному сооружению.
В каждой из комнат, куда они входили, Диггер что-то болтал, словно был агентом по продаже недвижимости, уговаривающим их купить краденое помещение.
— Это комната Педро. — Он обвел жестом законопаченные досками окна, вывернутые осветительные приборы, выкорчеванную раковину, которая лежала на боку посередине комнаты. — Примерно четырнадцать на восемнадцать футов, потолок двадцать. Оригинальная лепнина не тронута, но Педро пару раз выстрелил из пневматического пистолета в розочку на потолке.
Узкие лучи солнца пронзали деревянные балки, прибитые поперек эркера, и Шива проследил взглядом их дорожки до того места, где они касались пола и стен. Непонятный мусор то мозолил глаза, то пропадал, желоб медной трубы дополнял очарование от вида нескольких пружин, торчавших из прорезей кресла. На дальней стене висела потрясающе плохо выполненная картина маслом, изображавшая отвратительную женщину средних лет. Ее глаза были жестоко вырезаны, а на их месте красовались кусочки апельсиновой кожуры.
Шива все еще находился на гребне волны адреналина. Время замедлилось до такой степени, что он мог провести множество отдельных мгновений, слушая, как свистят легкие Элмли или скребут ногти Диггера, чешущего подбородок.
— А где Педро? — поинтересовался Шива, и его голос прозвучал на удивление глубоко и полнозвучно.
— На работе, — огрызнулся в ответ Диггер, как будто это было само собой разумеющимся.
Они шли дальше, Диггер заходил в каждую комнату и называл ее размеры, имя владельца, после чего указывал им на то, что ему представлялось достойным внимания. Во второй комнате громоздилась шаткая кипа старых матрасов, покрытых чем-то комковатым, кашеобразным — мякиш поролона вперемешку с разлитым древесным клеем.
— Это принадлежит Энди, — пояснил Диггер, — когда он в дееспособном состоянии.
От контраста между резким светом, сочащимся сквозь трещины, и глубокими мрачными проемами перед глазами Шивы поплыли темные пятна, но даже это не помешало ему заметить очевидное.
По всему первому этажу: на маленьких полочках, в неработающих холодильниках, в дверных проемах — везде были небольшие керамические горшки и грубо вылепленные глиняные фигурки в ржаво-красных пятнах. Запах запекшейся крови, чем-то напоминающий то, как пахнет старое железо, распространился по дому и смешался с более домашними запахами застарелого пота, спиртных испарений и марихуаны, создав крепкую атмосферу бардака раз и навсегда.
— Спальня хозяина, — продолжал свою экскурсию Диггер. — Восемнадцать на двадцать два фута, потолок двенадцать, традиционная роспись. Мелисса развешивает здесь свои тряпки, называет их «мои лунные мышки», о да!
Когда глаза привыкли к свету, Шива увидел, что розовую комнату пересекают мириады бельевых веревок, увешанных сотнями-тысячами использованных тампонов. Подсвеченные наискось наклонные ряды свисающей ваты, инкрустированной засохшей кровью, в целом имели вид чего-то неземного, даже прекрасного. Шива не мог удержаться, чтобы не сказать нечто нестерпимо прозаичное, вроде: «Наверно, она давно здесь живет, раз успела уже накопить столько… лунных мышек?»
— Я не говорил, что все они — лично ее. — Диггер нахмурился. Опять показалось, будто он думает, что Шива должен не только высоко оценить это искусство — если оно таковым является, — но к тому же понять его.
Элмли стоял в лестничном проеме, у стены, с которой сырыми клочьями слезали допотопные обои. «Анаглипта»[49] его собственного лба также была пропитана влагой проступившей вдруг испарины.
— С тобой все хорошо? — Шива коснулся рукой плеча Элмли. Тот отпрянул, вынув руку из кармана, со среднего пальца капала кровь.
— Круто, — заметил Диггер.
Они взобрались по ветхим лестницам — ступени проломаны, балясины выдернуты, — и Диггер призвал их восхититься гигантским коллажом на стене, составленным из мультяшных постеров, реклам напитков и старых чеков. Все это — включая молочные пакеты, использованные чайные пакетики и высушенный маленький комочек, который, как выяснил Шива, осмотрительно пройдя мимо, оказался мышиным трупиком, — было приклеено к неровной поверхности стены. Сверху послышалось хлопанье крыльев, Шива поднял глаза и увидел спутанный клубок растений, пустивших корни у водостока и пробивающихся сквозь дыру в стекле. Голубиный помет угодил на торчащие сколы.
— Одиннадцать на семь футов, потолок десять. Клетка, кстати, для пугливого хомячка, ага.
Здесь обои были в полоску, на полу — голый дощатый настил, за исключением островков линолеума там, где доски были выдраны с корнем. Небольшая плетеная стойка, предназначенная, насколько понял Шива, для хранения пластинок на сорок пять оборотов, примостилась на ветхом куске штукатурки. Три одинаковые женские лодочки — две правые и одна левая — выстроились рядком вдоль плинтуса. Корзина для пикников валялась изуродованная, передняя часть пробита противовесом подъемного окна. На подоконнике стояли три игрушечных солдатика с винтовками, нацеленными на сухую хлебную корку. Рядом виднелся худой голый торс пластиковой куклы побольше, ее груди без сосков блестели на солнце. Игрушки раздражали несоответствием в масштабе, наводя на мысль, что, возможно, в этом притоне, по аналогии, когда-то жили гиганты или карлики, а может, и те, и другие. Шива стал опасаться назойливого голубиного «куу-куу-куу-куу», на последнее «куу» раз за разом падало ударение.
— Пойдем дальше? — спросил Диггер.
На последнем лестничном пролете, ведущем на чердак, глиняные модельки и горшки образовывали беспорядочные массы уродливых людей. Пятна крови на стенах составляли целые полотна. Все трое неловко остановились, сначала Диггер, потом Шива, за ним Элмли, пока Диггер выуживал ключи и отпирал дверь. Входя, он пригласил их последовать за ним.
— Комната Зака, — объявил Диггер и продолжил: — Пора.
Это был знак. Элмли повернулся и схватил Шиву за плечи. Сукин сын, да он силен, подумал Шива, когда Элмли толкнул его в сторону Диггера. Этого и следовало ожидать. Диггер, которому не оставалось выбора, если он не хотел быть сбитым с ног, обхватил Шиву руками. Нож уже был наготове. Элмли кинулся вперед и резанул Шиву по горлу сначала в одном направлении, потом обратно, глубоко и с силой.
Падение на пол заняло пять минут. Сначала Шива решил, что розовые капли, брызгающие по наклонным стенам и летящие в слуховое окно, — очередное актерское ухищрение, но потом понял, что это его собственная кровь хлещет на контуры безобразных фресок. Обложка альбома рок-группы семидесятых, подумал Шива, преломленная окаменевшим сознанием жуткого художника. Фреска занимала три стены неправильной формы — крупные ряды синих, фиолетовых и розовато-лиловых ритуальных знаков, округлых и угловатых, дополненных пустынным пейзажем. Скопление из трех пирамид наподобие выброшенных картонных коробок возле зарослей качающихся пальм. Караван верблюдов, кочующий по дюнам, упрямо не желающий соответствовать правилам элементарной перспективы: вожак заметно крупнее другого, вставшего на дыбы верблюда.
Дэвид Элмли сцепился с Диггером, совершая медленные и вялые телодвижения, как если бы пытался использовать на практике теоретические знания по применению силы. Их схватка была настолько неспешной, что Шива решил, будто Диггер в ней вообще не участвовал, а его старый друг просто упражняется с ножиком. Элмли делал пассы лезвием в разные стороны перед своей конской мордой, издавая характерное фырканье и всхрапыванье. Но как бы там ни было с этой дракой, в течение второй минуты падения Шивы Диггер тоже упал, и хотя Шива не мог сдержать ненависти к Элмли, ему было приятно, что тот умудрился победить этого представителя культа.
Третью минуту своего падения Шива Мукти провел за чтением надписи, нацарапанной над небом пустыни. Смысл букв не имел явного отношения к самой картине, их ржавый цвет, а также то, каким образом элементы букв переходили в пятна и кляксы, — все это свидетельствовало, что надпись появилась после того, как была создана сцена с пустыней. Надпись гласила: «Я поймал звезду, и она мне порезала руки».
Я поймал звезду, и она мне порезала руки. Есть в этом что-то от символизма, подумал Шива, и в таком контексте был почти пикантный ужас. Элмли отступил назад, в дальний угол, за круто скошенную стену. Он скорчился, как домашний паук, и трясущимися руками совал таблетки в рот, из которого доносились стоны. Он буквально пожирал их с хрустом, выступившая на его губах белая, как мел, пена каплями стекала в ямочку на подбородке. Даже на расстоянии Шиве удалось прочесть предупреждение на коробочке с таблетками: «Не превышать положенную дозу», и в этом тоже определенно было что-то символистское.
За последнюю минуту, перед тем как коснуться пола, у доктора Мукти была масса времени, чтобы оценить, куда именно он собирается упасть. Это был центр не пентаграммы в пятнах крови, как он ожидал, но тщательно вычерченной звезды Давида — два скрещенных треугольника, тонкими линиями нарисованные мелом на досках пола. «Куу-куу, куу-куу» — долбили свое голуби. Сверху в небе доктор Мукти увидел самолет, улетающий в лазурный эфир, как громоздкая машина, ведомая вверх по кристальному холму. После этого Шива ударился о пол и остался лежать в луже собственной крови, как ослабевший многоопытный тюлень.
Доктор Мукти подумал, что сейчас было бы уместно, чтобы все действующие лица пришли к нему сюда на чердак. Свати, как всегда невозмутимая на вид, в чудесном сари, отороченном золотом; Моан, хотя, скорее всего, эта ситуация может пагубно сказаться на ребенке; мать Шивы, его тетки и дядья тихо зашли бы гуськом в двери и выстроились вкруг могилы, наподобие греко-индийского хора; коллеги Шивы из «Сент-Мангос», несущие на руках кожаное офисное кресло, в котором восседает Гуннар Грунбейн, и конечно же пациенты, мотавшиеся туда-сюда между «Сент-Мангос» и «Хис-Хоспитэл», возможно, как раз мимо этого дома. Несчастные живые орудия убийства, однократно использованные и после выброшенные, которые теперь по праву могут быть допущены к даче свидетельских показаний касательно последнего удара. Учительница английского с гипогликемией, человек-креозот, бедняга Роки с его поэзией а-ля то, что пишут на коробках с хлопьями, мистер Дабл, Мухаммед Кабир — все они должны почтить их с Элмли своим присутствием. Он мечтал быть как Камла Деви, чтобы массы людей собрались на берегу стремительной реки из его собственной крови. Но, естественно, единственным садху, которого к нему допустили, оказался доктор Зак Баснер.
Баснер вошел в дверь с абсолютно будничным видом, словно играя самого себя с подчеркнутой непринужденностью. На нем были его обычные серые фланелевые брюки, криво завязанный зеленый мохеровый галстук, а из-под полы его твидового пиджака торчал один край рубашки «Виелла» — особенно безобидная маленькая деталь, которую Мукти заметил, когда Баснер повернулся запереть дверь.
Поделиться книгой: