Помоги проекту - поделись книгой:
– Вы так много рисуете?
– Нет. Другие люди так много нарисовали, создали, написали, что не хватит жизни, чтобы это познать. Если бы мистер Гоулд немножко почитал об ацтеках, которые пять тысяч лет назад развлекались с золотом, или о майя, о людях Индии, он увидел бы, насколько он мал.
– Что бы вы ему посоветовали?
– Если боится, пусть откажется от богатства, оставит ровно столько, чтобы хватило на достойную старость.
– Давно я не слышала таких слов. Сама так говорила, когда мне было шестнадцать лет.
– А потом вас затянуло, да?
– Да, – сказала она, глядя ему прямо в глаза. – Вы видите эту блондинку в огненном платье? В прошлом году она пыталась покончить самоубийством, потому что ее мужа не приняли в клуб.
– Почему?
– Он был католиком. Ей пришлось развестись.
– Не понимаю.
– Вы ничего не понимаете. Кларенс Чемминг построила во Флориде виллу из белого мрамора. Тогда кузина Моргана приказала разрушить фронтон своей виллы и заменить его по египетским образцам. Купила кучу фресок, которые стоили миллионы. На балу у Фэрфаксов выступали негры, изображавшие людоедов, а две недели спустя Уэстоны устроили фейерверк, который представлял войну Севера с Югом. Я наняла на лето тенора из «Метрополитена».
– Бедные вы люди, – серьезно сказал Том. – И так все время?
Она рассмеялась:
– Нет, вы не из золотой молодежи. Думаю, у вас все получится. Вы ведь сбежите отсюда, правда?
– Сразу же после свадьбы, – искренне пообещал Том.
– Сделайте это.
Все встали из-за стола. Из другого зала доносились звуки вальса.
– Ах да. Вы ведь не знаете, кто я, – сказала пожилая женщина, подавая ему холодную жесткую руку. – Моя фамилия – Адамс.
IX. Том и Бетси
– Надеюсь, я не наделал никаких глупостей?
– Это уже не имеет значения, – сказал Раутон, глядя в окно мастерской. – Сейчас будет не до того. Ты еще ничего не знаешь?
– Что случилось?
– С Гиннсом все кончено. Его банкротство – вопрос нескольких дней.
– Что ты говоришь?
– Это тебя расстроило?
– Сам не знаю. Бетси, наверное, будет тяжело…
– Поможешь ей.
– Может, ему помогут наши деньги?
– Это капля в море. Его свалили. Эта игра разыгрывалась на очень широком фронте. Речь шла и о новом кандидате в президенты, и о французских займах, и о многом другом. Он согласился на тебя, потому что Коллум пошел на попятную. Почуял, куда ветер дует.
Трайсен молчал, сбитый с толку.
– Так, значит, это не…
– Не «Трест твоих грез»? Может, немножко и мы помогли. Главное то, что ты ее любишь. А он все-таки ее отец.
– Останется совсем без гроша?
– Ну, может, что-нибудь наскребет.
– И что мне делать?
Раутон стал прохаживаться.
– Этот крах будет первым, но не последним. Это как в сообщающихся сосудах. С одной стороны имеешь грандиозное производство и гигантскую прибыль, а с другой – пустота. Такая разница давлений не может долго сохраняться естественным образом.
– Кризис?
– Боюсь, да. И нас тоже свалят, думаю. Поступления в последнее время немного уменьшились. У бастующих есть другие заботы, кроме удовлетворения желаний и грез.
– Мне жаль, если это коснется и тебя. Ты неплохо развлекся, правда?
– Действительно, я немного побезумствовал, как в лучшие времена.
– Ты в самом деле хочешь ликвидировать всю фирму?
– Деньги были твои, Том, и фирма твоя. Решай.
– Не хочу я никаких денег. Дашь мне какую-нибудь премию, чтобы хватило на пару лет. Тем более что у меня немного сдвинулось. Есть несколько заказов.
– Портреты?
– Нет, такие заказы я не беру. Я должен рисовать то, что хочу и умею.
– Советую тебе, ускорь свадьбу.
– Постараюсь. Но, но, Раутон, скажи мне, кто именно разорил Гиннса?
– Это было сделано идеально. Сначала у него отобрали армейские заказы, потом опустили цены на жевательную резинку ниже себестоимости и демпинговали так долго, что у него кончились кредиты и запасы сырья. Когда он упадет, они поднимут цены. И теперь у них будет монополия.
– Но кто, кто?
– Прежде всего Эльжбета Адамс.
– Адамс? Я знаю это имя: действительно, так назвалась та пожилая дама, о которой я тебе рассказывал.
– Это именно она.
– Что ты говоришь, Раутон?!
– А что ты хочешь? Похоже, это незлая и неглупая женщина, но она находится в системе и ее деньги сами определяют направление деятельности. Мой знакомый коммунист, тот молодой парень, что работает у нас в бюро, утверждает, что все богачи – плохие. Это неправда. Неправда также, что они могут делать все, что хотят. Да, они могут иногда потратить на каприз миллион долларов. Но если ты держишь деньги в руках, то и они тебя крепко держат.
– Это она? – медленно повторил Трайсен.
– Она вынуждена была это сделать. Старый Гоулд тоже приложил к этому руки.
Том вспомнил тяжелые, синеватые руки миллиардера.
– Так ты считаешь, что все нормально?
– Я считаю, что если начал играть, то должен закончить партию независимо от того, какие идут карты.
Раздался звонок. Раутон вышел и через минуту ввел в комнату Бетси. На щеках у нее был легкий румянец.
– Я пригласил ее без твоего разрешения, – сказал Раутон, – потому что ты, такой нерешительный, еще год бы собирался это сделать. Прошу вас, вот это – именно та картина, о которой мы говорили.
Живописная аллея пересекала красный парк и уходила в цветные сумерки. В киноварно-рубиновой глубине таилась тьма. Но там, где встречались линии перспективы, на самом дне красного горизонта, сквозь марево алой листвы пробивался голубой блеск небес.
История о высоком напряжении
Путешествие в неизвестное
Инженер Осецкий сразу был так захвачен неслыханными перспективами, которые перед ним открылись, что, вопреки обычной профессиональной добросовестности, даже не осмотрел как следует автомобиль, который ему выделили в дорогу.
«И постройте там электростанцию», – еще звучали у него в ушах последние слова старосты, а может, это был представитель Энергетического объединения? Но ведь это здорово – просто поехать и построить на месте электростанцию. Но он был так ошарашен неожиданным выпадением из колеи будничных житейских привычек, что некоторое время (правда, короткое) и ему казалось, что он в самом деле просто приедет и сделает то, чего от него ожидают. Когда старый «опель», неприятно скрежеща шестеренками и стуча жестью изношенного капота, выезжал из Катовиц, инженер пытался представить себе, из чего именно должна состоять электростанция. Однако книжные знания были слишком обширными и непонятно было, с чего начинать. Он попытался сконцентрировать внимание на турбинах, зная из опыта, что немцы, уходя, стремились их взрывать в первую очередь. Сделать турбину? Как? Из чего? Его даже дрожь пробрала. Нет, чего только не придумает такой дилетант.
Но он был жестоко вырван из размышлений.
– Господин инженер, спускает.
– Что, что случилось?
Осецкий в это время как раз мысленно соединял «чудом» найденный дизель с генераторами и с трудом сообразил, что вокруг что-то вдруг изменилось.
– Резина спускает.
Шофер вышел, обошел автомобиль и, снисходительно пнув покрышку, как старую норовистую скотинку, начал вытаскивать из-под сиденья насос.
Осецкий тоже вышел. Вокруг простирались поля, заросшие какой-то неопределенной, посаженной во время войны растительностью. Тут и там из моря желтеющих стеблей торчали землистые скелеты сожженных машин и танков.
Подкачав немного воздуха, шофер разобрался с мотором. При нажатии на педаль газа казалось, что железная коробка передач готова в любую минуту рассыпаться. Когда сели, автомобиль издал чудовищный, рвущий сердце каждого приличного водителя скрежет и неуверенно покатился дальше.
– Как вы переключаете скорость?!
Возмущение Осецкого явно задело шофера за живое.
– А что делать, если половина зубьев стерта, как у старой коровы? Такая уж машина. Будем ехать, пока Господь Бог не остановит.
Такое полное доверие Провидению не понравилось инженеру.
– Не было другой машины?
– Почему не было? Надо было ругаться. Что у вас, языка нет? Кто громче орал, тем лучше машину и дали, а мы на этой, – закончил он, съехал на край дороги и остановился.
– А теперь что?
– Обычное дело. Спускает, зараза, а другого нипеля у меня нет. Надо качнуть раз сто.
Шофер сделал гимнастические упражнения с насосом, и скоро они поехали дальше. Путешествие, которое разнообразилось подобными остановками, продолжалось до вечера. Настроение шофера становилось все хуже, а поскольку пятна от масла на лице он старательно размазывал пальцами, о выражении его лица можно было только догадываться. Наконец у него остались сиять только белки глаз, когда он выскакивал из машины, чтобы продуть карбюратор, качнуть раз сто насос или прикрутить какую-нибудь гайку, отчаянный голос которой выделялся из всех других скрипов. К вечеру инженер уже полностью включился в этот процесс, и они оба, сопя, качая и проклиная все на свете (а словарь их выражений с течением времени набирал красок), доехали наконец до какого-то городка.
На железнодорожной станции виднелась огромная, вытравленная черным надпись «Muehlau», которую какой-то наивный славянин на скорую руку переиначил на польский лад: «Милув». Хотя вся задняя часть «опеля» была завалена жестянками с бензином, осторожный шофер раздобыл где-то еще две большие, приятно булькающие канистры, заполненные авиационкой, как он обозначил их содержимое, привязывая добычу телеграфными проводами к багажнику.
Они остановились у какого-то странного дома. Действительно, интуиция шофера не подвела – это был местный «отель».
– Клопы есть? – спросил осторожный Осецкий, с наслаждением распрямляя затекшие от сидения ноги.
– Случаются, – лаконично ответил высокий смуглый тип, занятый на пороге дома пайкой проводов разобранного радиоприемника.
– А если немного поднажмем, может, еще сегодня успеем, а? – Инженер с беспокойством посмотрел на шофера, в твердости характера которого уже успел убедиться.
– Попробовать можно.
Замурлыкал стартер, мотор пару раз фыркнул очень вонючим бензином (это была именно та авиационка), и городок остался позади.
Они как раз проезжали через небольшой лесок, когда мотор вдруг чихнул, пару раз отчаянно фыркнул, и они остановились. Тут практические знания шофера одержали победу над представляемой инженером теорией. Осецкий то предполагал, что заело поршень (а есть ли вода в радиаторе, в десятый раз спрашивал он и, сняв защитный капюшон, бросал отчаянные взгляды в непроницаемую темноту, пахнущую спиртом и – о диво – луком), то снова повторял, что расплавились втулки… Но шофер знал лучше.
– Не, мамка засорилась. Посидим до утра, у меня нет подходящего инструмента.
Осецкий бессильно выругался, по-интеллигентски, и влез в машину.
– И что теперь будет?
Шофер тем временем включил лампочку на потолке, достал из бокового кармана сверток с хлебом и колбасой, бутылку, заполненную прозрачной как вода жидкостью, создавая миниатюру домашнего настроения, затем повернулся лицом к Осецкому, уселся поудобнее на сиденье и, вытерев тряпкой горлышко бутылки, ловко и быстро ее откупорил.
Осецкий хотел сказать, что ему нельзя, потому что у него почки… но выпил.
После того как закусили раз и другой, шофер решил, что лед уже сломан.
Поделиться книгой: