Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Физик Славик - Федор Михайлович Ошевнев на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Федор Ошевнев

Физик Славик

Так уж распорядилась жизнь: повзрослев, я оказался единственным из класса, сменившим родные пенаты на житье в другом конце России. Даже не каждый отпуск получается выбраться на малую родину. А когда получается, как можно больше стараюсь общаться с друзьями детства.

Ровесники осели либо в нашем районном городке — «большой деревне», либо в ближайших областных центрах. Контактируют мало: погоня за призрачной птицей материального благополучия, трудовые и бытовые проблемы, груз прожитых лет — у иных уж внуки — постепенно отдалили соклассников, сводя их случайные встречи к мини-диалогам: привет — привет, как дела? — нормально, пока — пока.

Я же стараюсь собрать наиболее близких приятелей на мальчишник, вытащить в лес, на пикник, или же свозить на рыбалку, хотя бы на время воссоединяя разобщенных временем и судьбой.

В одно такое отпускное застолье мы, пятеро мужиков в годах, когда-то соседствовавших за партами, солидно «накатили на грудь» и, сменив несколько тем, пустились в воспоминания о школе и учителях, в большинстве своем имевших прозвища — по характеру, внешности либо как производное от фамилии. Тут-то в моей памяти и всплыл преподававший у нас в выпускном классе физику Вячеслав Васильевич Лужкин.

— Вопрос: никто не в курсе, где сейчас Физик Славик проедается? — поинтересовался у собравшихся. — Поди, уж пенсионер? Или еще продолжает кому-то аттестаты портить?

— Тю, опомнился… — и Валерка Асмолов гулко-коротко гоготнул. — Он, можно сказать, давно суперпенсионер. Сверхперсональный…

— Ты что, и правда не знал? — удивился Валентин Путивлев. — М-да-а-а… Дела…

В десятом классе уроки физики поначалу у нас вел срочно мобилизованный под ружье пенсионер со стажем: что-то там у директора с учительской единицей к сентябрю не срослось. Прадедушка, как сразу нарекли мы «запасника», предпочитал по классу не шаркать, а от звонка до звонка прочно гнездился на стуле. Материал объяснял не совсем внятно — есть такая поговорка: говорит всмятку. На опросах откровенно подремывал, оценки же выводил трудно, трясущейся сухонькой ручонкой. Впрочем, «классная» нас сразу предупредила: мол, Прадедушка — явление временное, подходящую «физическую» кандидатуру усиленно ищут. И таковая, действительно, вскоре обозначилась…

Раньше других обладателем особо ценной информации стал вездесущий дылда, «без двух „сэмэ“ рост два „мэ“», Валерка Асмолов. Неунывающий двоечник и фордыбака, по прозвищу Смола, он был неутомимым прикольщиком и вечно балансировал на грани фола в своих остротах.

Вот, в тот год, первого сентября, вышли мы после занятий почти всем классом на реку — жара стояла прямо июльская. Смола нырял-нырял, да вдруг ка-ак вылетит с ревом на берег, а сам за промежность держится. Подскочил к нашей отличнице Таньке Дедовой, цап за руку и давай голосить:

— Ой, беда! Ой, беда! Быстрее в кусты, не дай погибнуть!

Мы так и обалдели — ничего не понимаем. Танька давай орать: отпусти, дурак, свихнулся! Смола же дальше голосит:

— Ой, гадюка за писюн укусила, за самую маковку! Ой, помоги, яд отсоси! Ой, помираю!

Вокруг — дикий хохот. Дедова, пунцовая, ругается, едва не матом. А Валерка чрезвычайно доволен, что опять в центре внимания оказался, и разговоров потом о сомнительной шутке будет — на всю школу.

Учителей Асмолов тоже старался своей фантазией не обделять. Опять-таки в начале учебного года вызвали литератора с урока: к телефону. Не успел Лев Толстый (на деле — Лев Викторович Анфиногенов, а пародийное прозвище приклеилось из-за откормленного живота) закрыть дверь класса, как Смола метнулся к преподавательскому столику, цапнул с него принадлежащий учителю экземпляр романа Горького «Мать» и, срочно реквизировав у Таньки Дедовой линейку-трафарет, быстренько переиначил название первого произведения социалистического реализма. Свою работу он гордо продемонстрировал присутствующим — избранный книжный том отныне именовался: «Е… твою мать!»

«Обновленный» Горький вернулся на законное место. Вскоре в класс вернулся и Лев Толстый. Урок продолжился, вот только Анфиногенов никак не мог уразуметь суть причины всеобщего оживления… Нелитературной правки он до звонка так и не обнаружил, а углядел ее уже в учительской заглянувший туда с каким-то ценным указанием директор школы Шпажник (сие вовсе не фамилия, он просто помешался на разведении цветов и дома, и на пришкольном участке, а гладиолусы у него по неясным причинам пользовались особой любовью). Филологическая разборка закономерно переместилась в наш класс. Подозрение в анонимном авторстве, конечно же, сразу пало на Смолу, который нахально отперся от трафаретного сочинения. Молчали и мы, сколь ни разорялся Шпажник…

Примеров подобных приколов можно привести еще множество, однако вернемся к «особо ценной информации», добытой Асмоловым. Тогда он ворвался в класс, прямо распираемый ею.

— Эге, ученье — свет, неученье — сумерки! — завопил он, вихляясь и пританцовывая. — А что я зна-аю! Нам наконец-то нового физика дали! Ростом почти с меня, зовут Славик, возраст — тридцатник!

— Кто сказал? — сразу насторожился Валентин Путивлев, который собирался на физмат, и проблема назначения и квалификации преподавателя физики его волновала особо.

— А с меня сейчас «классуха» стружку снимала — за прогул, так он сам в учительскую завалил-представлялся, — пояснил Смола. — На одной руке татуировка на пальцах «Слава», на другой — «1941».

— Мда-а-а… — хмыкнул Путивлев. — Бедноваты сведения-то…

Валентин был старше большинства из нас на два года: в школу пошел почти с восьми, да в пятом классе из-за сложного перелома ноги на второй год оставался. К десятому же имел фигуру атлета (таскал стокилограммовую штангу) и толстые бакенбарды, за которые его доставал Шпажник, требуя их сбрить. Валентин упирался, доказывая, что про баки в школьных законах ничего не прописано. Примечательно, что насколько Путивлев соображал в точных науках — две областные олимпиады по физике выиграл и на прошлогодней математической занял второе место, — настолько был безграмотен. А уж познания нашего бакенбардиста в инязе стремились к абсолютному нулю, и он сам простодушно признавался, что для него совершенно безразлично, немецкий на выпускных сдавать, или английский: «Один хрен, ни в том, ни в том, ни бельмеса не петрю…»

За физические данные Валентина мы меж собой называли Мужиком.

…Нового учителя нам представляли завуч-историк Раскладной (на фронте горел в танке, и в полевом медсанбате ему потом ампутировали ногу выше колена, отсюда и весьма своеобразная походка на протезе, и прозвище) и наша «классная», НДП — Нонна Дмитриевна Перова, математик. Затем они удалились. Физик же — он действительно оказался высок, с ежиком темных волос, на который наступали обозначившиеся залысины, толстоносый, крупноротый и тонкошеий, — принялся знакомиться с нами персонально, зачитывая фамилии по журналу. Открывал список Асмолов.

Валерка встал из-за первого стола у окна, куда был водворен в одиночестве, дабы постоянно находился на учительских глазах и поменьше мешал одноклассникам, и гулко выдохнул: «Я!»

— Ни х… хрена себе! — поразился Лужкин, глядя на Смолу снизу вверх, а мы заулыбались: и без того высоченный дылда заметно подрос еще! Оказалось, он сложил под столом стопкой учебники, присовокупил дневник и тетрадки, а потом взгромоздился на верхотуру.

Фокус, правда, тут же был разоблачен. Физик погрозил прикольщику пальцем и строго предупредил:

— Чтоб больше подобного… Никогда! Я глупых шуток не терплю!

Кому бы сказал — ну только не Валерке. Для него это все одно, что перед носом быка красной тряпкой помахать.

— Зато я обожаю, — хамовато заявил Смола и как бы в подтверждение осведомился: — Так, судя по наколочкам, к нам сразу из зоны? И по какой статье чалились? Случаем, не за гомосексуализм?

Не знаю, как в той ситуации нужно было ответить Лужкину, дабы не уронить еще и не завоеванного авторитета. Вот, когда годом раньше, Асмолов, на уроке истории, поинтересовался у Раскладного, действительно ли Ильич номер один в молодости переболел сифилисом, отчего у него потом и не было детей, мудрый историк выдержал небольшую паузу и затем отчеканил:

— По поводу вензаболеваний вождя сведениями не располагаю. Также весьма удивлен, Валерий, твоей некомпетентностью в вопросах полового воспитания. Да будет тебе, наконец-то, известно, что по законам природы мужчины к деторождению не способны. Кстати, какой-то эксцентричный богач-американец завещал весьма крупную сумму тому, кто это опровергнет на практике. Так не сам ли родить планируешь, дабы без лишних хлопот в миллионерах прописаться?

— Да я ж совсем не про то! — возмущенно возопил осмеянный Смола. — Вы же все с ног на голову перевернули!

— А ты в следующий раз выражайся точнее, — под общий хохот заключил историк. Хохмачу-неудачнику оставалось заткнуться в тряпочку.

…Нет, экзамена на авторитет физик не выдержал. Физиономия нового учителя на глазах порозовела, и он зло рявкнул:

— Я хамства не потерплю! Немедленно вон из класса, и чтоб без родителей не возвращался!

В настороженной тишине Валерка попихал учебники и тетради в сумку. Уже от двери оскорбленно заявил:

— А тыкать мне нечего — свиней вместе не пасли. И вообще: я тоже могу вас Славиком обозвать, однако ж этого не делаю… В силу врожденной интеллигентности…

Ах, стервец! Ведь и правда нахамил, но в итоге как обставился!

— Белочкин… — продолжил физик персонально-журнальное знакомство.

Завершив чтение наших фамилий, объявил новую тему: «Трансформация переменного тока». Материал объяснял, подглядывая в учебник и еще в какое-то пособие. Дважды сбивался. Вообще впечатление было такое, будто бы урок он ведет — впервые в жизни. Под занавес занятия Мужик не выдержал и без обиняков высказался, что физик неверно толкует про изменение ЭДС самоиндукции в обмотках трансформатора при размыкании одной из них.

Педагог недовольно окоротил «ничтоже сумняшегося»:

— Эт-то… Как тебя там? Ага, Путивлев… Так вот, запомни, Путивлев: всякий выкрик с места есть нарушение учебной дисциплины. Посему на будущее требую меня никогда не перебивать, и вообще… Когда станешь директором школы, тогда и… критикуй! Относится ко всем!

Валентин скептически буркнул под нос: «Поживем — увидим»…

Асмолов в тот день на занятиях больше не появился, а назавтра конфликт меж ним и Лужкиным гасила НДП.

— Смола, конечно, в своем амплуа, — рассуждал после того урока склонный к философствованиям Путивлев. — Но и физик тож негож: столь тупорыло себя с первой же минуты подать! За дверь выгнать — ума много не надо, а ты вот попробуй сразу расположение класса завоевать. Тогда — да: Макаренко, Сухомлинский!

— Так, может, он просто растерялся? — посомневался я. — Это НДП или Раскладной четко знают, чем наш клоун дышит и чего от него ждать.

— А Маше-растеряше вообще в педагогах делать нечего! — отрубил одноклассник. — Ну, а как специалист, он вообще… Такую пургу пронес — тьфу! — и выругался.

— Да уж… — включился в наш разговор Сережка Данченко по прозвищу Хрящик (почему так — никто давно не помнил). — Объясняет он точно «не фонтан». Вдобавок, судя по способу затыкания ртов, мозги у него запроектированы навроде диода: с односторонней безвариантной проводимостью. Или как ниппель: туда дуй, оттуда х…, и меня не критикуй…

…Сережка у нас был помешан на радиотехнике. Карманы постоянно транзисторами-резисторами набиты, как к нему ни придешь, вечно чего-нибудь паяет-изобретает. В эфир выходил класса, наверное, с пятого. А летом после девятого его милиционеры как-то засекли и домой нагрянули. Пришли в «гражданке», молодые все трое… Бабушка Хрящика сослепу не разобрала, кто да что — думала, какие приятели новые к внуку, ну и запустила гостей без предупреждения. Тот же сидит перед своей мощнейшей суперприставкой и в микрофон вещает:

— Слушайте все! В эфире модулирует радиоустановка «Юность!» Передаем небольшой музыкальный концерт…

Визитеры назвались. Данченко не поверил…

— Правда, что ль, из милиции? И документы есть?

— Разумеется. Смотри: служебные удостоверения, фото при погонах…

— Может, еще и с оружием?

— Пожалуйста… Штатное, пистолет Макарова…

— Да он без патронов…

— Удостоверься — видишь, магазин полный?

— Да они холостые…

Старшему группы надоело препираться, он магазин в пистолетную рукоятку вогнал и командует:

— А ну, становись к стенке!

…Сережкиных родителей оштрафовали. Самого Хрящика отец поучил сурово, с применением «универсального воспитательного средства». Эфиролюбитель же, с учетом горького опыта, оборудовал в своей комнате тайник: замаскированный ковриком кусок половой доски вынимается, а под ним ниша, куда можно быстренько все радиохулиганские приспособления упрятать. Таким макаром он, во второй приход милиционеров, стражей порядка с носом оставил.

— А я что? Я — ничего, сижу вот, приемник слушаю…

Поступать Данченко собирался на факультет радиоаппаратостроения…

— Прадедушка и то понятливее толковал, — продолжил обмен мнениями маленький, но крепенький Сева Белочкин, или Бельчонок. Иногда его еще величали Пол-Асмол. Был он главным спецом в школе по биологии и зоологии, поступать планировал, естественно, на биофак и мечтал стать… директором зоопарка, собираясь добиться его создания в нашем городе. Пока же превратил в мини-зоопарк родительский дом. Цепной двортерьер и привередливый пекинес, зловредный когтистый сиамец (который любого гостя норовил грызнуть или оцарапать — «для знакомства») и апатичная болотная черепаха, обжористая ежиха и волнистый попугай (его, впрочем, подлый котяра, подгадав момент, когда птицу выпустят из клетки — полетать по комнате, растрясти жирок, изловчился-таки и сцапал-загрыз). Полюбоваться же на выращенное Бельчонком в кадке лимонное дерево с крупными заморскими плодами, с визитом приходил сам Шпажник.

— Я, например, так ни черта и не понял, — продолжил Сева, — почему это повышающий трансформатор силу тока уменьшает, а не увеличивает — по идее, если от названия плясать, должно бы второе. И что вообще внутри происходит, если одну обмотку работающего «транса» разомкнуть.

— Ну, это же очевидно, — моментально отозвался Путивлев, который весь учебник физики за десятый еще в восьмом проштудировал, плюс еще массу другой «физической» литературы, и даже вузовской. — Смотри: принцип работы любого трансформатора основан на явлении электромагнитной индукции. Идем дальше: подключая первичную обмотку к переменной сети, на выходе автоматически получим…

— Вот кому б, по совместительству с учебой, у нас уроки физики вести, — уважительно высказался Данченко. — Эйнштейн, Резерфорд и марьяжная пара Склодовских-Кюри в триедином исполнении! А нам подсунули… Лужкин-Болтушкин, а проще — Физик Славик…

С легкой руки Хрящика прозвище прикипело — мгновенно и намертво.

Дальше — больше. Последующие занятия лишь усугубили нашу уверенность в редкостной некомпетентности нового препода в своем предмете. В теории-то он еще кое-что смыслил, а вот когда дело доходило до задач, все сверялся с так называемым решебником (весьма полезная вещь, только что же это за учитель со «шпорами»?). Был случай, когда Путивлев у доски взялся за задачу каким-то нестандартным способом, так физик прямо вознегодовал: эдак, мол, нельзя! Валентин спрашивает, почему именно, а Лужкин риторически:

— Потому что я так говорю.

— Алогично звучит, — не соглашается наш доморощенный академик.

— Сейчас будет в высшей степени логично, — напыщенно пообещал Славик и для убедительности вкатил дискуссионеру «пару».

Валентин зло сузил глаза и глубоко вздохнул, собираясь что-то сказать. Но — передумал и молча покинул класс, невзирая на вопли «логика».

Одноклассник прямым ходом направился в кабинет Шпажника. Через несколько минут туда, прямо с урока, как сорняк с грядки, выдернули физика. Однако на директорской разборке ему лишь слегка попеняли за «непредоставление возможности обучающимся активизации самостоятельного мышления», а основных собак спустили на Путивлева, открыто заявившего, что Лужкин, как профессионал, — ноль круглый и квадратный. «Учительский авторитет ронять?!» «Устои школы подрывать?!» Ну и так далее, в тональности: «В твои лета не должно сметь свое суждение иметь!» Мужик потом дико возмущался, что за б…ство в родной школе творится: насилком дурака слушать заставляют!

— Да я б на его занятия вообще б не ходил! Куда лучше было бы!

А потом Асмолов выкинул очередной фортель: на перемене, перед уроком физики, в кафедру, стоящую меж классной доской и преподавательским столом, запрятал раскрытый на нужной теме учебник. Когда же занятие началось — небывалый случай! — сам вызвался отвечать. У Лужкина чуть челюсть не отвалилась, но Валерку послушать он все же решился.

Двоечник резво промаршировал к доске и начал бойко считывать текст заданной темы с книжных страниц. Шпарил слово в слово, что и подкузьмило: преподаватель услышал сдавленные смешки, почувствовал неладное за спиной. Повернулся к отвечающему, тяжелым взглядом в него уперся… Смола сделал вид, будто запамятовал какой-то тезис и закатил глаза к потолку, мыча и повторяя: «Ну, это самое… Сейчас, сейчас…»

Физик развернулся лицом к классу — Валерка вновь затараторил: ни дать ни взять, прямо автор учебника. Тут Славик и рванулся за кафедру. Углядел книгу, торжествующе схватил ее — Асмолов вцепился в том с другой стороны. С минуту перед нашими восторженными взорами шла отчаянная борьба, и все же в итоге молодость победила и спрятала отвоеванное пособие за спину.

— Отдай! Отдай! — суетился и подпрыгивал преподаватель перед разоблаченным, размахивая руками.

— Не отдам! — ухмылялся победитель рукопашной схватки на все свои великолепные зубы.

— Ах, так? Ну, так! «Кол» тебе! Слышишь? «Единица»! — и физик помчался к журналу. — А теперь — вон из класса! Вон! Вон!! Вон!!!

— Я-то уйду, — моментально посерьезнел Валерка. — Только это ничего не меняет. В смысле, что ты сам (Асмолов тогда впервые при всех назвал горе-препода на «ты») в физике профан: в кармане диплом, а в голове — лом. И попробуй только к вечеру «кол» на «четверку» не исправить — пасть порву, моргалы выколю!

Лужкин застыл возле учительского стола, сжав кулаки и с побагровевшей на глазах физиономией. Ненарушаемая тишина гнетуще повисла над классом. Нам уж вовсе не было смешно: одноклассник явно перегнул палку. Такого могли и не простить: выпрут из школы, за милую душу. А из-за чего? Сам с поличным влетел, так какой смысл был грозиться?..

…Действительно, на педсовете Валерке пришлось туго. Родители его, вдвоем, тоже присутствовали, многочисленные претензии выслушивали. Правда, мать Асмолова — женщина дородная и почти такого же роста, как и сын, прозванная на улице Гренадером — тоже не молчала, громогласно утверждая, что по-правильному Лужкина бы надо вместе с нами за парту усадить. Ну, да то был больше разговор «в пользу бедных». Хотя, надо заметить, Физик Славик — дошли до нас слухи — к тому времени уже приобрел среди коллег далеко не лучшую репутацию. Особенно его не жаловал Раскладной, который как-то присутствовал у него на занятиях в нашем классе и «предъяв» потом Лужкину, по профпригодности, немало накидал.

Словом, Асмолова отстояли. А сам Валерка в нашем тесном кругу потом клятвенно забожился: мол, первое, что он сделает после получения аттестата зрелости и школьной характеристики — это хорошенько запрячет их, а вторым номером при всех плюнет физику в морду.

— Напрасно хлеборезку раскрываешь, — пытался урезонить приятеля Путивлев. — Не забывай: прокололся-то ты с учебником по собственной дури и наивняку… Так не целовать же тебя за это пониже спины, или ты как хотел?

— А-а-а… Да пошел бы он, знаешь куда? — и Валерка уточнил, куда именно, активно привлекая в речь ненормативную лексику.

— Будь моя воля — я б его «в ту степь» давно отправил, — резюмировал Данченко.

Незаметно подошло время осенних каникул. Путивлев уехал в Москву — у него в столице жили родственники, — разведывать обстановку на физмате МГУ. Бельчонок, вместе с родителями, тоже укатил в гости. Только поближе: в село Стражное, километрах в двадцати от нашего райцентра, к тетке.

Вернулись оба одноклассника девятого ноября, а вечером наша не разлей компания уже собралась дома у Путивлева. И — Бельчонок первым делом поспешил поделиться с нами весьма познавательной историей.

— Слушайте, ребята, что в Стражном-то приключилось… Восьмого, перед обедом, пошли мы с двоюродным братом — он весной дембельнулся — за хлебом, и ведь поначалу я и сам не поверил… — начал он.

— Ты прямо как неверующий Крамаров из «Неуловимых мстителей», — гоготнул Смола. — «А глянул в стороны — вдоль дороги мертвые с косами стоять… И тишина…»

— Положим, не вдоль дороги, а вовсе у магазина. И не мертвый, а полумертвый — с перепою… — огрызнулся Сева. И вообще: помолчи! Кто-кто! Да Славик стоит! Опухший, грязный, штаны и ботинки заблеваны… Тусуется с какими-то аналогичными небритыми личностями, меня, ясное дело, не узнал. А братан мой и говорит: — «Да этого лоботряса вся деревня как облупленного знает. За углом от нас раньше жил, мать его, старуха, и сейчас там обретается. Один он у нее, родила уж лет под сорок — какие-то проблемы были, по знахаркам ездила… Отец же его на войне погиб, сына так и не увидев. Он только школу закончил — мать на пенсию вышла, и потому его, как „кормильца“, в армию не забрили».

Сева чуть помедлил и продолжал:

— А тетка дорассказала, что в пединститут мать его только с третьего захода определила — через рабфак. До того же Славик баклуши бил и с участковым ругался — мол, он к экзаменам в вуз «готовится» и потому не работает, а потом стабильно вступительные заваливал. На очном же всего до середины второго курса дотянул, дальше за неуспеваемость отчислили. Через год восстановился на заочном и еще лет восемь в «вечных студентах» ходил.

— Так он что, целую десятилетку хреном груши околачивал? — изумился Асмолов. И осклабился: — Совсем как я…



Поделиться книгой:

На главную
Назад