Политическое завещание, или Принципы управления государством

Я не только кропотливо собирал материалы для этого сочинения, но и, более того, даже частично привёл их в порядок, а события ряда лет изложил почти в той последовательности, в какой они, по моему разумению, должны быть освещены.

Признаюсь, что, хотя участие в исторических событиях приносит большее удовлетворение, нежели их изображение, тем не менее мне доставляло немалое удовольствие описывать то, что неизменно давалось в реальности лишь с большим трудом.

Вкусив наслаждение от этой работы, я всё же был вынужден её оставить из-за серьёзных недугов и постоянных недомоганий[76], коим был подвержен по причине слабости моего организма, а также будучи обременён делами, – ибо она могла занять слишком много времени.

Доведённый до отчаяния невозможностью сделать то, что мне так хотелось осуществить ради прославления Вашей особы и ради блага Вашего государства, я решил, что не могу не оставить Вашему Величеству хоть какие-то заметки о вещах, которые считаю наиважнейшими для управления королевством, ибо в противном случае мне пришлось бы отвечать за это упущение перед Господом.

Две причины побуждают меня взяться за сей труд. Во-первых, опасение – и упование – окончить свои дни до того, как прервётся жизненный путь Вашего Величества[77].

Во-вторых, мною движет искренняя преданность интересам Вашего Величества, каковая рождает во мне не только мечту увидеть при жизни, что дела Ваши преуспевают, но и страстное желание определить их дальнейшее развитие, коего я уже не смогу быть свидетелем, когда буду вынужден заплатить ту дань, что каждый из нас должен отдать природе.

Это сочинение увидит свет под заглавием «Политическое завещание», ибо оно призвано оказывать Вам содействие в руководстве и управлении Вашим королевством после моей кончины, коль скоро Ваше Величество сочтёт его достойным того; ибо оно содержит мои последние пожелания на сей счёт, и, оставив его Вам, когда Богу будет угодно призвать меня к себе, я передам Вашему Величеству лучшее наследство из всех возможных.

Насколько это окажется в моих силах, постараюсь писать как можно более кратко и чётко, дабы выразить свои мысли, не изменяя присущему мне стилю письма, и при этом учесть привычки Вашего Величества: Вы всегда любили, чтобы суть дела излагалась в нескольких словах, и Вы придаёте истинному смыслу вещей столь важное значение, что сторонитесь многословия, свойственного большинству людей.

Если тень моя, возникнув на страницах сего произведения, сможет после моей смерти сколько-нибудь содействовать поддержанию порядка в нашем великом государстве, к управлению коим Вам было угодно меня допустить в большей степени, нежели я того заслуживал, то я почту сие за необычайное счастье.

Чтобы этого добиться, я, полагая не без основания, что успех, коим Бог соблаговолил отметить в прошлом решения, принятые Вашим Величеством вместе с самыми верными из Ваших приближённых, является чрезвычайно веским доводом, способным побудить Вас следовать моим советам в будущем, начну своё сочинение с повествования в сжатом виде о прошлых великих свершениях, покрывших Вас славой и по справедливости заслуживших того, чтобы именоваться прочным фундаментом грядущего благоденствия в Вашем королевстве.

Благодаря тому, что отчёт сей будет составлен с абсолютной правдивостью, подтверждённой мнением людей, видевших воочию исторические события Вашего времени и могущих доподлинно о них свидетельствовать, все увидят, что, давая советы Вашему Величеству, я руководствовался лишь государственными интересами и стремлением обеспечить благополучие Вашей особы, коей я вечно пребуду,

Государь,

смиреннейшим, преданнейшим, покорнейшим, усерднейшим и благодарнейшим подданным и слугою.

АРМАН, КАРДИНАЛ-ГЕРЦОГ ДЕ РИШЕЛЬЁ[78]

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА I

Краткое повествование обо всех великих делах Короля, свершённых перед заключением мира в … году[79]

Могу доподлинно свидетельствовать: в тот момент, когда Вы, Ваше Величество, решились одновременно ввести меня в Ваши Советы[80] и оказать значительное доверие в ведении Ваших дел, гугеноты чувствовали себя хозяевами[81] в государстве наравне с Вашим Величеством, вельможи вели себя так, словно не были подданными Вашего Величества[82], а наиболее могущественные губернаторы – так, будто являлись самовластными правителями[83] у себя в провинциях.

Могу сказать, что как одни, так и другие причинили немалый урон королевству, ибо, следуя их дурному примеру, и самые упорядоченные сообщества[84] заражались их мятежным духом и в ряде случаев пытались, насколько могли, умалить Вашу законную власть, дабы увеличить собственную сверх всяких разумных пределов.

Ещё могу сказать, что каждый измерял свои достоинства сообразно своей дерзости;[85] что, вместо того чтобы ценить благодеяния, по заслугам полученные ими от Вашего Величества, они считали их достаточными лишь в том случае, ежели те отвечали их неуёмной фантазии; что наиболее предприимчивые были в большем почёте, чем умнейшие, и часто оказывались самыми удачливыми.

Также могу сказать, что союзами с иностранными державами совершенно пренебрегали[86], а интересам частным оказывалось предпочтение перед государственными[87] – одним словом, по вине тех, кто тогда управлял Вашими делами[88], королевское достоинство было столь унижено и столь отличалось от того, каким ему надлежало быть, что узнать его было почти невозможно.

Из-за угрозы потерять всё нельзя было далее сносить поступки тех, кому Вы, Ваше Величество, доверили бразды правления своим государством; с другой стороны, нельзя было также и изменить всё сразу, не нарушив законов благоразумия, которые не позволяют резко переходить от одной крайности к другой.

Казалось, что дурное состояние Ваших дел побудит Вас к принятию поспешных решений, что Вы начнёте действовать, не выбирая средств и подходящего момента; однако же нужно было выбрать и то и другое, дабы извлечь пользу из перемен, осуществления коих необходимость настоятельно требовала от Вашего благоразумия.

Лучшие умы полагали, что невозможно обойти, не потерпев крушения, все подводные камни, возникшие в тогдашнее столь ненадёжное время. При дворе было множество людей, которые заранее порицали безрассудство тех, кто намеревался за это взяться. А поскольку всем известно, что государи, получив совет относительно какого-либо дела, в случае неудачи легко перекладывают вину на окружающих, то очень мало кто надеялся на благоприятный исход тех перемен[89], которые, как было объявлено, я вознамерился произвести, и потому многие считали моё падение предрешённым ещё до того, как Ваше Величество меня возвысили.

Невзирая на все затруднения, изложенные мною Вашему Величеству, я, зная, каких высот способны достичь короли, когда они правильно пользуются своей властью, осмелился обещать Вам и, как мне кажется, небезрассудно, что Вы отыщете способ исправить существующие в Вашем государстве неустройства и что в непродолжительное время Ваша мудрость, Ваша сила и Божье благословение придадут новый вид королевству.

Я обещал Вам употребить всё своё искусство и всю власть, коей Вы изволили бы меня наделить, на то, чтобы сокрушить гугенотскую партию, сбить спесь с вельмож, заставить всех Ваших подданных исполнять свой долг и возвести Ваше имя среди других народов на такую высоту, на какой ему надлежит находиться[90].

Я сказал Вам, что для успешного достижения этих целей мне никак не обойтись без доверия Вашего Величества; и хотя в прошлом все те, кто Вам служил[91], не нашли лучшего средства приобрести и удержать это доверие, чем постараться лишить оного Королеву-мать, я заявил, что изберу совершенно иной путь и не стану упускать из виду ничего, что зависит от меня, дабы сохранить между Вашими Величествами тесный союз[92], имеющий большое значение для Вашей репутации и служащий благу королевства.

Успех, сопутствовавший благим намерениям, которые Господу было угодно мне внушить для приведения в порядок дел в государстве, послужит в глазах потомков оправданием той твёрдости, с коей я неизменно воплощал в жизнь сей замысел; и Ваше Величество также будет надёжным свидетелем того, что я делал всё от меня зависящее, дабы ухищрения множества злонамеренных людей не смогли внести раскол между теми, кого соединила природа и кого также должно было бы соединять благодатное согласие. И хотя после стольких лет моего успешного сопротивления разнообразным усилиям этих людей их злобная хитрость всё-таки взяла верх, безмерным утешением мне служат неоднократно слышанные мною высказывания Вашего Величества о том, что, в то время как я более всего заботился о величии Вашей матери, Королевы, она неизменно пыталась меня погубить[93].

Людовик XIII, король Франции

3. Хайнс и Ф. Биньон

Гравюра с портрета работы Ф. де Шампеня

Напечатана в книге «Портреты знаменитых французов, висящие во дворце кардинала Ришельё» (Париж, 1667 [1650])

Вокруг портрета изображены наиболее важные события из жизни короля и различные латинские девизы.

Я вернусь к этой теме в другом месте, дабы сейчас сосредоточиться на моём предмете и не ломать порядок, который должен соблюдаться в настоящем сочинении.

Захватив в 1624 году ряд кораблей, приготовленных герцогом Неверским для войны с турецким султаном[94], гугеноты, никогда не упускавшие случая увеличить свою мощь, вооружились таким образом до зубов, чтобы оказать сопротивление Вашему Величеству.

Хотя до того момента флот находился в столь заброшенном состоянии[95], что в Вашем распоряжении не было ни единого судна, Вы проявили такое искусство и такое мужество, что с помощью немногих кораблей, которые удалось собрать у Ваших подданных, с двадцатью голландскими судами и семью английскими баркасами сумели разгромить противостоящие силы ларошельцев на море. Успех этот был настоящим чудом и подлинной удачей, тем более что был достигнут Вами благодаря содействию, оказанному не более чем для вида[96].

Тем же способом был взят остров Ре, в течение долгого времени неправедно удерживаемый ларошельцами;[97] Вы обратили в бегство от четырёх до пяти тысяч человек, прибывших для обороны острова, и вынудили Субиза, их предводителя, спасаться на острове Олерон, откуда Ваши войска выбили его, да так, что даже изгнали за пределы королевства[98].

Эта блестящая победа заставила мятежников заключить мир[99], принёсший такой триумф Вашему Величеству, что даже самые недовольные выразили по этому поводу своё полное удовлетворение, и все признали, что никогда раньше ничего подобного не происходило.

Вашим предшественникам на троне скорее приходилось в прошлом вынужденно соглашаться на мир со своими подданными[100], нежели навязывать его им; и хотя никакой войны, которая бы ослабила их, они не вели, прежние монархи в таких договорах уступали свои позиции; тогда как Ваше Величество, даже будучи заняты в то время множеством других дел, дали своей стране мир, при этом сохранив за собой форт Людовика в качестве цитадели на подступах к Ла-Рошели, а также острова Ре и Олерон в качестве укреплений[101], ставших неплохими осадными сооружениями.

В то же самое время Ваше Величество предоставили герцогу Савойскому защиту[102] от притеснений испанцев, в открытую на него напавших; и несмотря на то, что они располагали одной из самых многочисленных армий, когда-либо стоявших в Италии[103], и находилась эта армия под командованием герцога де Фериа, человека весьма решительного, тем не менее Вы помешали им захватить крепость Верруа[104], осаду коей Ваши войска выдержали вместе с боевыми отрядами герцога Савойского, проявив при этом столько доблести, что испанцы были вынуждены осаду снять и с позором ретироваться.

Немного времени спустя испанцы утвердились на всех перевалах Граубюндена[105] и укрепили лучшие из фортов, располагавшихся на принадлежавших ему долинах[106], так что Ваше Величество, не имея возможности при помощи одних лишь переговоров оградить своих старых союзников[107] от нашествия, во время коего вероломным захватчикам без труда удалось усилить свои позиции, тем более что Папа поддержал их[108] (полагая – под влиянием тщетных упований, внушённых ему испанцами, – что сумеет выгадать что-то для блага католической веры), вооружённой силой смогли осуществить[109] то, чего не удавалось добиться посредством разумных увещеваний.

Урбан VIII, Папа Римский

Дж.-Л. Бернини (1598 – 1680). Кон. 1620-х гг.

Мрамор. Коллекция князя Урбано Барберини.

Вы могли бы тем самым навсегда освободить эту страну[110] от тирании Австрийского дома, если бы Ваш посол в Испании Фаржи не заключил (как он потом признался) по настоянию кардинала де Берюлля[111] без Вашего ведома и вопреки указаниям Вашего Величества весьма невыгодный договор[112], к коему Вы затем всё-таки присоединились в угоду Папе, который выставлял себя стороной, совершенно не заинтересованной в этом деле.

Кардинал Пьер де Берюлль.

Когда Ваш отец[113], покойный король, – вечная ему память! – вознамерился выдать одну из Ваших сестёр замуж в Англии[114], испанцы сочли своим долгом помешать этим планам и задумали непременно предложить в качестве невесты одну из своих инфант. После заключения договора об этом принц Уэльский под влиянием дурных советов[115] решился отдаться на милость государя, который, имея его в своей власти, мог навязать ему свою волю в любом вопросе по собственному усмотрению, и проехал инкогнито через Францию, чтобы заключить в Испании брак с инфантой[116].

Узнав об этом, Франция тотчас же завязала переговоры, в результате чего, несмотря на невероятные почести, оказанные жениху при испанском дворе, где король[117] всегда сажал его по правую руку от себя, хотя принц и не являлся тогда венценосной особой, брак расстроился; а некоторое время спустя была достигнута договорённость о браке с французской принцессой[118], каковой и был заключён и свершён, причём с точки зрения веры условия его были гораздо выгоднее[119], чем те, что предполагалось выдвинуть при жизни покойного короля.

Вскоре после этого при дворе сложились мощные партии заговорщиков[120], куда воспитатели Вашего брата[121] втянули его, насколько позволял его юный возраст.

К моему большому сожалению, приходится признать, что особа, занимавшая самое высокое положение[122], оказалась ощутимо замешана в заговоре со многими другими лицами, разжигавшими её честолюбие. Но я также не могу не упомянуть и о том, что Вы снискали себе почёт перед Богом и людьми, уничтожив пагубные последствия, к коим могло привести неосторожное поведение названной особы, если бы Вы мудро не скрыли поступки[123], за которые могли наказать и беспрепятственно, и заслуженно.

Англичане слепо устремились к участию в этих заговорах[124], многие вельможи королевства изрядно в них увязли, и предполагалось, что герцог де Роган и гугенотская партия начнут войну внутри страны[125], в то время как наши острова и берега подвергнутся нападению мощного английского флота.

Английский король Карл I и королева Генриетта Французская.

Казалось, дела у них идут столь удачно, что мало кто верил в возможность противостоять натиску заговорщиков. Однако арест полковника д'Орнано, герцога Вандомского и великого приора[126], казнь Шале[127] и удаление от двора некоторых аристократок[128] расстроили заговор, так что все существовавшие при дворе зловещие замыслы, направленные против Вашего Величества, были разрушены и ни к чему не привели.

Вы также проявили огромное великодушие и благоразумие, дав Вашему брату в Нанте[129] согласие на его брак[130]. Между тем искренность, с какою Ваши верные слуги отважились предсказать Вам заранее те пагубные последствия[131], к коим этот брак может привести, послужила весьма наглядным доказательством их преданности и убедительным свидетельством того, что они не имели намерения ввести Вас в заблуждение.

Во время всех этих неприятных событий, которые, казалось, ослабили Вашу власть, положить конец беспрерывной череде дуэлей могло только примерное наказание[132] гг. Бутвиля и Шапелля. Признаюсь, никогда я не находился в большем душевном смятении, чем в том случае, и едва не уступил всеобщему сочувствию, которое вызывала во всех сердцах трагическая участь двух молодых дворян, едва не пошёл навстречу ходатайствам самых высокопоставленных особ двора и настойчивым просьбам моих самых близких родственников[133].

Сезар де Бурбон, герцог Вандомский.

Слёзы их жён[134] тронули меня до глубины души, но мысль о потоках крови Вашего дворянства, унять которые можно было, только пролив кровь этих двух молодых людей, придала мне силы, помогла овладеть собой и убедить Ваше Величество отдать приказ о казни ради пользы государства, пусть даже и вопреки почти единодушному мнению света и моим собственным чувствам.

Франсуа де Монморанси, граф де Бутвиль.

Не имея возможности остановить приготовления англичан к войне и предотвратить последствия этих приготовлений, Ваше Величество были вынуждены выставить против англичан вооружённую силу.

Эти давние враги государства высадились на острове Ре[135] и окружили там форт Сен-Мартен – как раз в тот момент, когда Господу было угодно обрушить на Францию беду – серьёзное заболевание, поразившее Вас в Вильруа.

Все эти неприятные события, равно как и подстрекательство Вашего брата к новым дурным поступкам[136], предпринятое Ле Куаньо и Пюилораном, не помешали нам оказать с Вашей незримой помощью сопротивление этой воинственной нации. Едва поправившись, Вы, Ваше Величество, пришли на выручку крепости[137], осаждённой англичанами, разбили их армию в знаменательной битве на суше и заставили их флот убраться с наших берегов и вернуться в свои порты.

Затем Вы подступили к Ла-Рошели[138] и взяли этот город после годичной осады. Ваше Величество повели себя с чрезвычайной осторожностью: зная, что испанцы не желают ни взятия этой отдельной крепости, ни вообще успеха Вашим делам[139], но рассудив тем не менее, что союз с ними, заключённый даже просто для виду, произведёт благоприятное впечатление на всех и, что немаловажно, воспрепятствует в силу договорных обязательств их присоединению к англичанам, которые тогда были Вашими явными врагами, Вы вступили с ними в соглашение[140], которое привело к ожидаемым результатам.

Испанцы, заключившие договор лишь для отвода глаз[141], чтобы под его прикрытием мешать планам Вашего Величества и взятию Ла-Рошели, всячески подстрекали англичан к тому, чтобы они пришли на помощь городу. А кардинал де Ла Куэва недвусмысленно обещал им в связи с этим, что испанский король направит помощь Вашему Величеству лишь тогда, когда в ней уже больше не будет никакой надобности, и при этом отведёт свои войска раньше, чем они смогут нанести англичанам какой-либо урон. Это было осуществлено с такой скрупулёзной точностью, что испанский адмирал дон Федерико[142], отправившийся из Коруньи с 14 кораблями лишь после того, как узнал о разгроме англичан у острова Ре[143], не захотел ни на день задержаться у Ла-Рошели[144], когда до него дошли слухи, будто на подмогу городу движется ещё один флот.

Ришельё снимает гусениц с цветка лилии

Ж. Ганьер (ок. 1615 – 1666), ок. 1637-1638

Надпись на поле гравюры гласит: «Символическое изображение того, как стараниями кардинала Ришельё происходит искоренение ереси и бунтарства»

Эти уверения придали англичанам смелости, они дважды дерзко пытались прийти на помощь городу, и тем ярче заблистала слава Вашего Величества, когда Вы взяли Ла-Рошель[145] исключительно своими силами на глазах у мощного флота англичан, которые после двух бесполезных сражений[146] со стыдом увидели, что лишились возможности достичь своих целей.

Таким образом, одним ударом удалось добиться того, что вероломство и уловки испанцев пропали для них даром, а ловушки, расставленные англичанами, были преодолены.

Во время осады Ла-Рошели испанцы напали на итальянские владения герцога Мантуанского[147]. Они нарочно выбрали этот момент в расчёте на то, что Ваше Величество окажетесь не в состоянии прийти к герцогу на выручку.

Когда кардинал де Берюлль и хранитель печати Марийяк советовали Вашему Величеству бросить бедного герцога на произвол судьбы[148], сделав его жертвой несправедливости и ненасытной алчности этой нации[149], постоянно возмущающей спокойствие христианского мира, дабы не допустить, чтобы она его вновь потревожила, остальные члены Совета придерживались противоположной точки зрения: они полагали, что Испания не посмеет решиться на подобное сразу же после заключения союзного договора с Англией, но, даже если бы она и возымела такое дурное намерение, ей не удалось бы остановить исполнение Ваших замыслов.