Здравствуй – прощай!

— Итак, продолжай! Работа очень знакомая, как в кино про Чапаева, то есть картошку чистить. Полванны начистили ещё ночью, четверть ванны тебе осталось дочистить для ужина. Видишь! Картошка эта вся привозная. Но сохранилось её в хорошем состоянии очень мало, видимо везли очень долго, издалека. Земля с картофелем была тоже привозная. Это очень красивый чернозём, но весь отчего-то мокрый!

— Это сказалась среда хранения, и сырое состояние кладовых. Довеском к этой среде служат… Правильно, тараканы! Смотри, это местные, десятисантиметровые особи, которые прекрасно чувствуют себя в привозном картофеле. Вероятно, землю не стали счищать после уборки урожая, чтобы «нетто» не снизилось, а тараканов уже местные снабженцы добавили, чтобы потери при транспортировке смогли окупиться!

— А может быть, таким образом хотели удобрить другие, очень бедные черноземом территории необъятной страны. Известны же случаи, когда землю мешками продавали с Украины, или вот, в Приморье крестьяне— переселенцы везли с собой на подводах хорошую почву.

— Кто знает, с чем это все связано. Но картошки выходит на круг всегда мало. Это было лучше, чем сухой картофель из пятилитровых консервных банок. Тот получается жидким, как клейстер, и обычно безвкусным, порой комки не промешанной массы просто вызывали отвращение даже у самых голодных!

— Иногда варят блюда из маринованного картофеля, с тем проблем не возникает совсем: быстро вспарывали банки и высыпали содержимое в емкость, а уже готовые для приготовления куски просто резали мельче!

Юмористы разошлись. Сейчас же, героически сражаясь с тараканами и сгребая кожуру в ведра, Олег даже не мог вспомнить, как выглядели топоры на посту, и, что самое интересное, видел ли он их вообще накануне. В последние два года зрение он решительно посадил, поэтому не мог обращать внимание на многие вещи. Так часто случалось, что просто проходил мимо интересного, рассеянно кивал знакомым или незнакомым людям, считая, что они с ним здороваются. Свои очки, выполненные для него на заказ, он разбил сам, в первые дни в учебном полку. Было такое требование!

«Все личные вещи сдать в каптерку!»

Кожаный футляр от его очков пропал сразу, видимо, что кому-то потребовался больше, чем хозяину. Красивую оправу, с темнеющими на солнце стеклами, оценили все тут же. Олегу показалось дикостью — расстаться с ними, а объяснять и вечно доказывать всем, что они с диоптрией, он устал. Никто не стал считаться с новичком, тем более выслушивать его. Вероятно, что они предназначены для лечения, было малопонятно!

— Но почему ты их носишь не всегда? И почему не можешь оставить в каптерке?

— В какой каптёрке?

Тогда возникла ссора, и чтобы не отступать, Олег сам раздавил их ботинком у всех на виду. Совершив этот непредсказуемый поступок, он нажил себе врагов в образе сержантов соседнего взвода.

Сейчас же, перебирая мелочь в карманах, Олег пытался придумать, как купить такие топоры в ближайшем с воинской частью магазине. Он мысленно уже перелез через высокий забор. И даже тщательно отряхнулся, но угодил в руки какому-то капитану, вероятно, тех же химических родов войск, так популярных в последнее время. Потом они вместе приобретали эти топоры, торговались, но денег выложенных на прилавок катастрофически не хватало, сумма на счёте росла с астрономической скоростью, а капитан все толкал его, мол, бери, а то больше не будет… такого сна! Но растолкал его «земляк», попросил для сержантов чайник компота из холодильника. Олег набрал, ему было не жалко столь драгоценного напитка в начале жаркого дня.

— И почему компота варят всегда немного?

— Это только на столы, сладким его поэтому не назовешь!

— Конечно, если увидят дежурные по столовой, то обязательно за такое поведение взгреют как по первое число!

— Да! Тут было бы за что.

Но мысли подсказывали, что не это сейчас главное на данном этапе жизни. Итак, глядя на огромную чугунную ванну времен Великой Отечественной войны, боец вспоминал о том, чем занимались все на его смене возле поста вечером прошлого дня. Все — это водители автотранспорта, который должен был храниться в боксах этого ангара. День для них закончился поздно, они загоняли свои «КрАЗы», «ЗиЛы» и «КАМАЗы» в ангар, не торопясь попасть в казармы.

Водители срочной службы имели все шансы вести приличный образ жизни, это выражалось в том, что частые отлучки из полка, а также из города вносили в службу много разнообразия, а зависимость от них тех или иных офицеров — вела к поблажкам с их стороны. Это была почти светская жизнь, согретая южным туркестанским солнцем, где выход на общие построения имел оттенок очередного развлечения и обмена новостями. В остальное время работа просто отделяла их от учебного полка. Объяснительные записки тогда написали все члены караула.

В «объяснительной» Олег написал, что факт пропажи обнаружил не сразу, кто брал — не знает, кто присутствовал на объекте — может не узнать в лицо, что сам пост пожарного инвентаря только находится в зоне видимости — во время обхода его не всегда видно, особенно за подъезжающими машинами. Во взводе ему посоветовали тянуть время, мол, всё утрясется. Приблизительно определили и возможное время ЧП. Кто знал, что тактика выжидания — это не самая слабая позиция в жизни, но подсказанное — не всегда правильное. Ошибки всегда влекут последствия. Не «губа» пугала в тот момент Олега, а неприятная бездна, что вдруг образовалась возле него и то отношение к нему — смотрят сочувственно, как на покойника, или кисло улыбаются, как, например, их командир взвода, лейтенант Бойко. Этому уже точно очередное звание не светит! — «Такое произошло! «ЧП», в моём взводе!»

Днем, осмотрев личный состав автороты, Олег сразу узнал крепко сбитого, светловолосого паренька, который ковырялся со своей машиной поздно вечером и последним ушел.

Все знали, что это плохо закончится, для Олега тем более. И хотя сам факт участия в краже не был доказан, но капитан пообещал, что «все участники» понесут суровое наказание!

«Я лично сам позабочусь об этом!»

В этот момент он был похож на грозного индейского вождя, который призывал Небо в свидетели своей страшной клятвы. Поразительно, но Олег представил свой скальп на поясе в связке рядом с другими окровавленными трофеями этого краснокожего «Большого Брата» — капитана. Ему стало невероятно смешно, груз тяжелых утренних переживаний смыло потоком брани, он уже знал, что нужно сделать. В тот же вечер Олег вынес из солдатской столовой большой разделочный топор, сменил на нем топорище и покрасил его весь в красный цвет. Другой топор для него так же стащили. Тут пострадал другой ангар с боевой техникой. Его также пришлось перекрасить.

* * *

Ночью!..

Когда все утряслось, Олег и старший сержант повесили ещё липкие от краски топоры на место, щит застеклили заново. Часовой проверил пломбу, откозырнул им. Когда и это срослось, то соучастники пошли пить чай в каптерку, чести такой до этого случая рядовой не удостаивался. Существовала большая пропасть между рядовым составом и сержантами. В каптерке Шмыглюк внес предположение, которое ошарашило всех присутствующих. Он утверждал следующее:

— В этом происшедшем имело место ошибка!

Но успокоил!

— А ведь тебе отвечать все равно придется!

Оказывается, что у светловолосого шофера был брат, который отсутствовал на утреннем построении. Он прибыл вечером, сразу хотел что-то предпринять, но было поздно. Интересно, что под утро следующего дня подбросили еще два топора и, что самое занятное, вернули два старых, которые явно были с этого поста сняты.

Глава 13. День после «Дня Большого Топора»

Утро принесло другие хлопоты и заботы. В этом режим учебной воинской части расслабиться не давал. Бег вокруг жилого квартала (к которому примыкала воинская часть) — два круга: шесть километров, слабое подобие гимнастики, то есть «упражнение номер один» и «упражнение номер два», всё это из примерно-показательных. Потом умываться, завтрак, после поверки утренний развод, а дальше — изучение материальной части, обслуживание этой материальной части, уборка территории. Выглядело это со стороны серо и однообразно, каждый день одно и то же, но выходило иногда ещё хуже — уныло и безобразно.

Если утром, под звуки песни группы «Мираж», солдаты могли радоваться всем невероятным краскам рассвета, то после бега радость сужалась до минимального размера:

«Финиш, и ещё пока жив!»

Если пробился к умывальнику сразу, то потом вырвал несколько минут отдыха, если освежился у колонки раньше, во время забега, то заново воскрес. Позавтракал, заложил энергетический заряд на весь день, завтрак съел залпом — заряд прошел мимо. Потом построение и медосмотр.

На построении только наивный солдат признается, что у него что-то болит!

«Да, «косить» нужно уметь!»

Иначе сержант медицинской службы быстро разоблачит очередного «шланга». В борьбе за здоровый образ жизни в доверенном ему подразделении сержант просто боролся с больными солдатами.

У Олега в батарее таким медицинским братом был Кайрат, по национальности киргиз, по натуре немного садист, немного карьерист. Лечить он мог только старым шаманским способом — изгоняя демонов, осыпая пациентов резкими ударами указательного пальца под ребра и оплеухами, но если и это не помогало, и хвори не уходили, то применялся сильнодействующий гипноз и знание болевых точек на ногах. Это выглядело так: сержант внимательно изучает больного, ищет следы хитрости или страха в его глазах, удар по голени — больной настаивает, что где-то ещё болит. Тогда взгляд более милосердный, а голос нежно продолжает опрос:

— Что это, солдат, уже не болит, но где-то покалывает. Ги — де? Да — ра — гой!

Понятно! Нужно увеличить дозу внимания, вот и всё! Солдату просто казалось, что у него проблемы. Проблемы в батарее со здоровьем — это дело нешуточное. Теперь и другим тоже меньше кажется. Нет заболевших, тогда больше милости и славы осядут на погоны с золотыми, ядом заполненными чашами, больше шансов у сержанта уйти в увольнение в выходной день, с почетом и заслугами!

Но сегодня Кайрату не повезло, что-то случилось с Яном, латышским парнем с известной писательской фамилией, впрочем, они с писателем наверняка были просто однофамильцами. Латыш был огромного роста, никакой гипноз на него не действовал, просто не доставал взглядом, а причитания и заклинания, ввиду разности национальных традиций, не помогали. Ян честно игнорировал попытки шарлатана провести лечебно-профилактический сеанс, а когда уловки не помогли, направился в лазарет к настоящему военному медику. Все понимали, что Кайрату повезло бы ещё меньше, если бы он попытался настаивать: однофамилец латышского писателя отличался неимоверной силой, поэтому мог заткнуть за пояс даже двух таких сержантов. Это был, вероятно, настоящий потомок тех латышских стрелков, штыками которых держалась диктатура пролетариата в грозовые годы Великой Октябрьской Революции! Прямолинейный и бескомпромиссный, как соль земли, но большой и наивный, как ребенок, Ян словно заблудился в событиях этого времени.

Развод. Это солидное мероприятие, максимальная собранность личного состава. Надо много успеть, побольше охватить, всему полезному научить и научиться всем без исключения, да, исключение составляют те, что в наряде или в карауле, и те, кто действительно заболел. Отсутствующих по неуважительной причине быть не может!

Каждый командир должен знать, где у него и сколько людей находится. Обычно об этом знают только младшие командиры, они-то и вводят в курс дела своих боссов. Боссы, отлично проводя время вне расположения части, быстро осваиваются и убедительно докладывают дальше по команде. Развод — это когда отцы-командиры пытаются узнать своих чад в общей массе солдат. И если бы не знание точного месторасположения своего взвода в общем, полковом строю, на плацу, то все чада осталось бы сиротами. Если бы не усилия сержантского состава, только их судорожные знаки привлекают внимание взводных командиров.

И вот оно! Чудо свершилось: снова полководцы под сенью своих знамен! Взгляд налился отцовской любовью к своим вассалам, дым бессонной ночи за карточным столом, сладкие вздохи в чужой, потной постели, бессилие перед пустым бокалом, все это улетучилось прочь! Офицер, как боевая единица, обрел себя в строю, готовый согласно нормативам уложить весь личный состав в первые минуты боя с условным или потенциальным противником. Только дайте ему этот шанс, он отработает деньги, вложенные Родиной на его обучение — исполнит свой долг! Но в тот день Родина на подвиги нарядов не прислала, это в порядке другой очереди, извините, господа офицеры! Так, часть в караул, вышли и строем — шагом марш, готовиться! Другая часть батареи направляется на изучение учебной программы!

Тут же, на месте происходит следующий развод, людей могут направить в неизвестность. Бывают случаи разгрузки вагонов, складов, нелегальных работ на строительстве, в ремонте или просто в разработке чужих земельных участков. Всякого рода частники ждут этой минуты, чтобы забрать откомандированных в их распоряжение людей, им нужно решить свои небольшие проблемы за соответственно небольшие деньги, то есть даром. Мирок маленького гарнизонного городка полон таких «нужных людей», всякого рода «жучков», порой шапочное знакомство или совместный бизнес обязывает расплачиваться за услуги сдельщиной. Ответственных специалистов доставляют на объекты, порой личным транспортом. На складах всегда нужны грузчики, на стройках — строители, в садах и на огородах — пахари. Там хозяева чутко относились к вверенному им личному составу, к их нуждам и требованиям. Особенностью национальной традиции служит желание радушного хозяина пустить потоки пыли в глаза, поразить всех широтой своего кармана, отблагодарить по-хански, а в общем, как говорится, чем богаты, тому и рады. Почему-то перестали гордиться предками, как это было когда-то принято по седьмое колено, достаточно намекнуть, что какой-то большой начальник находится в неоплатном долгу, да, что там, пусть даром берет, короче, это друг по самую скамью подсудимых. А всё больше намеками, недосказанностью, недомолвками.

В обеденный час накрывалась скатерть-самобранка: горячий лагман в огромной пиале, невероятно вкусный плов с горкой, несколько чайников зеленого чая, обязательный холодный арбуз или душистая бухарская дыня и, конечно, дышащие жаром тандыра лепешки — все это приятно радовало глаза и желудки счастливчиков. Хозяин всегда знает своих батраков по имени, старается получить добросовестных и надежных людей, выжать из этого максимум пользы. Известным только ему способом вычисляет из массы неизвестных людей «паршивую овцу» и отказывается от неё. А замеченных в воровстве солдат может припугнуть собаками, это огромные местные сторожевые овчарки.

В то утро Олег попал на уборку территории части. Там к нему подошли «они» для выяснения отношений. «Ими» оказались — брат со товарищем, и их взаимоотношения плавно перетекли в «неуставные». В итоге уже через несколько минут слова иссякли, а силы были неравные. Олег разглядел и понял, насколько братья были разные люди. Они имели общие черты лица, возможно, фамилия была общая, но один был темней волосами, а другой всегда лихо зачесывал вверх свой выгоревший на солнце чуб. Они были разного роста, комплекции, вероятно, темперамента, общее в них только угадывалось. Товарищ, тот вообще попался настырный и прыткий. В нем текла добрая смесь южной крови, и это кровосмесительство отражалось на всем его поведении. Это всё напоминало сцену из дешёвого китайского фильма, которых было так много в видеотеке того времени. Партнёр часто жестикулировал руками, изображал китайский кун-фу, имел такие пальцы — веером, «по— одесситовски», с его слов, в претензии, был несдержан в выражениях и своих движениях. Ещё Олег понял, что может подавиться этими топорами, потому что они вернули на место такие же, и что вечером у него будет болеть все тело.

— А топором можешь подавиться!

В ответ они услышали, что давиться металлом могут сами, что нечего подставлять других людей, и чтобы разбирались сами в своем ангаре, в своих делах, а ему терять уже нечего. До настоящей драки так и не дошло, это поочередное спихивание с условного ринга со стороны можно было сравнить с птичьим боем. Когда все доводы и маты закончились, сотоварищи кинулись прочь, а Олег решил, что территория обрела истинный порядок — пустырь просто плыл над землей. Это усталость и напряжение дали о себе знать.

Боец побрел в казарму.

«Это была засада!» — решил потом он. Итак, плёлся, размышляя обо всем пережитом. Олег отдал должное своей невнимательности в карауле. По неопытности только пломбы проверил, а пожарный пост остался без внимания! Стекло могли выставить в любое время, плохое освещение позволяло это сделать.

В лучшем случае такая халатность грозила вычетом из жалования рядового суммы десятикратной стоимости похищенного с объекта. Рядовой, не занимающий никакой должности в полку, получал в месяц шесть рублей. Исходя из того, что учебный процесс длится шесть месяцев, и армия — это полное обеспечение, то ничего страшного в этом Олег не видел. Подумаешь, лишиться годового жалования! Дальнейшая служба, с выполнением её интернационального долга на территории дружественной нашему государству страны — вот что должно беспокоить в действительности. Но смутное сознание неопределенности исподволь давило, и было тошно от такой слабости и зависимости от огромного государственного механизма, который, как Молох, все перемалывает, заставляя даже сейчас вздрагивать спящего в каком-то закутке тесной казармы Олега.

Что касается второго участника этой истории, старшего сержанта Володи Шмыглюка, то прошедшие события никак не отразились на его дальнейшей судьбе и репутации в части. Он всегда был на хорошем счету у командования, такие истории, как с гуся вода, стекали в прошлое. Осенью домой! Бравый, вечно подтянутый, как плакатный пример своим солдатам, он постоянно себя истязал повышенными физическими нагрузками, будь то упражнения на перекладине, полоса препятствий или кросс с вещмешком, полным песка. Всегда выглядел превосходно, хотя все знали, что он переболел гепатитом, поэтому и остался в части. Сейчас он готовился в караул, только что самостоятельно провел развод, теперь предался размышлениям. Зависть очередной волной накрыла его душу, он страшно завидовал тем, кто скоро покинет его учебную часть. Но уедут они не домой, к своей прежней, привычной когда-то жизни, а разлетятся дальше, кто в шумный Кабул, кто в пыльный Кандагар, а кто — в неизведанный Герат.

Завидовал Олегу, который выкрутился из очередной передряги, подоплеки которой никто не узнает. Очень завидовал своему подчиненному, младшему сержанту Орлову, тот по ранению вернулся «из-за речки», пролежав в местном госпитале целый месяц, и остался дослуживать свой год. Одновременно это была безобидная зависть, опыт подсказывал, что лучшее в жизни — это ещё впереди.

«Топоры… Кому же потребовались эти топоры?»

Вероятно, что перед генеральной проверкой где-то не хватало своих предметов аварийного имущества. Может быть, это была провокация, о которой так мечтал капитан. Вот, в Москве дельтаплан германского туриста приземлился, и прямо на Красную Площадь, а тут, такие дела — топоры унесли! Вполне вероятно, что их бы вернули сразу, но что-то помешало это сделать. Например, одновременно двумя топорами поднимается дверь склада с петель так, что и замок снимать не надо. Развивая дальше свои мысли, Олег пришел к убеждению, что это чистая подстава. Такое положение дел его не устраивало, не любил он, когда об него ноги вытирают, а желающих на тот момент сапоги свои почистить было много, больно погода стояла пыльная.

Прошедшее накануне ночью, в больших командных кругах действительно сочли мелким «разп***ством», но закрыли на всё глаза, даже отмахнулись от бравого капитана, напомнив всем об очередной проверке из Генерального Штаба. Это обозначало: во-первых, личный зачёт — минимум по физической подготовке для офицеров, во-вторых, кросс на среднее время по-батарейно, и что-то печальное ещё, итогом этих мероприятий будут рапорта о досрочном увольнении со службы ввиду физического несоответствия.

В тот вечер, после поверки личному составу громко и отчётливо довели гарнизонные новости.

— Угнали машину с боекомплектом, нашли на границе области — закончился в машине бензин. Два «молодых» бойца двинулись в «бега» от несладкой жизни, спрятались в военной прокуратуре, теперь будут служить в соседней части, которая находится в двух шагах ходьбы от прежней части.

— Ночью повесился «прибалт», но шнурки не выдержали его веса и оборвались, вовремя заметили, теперь потерпевший в лазарете и ждет его спокойная обитель, как минимум. Военная прокуратура отзывает из разных частей взвод солдат, которые служили когда-то вместе. Кто-то выстрелил в спину товарищу, думал, что выйдет боком, но вышло лагом, так как всплыли новые факты по этому старому, забытому делу, итог — доследование.

В результате этого, двадцать человек ничем не занимаются, просто отдельно проживают в палатке, обедают в общей столовой, строем посещают все мероприятия, постоянно проверяют наличие личного состава. Они каждый день посещают следователей, а дома их ждать устали. И тут эти топоры.

— Проверить состояние всех топоров, — звучит команда, — всего снаряжения, в парке, на всех машинах! А там, посмотрим!

Этой ночью пьяному капитану снился падающий с неба снег, хорошая баня с парилкой и настоящая тёмно-бледная прорубь, до которой он никак не мог добежать. Ему, голому и потному в этом сне, всегда что-то начинает мешать. Сначала это был караульный, волокущий куда-то его и чужие топоры! Потом двери кладовой, почему-то широко раскрывшиеся в такой момент! Затем летящие прямо в лицо и исчезающие во тьме личные комплекты медицинских средств защиты, которые уже никто не найдет в этом кошмаре сна, и «сменщик» (другой офицер, стремящийся на его место), который где-то застрял в пути. Если в начале своего сна капитан как-то ещё отреагировал на происходящее, кидался с плачем на часового или шарахался обратно из кладовой, то потом просто взывал к совести пропавшего путника — «сменщика» и брел дальше. До бледнеющей проруби во льду оставалось совсем немного. Самым страшным моментом оказалось появление пояса с толовыми шашками, которые были давно где-то спрятаны и найдены с горящими запалами в столь странных обстоятельствах ночного кошмара. Капитан просыпается весь в поту: — Эх, ведь кто-то найдет весь этот тол, баня, короче!

Потом обнаруженные топоры по-тихому разобрали, один унес прапорщик на разделку мяса в столовую, два отдали артиллеристам, а последний комплект остался у офицера — «химика». Капитан ещё долго рассказывал эту странную историю, пока не сменился и не уехал на другое место службы.

Глава 14. О культурной жизни

Раз в неделю в учебную часть привозят новый фильм. Приличный летний кинотеатр с эстрадой собирает всех желающих на своих скамейках, всех свободных в вечернее время от дежурств и работ. Огромное тёмное небо смотрит своими безумными, просто бездонными звездными глазами на загорелых, коротко подстриженных людей, ревнуя, что те не обращают на него никакого внимания! А между тем, самые лучшие древние обсерватории Азии находятся именно здесь, в центрах древнейших цивилизаций мира. Хорезм, Бухара, Самарканд, Фергана — все эти города — государства. Они как звенья одной длинной цепи, связующие «шелковым караванным путем» далекий Китай с молодой тогда Европой. Другие, тоже важные звенья этой цепи, находятся по ту сторону высоких гор: Джелалабад, Мазари-Шариф, Герат, Кабул.

«Восток — дело тонкое!»

Достаточно вспомнить слова известного нам тогда киноперсонажа. Но тонкие инструменты внешней политики сменились грубыми кусачками и зубилом. Теперь тут переделывалась история, ломались многовековые устои, менялись нравы, люди! Но чем сильнее были удары по этой земле, тем больше была отдача, но потом удары стали вдруг вязнуть, инструменты стали бесполезными, а меры не эффективными.

Время шло, что-то должно было измениться, никто не знал, что именно, но все ждали и с надеждой смотрели в будущее. А пока люди, смотрящие не на небо, а на белое полотно экрана, тоже были предназначены быть частью этих ударов, остриём этих инструментов! Но кто тогда думал об этом. Время неумолимо неслось, а круговорот событий затягивал, как торнадо, свежие силы, массы и новые жизни!

Вчерашние подростки с увлечением смотрят «свежие», но очень старые картины.

«В джазе только девушки», «Дачная поездка сержанта Цыбули», «Случай в квадрате 36–80», «Ответный ход». Иногда устраивались концерты, тогда выступали местные военные коллективы, их репертуар был хорошо уже известен солдатам по пластинкам и радиовыступлениям. Это были уже новые поколения «Голубых Беретов» и «Каскада». Приезжали «звездные», эстрадные коллективы. Но это происходило очень редко, как-то проездом, их выступления можно было увидеть только в городском Доме Культуры или гарнизонном Доме Офицеров. В такой полк их не заманишь. Они неслись дальше! Чтобы «там» собирать свои «аншлаги», сорвать свои аплодисменты, закрепив всё это командировочными талонами, «внешвоенторгбанковскими» чеками и покупками импортных «шмоток», аудио и видео-аппаратуры. Это своеобразный «сенокос», время одного сезона, а потом полное затишье!

Очень удачными можно считать номера полковой самодеятельности. Вы, конечно, понимаете, что учебная часть не могла сама «ковать» кадры, у неё просто на это бы не хватило времени, но приезжие «самородки» проходили прослушивание отборочной комиссии внутри полка и после одобрения выходили выступать на маленькую полковую сцену. Так как призывы проходили в разных городах нашей необъятной Родины, то в среднем числе кандидаты представляли их все! Так набралась своя симфоническая группа, по совместительству это был полковой оркестр. Они имели классический репертуар, но мало кто это мог оценить. Судьба благосклонна к почитателям искусства, она не будет сорить талантами, если не захотела испытать на прочность какого-то из них. Руководил оркестром очень интересный человек, который мог сделать абсолютно всё, но ему приходилось готовить полковые выступления, репетировать марши, прохождение с песней строем под музыку! Представляете, какой была для него отдушиной работа с самодеятельностью. Он мог возиться с номерами всё свободное время солдата, он оттачивал номера, придавал новый тон старым песням, рекомендовал «рискнуть» в чем-то новом!

Особенно нужно отметить солистов, не тех, кто капусту солит, а кто выступает один, например, под гитару. Мишка-«москвич». Это стильно подстриженный шатен, с бугристым носом. Он называл себя «байкером» и «металлистом», но так как все его металлические атрибуты остались в прошлом, за порогом первой полковой бани, то эти прозвища к нему не прижились.

Уже никто не помнит его копну волос и одежду только чёрного цвета. От всей этой «гражданской жизни» чудом сохранилась только шестиструнная гитара. Мишка был отчаянный человек, за словом в карман не лез, энергия так и била из него, неудивительно, что гитару он отстоял. Пел он замечательно, играл на ней бесподобно. Мог танцевать, но этого от него никто не требовал. Он знал много песен! Как его слушала аудитория! Трепетно и внимательно! Его не хотели отпускать со сцены! Песни Александра Розенбаума: про казаков, «Вальс Бостон» — на «бис!». Первый концерт в одночасье показал — взошла новая звезда войсковых подмостков!

Глава 15. Фрагменты-1

Мишка-повар был родом из белорусской глубинки. Такого количества веснушек на лице вы не увидели бы ни у кого на белом свете. Его мечтательный васильковый взгляд всегда блуждал в поиске чего-то, должно быть скучал по своему Полесью.

Он являлся дежурным поваром, ночным сменщиком, и вообще, какой-то второстепенной фигурой на полевом стане. От него не зависело распределение всяких благ, таких как сгущенное молоко на утренний кофейный напиток или свежие овощи для салатов на офицерский стол. От него мало что зависело, но работы в ночную смену от этого меньше не было. Короче, он был обычным кашеваром!

«Знаете, сколько банок сгущенного молока выходит на приготовление утреннего напитка для учебного полка в полевых условиях?

— Не знаете! Из расчетов каждодневной нормы около двух ящиков, то есть девяносто шесть банок».

Такое количество пустых банок под наблюдением старшего прапорщика выбрасывается или закапывается в мусорную яму. Это патока, молочная сладкая река, которая после розлива достаётся каждому в виде неполной кружки какао или эрзац-кофейного концентрированного напитка. После кружку разбавляют крутым кипятком и пьют двойную дозу. Многие ухитряются слить молоко в специально приготовленные котелки во время вскрытия консервов. Самые опытные меняют банки, оставляя пустые для отчёта. Это было безобидное, но регулярное похищение со стороны взводов, стоящих на кухне дневальными, и всегда соблюдалась очерёдность, равномерность его распределения. Так вот, Мишка всегда закрывал на это глаза, никогда не подставлял солдат, помогал, иногда делился хлебом и хорошим чаем.

Основным даром жизни он считал свой драгоценный сон. Спать он мог всегда: на ходу, в палатке, на раздаче. Вот выдалась свободная минута, он уже в царстве Морфея, потом блеснёт удивленно взглядом, брызгает эдаким лучом света, выскажется о чём-то энергично, и опять погружение в сон! Из-за этого ему доставалось от Рашида, первого повара, многообещающего молодого узбека, который готовил для офицеров и имел право гонять всех подряд на кухне.

«Вы себе представить не можете, как нелепо выглядел этот белорус в своей солдатской форме!»

А это оттого, что он мало её надевал, и хранил её, где попало. Достаточно только вообразить гнома «Эхо» из детского мультфильма в панаме цвета хаки со свисающими полями, в гимнастерке невзрачного цвета пятен от жиров и в сапогах невероятного размера. Такой гном выползал из своего укрытия во время ночных, учебных тревог в полку. А в период, когда был дан приказ усилить рубежи и объекты повышенного значения, такому гному выдали автомат, накрыли его бронежилетом и поставили в оцепление на ветке железнодорожного вокзала. Ждали прорыва бандформирований в этом районе. По прошествии четырёх часов никакого прорыва не последовало, или некому было об этом сообщить, но все устали, и хоть бери голыми руками такое «усиление», остатки ночного дозора.

Утром оказалось, что враг был остановлен на подступах и уничтожен нашей артиллерией. Тогда оцепление снимали. А Мишка дослужил свои несколько оставшихся месяцев и уехал в родную деревню, поднимать хозяйство, а, впрочем, никто не сомневается, что лучшее своё время он проведет во сне.

«Счастливого тебе «дембеля», наш Мишка!»

Из оповещения взводного командира:

«Бойцы! В учебный курс молодого бойца входит несколько недель полевого выезда! К таким мероприятиям мы долго готовимся, много об этом говорим или просто ждём! Сегодня ночью отрабатываем тревогу!

— Итак, например, отрабатывается по ночам выход по «тревоге»! В момент, когда звучит сигнал, все сматывают матрацы с постелью, хватают вещмешки, получают в оружейной комнате своё оружие и покидают территорию, продвигаясь в якобы назначенный район. Если «тревога» учебная, то матрацы остаются свёрнутыми на койках, если с проверкой или с выездом, то берётся всё с собой!»

Назначенный объект может оказаться пустырём, с хранящимися там брёвнами леса, которые предназначены на дрова. Поднятые по «тревоге» солдаты валились на эти брёвна и, глядя на бесконечность ночного неба, предавались мечтам, обязательно вслух! Курили сигареты, передавая жалкий «бычок» от папиросы для очередной затяжки друг другу.

Чаще удивлялись гармонии жизни, не искали в чём-то смысл, а именно испытывали дикий трепет в сопереживании с бесконечностью. Дым в безветренную погоду поднимался прямо в небо, становился частью этого целого, рассасывался, замолкали и разговоры, притихали и мечты.

«Да, анаша в небольших дозах творит чудеса!»

Дают «Отбой тревоги», все встают, собираются и уходят вытряхивать в казармах свои одеяла.

Однажды «тревогу» объявили перед подъёмом, батарею ждали машины с зачехлёнными кузовами. Впереди полевой палаточный городок! Дорога петляла узкими улочками пригорода, светофор остановил машины у средней школы, построенной в стиле тридцатых-сороковых годов. Узбек, до этого спокойно сидящий сбоку, вдруг зацокал языком, увидев старшеклассниц.

— Девушка!

А дальше на местном наречии долго и лирично высказался солдат. Девчонки весело засмеялись, но ничего не ответили.

— Я им лунный свет, обещал в покрывало соткать, только пусть хоть одна меня ждёт! — так задумчиво сказал Урзаев, он ещё долго был под впечатлением от неожиданной встречи, качал тоскливо головой, такой неправильной, ярко выраженной азиатской формы. В чём выражается такая форма? Обычно ребенка в раннем возрасте крепко пеленают, и голова запрокинутая почему-то обязательно должна лежать на твердом дне детской люльки, поэтому принимает соответственную форму. Нельзя не согласиться, что впоследствии и тюбетейку легко носить.

Младший сержант Орлов, надев темные очки и выставив ногу в экспериментальном сапоге на борт, лихо заломил панаму на затылок, поднял автомат:

«Рейнджер!».

Он рисковал потерять головной убор, порывом ветра его унесло бы в пыль, лежащую вдоль обочины. Но ему повезло: образ сержанта останется в памяти подчиненных, ничем не омраченный, тем более таким пустяком.