Помоги проекту - поделись книгой:
Три условия зависят от Вашей собственной власти, одно – только от Рима, а два других – и от Рима, и от Вашей власти одновременно.
Три первых условия – это упорядочение практики апелляций на неправосудные решения[350] и привилегированных дел, а также упразднение регалии, которую парижская Сент-Шапель якобы имеет в отношении большей части епископств королевства, пока они остаются вакантными до принесения присяги на верность новыми епископами, назначенными Вашим Величеством.
Четвёртое условие – это упорядочение практики, при которой для наказания священника за совершённое им преступление требуется по каноническому праву несколько приговоров; сие нужно для того, чтобы впредь виновные не могли избежать заслуженного наказания из-за излишней затянутости судебных процедур, как это происходит сейчас.
И два остальных, которые зависят одновременно от высшей власти Церкви и Вашей – это льготы капитулов[351] и право представлять священников для назначения в приходы, коим обладают некоторые аббаты и некоторые миряне.
Необходимо рассмотреть все эти вопросы по отдельности один за другим.
Раздел II,
Я не стану рассказывать здесь о происхождении апелляций на неправосудные решения, ибо выяснение истины о нём не является совершенной необходимостью. Лишь бы нам удалось отыскать средство для борьбы с этим злом, а знать, когда оно возникло, не столь важно.
Мне прекрасно известно, что установить истинный источник этого обычая чрезвычайно затруднительно. Генеральный адвокат Сервен говаривал даже, что если бы он знал зачинателя столь славного установления, то приказал бы воздвигнуть ему памятник.
Однако есть много оснований полагать, что истоки этого обычая восходят к тем временам[352], когда священники впервые доверились королевской власти, подвергаясь гонениям со стороны антипап Климента VII, Бенедикта XIII и Иоанна ХХIII, укрывавшихся в Авиньоне[353]. Священники воззвали тогда к королю Карлу VI, находившемуся в то время на престоле, дабы освободиться от податей, налогов и чрезвычайных сборов, которые антипапы с них часто взимали[354]. Жалобы французского духовенства побудили короля издать указ[355], запрещавший исполнение рескриптов, мандатов и булл, которые могли быть в будущем изданы папами[356] в ущерб привилегиям и свободам, коими пользовалась галликанская Церковь.
Этот указ стал поводом для первых наступлений на церковную юрисдикцию со стороны королевских чиновников.
Однако же едва только указ вышел, как опасение священников по поводу того, что он скорее причинит им вред, нежели предоставит преимущества, на которые они рассчитывали, заставило короля на несколько лет отложить его исполнение. Но, поскольку притеснение владельцев бенефициев продолжалось, указ вступил в силу и действовал на протяжении ряда лет, по истечении которых был наконец отменён королём Карлом VII в начале его правления из-за различных злоупотреблений, случавшихся при исполнении оного.
Неудачный опыт исполнения подобного указа заставил духовенство какое-то время терпеливо сносить дурное обращение со стороны представителей папского двора.
Однако в конце концов усиление давления на них вынудило священников в 1438 году собраться в Бурже[357], дабы обсудить способы избавления от него.
Сие собрание, прославившееся участием в нём многих достойных прелатов, подвергло тщательному изучению различные проблемы, беспокоившие Церковь, и рассудило, что наилучшим средством их разрешения будет принятие декретов Базельского собора[358], которые, отдавая почти все вопросы на усмотрение общего и канонического права, лишили представителей папской курии всякой возможности предпринимать что-либо против духовенства.
Затем ассамблея объединила базельские постановления в Прагматическую санкцию, приняв решение о её исполнении, буде на то соизволение короля, к которому обратились с просьбой стать её покровителем.
Удовлетворяя прошение своего духовенства, король издал специальный указ, предписывающий королевским судьям[359] скрупулёзное соблюдение утверждённой им Прагматической санкции. Именно с того момента с новой силой возобновилось ущемление прав нашей Церкви королевскими чиновниками, впервые случившееся во время царствования Карла VI. И тогда же воспользовались моментом парламенты и стали брать на себя разбор большей части дел, относящихся исключительно к компетенции церковного суда.
Им не составило труда отстранить младших судей от рассмотрения дел, которые ранее поручались только им, взять эти дела под своё начало и под этим предлогом расширить свои полномочия, выйдя за справедливые пределы, ибо в данном случае им противостояли всего-навсего подчинённые.
При издании первого указа, призванного загладить нарушения Прагматической санкции, апелляции не упоминались[360]. Наказывали же при этом только тех, кто добивался рескриптов или мандатов от римской курии вопреки общему праву, причём на основании одной лишь поданной и доказанной жалобы, но без изучения дела по существу.
С тех пор время, которое всё меняет, вместе с силой, которая, подобно огню, всё пожирает, сделали так, что от указа, изданного в целях соблюдения общего права и ограждения свобод галликанской Церкви от нападок Рима, перешли к учреждению института апелляций на неправосудные решения, хаос в котором полностью свёл на нет обычную юрисдикцию как французских прелатов, так и Святого Престола.
Мне, конечно, прекрасно известно, что наиболее изворотливые приверженцы парламентов могут сказать в оправдание их действий, что собравшиеся в Бурже прелаты, упросившие короля воспрепятствовать через своих чиновников попыткам Святого Престола нарушить Прагматическую санкцию, тем самым молчаливо предоставили ему право противостоять нарушениям, которые они сами могут допустить, а это даёт чиновникам повод рассматривать приговоры, ежедневно выносимые в самом церковном трибунале.
Однако в связи с этим можно привести верную пословицу, гласящую, что в уговор входит лишь то, что в него заложили изначально, и несомненно и очевидно, что пастыри галликанской Церкви, собравшись в Бурже, не помышляли о том, что приписывают им эти господа, и даже не имели причины это делать.
Они прибегли к королю для защиты от посягательств со стороны Рима, потому что раз Святой Престол никакого суда над собою на земле не имеет, то одни лишь светские государи как покровители Церкви могут обуздать дерзость представителей римской курии, тогда как нарушения со стороны епископов могут пресечь более высокие иерархи, к коим можно и должно обращаться.
В конце концов, если кто-то даёт своему другу оружие для самозащиты, то никак нельзя обвинить его в том, что он даёт ему оное для самоубийства. Парламенты не могут утверждать, что покровительство, коего ассамблея прелатов в Бурже добивалась у короля, наделяет его чиновников правом посягать на церковную юрисдикцию.
Однако поскольку недуги имеют свойство с течением времени возрастать[361], то вынашиваемый парламентами замысел, скрывавшийся одно время под разнообразными личинами, стал более чётко вырисовываться в прошлом веке, при короле Франциске I, который первым употребил выражение[362] «апелляция на неправосудное решение». Этот термин впервые возник в прокурорской и адвокатской практике; прокуроры и адвокаты, которые следовали предписанию об обращении в парламент с апелляциями, назвали тем же словом и ходатайства, подававшиеся туда священнослужителями, согласно королевским указам и, в частности, ордонансу 1539 года[363].
Многие, зная о шатком основании сего обычая, на который теперь жалуется Церковь, подумают, может быть, и о том, что если по справедливости его следовало бы отменить, то целесообразно так и поступить; однако я считаю, что подобная перемена причинит больше урона, чем позволит избежать, и что на самом деле вредно только превратное употребление такого института.
Каково бы ни было происхождение обычая, который сейчас находит применение, нет сомнений в том, что когда возникло намерение открыто его утвердить, то было заявлено, что вводят его лишь для того, чтобы не допустить возможного вмешательства церковных судов в королевскую юрисдикцию.
С тех пор не только не довольствовались применением этого обычая в случаях нарушений королевских указов, охватывающих множество областей, помимо юрисдикции, но и распространили его на вопросы, связанные со священным каноном и с декреталиями Церкви и Святого Престола, а на пике злоупотребления им – и вообще на все предметы, в коих миряне подозревают ущемление гражданской администрации, которая, как они утверждают, относится исключительно к ведению государевых чиновников.
Можно было бы с полным основанием потребовать, чтобы средство сие применялось лишь в первоначальных пределах, которые простирались не далее нарушений королевской юрисдикции и были в должной мере регламентированы первой статьёй ордонанса 1539 года. Но чтобы лишить королевских чиновников всякой возможности использовать в качестве предлога для посягательства на церковную юрисдикцию якобы имеющиеся случаи ущемления гражданской администрации и отнять у них все причины для выдвижения претензии, будто бы из-за вмешательства Церкви в гражданские дела они не в состоянии обеспечивать соблюдение королевских указов, полагаю, Церковь может согласиться на использование института апелляций на неправосудные решения, когда судьи вынесут какой-то приговор явно вопреки указам. И это единственный случай, когда такие апелляции могут допускаться, согласно воле Карла IX и Генриха III, выраженной в ст. 59 Блуасского ордонанса[364]. Главное, чтобы под этим предлогом апелляции не были распространены на нарушения канонов и декреталий в силу того факта, что многие указы, в частности капитулярии Карла Великого[365], часто имеют то же содержание, что и церковные постановления.
Мне хорошо известно, что для намеченных мною целей будет нелегко настолько чётко сформулировать указы, чтобы от введённых правил никогда не случалось отступлений; но в действительности, если помехой не станет сопротивление со стороны чиновников короля, коим будет поручено исполнять его повеления, тогда указ, который государь соблаговолит издать, окончательно разрешит проблему.
Попытки парламентов заявить, что в тех случаях, когда церковные судьи выносят решения вопреки канонам и декреталиям, исполнителями и покровителями коих являются короли, именно парламенты должны исправлять недостатки их приговоров, – на самом деле претензия, настолько лишённая какого-либо подобия справедливости, что сие делает её абсолютно нетерпимой.
Если бы вся Церковь выносила решения вопреки канонам и декреталиям, то можно было бы сказать, что король, их покровитель, должен был бы отстаивать их каким-то чрезвычайным способом, имеющимся в его власти; но когда один судья выносит приговор, вступающий в противоречие с оными, то этот приговор может быть отменён, а действия его самого – исправлены вышестоящим начальством; и государевы чиновники не могут, не коснувшись кадила[366] и не совершив явного злоупотребления властью, посягать на то, что принадлежит только людям, особым образом посвятившим себя Богу. А когда они поступают так до того, как будет вынесен последний церковный приговор[367], то их поведение оказывается совершенно лишено не только справедливости, но даже и намёка на неё.
Намерение парламентов передать решение всех духовных и церковных вопросов в ведение королевских судов под предлогом осуществления светской власти также лишено всяких оснований. Между тем нет ни одного президиального суда[368] и ни одного королевского судьи, который бы не желал устанавливать сроки проведения процессий, час совершения соборной мессы и многих других церемоний, прикрываясь общественной пользой. Таким образом, второстепенные дела берут верх над главными, и, вместо того чтобы поставить служение Богу на принадлежащее ему первое место в качестве мерила для всех гражданских поступков, оно оказывается задействовано лишь в такой степени, в какой светские люди – государевы чиновники – соизволят сие допустить.
Прекрасно знаю, что отдельные случаи дурного отправления правосудия теми, кому принадлежит церковная юрисдикция, и чрезмерная затянутость процедуры, предписанной канонами, служат благовидным предлогом для посягательств со стороны королевских чиновников, но по праву они совершаться не могут, ибо один недостаток не извиняет другой, но заставляет исправлять оба, что я и собираюсь продемонстрировать ниже.
Я охотно умолчал бы о стремлении парламентов объявить неправосудным любое судебное решение, вынесенное вопреки их постановлениям, которым они тем самым стремятся придать такую же силу, какую имеют королевские указы, если бы не был вынужден показать, что этот обман совершенно неприемлем, поскольку, выдвигая подобное притязание, они равняют свою власть с властью их короля и повелителя.
Вред, причиняемый Церкви подобными посягательствами, сносить нельзя ни в коей мере, ибо из-за него прелаты оказываются абсолютно не в состоянии исполнять свои обязанности. Если какой-нибудь епископ пожелает наказать священнослужителя, тот мгновенно выходит из-под его юрисдикции посредством подачи апелляции на якобы неправосудное решение по его делу; а если во время своего пастырского визита епископ издаёт какие-либо постановления, то их вступлению в действие тотчас же чинятся препятствия, ибо хотя в делах, касающихся дисциплины, апелляции носят всего лишь передаточный характер, парламенты вопреки здравому смыслу приостанавливают с их помощью приведение приговоров в исполнение[369].
Одним словом, можно с полным основанием заявить, что Церковь закована в кандалы, и если глаза у её служителей открыты, то руки связаны так, что, видя скорби, они лишены возможностей их исцелять.
Одно меня утешает в такой тяжёлой ситуации: то, что не может сделать в этом отношении Церковь, Ваше Величество легко сумеет совершить, ибо только от Вашей воли зависит исправление подобных нарушений.
Для того чтобы оградиться от них, первым делом надобно приказать, чтобы в будущем апелляции на неправосудные решения более не принимались, за исключением случаев явного посягательства на королевскую юрисдикцию и очевидного нарушения постановлений, исходящих от светской власти королей, а не от духовной власти Церкви.
Для обеспечения скрупулёзного соблюдения этого указа после его выхода Вашему Величеству следует издать регламент, состоящий из шести глав. Тем самым Вы одновременно воспрепятствуете нарушениям как со стороны Церкви, так и со стороны парламентов.
Первая статья сего регламента должна предусматривать, чтобы в будущем все апелляции на неправосудные решения, коль скоро они направляются в Парижский парламент, скреплялись большой государственной печатью;[370] а если в другие парламенты, которые удалённость от Вашего двора вынуждает пользоваться малой печатью, то они должны скрепляться ею лишь после того, как три адвоката подтвердят своей подписью, что неправосудное решение имело место, а ежели выяснится, что это не так, то их подвергнут штрафу.
Вторая статья должна объявлять, что всякая подача апелляции в дисциплинарных вопросах будет носить исключительно передаточный, но не приостанавливающий характер[371].
В третьей статье следует указать, что неправосудное решение, по поводу коего подаётся жалоба, должно быть описано и в уведомлении о принятии апелляции на рассмотрение, направленном тому, кто издал решение[372], и в вердикте, который будет вынесен по её поводу. Это весьма необходимо, ибо в прошлом часто бывало так, что, хотя никакого нарушения нет, кроме процедурного, или же оно допущено, но лишь в одной статье приговора, содержащего несколько статей, парламент тем не менее приходит к выводу, что неправосудное решение имеет место, или объявляет этот приговор недействительным во всех статьях, хотя таковым его следует признать лишь в одном из его положений, причём, как правило, не имеющем значения.
Подобное средство применялось спустя 15 лет после принятия Прагматической санкции, дабы положить конец посягательствам на церковную юрисдикцию со стороны светских судей; было приказано, чтобы желающие получить из канцелярии охранительные грамоты для противостояния папским рескриптам и грамотам приводили неопровержимые доводы, доказывающие, что, по их мнению, Прагматическая санкция нарушена.
Четвёртая статья должна обязывать парламенты вносить дела о подаче апелляций на неправосудные решения в реестр дел, подлежащих слушанию, первыми среди прочих, рассматривать их и выносить по ним решения в приоритетном порядке, не требуя от сторон дополнительных письменных разъяснений по делу во избежание волокиты, к чему нередко стремятся те, кто, желая уклониться от наказания за свои преступления, лишь пытаются утомить судей в первой инстанции, против вердикта которых подают апелляцию; да и неразумно мешать обществу в отправлении церковного правосудия, превращая тех, на кого возложены основные обязанности в этом отношении, в обыкновенных просителей перед нижестоящим судом[373].
Пятой статьёй следует обязать парламенты всегда присуждать к уплате денежного штрафа и возмещению судебных издержек тех, кто подаёт необоснованную апелляцию, без права освобождения от этих выплат по какой бы то ни было причине и под каким бы то ни было предлогом, и отсылать этих лиц назад к тем же судьям, на чьё решение они необоснованно жалуются. Это совершенно необходимо, ибо иначе всякий преступник сможет беспрепятственно избегать обычной юрисдикции путём подачи апелляции на неправосудное решение без всякой на то причины.
Поскольку наилучшие указы и самые справедливые регламенты всегда попираются теми, кому надлежит наиболее свято их соблюдать, и произвол верховных судов[374] доходит до того, что они начинают нарушать или исправлять Ваши указы по собственному усмотрению, то, чтобы добиться действительного исполнения Вашей воли и повиновения Вашему Величеству в столь важном вопросе, разумно было бы, ежели к пяти первым статьям Вы прибавили бы ещё и шестую, которая также обладала бы достаточной силой, дабы принудить Ваших чиновников к исполнению своего долга в этом отношении, подобно тому как апелляции на неправосудные решения являются отличным средством, не позволяющим церковным судьям пренебрегать своим долгом при отправлении правосудия в пределах своих полномочий.
Сие средство не требует ничего, кроме позволения, о котором просит всё Ваше духовенство, подавать апелляции на Ваши решения[375] Вам же и обращаться в Ваш Совет, когда парламенты не соблюдают Ваших указов и распоряжений.
Это совершенно разумно, так как если допущенные Церковью нарушения обжалуются в Ваших судах, представляющих собою суд иного рода и нижнюю инстанцию по существу, то обращение в Ваш Совет по поводу нарушений со стороны Ваших парламентов будет означать апелляцию к органу того же рода и бесспорно вышестоящему.
И даже те, кто порицает привилегии Церкви, не найдут здесь поводов для возражений, ибо, вместо того чтобы сделать её независимой от светского правосудия, эта мера увеличит степень её подчинения.
Одним словом, предлагаемое средство будет весьма выгодно для Вашего Величества[376], ибо, удерживая власть Церкви в приемлемых рамках, оно ограничивает и полномочия парламентов до справедливых пределов, предписанных им разумом и Вашими законами.
Если помимо повеления, которое Ваше Величество отдаст своему Совету, чтобы он в этом вопросе пустил в ход свои полномочия и использовал Вашу власть для недопущения нарушений со стороны всех Ваших подданных, а особенно Ваших чиновников, отправляющих правосудие в государстве, Вы постараетесь назначить в Совет не таких людей, чьё самомнение и назойливость составляют их главные достоинства, при помощи которых они достигают своих целей, а таких, которые будут отобраны исключительно благодаря своим заслугам в результате поиска во всём королевстве, то Вы сможете с удовлетворением увидеть, как лица, преступающие границы своих обязанностей по неблагоразумию, будут принуждены вернуться к ним силой правосудия, и вскоре проявится со всей очевидностью, что действия, которые поначалу были вынужденными, станут наконец добровольными.
Раздел III,
Люди, посвящающие себя Богу и связывающие жизнь с его Церковью, настолько свободны от светской юрисдикции государей, что не могут быть судимы никем, кроме своего церковного начальства[378].
В божественном праве и праве народов[379] ясно утверждается этот иммунитет: право народов говорит о том, что он признан всеми нациями, а в праве божественном существует согласие на этот счёт всех авторов, писавших о нём до появления в прошлом веке современной судебной практики.
Церковь обладала этим правом до тех пор, пока из-за нарушений при отправлении церковного правосудия чиновники светских государей не возымели намерение прибрать его к рукам.
Сама Церковь признавала, что переживает не лучшие времена и не имеет возможности своими силами справиться с многочисленными недостатками, укоренившимися в тех, кто был подчинён её юрисдикции, и, дабы снять все поводы для жалоб по поводу безнаказанности преступлений, совершаемых под сенью её власти, решила наделить светских судей полномочиями для рассмотрения некоторых дел, получивших название привилегированных, потому что светские судьи могли заниматься ими только в силу привилегии, особо предоставленной им для этой цели[380].
Ещё 300 лет назад различие между привилегированными делами и обычными преступлениями было Церкви незнакомо[381]. В понятие обычного преступления входят все деяния, рассмотрение которых возлагается на церковный суд согласно общему праву или мнению, которое всегда было распространено[382].
В связи с этим следует заметить, что есть дела, считающиеся привилегированными во всех государствах, а иные же причисляются к таковым только во Франции.
В первую категорию входят только два вида преступлений: умышленное убийство и явное вероотступничество, как то: побуждение духовенства к проявлению пренебрежения к церковному образу жизни и его оставлению, отказу от церковного одеяния и переходу на греховно-светский образ жизни; это может выражаться в поступлении на военную службу или в ином действии, полностью противоречащем духовному сану.
Вторая категория поначалу была весьма невелика. Когда утверждалась Прагматическая санкция, к этому виду преступлений относилось только два: поступление на военную службу и нарушение королевской охранной грамоты[383], но мало-помалу их число возрастало.
Всё, что противоречило Прагматической санкции, стало считаться привилегированным делом.
Впоследствии в эту же категорию зачислили и всякий отход от конкордатов.
Туда же вошло признание перед королевским судьёй письменных свидетельств о наличии долговых обязательств.
Похищения, разбой на большой дороге, лжесвидетельство, фалыпивомонетчество, оскорбление величества и прочие тяжкие преступления причислены парламентами к делам того же рода.
В общем, если последовать мнению парламентов, то все проступки священнослужителей, даже обычная брань, будут относиться к привилегированным делам, а обычных преступлений больше не останется[384].
Преступления, признанные привилегированными делами во всех государствах, являются таковыми потому, что вся Церковь пришла к согласию и единому мнению на сей счёт, а многие из привилегированных дел, которые считаются таковыми во французском королевстве, входят в эту категорию лишь из-за того, что королевские чиновники злоупотребляют своей властью.
Они тем смелее присвоили себе право заниматься всеми проступками духовенства, что, согласно порядку, прописанному в канонах, для осуждения священников за прегрешения требуется три согласованных приговора, и потому покарать даже за самые значительные из них очень трудно, а сделать это быстро просто невозможно.
Хотя такое утверждение не лишено оснований и является веской причиной для изменения процедур, принятых при отправлении церковного правосудия, однако всё-таки правоведы прежних времён всегда открыто порицали подобные посягательства на церковную юрисдикцию.
И ни к чему говорить, что эти преступления не только делают священнослужителей недостойными их звания, но и одновременно лишают их иммунитета, ибо из подобных рассуждений можно сделать множество выводов столь же ложных, сколь вредных как раз для тех, кто к ним приходит.
Единственный же вывод, который можно сделать, наблюдая волокиту и нарушения при отправлении церковного правосудия, – это то, что его необходимо привести в должный порядок, и если священники обязаны ему подчиняться, то и короли обязаны защищать иммунитеты, коими Господу было угодно наделить свою Церковь.
Во исполнение обеих обязанностей Церковь должна при помощи средств, предложенных нами ниже, сократить невыносимую затянутость судебной процедуры, требующей, согласно древним канонам, трёх приговоров, а затем столь строго подходить к наказанию за преступления, совершаемые теми, кто подчинён её власти, чтобы едва какое прегрешение будет усмотрено, как сразу же следовало бы примерное наказание.
Король же, издав декларацию с перечислением всех привилегированных дел, должен строго запретить своим чиновникам заниматься какими-либо иными делами, кроме тех случаев, когда обвиняемые будут направлены к ним церковными судьями; а если чиновники нарушат такой указ, то о наказании должно быть объявлено почти тогда же, когда о преступлении. В перечень привилегированных дел входят лишь те совершённые священниками преступления, которые признаются таковыми во всех государствах и во всех сословиях, а также ношение оружия, покушение на королевскую охранную грамоту, признание себя должником, явно выраженное вероотступничество (как оно было истолковано выше), разбой по большим дорогам, чеканка фальшивой монеты и всякое другое преступление, связанное с оскорблением величества.
Поскольку справедливость требует до наказания за проступок тщательно в нём разобраться и поскольку короли не могут сами вершить суд над всеми своими подданными, то Ваше Величество выполнит свои обязанности, если прикажет своему Частному совету[385] принимать жалобы на нарушения данного установления со стороны королевских чиновников, какого бы звания они ни были, и станет строго наказывать их за допущенные злоупотребления. В этом случае Церковь, довольная таким порядком, будет тщательнее подходить к отправлению правосудия в духе справедливости, ежели найдёт оную у своего государя.
Раздел IV,
Хотя каноники парижской церкви Сент-Шапель утверждают, что регалия была дана им основателем храма, святым Людовиком, истина состоит в том, что впервые это произошло при Карле VII[387], предоставившем им всего-навсего на три года право пользоваться светским доходом[388] с тех вакантных епископств, к которым регалия была применима.
Когда срок этой привилегии истёк, король продлил его ещё на три года, а затем ещё на четыре – с условием, что одна половина собранных таким образом денег пойдёт на содержание певчих, участвовавших в службе, а другая – на ремонт, витражи, украшения, а также на питание мальчиков из церковного хора – в таких суммах, как на сей счёт распорядится парижская Счётная палата.
Когда Карл VII умер, его сын Людовик XI продлил ту же привилегию для церкви Сент-Шапель на весь срок своего царствования. Это показалось тогда столь необычным, что Счётная палата согласилась утвердить соответствующие грамоты только на девять лет.
После сошествия Людовика XI с престола его преемники Карл VIII, Людовик XII, Франциск I и Генрих П также продолжали оказывать церкви эту милость, и всякий раз на время своего правления.
Карл IX их превзошёл и навечно закрепил[389] за церковью Сент-Шапель те привилегии, которые его предшественники даровали ей лишь на время.
Намерения этих государей достойны похвалы, поскольку они с благой целью уступали принадлежавшее им право. Но то, как им воспользовались служители церкви Сент-Шапель, подлежит всяческому порицанию, ибо, вместо того чтобы довольствоваться полученным, они под этим предлогом пожелали подчинить регалии все французские епископства.
Парижский парламент, претендующий на то, чтобы единолично ведать регалиями, оказался до такой степени ослеплён собственными интересами, что не побоялся подчинить этой кабале даже те епископства, которые лишь в наше время были присоединены к короне[390], и в недвусмысленных выражениях приказал адвокатам более не сомневаться в том, что регалия охватывает всю территорию государства.
Это посягательство, носившее слишком открытый характер, чтобы иметь какие-либо последствия, дало повод церквам, исключённым из права регалии, не признавать парламент в качестве судебного органа, имеющего над ними власть, а королям – передавать все их ходатайства такого рода на рассмотрение своему Совету.
Распространение права регалии на все епископства в королевстве является совершенно необоснованным притязанием, и, для того чтобы понять его несправедливость, достаточно ознакомиться с грамотой[391], подлинник которой хранится в Счётной палате; она была напечатана по распоряжению президента Ле Местра. В ней перечислены те епископства, которые подчинены регалии, и те, которые от подчинения освобождены.
В прежнее время бытовало мнение, что действие регалии совсем не распространяется на земли, лежащие за Луарой.
Короли Людовик Толстый и Людовик Молодой вывели из-под её действия архиепископство Бордосское и подчинённые ему епископства[392]. Граф Реймон Тулузский одарил той же милостью[393] епископов Лангедока и Прованса, что было впоследствии подтверждено Филиппом Красивым, а святой Людовик уступил регалию на всю Бретань тамошним герцогам[394], заключив об этом договор с Пьером Моклером. Это доказывает, что он не дал такого права церкви Сент-Шапель, когда её основывал.
Многие другие епископства, такие как Лионское, Отёнское, Осеррское и прочие, свободны от подчинения, и сие настолько бесспорно, что на этот счёт не может возникнуть никаких сомнений.
Ордонансы, изданные в разное время, явственно дают понять, что короли никогда не утверждали, будто регалия распространяется на все епископства;[395] и истина эта столь очевидна, что Паскье, королевский адвокат в Счётной палате, вынужден был признать: всякий, кто придерживается этой теории, является скорее придворным льстецом, чем французским правоведом. Таковы его собственные слова[396].
Невежество или, точнее говоря, малодушие и корысть некоторых епископов в немалой степени способствовали введению тех налогов, от которых сейчас страдают прелаты в нашем королевстве, поскольку, для того чтобы освободиться от испытываемого ими гонения, они не побоялись принять от Сент-Шапель расписки в том, чего на самом деле ей не выплачивали.
Убеждённость в том, что, отстаивая своё право перед судьями, своими соперниками, они подверглись бы осуждению, привела их к мнению, будто они могут безнаказанно совершить подобный проступок, последствия коего были бы весьма опасны, если бы великодушие Вашего Величества не исправило зло, возникшее по причине проявленной ими слабости.
Общее право требует, чтобы распоряжение доходами от вакантного бенефиция было закреплено за её будущим владельцем. По-иному поступать с ними нельзя, не имея на то достоверного права собственности.
Однако не существует и такого права, которое бы достаточно чётко подкрепляло претензии королей располагать этими доходами по своему усмотрению, а потому для оправдания оных надобно обращаться к обычаю[397].
Это настолько очевидно, что все ордонансы, изданные по данному поводу, ссылаются лишь на давность владения бенефициями.
Верховным властям легко присваивать себе под различными предлогами то, что им не принадлежит; тем самым захват, являвшийся поначалу несправедливым, может быть какое-то время спустя признан законным в силу давности владения; поэтому можно, по-видимому, с полным основанием сомневаться в том, что обычай способен иметь силу достоверного права собственности в делах, касающихся верховной власти.
Но я намерен не оспаривать права Вашего Величества, а лишь призвать Вас таким образом их упорядочить, чтобы они не препятствовали спасению душ, и не стану доискиваться причин и оснований регалий, которые считаю вескими. Моя задача одна – прояснить, на что может рассчитывать церковь Сент-Шапель в силу привилегий, полученных ею от Ваших предшественников, и предложить способ устранения злоупотребления, имеющего место при пользовании этой милостью.
Часто случается так, что епископ, богато одарённый всеми качествами, которые предписаны в канонах и каких людское благочестие может для него желать, но неимущий от рождения, в течение двух-трёх лет оказывается неспособным выполнять свои обязанности, так как вынужден осуществлять в соответствии с конкордатами выплаты за ставленные грамоты, которые нередко забирают у него годовой доход, а кроме того, подчиняться новому положению о регалии, отнимающему у него не меньшую сумму. Так что если к этим двум статьям расходов прибавить ещё траты на покупку необходимой утвари и обстановки, соответствующей его сану, то в итоге получается зачастую, что проходит три года, прежде чем он может получить хоть что-то на пропитание. Из– за этого многие епископы не едут к себе в епархию, ссылаясь на нужду, или же оставляют хозяйство, которое им надлежит там вести, тем самым теряя репутацию, необходимую им, дабы наставлять паству как своими речами, так и многочисленными делами на ниве милосердия.
Также бывает иногда, что во избежание этих тягот некоторые из них берут на себя такие обязательства, которые вынуждают их прибегать для покрытия долгов к недостойным поступкам; те же, кто не впадает в эту крайность, живут в беспросветной нужде[398] и в конце концов вводят в убытки своих заимодавцев, будучи не в силах заплатить им по долгам.
Поделиться книгой: