Помоги проекту - поделись книгой:
— Нет. Планов, достойных Цезаря, у меня пока не водится. Просто с лучниками мне будет проще, чем с незнакомыми бакалаврами, которые станут пальцы гнуть не по делу на каждом шагу.
— Что гнуть? — не понял герцог и даже оторвался от фазаньей ножки.
— Ну, там… — сам я при этом покрутил растопыренными пальцами, — знатностью своей мериться начнут с моими людьми. Приказы обсуждать: мол, для кавальера одно низко, а другое неприемлемо, когда действовать надо быстро и не рассуждая.
— Тоже верно, — согласился со мной Франциск. — Но у меня не так много валлийцев — всего три десятка на службе. Было больше, но те уехали домой заработок отвозить. Вряд ли их нужно ждать раньше весны — должны же они когда-то и детей делать… Но можно самим скататься через пролив и нанять желающих прямо на месте.
Герцог при этом хитровато улыбнулся.
— Этого количества мне будет пока вполне достаточно, чтобы нормально добраться до дома, — попытался я его успокоить.
— Только они у меня все пешие, — предупредил герцог.
— Эта проблема легко решаема на месте, дядя. Им же не нужны дорогие кони. Так что вполне обойдутся резвыми мулами. Или поедут на телегах.
— Хорошо, коли так, — кивнул головой Франциск. — Если ты, дорогой племянничек, валлийцам еще долю в добыче пообещаешь, то, считай, они твои навеки.
Герцог Орлеанский сидел на другом конце стола рядом с дамой Антуанеттой и развлекал ее светским разговором. В нашу беседу он даже не пытались втиснуться, хотя взгляд время от времени бросал в нашу сторону.
Посыльный скороход от банкира Вельзера ждал меня у ворот герцогского замка, у моста со стороны города, с просьбой от своего хозяина удостоить его сегодня аудиенцией. Устная просьба, переданная скороходом, была подкреплена собственноручной мэтра Иммануила запиской на латыни о том же.
Я ответил, что с удовольствием сегодня выпью кофе у банкира дома. После обеда. И познакомлю его еще с одним рецептом этого напитка. Последнее сказал для того, чтобы банкир ждал меня с нетерпением.
Больше никаких происшествий по дороге к постоялому двору не случилось, не считая того, что шут мне все уши прожужжал местными сплетнями, которые он за эти дни не только собрал в городе, но и аккуратно классифицировал. Но ничего особо любопытного он мне не сообщил, кроме того, что порт начали освобождать от горелых кораблей.
— Да, и вчера вечером прошли мимо города в сторону моря две боевые галеры под белым флагом с лилиями, — добавил он напоследок, — весел на пятнадцать-семнадцать с одного борта. Но на каждой видели по два десятка лучников.
Не очень большие галеры, прикинул я, тип «река-море», или «ни река — ни море».
На постоялом дворе Уве Штриттматер, сидя на пороге сарайчика, коротал время за беседой с часовщиком Тиссо, который пристроился напротив литейщика на чурбаке. Мастера попутно заправлялись местным сидром, поставив большие кружки на перевернутый пустой бочонок.
Дети литейщика играли около конюшни во что-то очень похожее на русские салочки.
Когда я спешивался, старший сын поспешил подхватить моего коня под уздцы.
Часовщик с литейщиком встали и поклонились. Мэтр Тиссо точно ко мне пожаловал — удостоверился я, еще ничего от него не услышав.
— Ваше высочество, Элен сказала мне прийти, — распрямившись, произнес он нейтральным тоном. И ждет, что будет дальше.
Элен — это имя моей белошвейки, как я выяснил ночью.
— Тебя позовут, — сказал я часовщику и направился к крыльцу гостиницы, по дороге посматривая, как мое копье из Фуа меняет в расположении любезно одолженный герцогом караул из трех жандармов и шести арбалетчиков в белых коттах с черными «горностаями».
Бретонские гвардейцы верхами построились колонной по два и, поприветствовав меня, стоящего на крыльце, ускакали за ворота. Их служба здесь кончилась. Спасибо тете за заботу.
В моей спальне коротала одиночество с иголкой моя белошвейка. Услышав открывающуюся дверь, она вскочила и приветствовала меня в реверансе. Весь стол за ее спиной был завален шелковым лоскутом.
На кровати были выложены уже готовые брэ и камиза из тонкого шелка нежно-кремового оттенка. Мне понравилось, несмотря на то что труселя оказались по местной моде намного ниже колен. Это белье навело меня на определенные мысли.
— Филипп, — подозвал я следующего за мной в кильватере эскудеро, — прикажи хозяину приготовить для меня ванну. Когда будем мыться, встань снаружи у двери и никого не пускай туда. Понял?
— Ну, Lenka, хвались работой, — обратился я к девушке, когда оруженосец ушел. — И встань нормально, ты еще не моя придворная, чтобы часами стоять так враскоряку.
Девушка смутилась, но приказ выполнила.
— Ты ела?
— Нет еще, сир, — потупилась девушка.
М-да… придворной ей быть хочется, как из пушки. Но не получится. Максимум — прислугой при дворе. Так же, как любовница д’Артаньяна — Констанция, жена галантерейщика Буонасье, служила кастеляншей самой французской королеве, но тем не менее состояла в третьем сословии. Каковы времена, таковы и нравы. И еще она желает уехать подальше от Нанта, где все знают о ее бывшей профессии. Ей очень хочется снова стать порядочной женщиной. Желательно при этом избегнуть пребывания в доме кающихся Магдалин.
Так в царской России деревенские девушки из Эстонии зарабатывали себе на приданое проституцией в Петербурге. Как правило, на корову. Женихи об этом прекрасно знали, но телка им была важнее целки.
— Иди поешь, — отослал я ее. — А потом пригляди за приготовлением ванны. И чтобы мыло там было хорошим — хозяин обещал, и губка настоящая морская не повредит.
— А мерить белье вы не будете, сир? Вдруг ушить где понадобится? — И лукаво улыбается со смешинками в глазах.
— После купания обязательно примерю. И даже носить буду. Ступай и позови мне по дороге Филиппа.
Оставшись один, приготовил мизансцену. Накрыл швейный беспорядок на столе скатертью — все же неудобно принцу давать аудиенции в закроечном цехе. Свернул готовое белье в аккуратный сверток. Поставил посередине комнаты стул со спинкой. Накинул на него мантию, горностаевым мехом наружу. Надел на шею орденскую цепь, а на голову — корону. И сел.
Чего-то не хватает… Да, не хватает. Державы, скипетра и толпы придворных лизоблюдов. Представил все это в спальне постоялого двора, и меня пробило на хи-хи.
Явившемуся Филиппу приказал позвать Микала и мастера Уве.
Начнем, помолясь, привыкать к царской работе.
Мастер Уве был потрясен, когда Микал закончил читать допросные листы на шеффенов.
— Я с ним почти пять лет проработал бок о бок, сир. Делил с ним горе и радость, даже последнюю краюху хлеба в плохие времена. Я считал его своим близким другом. В одном доме жили. Жены наши ладили, а дети вместе играли. Он стольким приемам ремесла научился от меня и мог бы еще научиться… Я отказываюсь понимать человеческую натуру, сир. Это выше моего разумения.
У этого честного человека взгляд на мир перевернулся, а ему всего лишь назвали имя того, кто обвинил его в колдовстве.
— Что с ними будет? — напоследок спросил литейщик.
— С шеффенами?
Штриттматер кивнул головой.
— Я этого пока еще не решил, мастер Уве, — ответил я ему честно. — Но без наказания они не останутся, хотя бы потому, что они напали с целью убийства на моего человека. Скорее всего, повесим за шею высоко и коротко, и будут они так висеть, пока не умрут.
— Я бы не хотел их смерти, сир, — неожиданно заявил литейщик. — Господь велел нам прощать.
И процитировал Библию:
— «Мне отмщение и аз воздам».
— Предлагаешь мне отпустить их, чтобы они снова тебя подловили, поймали и повесили?
— Нет, сир, я не настолько святой. Но у вашего родственника, местного дюка, наверняка есть каменоломни или еще какие тяжелые работы, на которых он мог бы их использовать, не убивая до природного конца их жизни — так моя совесть будет спокойна, сир.
— Хорошо. Я учту твое пожелание при вынесении им приговора. Но тебе придется поменять фамилию, чтобы сбить с толку других добровольных палачей из Мал
— Как скажете, сир. — Мастер опустил голову и практически пробубнил себе под нос: — Но как же тогда мне быть с именем, которым меня крестили?
Действительно как? Уве… Ульве… Ольве… Ольвер… Оливер… Оливье… попробовал я на языке разные лингвистические вариации.
Есть!
— Ты всегда будешь знать, что тебя крестили как Уве. Что означает — лезвие. Гордое имя. Но у разных народов есть аналоги одного и того же имени, только звучат они несколько по-разному. На языке франков тебя бы звали Оливье. Мы же тебя будем звать Оливер. Оливер Крупп. Нравится?
Мастер только пожал плечами, когда я ему присвоил самую знаменитую в мое время фамилию из металлургов.
— Как прикажете, сир.
— Выше нос, Оливер. К Богу ты всегда можешь обращаться как Уве, чтобы он не забывал о тебе и любил тебя. А вот для людей ты будешь мастер Оливер Крупп из Беарна. Но так тебя теперь должны называть не только все окружающие, но и жена и дети. Это для твоей же безопасности. К новому имени не так сложно привыкнуть, — заявил я, опираясь на собственный опыт. — В конце концов, те же кастильцы дают своим сыновьям по двенадцать-пятнадцать одинаковых имен зараз, и Бог их как-то отличает друг от друга.
Литейщик поднял голову и посмотрел мне в глаза с надеждой увидеть в них какой-то сакральный смысл своей дальнейшей судьбы.
— Я понимаю, мастер, что вас изводит безделье, но мы пока еще в пути. Обещаю, очень скоро у вас будет много работы. Причем работы срочной. Подумайте над этим рисунком пока, как лучше сделать такую штуку. — И я протянул ему сложенный лист пергамента, на котором между делом накорябал, как мог, чертеж мортиры в четыре калибра с концевой цапфой и пообещал: — На корабле мы с вами все обсудим намного подробнее. Там для этого будет время, которого сейчас у меня практически нет. Идите, успокойте семью.
Как только мастер попятился к двери, меня посетила новая мысль:
— И еще…
Новоявленный Крупп остановился, вопросительно глядя на меня.
— Ваш старший сын интересуется лошадьми: я временно его поставлю личным конюхом под начало Микала.
— Но, сир, конюхов пруд пруди, а хороший подмастерье — товар штучный, — внезапно осмелел мастер.
— Я же не навсегда его забираю. Только на время путешествия. И в конях он должен разбираться не хуже, чем в плавке металла. Стрелять из мортир придется вам. А ваш сын будет при вас старшим ездовым.
— Слушаюсь, сир, — сократился мастер, и Микал вывел его из комнаты.
Да, чую — по профессиональным вопросам с мастером Круппом придется основательно бодаться в будущем, что в принципе неплохо, потому как любой прогресс возможен только на основе уже существующих технологий и с наличием обученного персонала соответствующей квалификации. Иначе никак. Производительные силы и производственные отношения, мать их ети через колено с Карлом Марксом.
Часовой мастер Тиссо, введенный Микалом, тут же у двери встал на колени.
— Встань и подойди ближе, — сказал я ему.
В ответ он просто прополз несколько шагов вперед, не вставая с колен и не отрывая взгляда с моей короны. Спасибо, моя мудрая тетя, за заботу. Все же материальные выражения символов власти производят на людей большее воздействие, чем просто голая информация. И вспомнил, как моя белошвейка бухнулась в обморок при виде короны и мантии, хотя перед этим видела меня во всех позах без всякой одежды и знала, что я — принц.
— Говори, — первое слово было мое.
— Элен сказала мне прийти, ваше высочество. — И он поклонился почти до полу.
— Ты пришел. Слушаю тебя.
Мастер поднял голову.
— Элен сказала, что теперь она служит при вашем дворе и уезжает вместе с вами.
— Это правда. Она теперь камеристка и заведует моим бельем, — подтвердил я его слова.
— Дочь сказала, — мастер сделал ударение на слове «дочь», — что мы можем уехать с ней.
— И это правда. Только на сборы у вас не больше двух дней. Вещей с собой брать — один пароконный воз.
— Но за такой срок дом можно продать только за треть стоимости. Я уже не говорю о мастерской и прочей обстановке…
— А вот мастерскую и инструменты требуется забрать с собой полностью. Но не более двух возов в целом. Сначала грузишь мастерскую. И только потом вещи, на которые осталось место. А насчет дома в Нанте я подумаю, что можно будет сделать, чтобы получить за него справедливую цену. В любом случае без жилья в Наварре не останешься.
И прикинул, что это будет очередным поручением Вельзеру. Пусть сейчас выкупает у мастеров дома и прочее имущество за справедливую цену минус реальный, не наглый процент, а потом не торопясь это все распродает. Без прибытка не останется.
— Ваше высочество, я тут легко продам свое место в цеху — желающих много, а как у вас там будет с поступлением в цех? — задал часовщик свой главный вопрос.
— Никак.
Часовщик чуть не вскочил на ноги от возмущения, но я жестом отправил его в прежнюю позу.
— В Наварре ты будешь работать в статусе мэтр дель рей. Главное твое дело будет состоять в обучении рабочих моей мануфактуры и разработке технологий. Цеховых ограничений не будет.
— Но у меня, ваше высочество, есть два сына, десяти и двенадцати лет, которые практически прошли обучение. Зачем мне чужие ученики?
— Затем, что они нужны мне, — придушил я его амбиции.
Посмотрел, как мастер усваивает полученную информацию, и добавил:
— А теперь я готов принять от тебя клятву верности.
Базар на этот раз я пропустить никак не мог — любопытство просто одолело. Впечатлений захотелось. Историк я или где? Половину стрелков назначили в коноводы и отправили с нашими лошадьми в поводу к недостроенному собору, а вторая половина с сержантом сопровождали меня с Филиппом пешком по торговым рядам — карманников шугать.
Пока ехали по улочкам Нанта, я вспоминал, как собственноручно купал в ванной Элен, а потом там же дополнительно небольшим уроком анатомии стимулировал ее на отъезд семьи часовщика с нами. Иначе она могла никогда не увидеть больше родных. Свою клятву верности она принесла мне еще утром. На рассвете. Голенькой, положив одну руку себе на сердце, а вторую — на мое причинное место.
Попутно я обучил ее, как можно добиться качественного оргазма в одиночестве, когда меня нет рядом, а очень хочется. Волшебное слово «клитор» она узнала первой в Европе. Ее клятва верности содержала запрет на сексуальные отношения с другими мужчинами, и я совсем не собирался толкать на подвиги ее неудовлетворенные гормоны. Потому как сексуальная измена монарху здесь превращалась автоматически в измену политическую со всеми вытекающими последствиями. Да и профилактику сифилиса пока еще никто не отменял. Лучшее лекарство от венерических болезней — моногамия.
Трактирщик, кстати, не обманул и добыл для меня вкусно пахнущее нежное венецианское мыло, дающее обильную мягкую пену.
Потом Элен мыла мои волосы и сушила их льняной простыней. Кстати, мне постричься, точнее — слегка укоротить волосы не мешало бы, а то уже ниже плеч болтаются, что не есть хорошо по местной дворянской моде, не допускающей пока волосы ниже ключиц.
Поделиться книгой: