Подари ничего : сборник стихов

Вадим Згурский

Подари ничего

Сборник стихов

***

Подари ничего! Волосок, что короче ладони, Подари хоть надежду Бесконечности боли. Будь придуманной мной. Подари ничего и останься собою.

* * *

Страх, липкий страх, Что выполз из чертополоха, Что не имеет глаз, Но видит что-то. Страх. Бесконечный страх. И без причин возник Из ничего чего-то. Он осязаем, как мешок, Набитый кем-то для кого-то.

* * *

Неистово белый фарфор И золота тонкий декор, Как глаз со стола в потолок, Уперся в молчанье.

* * *

Л.Д.

Прохожий, похожий Походкой обычной, Проулком столичным Идет, охлажденный Унылою прозой. Не образ столичный Его отличает От многих прохожих, Идущих проулком Походкой обычной. Его отличает Унылая поступь Походки обычной В обычном проулке Блестящей столицы, Которой гордится похожий прохожий.

* * *

Не до иль после — никогда! Нет бесконечности у времени для нас, Короткий миг, что лишь сейчас: Вдруг, впопыхах… На лестнице, ведущей в никуда, Мы, наконец, назначим встречу.

* * *

Надо быть Адамом из Уффици, Что улыбкою лукавою доволен: Поступил он с девкой в поле По ее монаршей воле. Нет бахвальства, нет бравады — Солнце светит, птицы рады. Ева рада: «И не верила, не знала. Так природа повелела». А художник нам поведал Чуть означенною тенью: Надо быть Адамом. (Или Старшим Кранахом хотя бы.)

* * *

И надо же тому случиться — Влюбиться безнадежно и счастливо. Спасибо, провидение, спасибо. Невыплаканные слезы — Нет причин раздора. И вывернуть всё наизнанку, Хоть в полночь или спозаранку. Спасибо, провидение, спасибо. Слова умней поступков, к сожаленью; И надо же тому случиться… Как будто без причины… Спасибо, провидение, спасибо.

* * *

Стихотворство — род познанья, узнавания урок. Зараза стихоложества — репей. Колючку эту не отцепишь, И прогонять её не смей За дверь, в окно! Вернется через щель, И не заметишь.

* * *

Запретным стало все: желания, раздумья. Не видел солнца и не чувствовал мороза. Лишь иногда подобие озноба, Как молния, скользило по спине. Кто б разбудил от пряной комы, Врагом навеки стал бы мне.

* * *

Семь раз по семь недель — Не мера времени, Пространства протяженность И отчужденье от всего. Печали срок неизмерим. — И нет укора.

* * *

Я был неправ. Какое счастье Быть неправым, Когда все манекены Прямы И, разумеется, правы. Я остаюсь не «правым» И радуюсь своей неправоте, Когда слова меняют смыслы.

* * *

Тонконогие от ушей. Колокол, карусель… И глаза газельи Удивленно, озираясь, галдели, глядели, Лопотали впересмешку с собою — Восхитителен мир, Преломленный твоим поколением.

17 июля[1]

Угораздило родиться… Кто промолвил из поэтов? В день спасенья человеков Тот баркас уткнулся мордой В приготовленную гору. И все твари из Ковчега Дружно двинулись по норам…

* * *

Поставить точку. Нет препоны. Размерность не имеет места. Координаты? Те точны. Здесь за углом и там, как в тире, В какой норе, на плоскости, В безмерности пространства… Точка в споре. Уныло было.

* * *

Как ишак, ушел на шаг И… споткнулся. Словно взгляд толкнул в плечо, Усмехнулся. Ничто не унесу с собой В котомке крохобора. И никому, кроме меня, не станут горем Иллюзии ушедших лет: Пятно шершавое на дне, Кармина след, что зубчиком О край стакана, — Нагромождение примет Самообмана.

* * *

Слова имеют цвет. Цвет, как цветы, От солнца и от стужи увядает. На лепестках ромашки На любовь гадают, А о судьбе с крапивой говорят.

* * *

Так суждено, что Парки ткут ту нить, Которую мы легкомысленно зовем Судьбою, А кто-то и проклятьем все сочтет. Из многих дней одно отмерено мгновенье. Так суждено.

* * *

Все так просто В жизни плотской, Как качели, очень плоско — Две веревки да доска. Это ведь не карусели — На жирафа, на оленя сели… Завертелся круг, шарманка загрустила, Под лопаткой боль застыла, То заныла, то как будто отпустила. Музыка, заманивая, вьется. Все так просто.

* * *

Восторг экстаза — вор, И нежность торжествует. Меж всех колец из тьмы и света — Границу проведет единым росчерком Перо художника и слово это.

* * *

Люшер не камень преткновенья — Солома, мусор, тень сомненья. Но проза слов: «Ну, Ей нужней», — Как приговор, Меня швырнула в старый двор. И уходя, глотая слезы, сентябрь был. Последние стрекозы крутили милую кадриль, И в этом танце солнца блики Все делали вокруг безликим. Все стало вдруг ужасно сложным. Отнять игрушку у ребенка — это можно?! «Ну, Ей нужней…»

* * *

Когда шофар разрубит повседневность И зов его исторгнет вопль боли, Суд совершится над свершенным — И мера будет справедлива

* * *

Мир пуст. Пустое в пустоте Не клей — Взаимодейство. И сколько сил в той пустоте, Не перечислить. И распадается на части свет, И что-то там другое есть, И нет единства. Заполнен мир материей другой.

* * *

На Острове окончились дожди, Туман сиреневый, как лед, Ломтями раскололся в Океане, Молчащие веками великаны, Как прежде, ожидают путников с Луны. А мы с задворков Ойкумены Тревожим тишину вселенной И тянемся с упорством вожделенья Хотя бы прикоснуться к патине тысячелетий.

* * *

Нет ничего страшнее женской мести, Нелепой и жестокой, беспредметной. Какие фетиши взрывают эту ярость? Галлюцинации и бред. И женщина-волчица рвется в клетку, Свободе предпочтя обет.

* * *

В лицо остывшее ушедшему ты не смотри И в памяти своей его не сохрани, И поцелуй не знак прощанья. Уйди. Сумеешь вспомнить слово иль Улыбку, взгляд, морщинку на виске. В том космоса единство: Родство души, тепло руки — Вот эти знаки сохрани.

* * *

Солнце вмуровано В вечную стену Страха и смерти Вечною темой. Слово горящее Бездымнее пороха, Непреходящее, Не замуровано. И разрешившее Видеть, как зримое, Пустые глазницы Наполнены гноем. Ров бесконечный — Пристанище смерти. Шоа безмолвие.

* * *

То колдовство, что карусели, Когда шарманки грустно пели, Несли бесшумно над землею, Как в нескончаемом полете, Когда дыханье на излете. И, задохнувшись от восторга, Тебя увидел в бликах солнца, Как в том дворе… Виденье сникло: проза жизни Разносит пылью по планете Следы, оставленные где-то.

* * *

«Еще не раз…»

Щемящей боли Рука твоя не успокоит. И все серьезно, Как в первый раз, Как в первый класс Начальной школы.

* * *

Осетрина первой свежести На столе не бывает — Осетрина первой свежести Хвостом воду взрывает. На столе, на обжорном, Все вторично. Обычно.

* * *

А. 2.01.14.

Все войны пошлы, подлы, лживы До той поры, пока поэты живы, Ни с кем сражаться не зови. Кто в поисках судьбы рядится в латы, Их не зови.

* * *

Ковры не громоздят на стены — Уместны разве гобелены. Венецианское стекло с портретом дамы В тяжелой раме, панель сандала из Керала, Орнамент со змеиной головой. За что-нибудь зайти, закрыться, Хотя бы чем-нибудь укрыться От взгляда, брошенного косо, Не оглашенного вопроса, А на пороге вечности проверь, Кому какую открываешь дверь.

* * *

Хрустальна чешуя сардины, Трепещет хвост, но не хватает силы Взлететь дугой над бездной синей. Рыбацкие причалы Агадира, Они полны другою силой И памятью наполнены другой.

* * *

Емкость слова в тоннах смысла, Ужас — только в миллилитрах, Кости, как свинцом, налиты, И ладони, что приклеились к ресницам.

* * *

Безумие безумством умножая Безумство чувством называя, Пытаемся украсить естество. Труд тяжкий, сладостный, кандальный И в Киеве на Арсенальной, В Одессе Екатерининская слез полна. Все правы, что любовь безумна И сердце в клетке не игра, И жернова не сводят счеты, Безумие безумием умножа.

* * *

Когда цветут миндаль и тамариск, Чванливо надувает губы роза, Тщеславен сей цветок. Колюч. Жесток. И каждый лепесток трепещет, исторгая воду. Недаром персы гордые, как птицы, Бумажною оборкой «украшают» розу: Нескромно ей гордиться неземною красотою.

* * *

Предрассветный шепот астрагала, Чей фиолетовый окрас Ознобом утренним потряс. Еще не видимый, туманный, Он нежностью пронзен, желанный… … и этот шепот предрассветный Сильней самума. На край земли, куда не каждому дойти…

* * *

На лестнице прелестница, Глаза с поволокой. Кажется, скажется, скажет чего-то. Бега страничек не остановишь. Все, как впервые, считай не считая, Остановился у самого края. Бездна безумия, глаз с поволокой…

* * *

Не растворяйтесь в пустоте Чужих привычек и речений И сохраните, хоть во сне, Подобие землевращенья. Нам не дано пройти До края Ойкумены — Мечтатели и фантазеры, Мы, тщетно догоняя время, Не можем вдруг остановиться. И не надо. Преграда в нас.

* * *

Тебе не подарил я лал, Что левою рукой держал, Тот вожделенный камень Рыцарей Востока. Бриллиант, что лучший из друзей, Был приготовлен точно к сроку. Хотел Луну сорвать с крючка, Чтоб не мешала откровенью, Жестокая рука крючок Запрятала за дверью. Фантазии огранщика щедры, Рука и глазомер отменны, Но камни памяти, увы, в пыли забвенья.

* * *

Не управляю памятью своей, Преследуют меня недавние, в полвека дней, Воспоминания о Ней. И время давнее, когда варенье с мамой Варили на костре бурьяна. Два кирпича да медный таз (Сейчас пылится он на кухне). Бурьян в мой рост на всем дворе Ломал и весело, и шустро. Все это было жизнь назад. И двор, и дом на Бородинской, Тот первый и единственный урок, Смешались где французский и латинский: La Table, La Fenкtre, La Balle… Luna et Stellae lucent nocti. В пять лет возникли восемь слов, Букет из маминых цветов: Костра огонь, пурпур варенья И восемь молний — восемь слов, Что повторяю каждое мгновенье.

* * *

Пять лет. Как будто бы вчера. Подушка смята: след ладони, Да по углам копится боль, Так хрупок мир, в котором двое. И пять минут — столетий склад. Не перечислить все приметы вскоре: Они умножатся стократ, Так хрупок мир, в котором двое. Все остальные так близки И так безлико отчужденны. Нет совершенства. Потому Так хрупок мир, в котором двое.

* * *

Прощать умеют лишь Богини. Бессмертные нужны и ныне. Не исчезало б ремесло, Чье имя человечье состраданье.

* * *

Прости. Без позволенья тревожу твой покой… Впервые наважденье вломилось в дом: Сестра родная, ушедшая Давным-давно, стучала мне сейчас в окно. Восьмой этаж. Какая близость к преисподне?! Бессоница, что мучает всегда, мне не позволила открыть окна. Когда ж очнулся — за окном промозгла темень… Сны снятся всем, а видеть их — удел немногих. Безверье зверя отмерит поле для сомненья И поселит на нем химер, что будут вечно рваться в дверь… Поверь, мне проще им пойти навстречу.

* * *

Эфедра розовая с гор и тамарикс, Анабазис, знакомый, ежевичный, И крокусы шафрана обычны для пустынь Ирана. Лилейные тюльпаны Шренка и Лемана Да розовый чентиль раскинули ковры здесь за оградой. Не называю станцию на «…там»: Начала всех названий здесь тюремны. Вдали Загроса цепь таинственна и вечна.

* * *

Под ярким солнцем стран Полдневных, в тиши. Нетрудно вспомнить слово «нежность». А на ухабистом проселке и босиком, в пыли дорожной, Где неказистый подорожник, Что изумрудом отливает свои лечебные листочки… Нам бывает трудней всего произнести Необходимое «прости»… Прости, что был не к месту нежным, Как этот мартовский подснежник В твоем замерзшем кулачке.

* * *

Одесса свечками каштанов Чертила строчками кварталы. Кабальная любовь родных, Как принуждение к инцесту. В Одессе много было места, Где подбирали всем невесту, А кто не думал, не искал, Кому ж то было интересно? Большой Фонтан, Большой Фонтан… Цикады — то большой оркестр, Коль мы о музыке… Конечно.

* * *