Сокровища любви

— Я хотела сделать тебе сюрприз. Прости меня. Я очень раскаиваюсь.

Наклонившись к девочке, София поцеловала ее.

— Я все понимаю, моя дорогая, — сказала она извиняющим тоном. — Это была просто игра, я и сама отчасти виновата в том, что положила безделушки вместе с дорогими украшениями.

София убрала бинт в коробочку, в которой хранилась домашняя аптечка. Когда Айрин задала ей следующий вопрос, София даже зажмурилась от ужаса.

— Скажи, что такое «уличная шлюха»?

София закрыла аптечку и только потом ответила вопросом на вопрос:

— Зачем тебе надо это знать?

— Папа сказал, что я похожа на шлюху.

София машинально вынула из кармана чистый носовой платок и сунула его падчерице вместо мокрого.

— Шлюха — это непорядочная женщина, — осторожно подбирала слова София, — которая недостойно себя ведет.

— Как он посмел назвать меня шлюхой? — не унималась Айрин, до глубины души оскорбленная собственным отцом, и сжала кулаки. — Меня можно дразнить за мои рыжие волосы, но я порядочная, порядочная, понимаешь!

— Тише-тише, успокойся, — тихо произнесла София, стараясь угомонить девочку. — Знаешь, в гневе люди способны сказать все что угодно, совсем не то, что они думают. Вот и твой отец не исключение. Никто из нас не ангел. В жизни надо учиться сдерживать себя и быть терпимым к другим. А что касается твоих волос, то они изумительные. Запомни, у тебя прекрасные волосы. Когда ты вырастешь, ты сама это поймешь и будешь гордиться своими волосами.

— Ты в этом уверена? — с сомнением спросила Айрин.

— Я тебе никогда не лгу, моя дорогая девочка.

Айрин облегченно вздохнула.

— Я знаю, — благодарно ответила она.

Взяв аптечку, София поднялась.

— А сейчас я спущусь к твоему отцу и все улажу. Я не хочу, чтобы между вами осталось непонимание.

Айрин опустила глаза, стараясь скрыть грусть. Слишком поздно, решила она, слыша, как София спускается по лестнице. В их отношениях с отцом уже давно была трещина — наверное, со дня ее рождения. Но почему она возникла, Айрин не могла понять. Будучи ребенком, она считала, что причина крылась в ее рыжих волосах. Айрин казалось, что при одном виде ее огненных волос отец впадал в ярость.

Войдя в кабинет, София тихо вскрикнула, увидев мужа сидящим глубоко в кресле у камина с откинутой назад головой.

— Эдмунд! Ты болен, — воскликнула она. Бросившись к нему, она приложила руку к его лбу и испугалась: лоб был горячим, как раскаленная плита. — Ты наверняка простудился. Давай я отведу тебя в постель.

Он отстранил ее руку, словно не слыша ее слов.

— Айрин следует отправить в интернат, — сказал он тоном, не терпящим возражений.

София поняла, что это окончательное решение.

— Ты ее разбаловала. С самых первых шагов, как только она начала говорить, эта девчонка просто невыносима. Она из тех, о ком говорят: «Палец в рот не клади — откусит всю руку». Ты тоже отчасти виновата в том, что она перестала слушаться гувернантку, не говоря уже обо мне, — с возмущением говорил он. София отошла в сторону, не в состоянии слушать его злобные выпады против дочери. — Как только ты появилась в этом доме, — продолжал он, — мои старания выбить из ее головы все глупости, побороть ее упрямство пошли насмарку. А теперь еще эти дурацкие переодевания! Ты ей во всем потакаешь. И сегодня я был свидетелем твоего попустительства. Я потрясен твоим легкомыслием.

— Ты слишком строго судишь дочь, Эдмунд. Все дети обожают переодевания и маскарады. Это просто игра.

Эдмунд вскочил с кресла. Его гнев еще больше подогревался высокой температурой. У него болело все тело, жгло в горле.

— Игра? На ней было несколько дорогих браслетов и ожерелье, которые я тебе подарил. Вот так ты относишься к моим подаркам? Они ничего для тебя не значат? Это простые побрякушки? Кажется, я переоценил твой ум. О чувстве ответственности я даже не говорю. Думаю, тебе больше подходит роль подружки моей дочери, чем моей жены.

Почувствовав, что он сейчас ее оттолкнет, София преградила ему дорогу, раскрасневшись от возмущения.

— У меня самой не было детства, Эдмунд. Я была под неусыпным надзором нянек и гувернанток, редко видела родителей. Что в том дурного, что мне захотелось немного «впасть в детство», поиграть с Айрин, почувствовать себя на короткое время ребенком? Я тебе должна серьезно заявить, что Айрин никогда не злоупотребляла моей добротой и не сердилась, когда я делала ей справедливые замечания. Она мне верит, когда я учу ее, что надо быть честным, справедливым человеком. Она знает, что я люблю ее как родную дочь. Мы относимся друг к другу, как мать и дочь. — Ее голос задрожал, а глаза наполнились слезами. — Иногда мне кажется, что она действительно моя родная дочь.

Муж пристально посмотрел на нее.

— Видит Бог, я бы очень хотел, чтобы она была твоим ребенком, плоть от плоти, — ответил он, глядя на нее тяжелым взором. — Но она не твоя родная дочь, и твои слова ничего не значат. Я собираюсь определить Айрин в частный пансион и как можно скорее.

— Нет! — воскликнула София. Это был крик души. Она бросилась к двери, пытаясь загородить ему дорогу. — У девочки было не так много радостей в жизни. Я это понимаю, как никто другой. Если ты лишишь ее моего внимания и ласки, то в своей будущей жизни она не научится отличать настоящую любовь от подделки. Ребенок должен жить в любви, а не в вечной строгости!

Его лицо, только что пылавшее нездоровым румянцем, вдруг побледнело, а в глазах засверкали грозные искры.

— Значит, по-вашему, я плохой отец? Как вы смеете, мадам, обвинять меня в этом? Не слишком ли много вы себе позволяете? А сейчас слушайте то, что я вам скажу. Чем скорее моя дочь избавится от вашего сентиментального сюсюканья, тем лучше будет для нее. А теперь дайте мне пройти в спальню, пока я еще могу ходить на своих ногах.

София иногда забывала о неприятных чертах своего мужа, хотя уже достаточно изучила его характер: Эдмунд не выносил ни малейшей критики в свой адрес.

— Умоляю тебя, Эдмунд, не ломай девочке жизнь. Мне с самого первого дня показалось, будто ты обвиняешь ее в смерти ее матери.

Это была последняя капля, переполнившая чашу его терпения. Уже во второй раз за короткое время Эдмунд снова впал в бешенство. Набросившись на жену, он схватил ее за горло и стал так трясти, что у бедной Софии застучали зубы.

— Не смей мне больше говорить таких слов! То, что ты сказала, — совершеннейшая ложь. Ты несправедлива ко мне! Ты ничего не знаешь о моей жизни!

Выпустив ее наконец, он вышел из комнаты. Потрясенная очередной вспышкой гнева Эдмунда, София прислонилась к стене, прижав руку к горлу, которое еще болело от его мертвой хватки. Превозмогая обиду и боль, она пыталась найти извинения поведению мужа, понять причину злобы, но все яснее ощущала, что в их отношениях появилась трещина, которая все больше разрасталась, как в полуразбитой фарфоровой чашке. София чувствовала, как ее бьет холодный озноб. Чтобы не упасть, она ухватилась за спинку стула. Ей казалось, что воспоминания о ее безрадостном детстве и неудачном браке с первым мужем все сильнее погружают ее во мрак, из которого она пыталась найти выход в новом супружестве, но так и не нашла. Эдмунд был занят только собой, и ее жажда любви так и осталась неудовлетворенной. Схватившись за голову, она поняла всю тщетность своих иллюзий, сменившихся отчаянием и разочарованием.

Эдмунд пролежал в постели около двух недель. Все это время София неотлучно дежурила у его постели. Несмотря на высокомерие, мешавшее ему признать свою неправоту, он все же извинился за свою грубую выходку, но в глубине души обвинял во всем Софию. Он был убежден, что жена не должна разговаривать с мужем так, как посмела София. Иногда он тяжелым взглядом наблюдал за ней, боясь, что она возненавидела его после той ссоры. Решив наконец, что София его простила, он даже вообразил, что она признала свою вину. Иногда он покровительственно похлопывал ее по руке, когда София поправляла ему простыни, или весело улыбался ей, когда она давала ему горькое лекарство, прописанное доктором.

Вероятно, он очень удивился бы, если бы узнал, что София считает его невыносимым и раздражительным пациентом, хотя и понимает, что на его месте многие цветущие мужчины тоже капризничали бы, заболев так внезапно. Всем сердцем она мечтала, чтобы он передумал и не отсылал Айрин в пансион. Это было бы широким жестом, характеризующим его с хорошей стороны, и помогло бы восстановить их отношения. Это означало бы, что он дорожит ее мнением и доверяет ей. Но этого не случилось.

Еще не до конца оправившись от болезни, сидя в домашнем халате, Эдмунд написал письмо в частный пансион в северной части Англии, будто не знал, что подобные школы есть и недалеко от Лондона. Здесь Айрин не чувствовала бы себя вдали от родного дома. Сразу же после выздоровления он вместе с Айрин отправился в пансион: сначала ехали на поезде, а последние пять миль тряслись по сельским дорогам в наемном экипаже. София хотела тоже поехать, но Эдмунд запретил.

Подъехав к серым каменным стенам Академии для детей джентльменов, Айрин пришла в полное уныние. Здесь все было серым, начиная с серых форменных платьев учениц, слегка оживляемых белыми воротничками, и заканчивая серо-седыми волосами директрисы заведения, очень суровой с виду. Уже при первой встрече она ясно дала понять, что в этой школе строжайшие порядки и она управляет вверенным ей хозяйством как настоящий деспот. После отъезда родителя Айрин проводили в общую спальню, и которой стояло двадцать кроватей. Одна из них предназначалась для нее. Сидя на постели, Айрин погрузилась в грустные мысли. Что ее ждет в этих унылых стенах? Перед отъездом София наставляла ее, что надо сосредоточиться на учебе, хотя прекрасно знала, что Айрин не всегда была прилежной ученицей, часто отлынивала от занятий с гувернанткой. Собственно говоря, кроме французского языка, Айрин мало в чем преуспела. Да, здесь ей придется многое наверстать, научиться общению со сверстницами, но ничто не может помешать ей идти к единственной цели, которую она давно поставила перед собой, — стать ювелиром! То, что она поступила сюда не в начале семестра, имело свое преимущество: это означало, что совсем скоро она приедет домой на рождественские каникулы.

Однако вскоре пришло письмо от отца, в котором он сообщал, что в ближайшие каникулы ей придется остаться в пансионе, объясняя это тем, что из-за пошатнувшегося здоровья он вместе с Софией собирается провести ближайшую зиму в Монте-Карло, чтобы погреться на солнце и подышать чистым морским воздухом. Наступило Рождество, и Айрин с тоской наблюдала, как разъезжались по домам девочки, с которыми она успела подружиться. Это было невыносимое зрелище. Нет ничего страшнее, когда тебя отвергает собственная семья, но надо жить дальше. С такими мыслями Айрин закончила первый семестр в частном пансионе, куда ее определил родной отец.

Глава 2

Учеба закончилась для Айрин, когда ей исполнилось семнадцать лет. Самый последний и приятный год она провела в частной школе в Швейцарии, где девочкам из состоятельных семей прививали навыки семейной жизни, готовя их, по сути дела, в жены. Такова была главная задача школы. Здесь ее никто не спрашивал, кем она хочет стать. Это подразумевалось само собой: девушка должна посвятить себя семье. И только София знала о главной цели Айрин.

С приближением юности рыжие волосы Айрин стали еще ярче и гуще, делая ее еще привлекательнее. Перед возвращением домой она зачесала их на прямой пробор, заколов сзади высоким пучком. К этому знаменательному дню София подарила ей новое платье из зеленого шелка с приподнятыми плечами по последней моде, приобретенное в модном парижском доме Руффа. Она разложила платье на кровати в большой комнате на втором этаже, по соседству с детской комнатой Айрин. Это было еще одно подтверждение доброты Софии к повзрослевшей Айрин, которую она всегда считала родной дочерью.

В этот вечер Эдмунд созвал гостей, чтобы отпраздновать возвращение дочери. Надев новое платье с кружевными оборками, Айрин быстро спустилась в гостиную, радуясь тому, что турнюры вышли из моды. Так диктовал Париж, подчеркивая естественную красоту женщины — тонкую талию и пышные бедра. В современной моде нашло свое отражение стремление женщин к свободе, и неудивительно, что теперь женщины могли заниматься несвойственными им ранее профессиями, бизнесом, спортом. Благодаря повальному увлечению велосипедным спортом в моду вошли бриджи, став одним из самых излюбленных предметов женской одежды. В гардеробе Айрин также была одна пара укороченных брюк, которые она носила с особым удовольствием. В гостиной ее ждал отец. К его импозантной фигуре идеально подходил великолепный вечерний костюм с ослепительно-белой сорочкой.

— Ну, вот ты снова дома, — сказал он, одарив ее редкой улыбкой и еще более редким отцовским поцелуем в щеку.

— Да, папа.

Видя отца в таком торжественном состоянии, Айрин вспомнила, как в детстве про себя называла его «папа с бренди и сигарой». Таким она видела его во время приемов, устраиваемых и их доме по случаю заключения успешных сделок с деловыми партнерами. Айрин подумала, что окончание ее учебы, в которую он вложил немало средств, было для него тоже своего рода завершением важного делового проекта. За эти годы их отношения стали более ровными и спокойными. Казалось, после нескольких положительных отзывов о ее поведении в школе, которые он регулярно получал в период ее обучения, они перешли опасную черту. Он подобрел, стал мягче. Это было приятным сюрпризом для Айрин. Лишь иногда он становился вспыльчивым и раздражительным, когда София с дочерью слишком много болтали друг с другом или смеялись. В остальном он мало изменился, оставаясь таким же ревнивцем по отношению к жене, каким был всегда.

— Ну, как ты себя ощущаешь, став взрослой девушкой? — снисходительно спросил он дочь.

— Замечательно, — простодушно ответила Айрин, радуясь хорошему настроению отца. — Знаешь, папа, я бы хотела поговорить с тобой о моих планах на будущее.

Эдмунд посмотрел на часы из севрского фарфора, стоящие на каминной полке.

— Хорошо, у нас есть немного времени, пока не пришли гости. Ну, что же ты хочешь мне сообщить? Может быть, ты мечтаешь о поездке за границу — в сопровождении компаньонки, разумеется? Насколько мне известно, некоторые из твоих подружек из швейцарской школы собираются совершить такие путешествия. Может быть, ты желаешь поехать вместе с ними?

Айрин решительно покачала головой:

— Такие поездки я еще успею совершить. Сейчас у меня другие планы.

— Да?

Собравшись с духом, Айрин выпрямилась и напрямую выпалила отцу:

— Я прошу разрешить мне поступить в Школу искусств и ремесел.

Эдмунд остолбенел.

— Я не знал, что ты собираешься стать художником.

Айрин поправила его:

— Художником, но совершенно в определенной области. Я всегда мечтала стать ювелиром и дизайнером ювелирных украшений, — проговорила она, с опаской глядя на отца. — Разве ты не помнишь? Я давно тебе рассказывала о своем увлечении. Я часто бывала у тебя на работе, и ты мог убедиться, что меня очень интересуют камни и вообще профессия ювелира.

Эдмунд не любил, когда ему о чем-то напоминали, а стало быть, сомневались в его памяти.

— Да, что-то припоминаю. Ты всегда с любопытством рассматривала в мастерской разные украшения, но я не придавал этому особого значения. Мало ли что на уме у маленькой девочки.

Айрин потупилась. Как же так? Ей казалось, что отец всегда внимательно слушал ее, когда она рассказывала о своих увлечениях. Правда, он отвечал ей весьма расплывчато и неопределенно, почти не отрываясь от своих бумаг.

— Я тебе неоднократно говорила, папа, что хочу учиться дальше, и ты никогда не запрещал мне думать об этом.

— Мне казалось, что это временное увлечение. Увидела красивую блестящую брошь в магазине — и тебе захотелось стать ювелиром. Повторяю, я считал это просто детской фантазией. Если бы ты была мужчиной, тогда совсем другое дело.

— Но почему, папа? — запальчиво спросила она.

— Все очень просто, — ответил он с легким раздражением. — Если бы у меня был сын, а не дочь, я бы послал его в Австрию, в Штатсгевербешуле, где учился сам. Потом мы бы работали вместе, а впоследствии я передал бы ему свое дело. Тебе не надо зарабатывать на кусок хлеба, Айрин. Твое будущее — стать хорошей женой и матерью.

Из груди Айрин вырвался бурный возглас протеста:

— Я не хочу выходить замуж.

— Вот как? Твои слова мне не доставили особого удовольствия, — резко ответил отец.

В его глазах снова появился тот неприятный блеск, который она видела в минуты озлобления. Когда она была совсем маленькой, от этого взгляда у нее стыла кровь в жилах. Айрин думала, что отца злит просто сам факт ее существования. В этот момент в гостиную вошла София. Чувствуя, что между ними зреет скандал, она постаралась сгладить углы. Однако Эдмунд не остановился, продолжая — все в том же саркастическом тоне — начатый разговор:

— Ты слышала, дорогая, что мне только что сказала Айрин? Кажется, идеи эмансипации прочно засели ей в голову. Она собирается делать карьеру, вместо того чтобы посвятить себя семье — тому, что предназначено женщине самой природой.

Айрин проглотила и эту пилюлю.

— Если речь идет о деловых качествах, то я не вижу большой разницы между мужчиной и женщиной. Я считаю, что замужество и карьера — вполне совместимые понятия.

— Настоящая женщина должна знать, как правильно носить ювелирные украшения, а не делать их своими руками. Бери пример с Софии. Вот образец настоящей леди. Тонкости ювелирного ремесла недоступны женскому пониманию. Ты не сможешь постигнуть всей глубины нашей профессии.

Айрин была непреклонна:

— Все, о чем я тебя прошу, дать мне возможность разобраться в себе, решить, обладаю ли я этими способностями.

София ждала момента, чтобы включиться в дискуссию и поддержать падчерицу. Она могла больше навредить, чем помочь Айрин. Поджав нижнюю губу, как она всегда делала, когда не могла возразить в споре, София терпеливо ждала. Замужество, от которого она ожидала большего, сделало ее жестче и осторожнее. Переводя взгляд с мужа на падчерицу и обратно, она никак не решалась высказать свое мнение.

— Даже если я пойму, что у тебя есть способности к ювелирному ремеслу, что с того? Как ты себе это представляешь? Ты думаешь, я разрешу тебе надеть фартук и посажу за станок в мастерской рядом с другими ювелирами? Послушай меня. Ни один уважающий себя ювелир не возьмет на работу новичка-дилетанта.

— Я не буду дилетантом, — не отступала Айрин, — если закончу Школу ремесел, которой руководит архитектор и ювелир мистер Чарлз Роберт Эшби.

— Ты понимаешь, что говоришь? Эта школа находится в Ист-энде, в этой клоаке, рассаднике социализма и анархии!

Эдмунд начал терять терпение.

Тут в разговор вступила София:

— Нет, Эдмунд! — горячо возразила она. — Ты ошибаешься. Это вполне респектабельный промышленный центр Лондона. Революционная идея мистера Эшби заключается в том, что теоретические занятия искусством и дизайном в его школе неотделимы от практики. С самого начала его ученики работают под руководством опытных ювелиров, золотых и серебряных дел мастеров, резчиков по камню, модельеров и дизайнеров.

— Откуда ты все это знаешь? — спросил Эдмунд.

— Я дважды бывала в Эссекс-хаусе, где находится офис Гильдии ювелиров в Майл-энд-роуд. Раньше там действительно работали только мужчины, но после того, как мистер Эшби женился во второй раз, там совершенно другая атмосфера: чувствуется влияние женщины. Вот почему Айрин хочет стать одной из первых учениц этой школы. С некоторых пор туда стали принимать и девушек. Миссис Эшби — очаровательная прогрессивная молодая особа высочайшей культуры, которая разделяет позицию своего мужа в отношении женщин. По их мнению, женщина способна создать еще более талантливые произведения искусства, чем мужчина, поэтому им необходимо дать возможность получить хорошее образование и профессиональную подготовку. Нет ничего плохого в том, если Айрин будет учиться под руководством мистера Эшби.

Эдмунд удивленно уставился на жену:

— Ты говоришь, что не раз бывала в этой школе? Когда и с какой целью?

— Первый раз я была там, после того как увидела в витрине серебряную лампу. Я купила ее для твоего кабинета. Кстати, она тебе очень понравилась. Во второй раз мы заехали туда сегодня — по пути с вокзала домой.

Эдмунд совсем забыл про ту лампу. Это был выбор Софии, но он полностью доверял ее вкусу, зная, что она покупает все самое лучшее и современное. Его профессиональный глаз не обнаружил в вещице никаких недостатков. Что касается сегодняшней поездки жены и дочери, ему стало ясно, что они были там с совершенно конкретной целью.

— Кажется, вы уже договорились с Эшби? Он согласен принять Айрин в школу? — спросил он с кривой усмешкой.

— Да, папа. Ему понравились мои рисунки, которые я выслала ему из Швейцарии, и он согласился встретиться со мной. Мы говорили с ним около получаса, и он сказал, что принимает меня. Его не устраивает только одно обстоятельство моей биографии.

Эдмунд удивленно раскрыл глаза:

— И что это за обстоятельство?