Помоги проекту - поделись книгой:
Всего во время мятежа было убито шесть офицеров и восемь матросов. Много было и раненых.
В пылу захвата корабля потемкинцы не обращали внимания на миноноску, стоявшую в десяти метрах по левому борту броненосца. Там же все происшедшее на «Потемкине», разумеется, наблюдал вахтенный миноносца № 267 (миноносец помимо номера имел еще и собственное название — «Измаил»). Вахтенный немедленно доложил командиру Клодту, что на броненосце происходит бунт. Выскочив наверх и убедившись в правильности доклада, лейтенант Клодт решил сняться с якоря и уйти от броненосца. Случайно с «Потемкина» заметили, что миноноска, до которой удалось доплыть некоторым офицерам, пытается сняться с якоря. По ней открыли стрельбу из винтовок. Несмотря на огонь, командир миноноски приказал выбрать якорный канат. Но канат захлестнулся на вьюшке. Командир попробовал оборвать его, дав задний ход, но безрезультатно.
По требованию потемкинцев командир миноноски лейтенант П.М. Клодт фон Юргенсбург развернул ее кормой к броненосцу, а затем на лодке отправился на «Потемкин».
Лейтенант Клодт, не желая подвергать миноносец обстрелу, отправился на броненосец. Здесь он увидел новоиспеченного командира Алексеева и толпу матросов, которые предложили ему исполнять обязанности старшего офицера. Клодт решительно отказался. Тогда с него сорвали погоны, избили и связали. В версии советских историков эти события были представлены по-иному: дескать, команда миноносца, увидев происходящее на броненосце, сама примкнула к бунтовщикам. На самом деле миноносец был попросту захвачен под прицелом направленных на него орудий броненосца.
После этого с броненосца на миноноску перешли два машиниста, два кочегара, рулевой и еще около десяти вооруженных винтовками матросов. Караул арестовал офицеров и вернулся на броненосец. Но потемкинские машинисты, кочегары и рулевой в дальнейшем почти постоянно находились на борту миноноски, заменив соответствующих специалистов. Вероятно, потемкинцы не доверяли команде миноноски и поэтому держали на ней своих людей, которые не только стояли вахты и наблюдали за настроением команды, но также вели революционную агитацию.
Историк Б.И. Гаврилов пишет. «Восставшие заняли важнейшие посты на корабле в соответствии с заранее намеченным планом (значит, план все же был и мятеж не являлся стихийным!. —
Пока наверху команда расправлялась с офицерами, кочегары и машинисты под руководством С.А. Денисенко и Е.К. Резниченко, выполняя план восстания, готовили корабль к походу. Машинные кондукторы не оказали восставшим никакого сопротивления. Специально выделенные матросы периодически информировали кочегаров и машинистов о ходе вооруженной борьбы на верхней палубе. Машинисты собирали разобранные накануне машины.
А тем временем старший инженер-механик броненосца подполковник корпуса инженер-механиков флота Н.Я. Цветков пробрался в кочегарку. Он приказал хозяину трюмных отсеков К. Давиденко затопить пороховые погреба, так как по всему кораблю прошел слух о готовящемся взрыве броненосца. С.А. Денисенко, появившийся в кочегарке вслед за Н.Я. Цветковым, сообщил кочегарам о ходе восстания, убедил их в ложности слуха о взрыве и велел разводить пары. Надежные матросы встали на караульные посты у всех клапанов затопления».
Позднее мятежники пустят слух, будто бы это пытался взорвать броненосец его командир капитан 1-го ранга Голиков, чтобы разом покончить со всеми. Скорее всего, эта «утка» произрастает именно из попытки механика Цветкова затопить водой артпогреба.
После того как власть на корабле окончательно перешла в руки мятежников, Матюшенко велел собрать «авторитетов», чтобы выслушать их предложения о дальнейших действиях. Некоторые предлагали тут же взорвать броненосец, другие — уходить в иностранный порт, третьи — идти с повинной в Севастополь. Затем слово взял сам Матюшенко и объявил, что броненосец пойдет в Одессу, где его уже ждут восставшие рабочие. После этого на верхней палубе был собран митинг, где Матюшенко снова объявил о походе в Одессу, там же для руководства всеми делами была избрана корабельная комиссия, возглавил которую, разумеется, сам же Матюшенко.
Историк Гаврилов пишет: «Членов комиссии выбрали из наиболее авторитетных, технически грамотных и преданных общему делу товарищей. Кандидатуры для утверждения по списку, составленному социал-демократами, предлагал команде В.П. Кулик Точный состав комиссии неизвестен. Все писавшие мемуары называют совершенно разное число ее членов. А.П. Березовский определял число ее членов в 22—25 человек, К.И. Фельдман — в 32, С.Ф. Найда и некоторые другие — в 15, а П.П. Гришин считал, что состав комиссии доходил до 36 человек. Столь значительное расхождение вызывается тем, что на заседаниях комиссии обычно присутствовали не только ее постоянные члены, но и многие другие политически активные матросы, формально не входившие в состав комиссии».
Есть данные, что судовая комиссия насчитывала даже 65 человек. Любопытная особенность — если полистать послереволюционные мемуары потемкинцев, то окажется, что все они или входили в состав судовой комиссии, или хотя бы принимали участие в некоторых ее заседаниях. Разумеется, перед нами пример того, как желаемое выдается ветеранами за действительное во имя собственного престижа. На самом деле главные вопросы решала отнюдь не аморфная судовая комиссия, а Матюшенко с его ближайшим окружением.
По наблюдениям поручика Коваленко, на «Потемкине» «…людей решительно настроенных, готовых стоять до конца, было человек полтораста, между ними душ пятьдесят были, кроме того, люди совершенно сознательные и более или менее развитые… Явно враждебных революционному направлению было душ семьдесят во главе с кондукторами и, пожалуй, прапорщиком Алексеевым. Остальная часть команды, хотя и была… в общем, проникнута революционным настроением, однако совершенно не была воспитана в этом направлении и потому являлась элементом весьма неустойчивым».
Анализируя личности лидеров мятежа, необходимо отметить, что это были в основном унтер-офицеры срочной службы, говоря современным языком старшины. Унтер-офицерами были и Матюшенко, и Денисенко. Практически из одних унтер-офицеров состояла и созданная Матюшенко судовая комиссия. Так что на самом деле, говоря о потемкинском мятеже, более корректно называть его не матросским, а унтер-офицерским. Именно группа старослужащих унтер-офицеров и захватила власть на корабле. Что касается рядовых матросов, то для них ситуация изменилась лишь в худшую сторону. Никаких прав на корабле они не приобрели, что такое революция и для чего она вообще нужна, понимали смутно. Уже вечером после мятежа начали раздаваться первые голоса за то, чтобы освободить оставшихся в живых офицеров и идти в Севастополь с повинной. Однако об этом говорилось лишь шепотом, подальше от членов судовой комиссии и других активистов.
Ни о какой демократии в выборах нового руководства речи тоже не шло. Все решали сам Матюшенко и его ближайшее окружение. Именно поэтому Матюшенко сам себя и определил в руководители судовой комиссии, в состав которой тоже вошли его дружки. Команда, потрясенная всем случившимся, что называется, безмолвствовала… Ни о какой демократии не могло быть и речи, с точки зрения Матюшенко, и в остальных делах. На корабле с первого дня была установлена самая настоящая диктатура небольшой группы лиц, которые взяли себе право не только решать возникающие проблемы, но и карать непослушных. Из воспоминаний машинного унтер-офицера Денисенко: «В машинном отделении были собраны все машинисты. Им были объяснены все достижения матросов и предложено как можно тщательней выполнять свои обязанности; машинисты были также предупреждены о том, что в случае халатного отношения к своим работам их ожидают строгие наказания (!)…» Этот факт говорит о том, что машинистам недвусмысленно угрожали расправой в случае их неприсоединения к Матюшенко, это означает, что власть на броненосце перешла вовсе не ко всей команде (мнением которой никто особо и не интересовался), а к группе заговорщиков во главе с Матюшенко, которые немедленно и стали претворять в жизнь свой собственный «Одесский план».
Так как командовать броненосцем Матюшенко не мог, он назначил командиром «Потемкина» прапорщика Алексеева, кондуктора Мурзака — старшим офицером, кондуктора Шопоренко — артиллерийским офицером, а квартирмейстеров Волгина и Коровенского — вахтенными начальниками. Общее «политическое» руководство взялся осуществлять, разумеется, сам Матюшенко.
Спустя пять часов после начала восстания «Потемкин», бросив на произвол судьбы так и не законченные установкой щиты, снялся с якоря и взял курс на Одессу. На этом переходе мятежники выбрали из своей среды комиссию, которая должна была управлять всеми судовыми делами и корабельной кассой.
Глава четвертая.
ЗА ЧТО УБИВАЛИ ОФИЦЕРОВ
Итак, мятеж на «Потемкине» начался с массового убийства офицеров корабля. Подобное в российском флоте произошло впервые за всю его историю, а потому на этом необходимо остановиться отдельно.
Разумеется, идеализировать морской офицерский корпус России было бы совершенно неправильно. В отношении офицеров к матросам в определенной мере сказывалась и кастовость Морского корпуса, куда брали, прежде всего, сыновей офицеров и дворян. Как и в любом другом флоте (в том числе и советском), в российском императорском флоте тоже встречались различные люди. Попадались гордые и холодные аристократы, не видящие матросов в упор, были настоящие мужланы, которые если и не били матроса кулаком в лицо, то унижали его бранью и презрительными кличками, были вообще никчемные и бездарные личности. Но ни те, ни другие, ни третьи не определяли офицерского корпуса в целом, так как основу его составляли преданные флоту и Отечеству люди, понимавшие матросов и видевшие в них, прежде всего, защитников Отечества и своих боевых товарищей. Таких настоящих флотских офицеров было подавляющее большинство. Подавляющее большинство таких офицеров было и на «Потемкине». Отметим сразу, что личное отношение матросов к тем или иным офицерам на «Потемкине» никакого влияния на развитие событий на броненосце не имело. Все было предрешено заранее, и даже если бы на месте одних офицеров броненосца оказались другие, пусть даже самые демократичные и либеральные, это ничего бы не изменило.
Из общего числа офицеров во время мятежа на корабле матросы убили семерых: командира броненосца капитана 1-го ранга Голикова, старшего офицера капитана 2-го ранга Гиляровского, лейтенантов Григорьева, Неупокоева, Тона, прапорщика Ливинцева и судового врача Смирнова.
Начиная разговор о зверской расправе над офицерами «Потемкина», необходимо отдельно сказать о командире «Потемкина» Евгении Николаевиче Голикове, чье имя и по сей день оболгано историей. По понятным причинам в советское время никогда ничего хорошего о нем не говорили. И не зря! Дело в том, что никаким «держимордой» командир «Потемкина» не был, а наоборот, являлся одним из храбрейших боевых офицеров российского флота. Официальный историк С. Найда о расправе с Голиковым говорит скороговоркой: дескать, командир был убит во время самого восстания. Это неправда! Голикова убили позднее, когда никакой надобности в этом не было! Почему убили? По двум причинам. Во-первых, убирали главного свидетеля, а во-вторых, надо было повязать команду кровью.
Имя командира броненосца «Потемкин» Евгения Николаевича Голикова оболгано историей. А ведь это был один из выдающихся офицеров своей эпохи! Уже юным мичманом Евгений Голиков отважно сражался с турками на Дунае в 1877—1878 годах, вначале на минных катерах, которые бесстрашно ходили в атаку на турецкие броненосцы, а потом на мониторе «Систово». В 1880—1881 годах он принял предложение капитана 2-го ранга Макарова участвовать с ним в экспедиции в Среднюю Азию. Во время похода Голиков командовал ракетной установкой. Вместе с другими участниками экспедиции он мужественно переносил все тяжести похода по безжизненной пустыне и проявил отвагу при штурме неприступного Геок-Тепе. После окончания Ахалтекинской экспедиции, завершившейся взятием Геок-Тепе и присоединением Ахалтекинского оазиса к России, генерал М.Д. Скобелев, покидая Красноводск, издал следующий приказ: «Расформирование морской батареи и возвращение господ офицеров к своим частям по случаю окончания военных действий дает мне случай вновь высказать по долгу службы господам офицерам и молодцам матросам то искреннее уважение, которое внушили они боевым товарищам… В обстановке, для них совершенно чуждой, моряки еще раз доказали, как в незабвенные дни Севастополя и турецкой войны, что им по плечу все славное, доблестное, молодецкое. Участвуя во всех крупных делах экспедиции, морская батарея показала себя на высоте доблестных преданий нашего флота и кровью закрепила за собой свою заслуженную славу. От глубины всего сердца и убеждения благодарю флигель-адъютанта капитана 2-го ранга Макарова, командира батареи лейтенанта Шемана, мичманов Голикова и Майера. Молодцам матросам еще раз спасибо: они доблестно исполнили долг присяги и службы и гордо могут смотреть в глаза товарищам». За участие в Ахалтекинском походе молодой офицер был удостоен Анны 4-й степени «за храбрость», а за штурм Геок-Тепе — орденом Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом — для мичмана награда очень и очень высокая!
Затем Голиков служил в гвардейском экипаже и несколько лет был флаг-офицером в плаваниях на императорских яхтах. Интеллигентный, грамотный и умный лейтенант пришелся по душе императору Александру III, и тот всегда с удовольствием брал его с собой в море. Именно тогда будущий командир «Потемкина» достаточно близко познакомился и с будущим императором Николаем, который относился к флаг-офицеру с большим уважением и запросто называл его Женей. В 1883 году Голиков был на коронации Александра III в Москве, что являлось большим доверием со стороны царствующей семьи. Однако придворная служба не удовлетворяла боевого офицера, и в 1885 году он переводится на Черноморский флот старшим офицером на канонерскую лодку «Уралец». Несмотря на расположение императора, делать карьеру настоящему моряку надо было все же на боевых кораблях. А затем началось многолетнее командование Голиковым различными кораблями и судами: транспорт «Псезуапе» и шхуна «Гонец», броненосец береговой обороны «Новгород» и судно «Эриклик», канонерская лодка «Уралец» и транспорт «Березань». При этом Голиков являлся признанным знатоком парусного спорта. В 1888 году Голиков стал инициатором создания яхт-клуба в Николаеве и первым его руководителем
В 1903 году Голиков получил назначение на достраивающийся эскадренный броненосец «Князь Потемкин-Таврический». С началом Русско-японской войны вице-адмирал Макаров запросил Морское министерство прислать Голикова к нему в Порт-Артур (кроме Голикова он просил прислать к нему капитана 1-го ранга Миклуху и нескольких других офицеров, которых лично знал по боевым делам в Турецкую войну). Однако капитан 1-го ранга Голиков был оставлен на Черном море. Дело в том, что никто тогда еще не знал, как пойдет война, и в министерстве имелся план посылки на Дальний Восток отряда черноморских кораблей, и в т.ч. и «Потемкина». Когда же этот поход был отменен, Голикову был поручен скорейший ввод сильнейшего броненосца Черноморского флота в боевой состав, чем, собственно, летом 1905 года он и занимался.
В воспоминаниях матюшенковца Н. Рыжего командир броненосца Голиков предстает таким: «…Выше среднего роста, борода с проседью в форме лопатки, тупое выражение лица, манеры аристократа». Насчет манер аристократа спорить сложно, но вот насчет «тупого выражения лица» имеются сомнения. На дошедшем до нас портрете Е. Голикова у него, наоборот, на редкость интеллигентное и приятное лицо. Впрочем, для матроса Н. Рыжего идеалом интеллектуала, видимо, был приблатненный корабельный «пахан» Матюшенко.
И.И. Пономарев в книге «Герои “Потемкина”» пишет. «Голиков… озверел. Он перестал, уезжать на ночь домой, оставался на броненосце и каждую ночь обходил кубрики. Голиков наполовину сократил команде время на обед и стирку белья. Матросы вынуждены были стирать по ночам. С утра до вечера матросов гоняли то на ученья, то на работы. По приказанию Голикова ввели ежедневное мытье палуб с протиркой песком Матросов избивали за самые малейшие проступки. Ухудшилось их питание».
О питании мы уже говорили. Командир, который в день мятежа договаривается с местными рыбаками о поставке на корабль большого количества свежей рыбы для улучшения матросского стола, — это, скажу я вам (как человек, прослуживший в российском ВМФ более 30 лет), очень и очень заботливый командир. А в чем же остальные зверства Голикова? В том, что мало сходил с корабля и все силы отдавал приведению корабля в нормальное боевое состояние? Командир обходил по ночам кубрики! Так это, кстати, вообще вменялось в обязанность офицерам на советском флоте! Голиков делал это по собственной инициативе, что тоже говорит о нем только как о трудолюбивом и ответственном командире. То, что с утра до вечера на корабле игрались учения и проводились работы, так для этого, собственно, матросы и служат, а не для того, чтобы валяться пузом кверху на палубе. О ежедневном мытье палубы я уже молчу! Корабль на то и корабль, чтобы на нем ежедневно проводилась приборка, причем несколько раз! Так происходит на всех кораблях нашего ВМФ и сегодня! Насчет избиений позволю себе вообще не согласиться с Пономаревым, так как даже при всей своей предвзятости ни один из реальных потемкинцев в своих мемуарах не привел ни одного акта избиения матроса офицерами броненосца. Увы, книга И. Пономарева «Герои “Потемкина”» — одно из многих историко-фантастических произведений на «потемкинскую» тему.
Отметим, что помимо командования кораблем Голиков серьезно занимался расчетами организации централизованной стрельбы отрядом кораблей в морском бою. Именно из-за отсутствия такой централизации в ведении огня в определенной мере было проиграно Цусимское сражение. После смерти Голикова его работу продолжит контр-адмирал Цывинский. Результаты этой деятельности будут потрясающими, и к началу Первой мировой войны российский флот стрелял точнее всех в мире. К 1905 году по возрасту, прохождению службы и заслугам капитан 1-го ранга Голиков был уже вполне достоин контр-адмиральских эполет. Скорее всего, все так бы и произошло, если бы не трагические события июля 1905 года.
Над командиром броненосца, как мы уже знаем, была утроена самая настоящая показательная казнь. Мало кому известно, но у Матюшенко с Голиковым, как оказалось, были свои старые счеты. Дело в том, что в 1903 году Матюшенко служил под началом Голикова на транспорте «Березань»., Тогда Матюшенко тоже пытался спровоцировать команду на бунт из-за якобы плохого обеда. Но командир судна в тот раз успокоил матросов, и авторитет Матюшенко был серьезно подорван. Теперь для него настала минута мести.
Капитан 1-го ранга Е.Н. Голиков вел себя в день мятежа отчаянно храбро. Да, он знал, что потенциальные мятежники только и ищут предлога для бузы, поэтому был настроен решительно. Единственно, что он не мог предположить, что все обернется большой кровью, ибо ничего подобного в истории российского флота еще никогда не было. Из описания историка Ю.П. Карташева: «Когда выяснилось, что, несмотря на заключение врача и приказ командира, матросы все равно отказываются от еды, распорядился построить команду на юте… Он сказал матросам, что это уже не первый случай коллективного отказа от пищи, и заявил, что, как командир находящегося в отдельном плавании корабля, пользуется особыми правами и может жестоко наказать зачинщиков протеста… Пытался помешать захвату оружия. Посылал с этой целью в батарейную палубу, где хранились винтовки, сначала кондукторов, затем офицеров, а когда это не помогло, пошел туда сам, но был выгнан матросами. Один из них—минно-машинный квартирмейстер А.Н. Матюшенко бросил в командира винтовку, штык от которой упал рядом с офицером. Предпринял попытку собрать вокруг себя “не желающих бунтовать” матросов, но их собралось только несколько десятков человек… С началом стрельбы прятался в адмиральском салоне. По требованию матросов вынужден был выйти на верхнюю палубу, где его встретили криками… расстрелян группой матросов на месте, тело выброшено за борт».
Думаю, что слова «прятался в адмиральском салоне» не слишком справедливы. Спрятаться можно, к примеру, в артпогребе, в бункере с углем, наконец, междудонном пространстве, но никак в адмиральском салоне. Скорее всего, не видя возможности сделать что-то реальное для подавления мятежа, Голиков просто удалился в салон.
Будучи не только лично храбрым человеком, Голиков до самых последних минут своей жизни оставался и заботливым командиров, заботящимся о своих матросах. Из воспоминаний матроса К.М. Перелыгина: «Ученик кочегара Староверов для своего спасения спустился по борту почти в воду, но не мог там долго держаться, так как и туда попадали пули. Командир заметил этого матроса и приказал ему как-нибудь взобраться к иллюминатору, где ему помогли пролезть другие товарищи. Он был так рад, что бросился всех спасших его целовать».
Вот так, всюду свистят пули, вокруг убивают офицеров, самому Голикову остается жить какие-то минуты, а он занимается спасением молоденького матросика. Что и говорить, перед нами образец выполнения своего воинского долга настоящим русским офицером.
Из матросских описаний совершенно непонятно, как Голиков смог уйти с палубы в каюту (да и был ли он там вообще?), уже после того как Матюшенко метнул в него штыком, когда тот отдавал запоздалый приказ строевому квартирмейстеру А.Л. Денчику отобрать надежных караульных (тот собрал таких всего восемь человек).
Б.И. Гаврилов со слов матросов пишет: «Командира Голикова Е.Н. матросы нашли раздетым в адмиральской каюте, где он собирался прыгнуть в море через иллюминатор. Он валялся в ногах у А.Н. Матюшенко, умоляя о пощаде. Его вывели на палубу и расстреляли».
Из воспоминаний потемкинца Н. Рыжего: «Капитан Голиков был выведен из своей каюты в одном белье… Голиков был расстрелян».
Из воспоминаний потемкинца И. Старцева: «Потом вытащили командира Голикова из его каюты голым, он хотел выброситься в иллюминатор и спастись от казни народной. Когда его вытащили, он начал креститься… В этот момент раздался крик машиниста Резниченко: “Расступись!” Раздался выстрел, и Голиков падает…»
Вспоминает потемкинец матрос Е. Лакий: «Тут закричали: “Давай командира!” Его нашли, вывели наверх раздетого и расстреляли его». Совершенно очевидно, что вошедшие в раж палачи раздели Голикова исключительно ради глумления.
Потемкинец И. Лычев живописует расправу над командиром корабля так: «Голиков. Этот безгранично жестокий старик, лишь несколько минут назад державшийся как всемогущий “царь и бог”, повелевавший жизнью и смертью сотен матросов, сразу преобразился в немощного старца. Он ползал на коленях перед Матюшенко, умоляя его о пощаде, клялся, что никогда больше не посмеет обидеть ни одного матроса. Этот жалкий, подлый трус, только что собиравшийся зверски убить тридцать матросов за отказ есть гнилое мясо, теперь просил их даровать ему жизнь. Голикова после краткого суда расстреляли. Его тело полетело в море под дружный крик сотен голосов…»
Из воспоминаний потемкинца М. Лебедева: «Началась вполне заслуженная кара над офицерами корабля… Грянул залп, и пронизанный десятками пуль труп самодура-командира полетел за борт». Обратите внимание на слова «десятки пуль». Откуда эти десятки? Все дело в том, что убийство командира корабля Матюшенко обставил особо. Дело в том, что подавляющее большинство молодых матросов все еще сомневались в правильности происходящего. Поэтому новобранцев силой согнали в кучу и раздали им винтовки. После этого Матюшенко и его подручные вывели избитого и раздетого догола Голикова, которого поставили у борта. Некоторые матросы уговаривали Матюшенко не расстреливать командира, но их разогнали прикладами. Голиков хотел было что-то сказать матросам, но Матюшенко ударом кулака выбил ему зубы. Затем по команде Матюшенко матросы подняли винтовки и разом выстрелили в своего командира. Думается, большинство стреляли мимо или вообще не стреляли. Но это было уже неважно. Отныне все они были повязаны командирской кровью, и обратного пути у них уже не было. По некоторым воспоминаниям, после залпа Голиков был все еще жив и его добил все тот же Матюшенко, после чего тело командира корабля было выброшено в море.
К. Фельдман в своей книге «Броненосец “Потемкин”», повторяя с чужих слов истории о червивом мясе, о брезенте и о подготовке к расстрелу, сочиняет собственный фантастический рассказ, который, с его точки зрения, должен был оправдать зверское убийство командира корабля. По версии Фельдмана, Голиков, дескать, намеревался взорвать некую крюйт-камеру (возможно, так он именовал артпогреб, где хранились заряды к 305-мм снарядам) на броненосце, но, мол, бдительные матросы этого сделать ему не позволили. При этом они обиделись на своего командира и за это его расстреляли. Как мог затевать Голиков взрыв «крюйт-камеры», когда его обнаружили в собственной каюте?
Все сказанное о капитане 1-го ранга Голикове — наглое и подлое вранье. На самом деле Евгений Николаевич Голиков бежать никуда не собирался, как не собирался взрывать свой корабль, ну и тем более ни у кою в ногах не валялся. Офицер, храбро отвоевавший две войны, не мог валяться в ногах у мятежников! Помните слова Скобелева о Голикове, что он после своих подвигов может «гордо смотреть в глаза товарищам». Я уверен, что командир «Потемкина» так же гордо смотрел в глаза и своим палачам
В потемкинской историографии традиционно принято также считать, что первой жертвой восстания стал артиллерийский квартирмейстер Г.И. Вакуленчук, которого убил старший офицер капитан 2-го ранга И.И. Гиляровский. Авторы советского времени всегда подчеркивали это.
Относительно убийства И. Гиляровского историк Ю.П. Кардашев, к примеру, пишет следующие: «Во время разбирательства претензии вместе с вахтенным офицером прапорщиком Н.Я. Ливенцевым задержал в строю около 30 “бунтовщиков”, приказал переписать их имена, вызвать на верхнюю палубу караул и принести брезент. Для каких целей нужен был ему брезент, осталось неизвестным Приказы старшего офицера были восприняты командой, как подготовка к расстрелу… матросы бросились в батарейную палубу, где находились пирамиды с винтовками. Предпринимал попытки успокоить команду и помешать матросам вооружиться, но был выгнан из батарейной палубы, при этом минно-машинный квартирмейстер А.Н. Матюшенко ударил его винтовкой. Когда вооруженные матросы начали стрелять по офицерам и выбежали на ют, в завязавшейся схватке выстрелил в артиллерийского квартирмейстера Г.Н. Вакуленчука. По его приказу одновременно с ним в Г.Н. Вакуленчука стреляли начальник караула строевой квартирмейстер АЯ. Денчик и два матроса из состава караула. Чья пуля попала в Г.Н. Вакуленчука — неизвестно. Убит восставшими, тело выброшено за борт».
Более того, режиссер С. Эйзенштейн показал в фильме его смерть как результат преследования вооруженным офицером безоружного матроса. На первый взгляд вопрос о том, кто был убит первым в начавшемся восстании, как будто не имеет принципиального значения. Однако это не так. Г.Н. Вакуленчук с самого начала был представлен восставшими как жертва произвола, что и вызвало их ответную реакцию. Таким его считали не только руководители восстания, таким его восприняли бастовавшая Одесса и печать левых партий. Жертвой произвола он был назван и в литературе советского времени. Как говорят факты, ни руководителем восстания, ни тем более жертвой офицерского произвола Вакуленчук не был.
В действительности первой жертвой восстания был не матрос, а офицер. В самом начале восстания был убит лейтенант Л.К. Неупокоев, а уже потом произошла и таинственная история с Вакуленчуком — в него, по версии Матюшенко, стреляли состава караула, но убийство Вакуленчука—это отдельная тема.
Имя капитана 2-го ранга Ипполита Гиляровского, как и имя командира «Потемкина», тоже, к сожалению, оболгано историей. Должность старшего офицера (старпома) по своим функциональным обязанностям не предусматривает любовь команды. Если командир корабля может позволить себе быть либералом, то старший офицер должен быть деспотом и диктатором в организации всех аспектов корабельной службы. Думаю, служившие на флоте меня поймут. Много или мало требовал с матросов Гиляровский? Наверное, столько, сколько надо. Заметим, что он перед самой войной был переведен с Дальнего Востока с должности старшего офицера броненосного крейсера «Громобой». Новое назначение не было случайностью. «Потемкин» готовился к возможному походу на Тихий океан, и офицер с опытом океанских плаваний был на нем просто необходим
Кстати, капитан 2-го ранга Ипполит Гиляровский являлся двоюродным братом Владимира Гиляровского, знаменитого «дяди Гиляя», которого знала вся Россия, друга Чехова, Куприна, Бунина, знатока московского «дна», талантливого писателя и актера. О семье Гиляровских писали, что в ней рождались люди цельные, сильные, своеобразные.
Возможно, что в последние дни перед мятежом Гиляровский и срывался на матросах. Не дай вам бог оказаться на его месте… Почти каждый день капитан 2-го ранга узнавал все новые и новые имена погибших друзей. Помимо этого буквально месяцем раньше произошла и страшная личная трагедия. Гиляровский еще не успел обзавестись квартирой в Севастополе, и семья жила в Ревеле. У старшего офицера «Потемкина» было три сына, умные и талантливые, воспитанные отцом на примерах офицерской чести. Старший был гардемарином выпускного курса Морского корпуса, а два младших близнеца, наоборот, только что туда поступили. В отпуске они пригласили знакомых гимназисток покататься на лодке на озере Юлемисте. Когда же внезапный шквал перевернул лодку, мальчики отважно кинулись спасать своих спутниц и спасли, но при этом все трое утонули. Лишиться разом трех сыновей — такого не пожелаешь и злейшему врагу!
Труп Голикова случайно обнаружит в море у Евпатории транспорт «Гонец» в начале августа 1905 года. На таллинском кладбище Александра Невского прежде была могила со сломанным якорем. На фронтоне камня четыре мраморных медальона, на которых изображены лица трех погибших мальчиков и их отца. В могиле лежат три сына Гиляровского, для него самого могилой стало Черное море. Памятник поставили безутешная вдова и верные друзья. Теперь уж этой могилы нет, она разрушена…
Матюшенко в своих воспоминаниях писал, что первой жертвой среди офицеров стал лейтенант Неупокоев, которого якобы убил Вакуленчук: «Товарищ Вакуленчук побежал за Неупокоевым и почти на бегу выстрелил в него; тот упал с простреленной головой за адмиральский полубронированный люк».
Если по версии Матюшенко Вакуленчука смертельно ранил Гиляровский, то по показаниям других потемкинцев в лейтенанта стрелял сам Матюшенко. Но зачем тогда Матюшенко врать? Какая ему разница, сколько он убил офицеров, одним больше, одним меньше, зачем озвучивать версию, что первым начал бойню не он, а Вакуленчук? Логика в версии Матюшенко есть, и логика эта железная. Но об этом наш разговор еще впереди.
На первом этапе мятежа взрыв озлобления матросов «Потемкина» в значительной мере носил в себе все признаки стихийного и дикого, подогреваемого экстремистами матюшенковцами. При этом, однако, не будем забывать, что сам мятеж стихийным отнюдь не был. Все подготовлено и спланировано было заранее. При этом матросы в ряде случаев сводили личные счеты со своими начальниками. Именно так поступил тот же Матюшенко, убивший старшего минного офицера лейтенанта Тона. Строевой инструктор Сыров, лишенный командиром корабля своей должности за драку, кричал, стреляя в капитана 1-го ранга Голикова: «Ты меня разжаловал в матросы, так теперь же умри!» Кочегар Чича вбежал в кочегарку с криком: «Дайте кондуктора Бордюкова, я его разорву!» Машинист 2-й статьи Шевченко кричал своему другу квартирмейстеру Денисенко: «Дай, пойду хоть одного офицера убью!» Причем кричал Шевченко не просто так, а действительно затем самым активным образом участвовал в убийстве трех офицеров.
После публичной казни командира «Потемкина» расправа над офицерами продолжилась. Матюшенко еще не насытился пролитой кровью.
— Тащите сюда мне еще какого-нибудь офицера! — велел он, войдя в раж.
На палубу к онемевшей от ужаса команде притащили избитого лейтенанта Тона. Матюшенко потребовал, чтобы тот снял погоны. На это Тон ответил: «Дурак, не ты их мне надел, не тебе их с меня и снимать». Матюшенко ткнул Тона в погоны. «Напились крови, а вот и вам пришел конец». С этими словами он отступил на несколько шагов и выстрелил в лейтенанта. Упав навзничь, Тон пытался достать револьвер, но стоявшие рядом подручные «пахана» тут же сделали по нему несколько выстрелов. Не удовлетворившись этим, Матюшенко (по одной из версий) на глазах всей команды размозжил лейтенанту голову прикладом винтовки, назидательно сказав при этом: «Так будет с каждым, кто пойдет против революции!»
Тело лейтенанта Тона также было выброшено за борт.
Отечественные историки, пытаясь хоть как-то приукрасить жуткие события на «Потемкине», писали, что добрые мятежники хотели было поначалу вообще выбрать Тона своим командиром, так они его, мол, любили! Но лейтенант оказался каким-то несговорчивым. К тому же он публично послал Матюшенко куда подальше, ну и тот, надо понимать, сильно обиделся… Впоследствии говорили, что Тон якобы даже первым выхватил револьвер и направил его на Матюшенко. Но ловкий Матюшенко успел выстрелить в Тона первым (дескать, Тон сам во всем виноват).
Есть и еще более изощренные выдумки. Из воспоминаний потемкинца И. Старцева: «Потом подняли наверх на ют с батарейной палубы правого борта лейтенанта Тона. Он хотел взорвать пороховые и патронные камеры (таких на броненосце никогда не было. —
Потемкинец И. Лычев в своей книге воспоминаний «Потемкинцы» буквально упивается рассказом о своем участии в убийстве офицеров: «Офицеры настолько перепугались, что даже не пытались применить оружие. Лишь один из них, лейтенант Толь (так у Лычева, на самом деле, разумеется, это был лейтенант Тон. —
Здесь тоже полное вранье. Дело в том, что в минном отделении взрывать было нечего, так как зарядные отделения самодвижущихся мин (торпед) хранились в отдельном минном погребе.
Остальные же офицеры тоже были убиты самым зверским образом. При этом никто из них практически (за исключением разве что Гиляровского) даже не пытался сопротивляться.
Из воспоминаний потемкинца С. Токарева: «Офицеры до того перепугались, что многие даже не пытались стрелять (дело в том, что при себе револьверы были далеко не у всех. — В.Ш.). Некоторые офицеры сопротивлялись, но были расстреляны. Некоторые бросились в воду. Они искали спасения, но пули догоняли их».
Чтобы хоть как-то оправдать изуверскую расправу над беззащитными офицерами, в советское время придумывалась всевозможная чушь, лишь бы их опорочить. Вот один из образчиков таких «исследований»: «…Н.Ф. Григорьев и Н.Я. Ливенцев были убиты в воде при попытке добраться до миноноски». Дескать, сами и виноваты, нечего было убегать, да еще плыть на миноносец, чтобы дальше пакостить! Разумеется, офицеры прыгали в воду! А что бы вы делали, когда за вами бы гонялся с винторезами Матюшенко со своими дружками?
Из воспоминаний кораблестроителя гарантийного механика А. Харкевича, спрятавшегося в каюте с механиком Заушевичем, Коваленко и лейтенантом Григорьевым: «…Почти у всех нас мелькнула одна и та же мысль — за борт! Мы были убеждены, что если промедлим хоть минуту, то тут же будем перебиты как зайцы. Внимание наше сосредоточилось на окне, выходившем на батарею. Мигом выбито стекло и выворочены медные прутья. На батарее пока никого не было. Мы бросились к полупортикам 75-мм орудий, по стволу орудий вылезли наружу и спрыгнули на нижний броневой уступ, на уровне 6-дюймовых пушек. Здесь спешно разделись и стали прыгать в воду. Первым прыгнул Коваленко, за ним, почти касаясь друг друга, Григорьев и я. В этот момент к амбразуре хлынула толпа матросов с криком: “Бей его, это старший офицер…” Это было явное недоразумение. Очевидно, часть команды еще не знала, что старший офицер был первым убит на шканцах, тут же их ввело в заблуждение некоторое физическое сходство между мною и старшим офицером. Заушевич прыгнуть за борт не успел и был захвачен матросами. Когда после прыжка я выбрался на поверхность, то увидел рядом с собой тяжело плывущего Григорьева, а в нескольких саженях впереди голову Коваленко, быстро удалявшегося от корабля. Сзади трещали выстрелы. Пули кругом взрывали воду. Вдруг Григорьев издал какой-то странный звук, голова его и вода кругом окрасились кровью и несчастный пошел ко дну».
Что касается Харкевича и Коваленко, то им удалось доплыть до артиллерийского щита и, взобравшись на него, ждать решения своей судьбы. Несколько позже оба были сняты шлюпкой с «Потемкина» и доставлены на корабль.
Не все понятно и со смертью лейтенанта Неупокоева. В начале мятежа Неупокоев находился на юте рядом с Гиляровским. По официальной версии и ряду воспоминаний, он был там же убит из винтовки кем-то из выскочивших наверх вооруженных мятежников. К примеру, потемкинец Н. Рыжий вспоминает: «Восстановить порядок пытался только… помощник капитан 2-го ранга Гиляровский и лейтенант Неупокоев, которые и были расстреляны немедленно (не убиты, а именно расстреляны. —
По версии историка Б.И. Гаврилова, старшего артиллерийского офицера лейтенанта Л.К. Неупокоева убили первым из офицеров. Его гибель описана так: «..Ленчик (строевой квартирмейстер. —
Однако матрос Г. Полторацкий описывает куда более жуткую смерть этого храброго офицера: «В каземате лейтенант Неупокоев не давал матросам брать винтовки. Его убили прикладами».
Из кают-компании бунтовщики вытащили мичмана Бахтина, которого тут же забили ногами и стульями (!) до полусмерти. Но, на его счастье, рядом не оказалось Матюшенко, а потому, избив мичмана, добивать его матросы все же не стали, а бросили. Мичман Бахтин от удара прикладами по голове «впал в бессознательное состояние». Очнувшись, он спрятался под столом в кают-компании, чтобы не быть выброшенным за борт. Чудом выжил.
Что касается судового священника иеромонаха 65-летнего отца Пармена, то и он едва остался в живых. В момент мятежа старик иеромонах обедал в кают-компании. По собственному его показанию, по сигналу общего сбора он вышел в коридор, где неожиданно какой-то матрос с криком «Бей попа!», нанес ему три удара прикладом «в левую челюсть, в правую руку и подмышку левого бока». Прятался старик в артиллерийском каземате. Матросы обещали отца Пармена расстрелять. Несмотря на угрозы расправы, он в этот же день причащал раненого старшего врача Смирнова и артиллерийского квартирмейстера Вакуленчука.
Не дали матросы убить Матюшенко и мичмана Макарова, доставившего на броненосец злополучное мясо, которого команда любила за доброе отношение и заботу. Не решившись на открытый конфликт, Матюшенко на сей раз отступил.
Из воспоминаний кораблестроителя гарантийного механика А. Харкевича: «Вдруг за кормой произошло движение. Группа матросов бросилась туда и вытащила на палубу мичмана Макарова, пытавшегося вплавь добраться до миноносца. Утихшие было зверские инстинкты проснулись вновь, и жизнь Макарова повисла на волоске. Но в толпе раздались решительные крики: “Довольно крови!” — и Макаров был спасен».
Раненный в начале мятежа на палубе в живот врач Смирнов кое-как добрался до своей каюты и лег на койку. Фельдшер Бринк пытался оказать ему помощь, но его выгнали. Расправиться с врачом пожелал сам «пахан». С юмором профессионального живодера Матюшенко поинтересовался у истекающего кровью: «Ну, что, мясо-то хорошее было? Вот мы тебя сейчас на котлеты и изрубим». По его приказу матросы вытащили стонущего Смирнова на верхнюю палубу и с криком: «Раз, два, три» — выбросили еще живого за борт. После этого пытавшегося плыть Смирнова добили выстрелом в голову. Остальные офицеры и кондукторы были избиты прикладами и ногами, связаны и заперты в кают-компании. Матюшенко и его помощники к этому времени уже просто подустали от кровавых дел и решили передохнуть.
Вот как убивали корабельного врача согласно версии историка И.И. Пономарева: «А где же доктор? — спросил кто-то. Доктор Смирнов в момент восстания скрылся в своей каюте, сделал бритвой надрез на теле и, обмазавшись кровью, притворился тяжелораненым Восставшие выволокли доктора на палубу, на суд народный. Он также был расстрелян».
По другой версии, врача убивали подручные Матюшенко: квартирмейстер Курилов, рулевой Самойленко и матрос второй статьи Фурсаев. Они якобы вытащили тяжелораненого Смирнова наверх. «Мясо хорошее?» — кричали ему. «Нет», — ответил врач. «Что же ты сказал, что хорошее?..» Смирнов не нашел ответа, и мятежники, подняв его на штыки, выбросили в море. Есть другие варианты предсмертного глумления над врачом, но суть их примерно та же.
Есть свидетельства, что инициатором выбросить за борт доктора Смирнова был его непосредственный подчиненный санитар Черницын. Он же лично и выбросил раненого доктора в море. Этот же Черницын, озорства ради, стрелял из винтовки и в офицерские каюты. Смирнов еще живым выброшен за борт во время перехода броненосца от Тендры в Одессу. По некоторым свидетельствам, руки врача были связаны.
Верный матюшенковец Лычев расправу над Смирновым в своих мемуарах описал так: «Суд был краток и единодушен: “За борт подлеца!” — и Смирнов полетел в море. А чтобы ему не пришлось долго плавать, один из матросов пустил ему вслед пулю с напутствием* 'Ты нас заставлял есть червей, теперь сам покорми рыб!”»
В ряде мемуаров и исторических работ к истории убийства подошли более творчески. Дело в том, что как ни крути, а зверское убийство врача не красит далее самых продвинутых революционеров — ведь врач он и есть врач! Поэтому, чтобы хоть как-то оправдать убийство доктора Смирнова, был придуман поистине иезуитский ход. Уже знакомый нам историк Ю. Кардашев пишет, что врач Смирнов сам себе нанес рану ножом (!), сделав надрез на коже живота». Прямо не корабельный врач, а самурай, делающий себе харакири. Сделал он это якобы для того, чтобы притвориться раненым и вызвать к себе жалость у мятежников, вот ведь какой подлюга! Ну как такого не прикончить!
Вспоминает матрос Г. Полторацкий: «Доктор Смирнов для спасения себя сделал себе в мякоть самострел и спрятался в лазарет. Доктора Смирнова выбросили за борт».
На самом деле, разумеется, никаких самострелов и надрезов себе Смирнов не делал. Он был вначале тяжело ранен в живот штыком (в лазарете ему делал перевязку корабельный фельдшер), а потом зверски добит все тем же Матюшенко и его дружками. При этом в своей «самурайской» выдумке Ю. Кардашев отнюдь не оригинален, а просто повторяет «утку», рассказанную бывшим матюшенковцем И. Лычевым. Тот принимал самое активное участие в расправе с офицерами, а спустя годы, как мог, оправдывался в своих мемуарах.
Как здесь не вспомнить знаменитый революционный лозунг «Дело прочно, когда под ним струится кровь!»
Пытались убить мятежники и младшего врача корабля А.С. Голенко. Сбежавшиеся матросы стреляли в младшего врача Голенко и по тем, кто пытался спастись в море. Один из них, по собственному признанию, выпустил по плавающим в воде офицерам и матросам 40 пуль. Однако стрелками матросы были неважными, в Голенко они промахнулись. Около семи часов он прятался в рулевом отделении под цистерной с маслом. По его показаниям, от жары и волнения младший врач находился в полуобморочном состоянии и был обнаружен матросами во время перехода броненосца от Тендры к Одессе.
Поначалу найденного Голенко хотели снова расстрелять, но потом решили, что врач на корабле все же будет нужен. Забегая вперед, отметим, что поведение младшего врача Голенко в дни мятежа вообще было достаточно странным — он то вроде бы поддерживал мятежников, то пытался организовать заговоры с целью ареста главарей мятежа. И сейчас историки затрудняются дать однозначную оценку деятельности Голенко. Что касается властей, то они решили однозначно — Голенко с флота изгнать, чина лишить и никогда обратно не возвращать.
Помимо семи убитых офицеров большинство остальных было ранено и практически все были зверски избиты. Оставшихся в живых офицеров заперли в одной из кают, пообещав завтрашний расстрел. После этого начался повальный грабеж офицерских кают и расхищение вещей убитых матросов.
Выше мы уже описали личное участие Афанасия Матюшенко в издевательствах и казнях офицеров. Картина его зверств выглядела настолько жутко, что в советское время историки всеми силами пытались замолчать его деяния — уж больно страшно все выглядело даже по революционным меркам. Отсюда и скороговорка историка С. Найды и других. Понять можно, правдивое описание только издевательств над офицерами сразу бы сорвало весь флер романтизма с палача Матюшенко и его подручных.
По воспоминаниям очевидцев, Матюшенко все время кричал: «Довольно они нас вешали, будем их вешать!» Где и когда Матюшенко видел, чтобы в русском флоте вешали матросов, пусть даже самых нерадивых, я, честно говоря, не знаю. Думаю, не мог знать этого и Матюшенко. Кричал же он эту ахинею исключительно для того, чтобы хоть как-то снять с себя ответственность за намеченные им убийства офицеров корабля.
Из всего вышесказанного напрашивается вывод, что убийства офицеров, причем убийства зверские и публичные, были запланированы заранее, еще до начала мятежа. При этом о какой-либо конкретной мести речь вообще не шла. Дело было в ином Необходимо было ошеломить команду «Потемкина» пролитой кровью и дать понять каждому, что обратного пути после совершенного ни у кого уже нет. Все они участники и соучастники совершенных преступлений, и никакого снисхождения им уже не будет, а потому все отныне должны быть послушны новым вожакам и идти за ними до конца.
После захвата власти на корабле мятежники разыскали и вывели на верхнюю палубу сверхсрочников кондукторов. Матросы решали — убивать их или оставить в живых. За расстрел кондукторов, естественно, был Матюшенко, но большинство матросов заявили, что без сверхсрочников им будет трудно управлять кораблем, к тому же уже хватит крови. Из показаний минного кондуктора Акима Лесового: «Когда я вышел наверх, то увидел, на кнехте среди команды стоял с ружьем Матюшенко. Матюшенко, увидев меня, подозвал меня, и когда я подошел, с меня сорвали сзади погоны. Матюшенко спросил у команды: убивать меня или нет, раздалось несколько голосов, чтобы убить, и тогда Матюшенко… крикнул: “Расступись!” — сзади меня команда разбежалась, а Матюшенко и Сыров, стоявший возле него, нацелились в меня. Я схватил их за винтовки, подойдя к ним, и спросил у команды, за что меня убивают, тогда несколько голосов раздалось, что не надо убивать, я опустил ружье Сырова, который его убрал и продолжал спрашивать команду, пока команда опять меня не окружила, и тогда опустил винтовку Матюшенко. Матюшенко приказал меня арестовать».
Матюшенко просил команду расстрелять и артиллерийского кондуктора Шопарева, но матросы не согласились.
Ученик машиниста матрос А.Н. Заулошнов все порывался застрелить боцмана Зыбалова, но и его удержали.
До конца остался верен присяге строевой квартирмейстер Александр Денчик, пытаясь защитить офицеров. Матюшенко выбил у него из руки винтовку, пообещав, что он с ним расправится позднее. Каким-то чудом остались в живых машинный кондуктор П.Г. Бардкжов и сигнальный боцманмат Фридрих Веденмеер.
На протяжении многих лет в трудах по восстанию на «Потемкине» факт того, что потемкинцы не перебили кондукторов корабля — сверхсрочников, специалистов, прослуживших на флоте по 15—20 лет, подавался образцом революционной гуманности и даже излишней мягкотелости. При этом обычно писали так: «Подавляющее большинство их было верными помощниками и слугами офицеров, являясь связующим звеном между офицерами и нижними чинами. Им вменялось в обязанность следить за “порядком” на корабле и доносить на всех подозрительных и политически неблагонадежных матросов. За это они пользовались рядом привилегий, имели даже свою кают-компанию. Некоторые матросы требовали расправиться с кондукторами так же, как и с офицерами. Но часть команды выступила против, и великодушно предложила простить их, поверив лживому обещанию во всем повиноваться восставшим и честно нести службу. Дальнейшие события показали, как дорого заплатили матросы за свое великодушие».
Поделиться книгой: