Записки полицейского (сборник)

Управляющий и я, бросившись к сумасшедшему, подняли его на руки, кровь хлынула из его рта и страшной раны на виске, которую он получил при падении. Я крикнул служанке, чтоб она занялась госпожой Ирвинг, обещая немедленно вернуться, потом мы отнесли господина Ренсгрэйва в его комнату и уложили в постель. Он был без чувств. Управляющий в ту же минуту оставил меня и побежал за доктором Горлоном.

Несмотря на значительную потерю крови, доктор нашел крайне необходимым еще раз пустить ему кровь, но больной открыл глаза только на рассвете; дар речи он совершенно утратил и, несмотря на все усилия, не смог произнести ни слова.

Доктор Горлон приблизился к постели Ренсгрэйва и торжественным голосом произнес:

– Милостивый государь, часы ваши сочтены: еще до вечера вы предстанете перед Творцом. Вы совершили ужаснейшее преступление, в котором только можно заподозрить человека, – пришло время покаяться!

Ренсгрэйв проявил решительное возражение, все остававшиеся у него силы будто совершенно истощились в крике, но это не возымело на доктора никакого действия.

– Если же, напротив, – продолжил он, – ребенок жив, не усугубляйте отчаяния несчастной матери и постарайтесь указать нам, где мы сможем его найти.

Несчастный протянул руку в направлении своей одежды, которую мы второпях бросили на первый попавшийся стул. Я схватил платье Ренсгрэйва и разложил перед ним на постели. Поскольку одна его рука совершенно отнялась, а другой он едва мог владеть, то я вынужден был сам обыскать все карманы. Добравшись до бокового, я вынул из него несколько листов бумаги и разложил их на постели. Генри с трудом показал пальцем на одну из них. Это был адрес, содержавший следующие слова: «Г. Томпсон, Камден-таун».

– Что это означает? – спросил я. – Там находится малютка?

Он сделал утвердительный знак. Я осмелился сказать несчастной матери несколько утешительных слов, но слабо надеялся на показания умирающего сумасшедшего. Однако он сказал чистую правду.

В три часа пополудни госпожа Ирвинг со своим милым Джорджем на руках вошла в комнату умирающего и нежным утешительным голосом сняла с него проклятие, которое возложила.

Казалось, Ренсгрэйв только и ждал этого отрадного видения, чтобы испустить последний вздох. Увидев госпожу Ирвинг с сыном на руках, улыбка, которая, казалось бы, навсегда покинула изможденное лицо несчастного, снова появилась на его устах, затем они приоткрылись, едва заметно колыхнулась грудь, вырвалось легкое дыхание.

Все замерло. Этот вздох был последним.

X, Y, Z

В начале 1832 года некоторые английские журналы напечатали следующее объявление:

«Если уроженцу Галлии, господину Овену Ллойду, старшему управляющему одного из крупнейших торговых домов Англии, будет угодно сообщить свой адрес господину X, Y, Z через почтовую контору Сен-Мартена, то он получит известие настолько же для себя выгодное, насколько и неожиданное».

Это таинственное объявление, которое несколько дней подряд публиковалось в газете «Таймс», очень подстегнуло мое любопытство.

Определимся со значением слова «любопытство». Я говорю вовсе не о суетном желании вмешиваться в чужие дела и быть посвященным в тайны, которые нас не касаются, но о стремлении понять причины этого настойчивого призыва. Мне с первого же взгляда показалось, что в этом объявлении кроется какая то ловушка. Чем чаще я на него натыкался, тем больше убеждался, что появления Овена Ллойда ждали с какими то преступными намерениями.

Впрочем, уверенность моя скоро подтвердилась следующим объявлением: «Пятьдесят гиней в награду от господина Уоткинса тому, кто укажет господину X, Y, Z место жительства Овена Ллойда».

В этом повторном призыве угадывалось сильнейшее желание узнать требуемый адрес, судя по обещанной награде в пятьдесят гиней за несколько слов на клочке бумаги. Но он так же остался без ответа, как и первый, и когда глаза мои в десятый раз наткнулись на это объявление, я подумал: «Полно! Овен Ллойд – старая лиса, он не попадается на приманку».

Неделю спустя в газете появилось объявление о той же особе, нисколько не походившее на прежние, те, которые были напечатаны раньше, и в особенности на первое. Привожу текст этого объявления:

«Тридцать гиней в награду тому, кто предоставит сведения, которые помогут арестовать Овена Ллойда».

Затем следовало подробное описание примет и возраста той персоны, которая стала объектом столь настойчивых розысков. Первые два объявления были даны той же особой, которая напечатала и третье. Уж не утратил ли этот человек надежду завлечь Овена в западню? Не это ли стало причиной, по которой он решил воззвать к корыстным интересам доносчика?

Я настолько был уверен, что все три объявления – дело рук одного и того же лица, что решительно отправился к своему начальнику с намерением просить у него позволения заняться этим делом. Я пристрастился к своему ремеслу и был очень счастлив, когда в непростых обстоятельствах мог добиться успеха.

В ту минуту, когда я отворил дверь в кабинет главного суперинтенданта, он отдавал приказание позвать меня к себе.

– А! Вы очень кстати! – воскликнул он. – Любезнейший господин Уотерс, добро пожаловать, прошу вас сию же минуту отправиться к господину Шмидту, управляющему одним из крупнейших торговых домов Сити.

– С какой целью? – осведомился я.

– Вы уже, наверно, догадываетесь, с какой… с целью найти там скрывающегося преступника. Дело, которое вы обсудите позже с этим негоциантом, заключается в том, что в его собственном доме произошла значительная кража. Дом расположен в восточной части Лондона. Это преступление совершено недели две или три тому назад. Я полагаю, что необходимые для задержания подозреваемых предписания уже были истребованы и доставлены господину Шмидту. Так что отправляйтесь к нему, соберите все сведения, которые ему будет угодно сообщить вам, потом возвращайтесь сюда, и по прибытии мой секретарь передаст вам все бумаги, которые вам могут понадобиться.

Я поспешно отправился к господину Шмидту. Управляющий ввел меня в небольшую приемную, смежную с магазинами, тут он попросил меня дождаться прихода хозяина заведения. На столе, стоявшем посреди комнаты, лежала газета, развернутая на странице, где находилось последнее объявление.

«Тридцать гиней в награду тому, кто предоставит сведения, которые помогут арестовать Овена Ллойда».

«Ха! Вот как! – подумал я. – Уж не господин ли Шмидт – тот самый X, Y, Z, который так страстно желает ареста Овена Ллойда?»

Через несколько минут, как и предупреждал меня управляющий, появился господин Шмидт.

Мое внимание, постоянно разжигаемое уже несколько дней, полностью сосредоточилось на нем. Это был мужчина лет шестидесяти, с грубыми, резко очерченными чертами лица, с решительной и стремительной походкой; глаза его, блестящие и черные, выдавали в нем человека редкого ума и силы воли. Одним словом, у него был тот величественный вид, которая приобретается от привычки повелевать, от сознания своей высокой одаренности и чрезвычайных способностей к торговому делу, и в особенности от уверенности в благосклонности судьбы, которой считаешь себя достойным.

Он, в свою очередь, взглянул на меня, как бы прикидывая, какую я могу занимать ступень в полицейской иерархии и какие мои качества имели решающее значение при определении меня на эту должность.

– Я полагаю, – наконец, произнес он, поклонившись мне сухо, с холодной вежливостью, – что вы уже успели ознакомиться с объявлениями, помещенными в разных газетах. – И он указал мне на те, которые были разложены на столе.

– Как же, – ответил я, – и, само собой разумеется, я предположил, что вы и есть тот самый господин X, Y, Z.

– Вообще то, сударь, – проговорил негоциант таким тоном, в котором на этот раз отчетливо чувствовалось презрение, – многие преждевременные предположения зачастую бывают нелепы, тем более при нынешних обстоятельствах.

Я взирал на господина Шмидта как человек, твердо решивший рано или поздно потребовать у него объяснения этой дерзости. Он продолжал все тем же презрительным тоном, словно поздравляя меня с моим открытием:

– Имя мое Шмидт, и я жду… – при этом он вынул из кармана часы и посмотрел на них, – через семнадцать минут я жду прибытия сюда лица, которое именует себя литерами X, Y, Z. Теперь, сударь, чтобы вы не терялись в догадках, я скажу, что причины, побудившие меня отыскать и познакомиться с этой особой, основаны на предположениях…

Я улыбнулся. Господин Шмидт удивился моей реакции, поскольку не ожидал от меня ответа, произнеся слово «предположения».

– Рассмотрим же эти предположения, сударь, – сказал я.

– Итак, – продолжал негоциант, – я полагаю, что, желая, так же как и я, по причинам не менее моих важным, выяснить место пребывания Овена Ллойда, этот господин без лишних возражений примет предложение, которое я намерен ему сделать.

– И это предложение заключается?.. – спросил я.

– В том, что мы поделим расходы, которые потребуются на производимые нами розыски. Но прежде всего нужно осведомиться, или открыто, или прибегнув к почте, об основаниях, побудивших сэра X, Y, Z начать поиски. Если его изыскания, так же как и мои, имеют целью предать Овена суду, то дело пойдет без затруднений, и мы как нельзя лучше поймем друг друга, но если, напротив, незнакомец покровительствует Ллойду, что вредит моим интересам, то на вас лежит обязанность, милостивый государь, а на мне право заставить говорить этого родственника или покровителя Овена Ллойда. Теперь, – продолжал господин Шмидт, – позвольте посвятить вас в отдельные подробности, которые могут внести ясность, а главное, придать стройность подозрениям, занимающим мой ум. Вам, без сомнения, известны обстоятельства кражи, совершенной в моем доме на Бок-стрит недели две тому назад?

– Разумеется, сударь, – ответил я. – Я читал рапорт чиновников, откомандированных на место, и заключил из него – это было нетрудно сделать, – что виновники преступления знали расположение комнат и образ жизни ваших домашних.

– На этот раз замечание вполне справедливо, сударь. Теперь позвольте мне сообщить вам, для справки, некоторые сведения.

– Замечательно, – согласился я. – Кстати, у меня есть записная книжка и карандаш.

– Овен Ллойд, – продолжал хозяин, – уроженец Галлии, принадлежит к благородному и уважаемому семейству. В продолжение нескольких лет Овен Ллойд управлял делами моего дома, и поведение его в течение всего этого времени было безукоризненно. Овен, к несчастью, выглядит моложе своих лет и имеет слабый характер. Он наделен, как обыкновенно говорится, добрым сердцем, а вследствие этого не в состоянии отказать в услуге тому, кто его попросит; эту услугу он готов оказать даже в ущерб своему благосостоянию.

– Понимаю, сударь, – кивнул я, – но не могу понять, какое отношение все эти подробности могут иметь к…

Господин Шмидт прервал меня.

– К возложенному на вас поручению? Позвольте. Может быть, вы не видите этой связи, а мне она известна, и через несколько минут, надеюсь, я смогу и вам все растолковать. Года три тому назад Овен Ллойд оказался в крайне затруднительном положении, и это нельзя было объяснить ничем иным, кроме крайней мягкости характера, о которой я уже упоминал. Невзирая на мои советы, несмотря на решительное мое сопротивление, Овен поручился за каких то мнимых приятелей в займе на довольно значительную сумму денег. За несколько дней до наступления срока платежа по векселю его приятели исчезли. Овен же был не в состоянии выполнить взятое на себя обязательство, вследствие чего не нашел ничего лучше, как укрыться от преследований своих заимодавцев, бежать из моего дома, и никто с этого времени не мог узнать места его нахождения. В первые дни после поступления Овена в мою контору, семь лет тому назад, я принял к себе галла по имени Эдвард Джонс. Начальник полиции, вероятно, сообщил вам приметы этого человека, а также и его жены.

Эдвард Джонс был в конечном счете выгнан из моего дома, и это стало следствием его дурного поведения и целого ряда злоупотреблений с его стороны. Правда ли, нет ли – не знаю, но говорят, что Джонс отправился в Америку или собирался туда ехать. Но, когда этот человек работал в моей конторе, он завязал дружеские отношения с Овеном, который был его земляком, и оказывал разрушительное влияние на слабохарактерного и нерешительного приятеля. А теперь слушайте с особым вниманием. Эдвард Джонс, который, как все предполагают, находится в Америке, был замечен дня три тому назад одним из моих управляющих близ Темпл-бара.

Негоциант прервал свой рассказ, снял очки и продолжал, сделав знак, чтобы я прекратил делать пометки.

– Я полагаю, господин Уотерс, что колебание, предшествующее преступлению, когда преступление это замышляется человеком слабохарактерным, очень быстро превращается в расчет, если этот человек, чтобы найти опору, подчиняет свою нерешительность упрямой воле закоренелого преступника. Я сказал вам это для того, чтобы подвести к моему убеждению. Оно заключается в том, что, доведенный нищетой до крайности и поддавшийся воздействию Джонса, Овен Ллойд, управляющий честный и трудолюбивый, сделался мошенником.

– Итак, сударь, по вашему мнению, один из виновников преступления, совершенного в вашем доме на Бок-стрит…

– Да, я так думаю, скажу даже больше: я уверен в этом. И вот почему: третьего дня в моей библиотеке, за книжной полкой, нашли бумажник. Поскольку воры из этой комнаты ничего не похитили, то осмотр недвижимости был произведен довольно быстро и весьма поверхностно. Я же знаю, что этот бумажник – да вот, взгляните, вот он, – принадлежит Овену Ллойду, я несколько раз видел его в руках несчастного, и как доказательство моего заявления, что именно он был владельцем этой вещицы, – две вытесненные на сафьяне заглавные буквы О. и Л. Сверх того, в нем найдено банковское обязательство на пятьсот фунтов стерлингов, которое, как вам известно, принадлежит банку графства Гемпшир.

Я взял бумагу из рук господина Шмидта.

– На билете значится 1831 год, – заметил я.

– Именно это и доказывает виновность Овена, а сверх того я имею самые убедитель– ные причины предполагать, что он бывает или проживает в Гемпшире.

Негоциант вынул из кармана бумажку, исписанную мелким почерком.

– Я буду откровенен, – продолжал он, – и сообщу вам весьма важные сведения, но такие, которые следует знать лишь вам одному.

Я поклонился в знак признательности. Господин Шмидт помолчал немного, а затем сказал:

– Овен Ллойд женат, жена его, еще молодая женщина, отличается здравым умом и отменной рассудительностью, вкупе с замечательной красотой; дочь, их единственное дитя, наследовала все лучшие качества своей матери. Жена моя обожала Каролину, и, вполне естественно, кроткая и очаровательная девушка постоянно посещала дом на Бок-стрит. Я находил, при всем моем уважении к этой девице, неприличными ее ежедневные беседы с моим сыном.

Сын мой, господин Уотерс, – скажем об этом мимоходом, – только на четыре года старше мисс Каролины, которой едва минуло шестнадцать лет.

В то время, когда, под бременем своего неисполненного обязательства, Овен Ллойд вынужденно покинул Лондон, Артур – так зовут моего сына, – Артур и Каролина были влюблены друг в друга.

– Как вы узнали об их взаимной привязанности?

– Из письма, несколько строк которого дали понять, что Каролина и он уже давно состоят в любовной переписке. Оба они выжидают более удачного времени для осуществления их общих желаний, а это время, вероятно, наступит, – прибавил господин Шмидт с улыбкой, исполненной грусти и горечи, – когда меня не будет в живых.

– Если мисс Каролина проживает в доме своего отца, то, значит, вы знаете место его жительства.

– Не совсем. Овену неизвестно о страстной любви наших детей, равно как и о возникшей между ними переписке. В письме, которое попало мне в руки, молодая девушка, в ответ на вопрос моего сына, говорит, что ее отец никогда не простит ей нескромное признание об истинном месте ее жительства. Вы понимаете причину, господин Уотерс, не так ли? Вследствие этого она умоляет его не пытаться узнать место ее пребывания. Надо вам сказать, сэр, что сын мой ныне стал совершеннолетним и, благодаря средствам, отошедшим ему по завещанию от умершей тетки, вполне независим и имеет достаточное состояние.

– Какой штемпель вы заметили на письме мисс Ллойд?

– Чаринг-Кросс. Каролина предупреждала моего сына, что письмо должен был доставить на почту один приятель, и я не сомневаюсь, что этот приятель – соучастник ее отца, то есть Эдвард Джонс. Теперь самые важные слова этого письма: «С отцом моим несколько дней тому назад случилось в лесу несчастье, но благодаря нашим заботам он совершенно поправился». Вы можете заметить, господин Уотерс, что неосторожно написанное слово «в лесу» зачеркнуто, но недостаточно сильно, чтобы его нельзя было разобрать. Сопоставьте эти два обстоятельства, соседство леса и место жительства Овена Ллойда, с тем фактом, что он обладает банковским билетом графства Гемпшир, и тогда скажете, как и я, что преступник обитает там в какой нибудь лесной глуши.

– Ценю точность ваших замечаний, сэр, – сказал я негоцианту, – и, соглашаясь с вами, считаю их основанными на фактах.

– Вы должны понять, господин Уотерс, из сообщенных мною сведений, что я нисколько не забочусь о том, чтобы мне были возвращены вещи, у меня похищенные. То, чего я желаю, и желаю искренно и страстно, – это положить непреодолимую преграду между моим сыном и мисс Каролиной и прервать во что бы то ни стало завязавшуюся между ними переписку. Самое же надежное средство разрушить их связь – обвинить Овена Ллойда в краже и предать его суду.

В эту минуту наш разговор был прерван вошедшим управляющим. Он явился известить о визите господина Уильяма Ллойда. Это был тот самый человек, которого ожидал господин Шмидт и который скрывался за литерами X, Y, Z.

– Попросите господина Уильяма Ллойда войти, – распорядился негоциант, поспешно убирая газеты в один из ящиков стола. – Вы понимаете, по схожести имен, – обратился ко мне господин Шмидт, – что долгожданный гость, должно быть, родственник Овена. Не говорите ни слова, но будьте настороже и слушайте внимательно.

Господин Уильям Ллойд вошел. Это был мужчина высокого роста, худощавый; его бледное исхудалое лицо свидетельствовало о нравственных муках или совсем недавно перенесенных страданиях. По-видимому, он уже переступил пятидесятилетний рубеж, но движения его еще были довольно развязны, как у мужчины лет тридцати. В его поведении сквозило врожденное чувство собственного достоинства, которому еще больше прелести придавали кротость и доброта во взгляде.

Господин Уильям Ллойд выглядел взволнованным и растроганным. Отвесив поспешный поклон, он торопливо обратился к господину Шмидту.

– Из этого письма, полученного мной сегодня утром, я узнал, – он держал в руке упомянутое письмо, – что вы можете дать мне сведения о моем брате, Овене, с которым я уже столько лет разлучен. Где он, сударь? Будьте так добры, скажите мне!

Задав умоляющим голосом этот короткий, но важный для него вопрос, Уильям Ллойд внимательно осмотрел все углы комнаты, бросив на меня беспокойный взгляд, потом, вновь обратившись к господину Шмидту, взволнованно прибавил:

– Не умер ли Овен, сударь? Умоляю вас, скажите мне всю правду, не терзайте мое сердце минутами неизвестности!

– Садитесь, милостивый государь, – ответил негоциант, пододвинув своему посетителю кресло. – Ваш брат на протяжении нескольких лет состоял у меня главным управляющим по торговле.

– Состоял! – с возрастающим волнением вскрикнул Ллойд. – Стало быть, его уже нет у вас? Значит, он вас оставил?

– Да, сударь, уже три года тому назад. Не перебивайте меня. Совсем недавно я получил окольными путями известия о вашем брате. Этих сведений, при личном подтверждении, которое вы, без сомнения, в состоянии нам дать, будет достаточно, чтобы сей господин, – тут негоциант указал на меня, – смог определить его местопребывание в настоящее время.

Я не в состоянии был вынести безмолвного изучающего взгляда, который устремил на меня господин Ллойд. Я поспешно встал, под предлогом того, что нужно запереть полуотворенное окно.

– Какая причина побуждает вас так усердно разыскивать моего брата? – спросил Ллойд с заметным беспокойством. – Быть не может, чтобы… Нет, брат мой, как вы сказали, уже три года как покинул ваш дом. Впрочем, я Овена знаю, и предположить, что… это было бы настолько же несправедливо, насколько и нелепо.

– Если сказать вам истинную правду, сударь, – подхватил негоциант после непродолжительного молчания, – я должен сознаться в моих опасениях. Видите ли, я боюсь, что мой сын совершит безрассудный поступок и сблизится больше, чем я того желаю, с… семейством вашего брата, одним словом, я боюсь, что он без моего согласия даст свое имя вашей племяннице, мисс Каролине. И я желал бы увидеть Овена, чтобы получить от него…

– Каролине! Каролине! – дрожащим голосом произнес господин Ллойд, и глаза его увлажнились. – Да, точно, так и есть, его дочь зовут Каролиной!

Гость сидел некоторое время погруженный в печальную задумчивость, потом, привстав, сказал, обращаясь к негоцианту строгим голосом и с горделивым видом:

– Мисс Каролина Ллойд, сударь, достойна по рождению своему и, если не ошибаюсь, по своему нраву и воспитанию носить имя знатнейшего из торговцев нашей страны.

– Я в этом не сомневаюсь, – сухо ответил хозяин, – но на меня нельзя гневаться, сударь, за то, что я вынужден был сказать вам, что буду категорически возражать, если мой сын решит назвать мисс Каролину своей супругой.

После этих слов взор Уильяма Ллойда, лишь минуту назад горделиво сверкавший, вдруг сделался почтительным и почти покорным.

– Как могу я узнать, – спросил Ллойд, – как я могу удостовериться в том, что вы с чистым сердцем участвуете в деле, о котором мы говорили?

В ответ на это замечание господин Шмидт положил перед гостем письмо пребывавшей в неведении девушки, объяснив случайность, благодаря которой это письмо попало к нему. Руки Ллойда дрожали от волнения, когда он взял это письмо. Казалось, что, когда он погрузился в чтение, мысли его обратились к прошлому, к тем далеким дням, воспоминание о которых осталось неизгладимым в его памяти.

– Бедное дитя! – произнес он печально. – Бедное дитя! Еще так молода, так нежна и кротка, а уже вынуждена перенести столько горя! Ее мысли, речи – живое напоминание о ее матери, тогда еще молодой, прекрасной и так же страдавшей. Овен, наверное, все тот же добряк, по прежнему чистосердечный и доверчивый, все так же достойный уважения людей честных, а между тем он стал жертвой мошенников и пройдох.

Договорив эти слова, господин Ллойд уронил голову на руки и, судя по всему, погрузился в глубокие размышления. Это задумчивое молчание беспокоило негоцианта, опасавшегося, что его гость может что нибудь заподозрить. Наконец, Уильям Ллойд поднял голову.

– Милостивый государь, – обратился он к хозяину, – если все ваши сведения ограничиваются этим письмом, то мы настолько же далеки от моего брата, как и вчера… как и месяц, как и несколько лет тому назад, а не зная ничего, я не могу помочь вам в поисках.

– Давайте обсудим это дело хладнокровно и беспристрастно, – предложил господин Шмидт. – Очевидно, что брат ваш живет не в Лондоне и поэтому он не мог ответить на ваше обращение к нему.

– Вероятно, сударь.

– Перечитайте внимательнее письмо мисс Каролины, и вы найдете в нем два слова, их еще довольно легко можно разобрать, хотя они тщательно зачеркнуты.

– И точно, – согласился господин Ллойд, – кажется, слова эти – «в лесу», но что они означают?