Помоги проекту - поделись книгой:
То, что делается для государства, делается и для Бога, который есть его опора и основание. Провести преобразования в уже имеющихся обителях и остановить чрезмерный рост числа новых заведений – вот два дела, угодных Богу, который во всём диктует порядок.
Раздел IX
Порядок, который Господь велит во всём соблюдать, даёт мне повод напомнить здесь Вашему Величеству, что государи обязаны признавать власть Церкви, подчиняться её святым уставам и оказывать ей полное повиновение в том, что касается духовной власти, коей Бог наделил её для спасения людей. И если оберегать и чтить пап как преемников св. Петра и наместников Иисуса Христа – долг государей, то это не значит, что они должны уступать папам в их необоснованных претензиях, когда те намереваются расширить свою власть за разумные пределы.
Короли обязаны не только уважать тиару первосвященников, но и сохранять могущество собственной короны.
Эта истина признана всеми богословами, однако представляется весьма затруднительным правильно определить, насколько далеко простираются эти две власти и кто кому подчиняется.
В подобном вопросе не следует верить ни придворным, обыкновенно измеряющим власть короля по форме его короны (которая, будучи круглой, не имеет конца), ни тем, кто проявляет излишне безрассудное рвение и открыто выказывает себя сторонником Рима.
Разум требует выслушать и одних и других, чтобы затем разрешить затруднение, прибегнув к помощи людей столь учёных, что они не способны заблуждаться по неведению, и столь правдивых, что ни интересы государства, ни интересы Рима не могут заставить их пойти наперекор разуму.
Могу доподлинно заявить: и богословы Парижского университета, и учёнейшие монахи из всех орденов всегда проявляли столько благоразумия в этом вопросе, что я никогда не видел никакой слабости, которая помешала бы им стремиться к защите справедливых прав королевства; и я никогда не замечал в них никакой чрезмерной привязанности к родине, которая бы заставляла их желать – вопреки истинному смыслу веры – умаления прав Церкви ради расширения прав государства.
В таких случаях мнение наших предков должно иметь большой вес, а к историкам и самым знаменитым и беспристрастным авторам, писавшим в разное время, надлежит с усердием обращаться в таких обстоятельствах, когда ничто не может быть нам так вредно, как слабость или невежество.
Раздел X,
Упоминание невежества, которое, как я отметил выше, иногда причиняет вред государству, даёт мне повод обратиться к наукам, являющимся одним из наилучших украшений государств, и сделать это надо именно в этом месте, поскольку владычество над ними по справедливости отдано Церкви, ибо всякие знания естественным образом связаны с той изначальной истиной, которой принадлежат священные таинства, хранителем коих Предвечная Премудрость благоволила сделать церковное сословие.
Хотя образованность совершенно необходима в любом государстве, однако, несомненно, не следует обучать всех без разбора.
Как было бы безобразно тело, имеющее глаза на всех своих частях, таким же было бы и государство, если бы все его жители стали учёными; ибо послушание в нём сделалось бы редкостью, а кичливость и чванство превратились в обычное явление. Занятие науками совсем вытеснило бы занятие торговлей, делающей государства богатыми, привело бы в упадок сельское хозяйство, истинную кормилицу народа, и в короткое время опустошило бы питомник воинства, которое взрастает скорее в грубости невежества, чем в утончённости знаний. Наконец, оно наводнило бы Францию крючкотворами, более способными разорять семейства и возмущать общественное спокойствие, нежели приносить какое-либо благо государству.
Если бы науки были осквернены тем, что им стали бы обучать всех подряд, то число сеющих сомнения превысило бы число способных их разрешать, и многие принялись бы опровергать истины, а не отстаивать их.
Ввиду этого политики[435] советуют иметь в хорошо устроенном государстве больше наставников технических дисциплин, чем свободных искусств.
Мне часто приходилось слышать, как по той же причине кардинал Дю Перрон выражал горячее пожелание упразднить часть существующих в королевстве коллежей[436] и советовал оставить из них четыре-пять известных в Париже и по два в каждой из провинциальных столиц.
Ко всем высказанным мною соображениям он прибавлял, что невозможно найти в каждом веке достаточно учёных людей, чтобы обеспечить ими множество коллежей, тогда как если число последних сократить до умеренного, то можно будет дать им достойных людей, которые станут поддерживать огонь храма мудрости в его чистоте и постоянно передавать из поколения в поколение знания в их совершенстве.
Когда я думаю об огромном числе людей, сделавших преподавание наук своей профессией, и о множестве детей, коих отдают на обучение, мне представляется на самом деле, что я вижу бесконечную череду больных, которые, мечтая для исцеления напиться чистой и прозрачной воды, страдают от такой неуёмной жажды, что, употребляя без разбора всякую воду, какая им попадается, пьют по большей части грязную, а часто вообще из отравленных сосудов, что усугубляет их жажду и боль, вместо того чтобы унять и то и другое.
Наконец, из-за существования большого количества коллежей, созданных повсюду безо всякого порядка, возникают две проблемы: одна, как я только что описал, – из-за посредственных способностей тех, кому пришлось позволить преподавать вследствие нехватки достаточного числа выдающихся умов, чтобы снабдить кафедры; вторая – из-за недостатка природной склонности к учёбе многих из тех детей, которых родители заставляют учиться, потому что находят это полезным, но при том не удосуживаются сперва испытать силу их ума; это приводит к тому, что почти у всех учившихся остаются поверхностные знания – у одних потому, что они не способны на большее, у других – потому, что их плохо учили.
Хотя недуг сей весьма значителен, найти от него лекарство не составляет труда, ибо не нужно делать ничего, кроме как сократить до двух-трёх число классов в коллежах нестоличных городов: этого достаточно, чтобы вырвать подрастающее поколение из грубого невежества, вредного даже для тех, кто желает посвятить свою жизнь военной службе или заняться торговлей.
Таким образом, прежде чем дети будут определены к какому-либо роду деятельности, в течение двух-трёх лет они покажут, на что способны, после чего самые талантливые ученики, отправленные в крупные города, добьются больших успехов, поскольку их ум пригоден для занятия науками, да и наставники у них будут лучше.
Справившись с этой проблемой, которая куда значительнее, чем кажется, следует оградить себя и ещё от одной, с коей Франция, несомненно, столкнулась бы, если бы все созданные учебные заведения находились в одних руках.
Университеты[437] заявляют, что им наносят огромнейший вред[438], когда не позволяют в одиночку заниматься обучением молодёжи, лишая этого права всех остальных.
С другой стороны, иезуиты[439], может быть, также не стали бы возражать, если бы эти обязанности были возложены на них одних.
Разум, призванный разрешать всевозможные разногласия, не велит лишать прежнего владельца того, чем он по праву владеет, а общественные интересы не могут также допустить, чтобы Орден иезуитов, не только достойный уважения за своё благочестие, но и славящийся учёностью, был отстранён от обязанности, с коей он может справиться, принеся великую пользу обществу.
Если бы образованием занимались одни университеты, то с течением времени пришлось бы опасаться возвращения присущей им раньше гордыне, которая могла бы в будущем стать столь же вредной, какой была в прошлом.
Если бы, напротив, иезуиты не имели напарников в наставлении юношества, то помимо того, что возникли бы такие же опасения, нашлось бы ещё больше оснований бояться и многих других неприятностей.
Орден, который управляется, как ни один прежде, законами разума и, посвящая себя Богу, но не гнушаясь при том изучения мирских вещей, живёт в таком совершенном согласии, что кажется, будто единый дух приводит в движение весь его организм, орден, который повинуется по обету слепого послушания бессменному руководителю, не должен по законам правильной политики получать слишком широкие полномочия в государстве, у коего любое сильное сообщество должно вызывать подозрения.
Ежели правда – а сие не подлежит сомнению, – что людям свойственно естественное желание продвигать тех, у кого они получили начальное образование, и что родители питают особую благосклонность к тем, кто оказал подобные услуги их отпрыскам, то так же истинно и то, что нельзя полностью препоручить образование молодёжи иезуитам, не опасаясь наделить их силой, которая внушила бы государству серьёзные подозрения, ибо все руководящие посты и ранги в нём оказались бы в конце концов заняты их учениками, а ведь те, кто рано приобрёл влияние на умы, иногда завладевают ими на всю жизнь[440].
Если прибавить, что отправление таинства исповеди даёт этому ордену ещё один, не менее весомый, рычаг влияния на лиц всякого положения[441], и если принять во внимание, что этими двумя путями его члены проникают в самые глубокие тайны сердец и семейств, то невозможно не заключить, что иезуиты не должны одни заниматься делом, о котором идёт речь.
Эти доводы оказались столь сильны во всех государствах, что до сих пор, как мы видим, ни одно из них не пожелало отдать науки и обучение своего молодого поколения целиком в распоряжение этого ордена.
Если Общество Иисуса, само по себе столь доброе и смиренное, возбудило такую ревность у одного из наиболее набожных принцев Австрийского дома, эрцгерцога Альбрехта, действовавшего исключительно по указке испанского Совета, что он не побоялся исключить присутствие иезуитов в нескольких университетах во Фландрии, где они к тому времени закрепились, и оказать сопротивление созданию ими новых заведений [442] в Нидерландах; если это общество побудило некоторые государства совсем удалить его из своих владений[443], пусть и с чрезмерной суровостью, то самое меньшее, что можно сделать во французском государстве, – это несколько их сдерживать, ибо общество это не только подчинено бессменному руководителю из числа иностранцев, но к тому же постоянно зависимо от тех государей[444], которые, как кажется, ничего так не жаждут, как унижения и падения французской короны.
Если в вопросах веры все католические государства на свете придерживаются одного учения, то по другим вопросам у них много разнообразных воззрений, из которых часто берут своё начало основополагающие правила их бытия. Это приводит к тому, что, когда возникает нужда в богословах, которые в известных обстоятельствах могли бы мужественно отстаивать мнения, издавна принятые в их стране и передававшиеся в ней из поколения в поколение, надобно, чтобы они были освобождены от всякого подозрительного влияния и не находились в зависимом положении, каковое лишает их свободы в таких делах, в коих вера дала её всем.
История повествует нам, что некогда Орден Святого Бенедикта[445] был настолько полновластным хозяином в школах, что кроме как там обучаться было больше негде, но в X веке существования Церкви и учёность, и благочестие пришли в ордене в такой сильный упадок, что его поэтому назвали несчастным.
Ещё она учит нас, что затем доминиканцы[446] получили то же самое преимущество, коим ранее обладали упомянутые святые отцы-бенедиктинцы, но со временем и они лишились его, как и те, что причинило огромный вред Церкви, которая была тогда заражена многими ересями.
Точно так же история даёт нам знать, что науки похожи на перелётных птиц, которые не живут всё время в одной стране. А посему политическая мудрость велит попытаться предотвратить эту беду, ибо если она случалась дважды, то надобно обоснованно опасаться, что такое может произойти и в третий раз, но, надо думать, не произойдёт, если Орден иезуитов не будет в одиночку заправлять образованием.
В деле образования всякое предубеждение опасно, и нет ничего легче, чем приобрести оное под видом благочестия, когда какое-либо сообщество полагает, будто призвано к тому в интересах своего выживания.
История Папы Бенедикта XI, против которого кордельеры[447], уязвлённые нападками на совершенство нищеты, то есть на источник дохода Ордена Святого Франциска, оказались до такой степени враждебно настроены, что вступили с ним в открытую войну[448] не только при помощи своих сочинений, но и, более того, при помощи императорских войск, под прикрытием коих возник антипапа[449], что нанесло Церкви громадный вред, – слишком яркий пример, чтобы была нужда добавлять ещё что-то на сей счёт.
Чем преданнее какое-либо сообщество своему руководителю, тем большие опасения оно должно внушать в особенности тем, к кому не питает расположения.
Поскольку благоразумие обязывает препятствовать не только причинению вреда государству, но и возникновению самой возможности вредить, так как зачастую наличие оной рождает желание ею воспользоваться, и поскольку слабость нашей человеческой природы требует во всём равновесия, являющегося основой справедливости, то разумнее, чтобы университеты и иезуиты состязались между собой в обучении, дабы соперничество закаляло их добродетель, а науки надёжно закрепились в государстве, находясь в руках их хранителей, ибо если одни утратят сей священный залог, то он отыщется у других.
Раздел XI,
Как следует опасаться стремления всех подряд людей к образованию, так и надлежит желать привлечения к нему наиболее способных. Наилучшим образом Ваше Величество можете способствовать этому, поставив заслон злоупотреблениям, творящимся при распределении бенефициев, которые должны даваться тем, кто заслуживает их, в качестве вознаграждения за их труды.
Надо быть врагом наук и добродетели, чтобы подвергать это право сомнению. Базельский собор[451] и конкордат между Папой Львом X и королём Франциском I, заключённый затем на Латеранском соборе[452], слишком ясно устанавливают это право, чтобы такая мысль появилась. И надобно быть ярым противником справедливости и разума, чтобы не желать устранения столь значительных злоупотреблений, возникших из-за мошеннических обменов, подложных уступок, ухищрений раздатчиков бенефициев, более сильного влияния обладателей права индульта[453] по сравнению с обладателями учёных степеней, изворотливости тех, кто получил учёные степени лишь благодаря своему кошельку; и ныне сия привилегия, вместо того чтобы быть наградой за добродетель, стала лишь наградой за хитрость и плутовство невежд, поднаторевших в крючкотворстве, но не в науках.
Истинное средство для избавления от этого недуга состоит в том, чтобы в соответствии со святыми канонами докторам и лиценциатам богословия отдавалось предпочтение по сравнению с лицами, получившими те же степени на других факультетах;
– чтобы из богословов, имеющих одинаковую степень, тех, кто в течение долгого времени проповедует Слово Божье или преподаёт богословие, одаривали раньше остальных;
– чтобы доктора и лиценциаты права пользовались таким же преимуществом перед обычными магистрами наук и чтобы среди последних предпочтение отдавалось тем, кто дольше всех занимается преподаванием;
– чтобы никто не мог получить грамоты о присвоении степени магистра наук или степень по гражданскому и каноническому праву нигде, кроме как в том университете, где проходил обучение;
– чтобы грамоты о присвоении степени магистра давались только тем, кто действительно прошёл полный курс философии, а степень по гражданскому или каноническому праву – лишь тем, кто три полных года проучился в школе права и публично продемонстрировал свои знания в положенные сроки[454].
Если строго соблюдать этот порядок, то успехи в науках будут обязательно вознаграждены, а невежество не сможет больше прикрываться их мантией, чтобы под её сенью получать то, чего ей не полагается.
Если затем Ваше Величество избавит особо отличившихся в науках от гонений со стороны обладателей права индульта, то многие удвоят усилия, трудясь ради получения плодов, коих заслуживают.
Раздел XII,
Поскольку право индульта берёт своё начало и силу от буллы Папы Евгения[455][456], которая утрачена[457], то всякий, кто пожелал бы пристально это право изучить, обнаружил бы, что основание его весьма шатко, ибо разум велит поместить в одну категорию как то, чему нельзя найти подтверждения, так и то, чего не существует вовсе.
Прекрасно знаю, что Павел III, желая оказать услугу президентам и советникам Парижского парламента[458], противившимся утверждению конкордатов, наделил их правом жаловать своим выдвиженцам как духовные, так и светские бенефиции.
И так же хорошо я знаю, что и канцлер Франции как глава этого судебного учреждения имеет по той же булле подобную привилегию. Однако если учесть, что булла эта, как в ней заявлено, получила свою силу от буллы предшественника понтифика, которая утрачена, то, стало быть, она недействительна, ибо правоведы ясно учат, что нельзя считать достоверным утверждение, когда в нём содержится ссылка на довод, не являющийся чётким и очевидным[459].
Чем сильнее сомнения в основательности этой привилегии, тем невыносимее совершаемые из-за неё злоупотребления.
Хотя право это является персональным, то есть предоставляется только лично чиновникам, перечисленным в булле[460] Папы Павла III, однако сейчас оно переходит к вдовам и наследникам, подобно мирскому наследству, и, хотя милость сия была оказана им только с тем условием, что они будут законно одаривать своих отпрысков, кого-либо из родственников или друзей, могущих занимать бенефиции, на которые будут назначены, часто вопреки законам божеским и человеческим они принуждают получателей бенефициев по праву индульта отказываться от них в пользу тех, кого им укажут, и злоупотребляют этой привилегией до такой степени, что нередко нежелающие управлять бенефициями по доверенности могут избежать этого преступления лишь посредством совершения другого, которое делает их перед Богом виновными в симонии[461].
Шаткость основания данной привилегии и множество злоупотреблений ею дают Вашему Величеству законное право её отменить, и Вы могли бы сделать сие без особого труда, ибо для этой цели нужно всего-навсего отказывать впредь обладателям права индульта в грамотах на назначение, без коих они не могут жаловать никакие бенефиции. Однако поскольку опыт учит нас, что привычное зло часто бывает терпимее, чем доброе дело, новизна которого вызывает раздражение[462], то Вашему Величеству следует ограничиться установлением такого правильного порядка, чтобы те, кому положено пользоваться данной привилегией, не могли злоупотреблять ею в будущем так, как они делали это в прошлом.
Если Вы запретите чиновникам совершать назначение на несколько бенефициев;
– если сделаете так, чтобы любой представленный ими соискатель бенефиция мог получить назначение лишь после успешной сдачи экзамена на общих основаниях;
– если узаконите, чтобы в грамотах об их назначении было ясно указано, что бенефиции, на которые их определяют, действительно принадлежали им, что их нельзя принудить к отказу от них в пользу кого бы то ни было, а если обнаружится, что кто-то под их именем владеет бенефицием по доверенности, то за такое преступление эти лица будут не только навсегда лишены возможности получить бенефиций, но и могут подвергнуться наказанию;
– если затем запретите передавать наследникам это право, имеющее лишь персональный характер, то соблюдение подобного распорядка приведёт к тому, что и Ваши чиновники не будут лишены милости, коей Ваши предшественники их жаловали, и люди учёные окажутся в выигрыше при Вашем царствовании и будут избавлены от великих притеснений, которые от чиновников претерпевают[463].
ГЛАВА III,
Раздел I,
Поведав о том, что, по моему разумению, совершенно необходимо сделать ради возрождения первого сословия Вашего королевства, перехожу ко второму и утверждаю, что дворянство следует считать одним из становых хребтов государства, могущим немало способствовать его сохранению и упрочению.
На протяжении некоторого времени второе сословие оказалось столь унижено многочисленными чиновниками, возвысившимися во вред ему в наш несчастный век, что теперь оно весьма нуждается в поддержке против притеснений со стороны подобных господ.
Роскошь и кичливость одних усугубляют бедственное положение других, богатых разве что храбростью, побуждающей их по доброй воле отдавать жизнь за государство, из которого чиновники вытягивают все соки.
Дворян надобно защищать от притеснителей, но при этом следует особенно позаботиться о том, чтобы и дворяне не относились к тем, кто ниже их по положению, так, как относятся к ним самим.
Среди выходцев из второго сословия весьма распространён один недостаток – они склонны применять насилие против народа, которому Бог, похоже, дал руки скорее для того, чтобы он мог зарабатывать себе на жизнь, а не защищать её.
Чрезвычайно важно со всей суровостью постоянно пресекать подобные безобразия, чтобы под сенью Ваших законов слабейшие из Ваших подданных, пусть они и безоружны, чувствовали себя в такой же безопасности, как и люди вооружённые.
На войне, благополучно завершившейся миром[464], дворянство доказало, что унаследовало доблесть своих предков, из-за которой Цезарь отдавал знатному сословию преимущество перед всеми прочими; однако его необходимо приучить к дисциплине, дабы оно могло сохранить и приумножить свою славу и послужить на пользу государству.
Те, кто причиняют обществу ущерб, не нужны ему, и, разумеется, дворянство, которое не служит государству во время войны, не только для него бесполезно, но и весьма обременительно: в этом случае государство можно сравнить с телом, поддерживающим парализованную руку, каковая, вместо того чтобы облегчать ему существование, становится для него обузой.
Когда дворяне ведут себя добропорядочно, они заслуживают наилучшего отношения, однако же если они пренебрегают тем, к чему обязывает их происхождение, то к ним надлежит проявлять суровость. И скажу без обиняков, что оказавшиеся недостойными доблести своих предков и не желающие шпагой и жизнью служить короне с верностью и стойкостью, как того требуют законы государства, заслуживают, чтобы их лишили преимуществ происхождения и принудили разделить ношу простого народа.
А поскольку честь для них должна быть дороже жизни, то гораздо лучше наказывать их лишением первой, нежели второй.
Отнимать жизнь у людей, которые ежедневно ставят её на кон лишь под влиянием воображаемых посягательств на их честь, – куда как меньшее наказание, нежели отнять честь и оставить жизнь, которая в этом случае превратится для них в непрестанную муку.
Надобно тщательно следить за тем, чтобы дворяне оставались верными истинной доблести своих отцов, но, кроме того, необходимо всячески стараться, чтобы за ними сохранялось имущество, доставшееся по наследству, и предоставлять им возможность его приумножить.
Но как невозможно отыскать лекарство от всех недугов, точно так же весьма затруднительно предложить одно общее средство, пригодное для достижения всех поставленных мною целей.
Если в других государствах часто женится лишь старший сын, то во французском королевстве внутри каждого семейства заключается по нескольку браков, что является одной из подлинных причин быстрого разорения даже богатейших родов.
Однако хотя этот обычай доводит до бедности отдельные семейства, он настолько обогащает государство, сила коего состоит в многочисленности воинов, что по его поводу надобно высказывать не жалобы, а похвалы, и, вместо того чтобы его менять, следует попытаться лишь дать возможность тем, кто благодаря ему появляется на свет, существовать с незапятнанной душой, присущей им от рождения.
В связи с этим надобно провести различие между дворянством придворным и поместным.
Придворные испытают значительное облегчение, если жизнь двора станет не такой роскошной и не будет требовать непомерных трат[465], которые мало-помалу вошли здесь в привычку, и, несомненно, подобное установление стало бы для них таким же благом, как все пожалованные им пенсионы.
Что касается поместного дворянства, то оно извлекло бы куда меньшую пользу в случае издания подобного указа, поскольку из-за своего бедственного положения не может позволить себе лишних расходов;[466] тем не менее и оно почувствовало бы на себе благотворное действие этого средства, которое столь необходимо всему государству, что без него оно не сможет избежать разорения.
Если давая указание об устранении упомянутого изъяна, Вашему Величеству будет угодно распорядиться вдобавок насчёт создания пятидесяти рот тяжёлой и стольких же лёгкой кавалерии с жалованьем, выплачиваемым по провинциям на условиях, подлежащих определению позднее, то Вы дадите немалые средства для существования самым бедным из дворян.
Ежели затем Вы отмените практику продажи губернаторских и всех военных должностей[467], которые дворянское сословие сполна оплачивает своей кровью; ежели введёте тот же порядок в отношении придворных должностей и отдадите распоряжение, чтобы, в отличие от сегодняшней ситуации, когда самая разношёрстная публика оказывается при дворе благодаря грязным махинациям при помощи своего кошелька, впредь доступ ко двору был бы закрыт для тех, кто не может похвастаться благородным происхождением, даже если впредь туда станут попадать лишь те, кто заслужил эту милость благодаря тому, что Ваше Величество изволили заметить их достоинства, – то такое установление послужит одновременно к пользе и чести всего дворянского сословия.
Сегодня дворяне не могут добиться высоких должностей и званий иначе как ценой своего разорения, поэтому в их верности в будущем не придётся сомневаться, если они будут получать их бесплатно от Вашего Величества и тем самым станут считать свои успехи менее зависимыми от толщины собственного кошелька или мошны своих кредиторов, напоминания коих о том, как им обязаны, неизменно вызывают у дворян досаду оттого, что они воз-высились подобным образом.
Если вдобавок к этому Вам будет угодно простереть Вашу щедрость, пожаловав их детей (обладающих необходимой учёностью и благочестием) некоторой частью бенефициев, находящихся в Вашем ведении, то дворянское сословие почувствует себя в огромном долгу перед Вашим Величеством за то, что Вы частично освободите его от тяжкого бремени и дадите верный источник для содержания семейств, ведь существование и сохранение лучших родов часто зависят от тех, кто, принявши духовный сан, охотно берёт к себе племянников и относится к ним, как к собственным детям, находя огромное удовольствие в том, чтобы воспитывать некоторых из них в науках и добродетели, дабы, ежели они окажутся достойными, передать им часть того, чем сами владеют.
Поделиться книгой: