Помоги проекту - поделись книгой:
В этот же раз, когда Катя неожиданно предложила сходить вместе в Третьяковку, у Джонни не было срочных дел, а потому он не стал расстраивать Катю, и с радостью согласился. Однако при встрече с Катей радость его быстро закончилась. Как только он купил билеты, и они пошли смотреть собственно экспозицию, Катя окинула его презрительным взглядом и попросила Джонни не ходить за ней следом и вообще держаться от неё подальше. Джонни был в шоке. Первое время он вообще стоял в замешательстве и просто тупил, пытаясь осмыслить происшедшее. Конечно же, он не тысячедолларовая купюра, чтобы всем нравиться, но чтобы такое…
Дальше события стали разворачиваться ещё «веселее». Джонни было не привыкать ходить по пятам за молодыми женщинами так, чтобы те его не замечали, а потому он сделал вид, что отошёл в сторону и стал подобным образом следовать за Катей. Он знал по опыту: женщины, которые ходят гордой походкой, словно им кол в жопу вставили, редко оглядываются. В данной, как и в прочих подобных ситуациях, это было ему на руку.
Отойдя немного в сторону, дабы своим телефонным разговором не мешать другим посетителям музея, Катя набрала номер. Звонила она, как Джонни вскоре понял из её разговора, своей подруге. Катя принялась увлечённо рассказывать, с каким интересным мужчиной она познакомилась. Это хороший друг директора её фирмы. По её словам, они собирались вместе с ним сходить в Третьяковскую галерею, после чего Катя, естественно, надеялась на продолжение. Катя рассказывала подруге, что она специально пошла заранее посмотреть экспозицию, почитать и подготовиться, дабы потом поразить вожделенного мужчину своим образованием и культурным уровнем.
Слушая тайком этот разговор Кати, Джонни не мог не отметить для себя, что он не знает насчёт того мужчины, но ей уже удалось поразить его, Джонни, своим культурным уровнем. Чтобы позвать человека в музей, а потом, когда он купил тебе входной билет, по сути, сказать ему «ты мне неприятен, иди нах»! Фактически Катя также поразила меня своим интеллектуальным уровнем, если она считает, что это ей пройдёт безнаказанным, — думал Джонни.
У него возникло нестерпимое желание подойти к Кате и ударить её по лицу с такой силой, чтобы она дольше пролежала в луже собственной крови, чем она собирается пролежать в постели с другом директора. Потом Джонни представил себе, как телевидение и другие средства массовой информации будут освещать главное культурное событие недели под названием «бей бабу по ебалу!» Как-никак, всё же не каждый день в центральных музеях Москвы случаются столь зрелищные, полные экспрессии происшествия!
Единственное, о чём Джонни подумал с большим сожалением, так это что шоу неизбежно повлечёт за собой для него весьма неприятные организационные последствия. А потому ему пришлось подумать об альтернативном способе наказания бессовестной сучки, поступившей с ним таким образом. Впрочем, ему было не привыкать. Катя была отнюдь не первая тупая пи*** в его жизни (и что-то подсказывало Джонни, как неприятно ни было ему это осознавать, не последняя), решившая: раз добрый человек, значит, безобидный лох, которого можно безнаказанно использовать! Предыдущие тоже, очевидно, так считали. Пока на них не обрушивался шквал звонков мужчин, откликнувшихся на размещённое во многих злачных местах объявление «оральные ласки (кое-где было написано более лаконично «сосу») за двести пятьдесят рублей». Заинтересованные мужчины спрашивали недоверчиво: ты чё, больная что ли, берёшь так дёшево?..
Джонни определился: Катины услуги будут предлагаться за двести рублей — цена входного билета в Третьяковку. Он будет её активно рекламировать. Был ли он настолько беден, что для него была ощутима потеря этой суммы? Естественно, нет. Но, как говорил главарь итальянской мафии в его любимой компьютерной игре, в которую Джонни играл десять лет назад: сумма тривиальна, оскорбление — нет.
Джонни был уверен: нельзя оставлять такое поведение без последствий. Иначе мразь получит положительное подкрепление и дальше использовать лохов вроде тебя. А так она, сучка, не сможет не почувствовать, откуда ветер дует и почему её наказали. И следующий раз, если не дура совсем, сто раз подумает, прежде чем так накосячить. Тем более, поскольку это её основной номер, просто тупо поменять симку не получится — слишком много контактов. Так что, как бы Джонни ни был ей противен, ей было бы приятнее, наверное, самой за двести рублей у него отсосать, чем теперь получить такие последствия.
Немного успокоившись и даже потирая руки в злорадном предвкушении предстоящей мести, Джонни не мог не подумать и о другом. Он был очень обидчив. Если он ничего не предпримет, то ему впоследствии жизни не даст одна навязчивая мысль о том, как его использовали. Потом, каждый радовался жизни как мог, как умел. Кто-то получал удовлетворение от путешествий по миру на личном самолёте или яхте, покупки дорогих автомобилей и прочих вещей, секса с роскошными женщинами. Ему же — неудачнику, постоянно огорчаемому царящей в мире несправедливостью, оставалось удовлетворять себя только местью. Ну и сексом с самим собой, разумеется.
Но теперь, когда Джонни определился с тем, как он отыграется на Кате за потраченные на неё двести рублей, а главное — за унижение, можно было подумать и о двухстах рублях, потраченных за себя. Как-никак, он в кои-то веки пришёл в этот замечательный музей. А ведь без Кати, наверное, он бы сюда ещё неизвестно когда выбрался, если собрался бы вообще! И Джонни принялся смотреть экспозицию.
На Джонни сразу же нахлынул поток воспоминаний. Мама с детских лет пыталась приучить его ценить высокое искусство, в том числе изобразительное. Она регулярно показывала ему старательно подшитые альбомы с репродукциями из журнала «Огонёк». И время от времени также водила его в Третьяковку. Если в ходе просмотра экспозиции в Доме художника на Крымском валу Джонни через какое-то время просто уставал и начинал умоляюще («ну когда же мы уйдём отсюда?») смотреть на маму, по-прежнему увлечённо рассматривавшую экспонаты, то в Третьяковке он чувствовал себя иначе.
Теперь, оглядываясь далеко назад, в те трудные годы детства (а когда, собственно, его жизнь была лёгкой?!), он воспринимал экспозицию Третьяковки как своего рода проективный тест. Пытаясь заглянуть в психику человека, его могут попросить что-то нарисовать. Предполагается, что нарисованное им может рассказать важные вещи о том, что не лежит на поверхности, а скрыто в глубинах подсознания. Джонни никогда не умел рисовать. Однако находил весьма показательным то, на что он обращал внимание. Ему бросались в глаза определённые темы, которые играли определяющую роль в его жизни даже тогда, когда они не находились на первом плане.
Главными среди таких тем были темы страха и смерти. Страха Смерти. Старуха с косой словно постоянно улыбалась ему с полотен великих мастеров. Она смотрела на Джонни глазами седого стрельца с картины Сурикова, из обессиленной руки которого солдат выхватил свечу. Рассудок стрельца помутился от ужаса грядущей казни, он даже не замечает припавших к нему детей.
Страх смерти также смотрел на Джонни глазёнками ребёнка с картины Брюллова «Последний день Помпеи». Ребёнок тянется к своей мёртвой матери, которая, вероятно, вместе с ним выпала из колесницы и разбилась, ударившись головой о мостовую. Напуганное дитя, вероятно, ещё не способно осознать в полной мере, как скоро все они будут поджарены в потоке кипящей лавы.
Ужас заглядывал в самую душу Джонни прекрасными чёрными глазами княжны Таракановой с работы Флавицкого, которая ещё утонуть не успела, а ею уже собрались полакомиться крысы.
Уже тогда, в детстве, Джонни понимал, как для него выглядит самый ужасный кошмар. Это когда ты чувствуешь, что скоро умрёшь, но уже ничего сделать нельзя. Ему то и дело снились такие сны. То он стоял не железнодорожных путях, и никак не мог вскарабкаться на платформу. Джонни видел, как неумолимо приближается поезд, понимал, что сейчас его внутренности будут размазаны по рельсам, словно паштет, и… просыпался в холодном поту. Или Джонни во сне стоял на середине проезжей части, на него ехал автобус, а он не мог сдвинуться с места и опять-таки просыпался в ужасе.
Тогда же, в ранних классах школы, несмотря на отсутствие формальных знаний, Джонни начал интуитивно понимать разницу между страхом и тревогой. Тревога — это тот самый предсмертный ужас из будущего, перенесённый твоим сознанием в настоящее. Самые пугающие моменты для Джонни в те годы были связаны с байками, которые ему рассказывала двоюродная бабка, одноклассники (сами-то, как впоследствии понял Джонни, не верили, гады, просто издевались!) и другие «доброжелатели» о том, как иностранцы и прочие враги в метро и других общественных местах колют советских детей отравленными шприцами. Джонни, который был с детства очень доверчивым, не мог не воспринимать эти истории всерьёз. Тем более, это подкреплялось реальной историей, рассказанной Александром Мироновичем, мужем двоюродной бабки, любившим изучать всякие происшествия. Как раз примерно в тот период, а именно 7 сентября 1978 года, болгарские спецслужбы при технологической поддержке КГБ устранили в Лондоне болгарского диссидента Георгия Маркова. При помощи хитрого устройства, замаскированного под зонтик, они всадили ему заряд рицина во внешнюю часть правого бедра. У Георгия Маркова поднялась температура, и через три дня он умер в больнице. Даже если бы врачи знали, с чем имеют дело, они не смогли бы ему помочь. Рицин блокирует посредством деактивации рибосом синтез белка из аминокислот в организме человека. При смертельной дозе в пару миллиграмм для взрослого, это вещество во много раз токсичнее легендарного цианида калия («цианистый калий»).
Естественно, после таких историй пугливому и впечатлительному мальчику Джонни было чего бояться. Не смея отказаться, он каждый раз с ужасом, словно казни, ожидал поездок на метро (по словам двоюродной бабки и одноклассников, по большей части детей кололи ядовитыми шприцами именно там). Но самые драматические переживания начинались тогда, когда Джонни укалывала, как иногда случается, наверное, со всеми, его собственная одежда. У него сразу возникала паническая мысль «это всё», начинала кружиться голова, становилось дурно. Естественно, срочно приходилось возвращаться домой, где Джонни сразу же укладывали на кровать и принимались успокаивать. Но вызывать скорую помощь мама категорически отказывалась. Как Джонни понял впоследствии, она опасалась, что не найдя у пациента достаточных физических причин для объяснения такого состояния, врачи поставят психиатрический диагноз, который тяжким клеймом ляжет на всю его оставшуюся жизнь. Сама мама Джонни видела причину в излишней мнительности ребёнка, подслушивавшего разговоры взрослых. И после каждого панического приступа у Джонни тщательно перепрятывала подшивки журнала Здоровье, в котором, несмотря на оптимистичное название, было достаточно описаний симптомов различных болезней.
Тогда Джонни был вынужден сделать негативные выводы относительной своей мамы. Во-первых, было совершенно очевидно, что её комплексы были ей дороже жизни и здоровья единственного и неповторимого ребёнка. Хотя кое в чём, наверное, мама всё же была права. Например, врачи действительно не могли не поставить диагноза, даже если не знали толком, что и почему происходит с пациентом, а также не хотели или не имели возможности это выяснять. В результате, поставленный диагноз мог представлять собой полнейшую лажу, не объясняющую ничего с точки зрения реальных патофизиологических механизмов поражения конкретных органов. Например, когда уже в подростковом возрасте невропатологи ставили ему «вегето-сосудистую дистонию» или «нейроциркуляторную астению», это было так же глупо, как их рекомендации (которые особенно бесили Джонни как явный признак некомпетентности людей, на чью помощь в жизненно важных для него вопросах он тщетно надеялся) взять себя в руки и заниматься спортом.
А впрочем, с другой стороны, стало ли бы легче Джонни, если бы врачи сказали ему откровенно: мы не знаем, что с тобой? Мол, смирись с этим. А если с этим сложно, можешь убить себя. Никто не будет жалеть, никому ты не нужен по жизни. Разве что маме, но она столько уже пережила с тобой, что ей лучше было бы в долгосрочной перспективе, если бы ты помер.
Или бы написали, скажем, про органическую сосудистую патологию головного мозга/центральной нервной системы. Но если нет эффективного лечения, то какой смысл более точным диагнозом только дополнительный ужас нагонять в жизнь Джонни, и без того до краёв наполненную страхом?! У него уже было заболевание печени неустановленной этиологии, и что? Делать биопсию, рискуя умереть от самой процедуры? Или просто молча жрать фенобарбитал, который, вероятно, превратит тебя в овощ быстрее, чем постоянная желтуха — повышенный примерно на 50 % уровень билирубина.
С этой драматической ситуацией, касающейся его здоровья, Джонни связывал и второй негативный вывод, который он сделал относительно своей мамы. Она словно всячески пыталась огородить Джонни от раскапывания информации про его здоровье, опасаясь, что углубление в этот материал приведёт Джонни к новым встречам с психиатрами и соответствующим организационным действиям по отношению к нему, вплоть до ограничения свободы и дееспособности. Очевидно, мама, подобно всем окружающим, считала его безвольным трусом и слабаком, неспособным взять себя в руки, которому поэтому нужно было дозировать даже сведения о плачевном состоянии его собственного здоровья.
За это Джонни в глубине души стал ненавидеть весь окружающий мир, точнее, населявших его двуногих тварей. Он старательно всех избегал, ни с кем не общался, тщетно пытаясь обрести иллюзорное спасение от беспросветного одиночества в своих пустых, несбыточных мечтах и фантазиях. Другие люди просто не были способны понять, что это такое, когда ты не можешь контролировать страх, который поимел твой больной мозг на аппаратном уровне и больше до конца твоих дней его не отпустит. Пусть это всего лишь бесполезная тревожная реакция на неизлечимое заболевание, от которой, увы, никуда не деться, разве что умереть.
Джонни уже тогда было до постоянной душевной боли знакомо, как работает эта тревожная реакция. Ты словно раз за разом мысленно переносишь невыносимый предсмертный ужас в своё настоящее. Тем самым здесь и теперь ты не живёшь, а как бы постоянно умираешь. И к этому состоянию нельзя привыкнуть, адаптироваться и тем самым сделать его не таким болезненным. Это своего рода навязчивое явление. Подобно тому, как Джонни одно время руки мыл по пятьдесят раз в день. Прекрасно осознавая, насколько это бессмысленно, так как реально не снижает риск. И, тем не менее, он продолжал мыть руки, пока кожа не начинала слезать, так как ничего не мог с этим поделать.
Подобным образом у него ситуация складывалась и в других сферах жизни. Например, Джонни никогда не знакомился с девушками в реальной жизни. Он знал: любая его сразу же пошлёт, так как никому он такой не нужен. И она потом будет посылать его ещё много-много раз, так как он впоследствии с навязчивой неудержимостью будет прокручивать в своём сознании неприятную сцену отповеди. Поэтому он вначале был вынужден просто смотреть со злобной завистью на парней, у которых были девушки, а впоследствии понял: необходимо самому удовлетворять себя во всём, включая секс. А что ему ещё оставалось делать?
Однако несмотря на то, что жизнь Джонни, полная тревоги, фактически представляла собой постоянный процесс умирания, сгинуть полностью он совершенно не хотел. Напротив, пустота вечного небытия страшила его больше всего на свете. Поэтому если уж ему суждено умирать всю жизнь, то лучше делать это медленно, а не молниеносно. Как говориться, чтобы испить полную чашу страданий.
Такие мысли заставляли Джонни при посещении Третьяковской галереи обращать внимание и на картины, где люди умирали медленно. Например, на картине А. Корина «Больной художник» изображён не старый ещё человек, страдающий кровохарканьем. Его лёгкие, поражённые палочкой Коха, скоро перестанут насыщать кровь кислородом, и он умрёт, а его грандиозные творческие планы так и останутся нереализованными.
По сходной причине Джонни не мог равнодушно пройти мимо портрета Н.А. Некрасова, написанного И.Н. Крамским в марте 1877 года. Джонни представлял себе, какие страдания должен был испытывать поэт, у которого, согласно заключению Н.В. Склифосовского, сделанному ещё в 1876 году, «в окружности верхней части прямой кишки находится опухоль величиной с яблоко, которая окружает всю периферию кишки».
С портрета М.П. Мусоргского, выполненного И. Репиным, на Джонни обречённо смотрел красный нос великого композитора — одинокого алкоголика, которому оставалось жить считанные дни.
Естественно, Джонни понимал: человек ищет на картинах то, что он хочет найти. У каждого своё восприятие живописи и жизни. Например, как-то осенью 1996 года Джонни водил на экскурсию в Третьяковскую галерею Майкла — коллегу своего начальника. Это было последнее посещение музея для Джонни перед нынешним визитом с Катей. Джонни тогда чувствовал себя очень неловко, так как саму галерею нашёл не сразу. Майкл тогда деликатно спросил у него: наверное, нечасто сюда ходишь? Джонни ещё злился тогда про себя: эти пиндосы грёбаные, небось, у себя видят по зомбоящику только пьяную морду Ельцина и олигархов, обокравших трудовой народ. Поэтому им кажется, что здесь в 90-е годы честным русским людям делать не х**, кроме как по музеям ходить.
Увидев «Девушку с персиками» Серова, Майкл воскликнул: «какой шедевр!» Джонни же, любуясь шедевром, не мог не подумать о том, что изображённая на картине Вера Мамонтова умерла в возрасте тридцати двух лет от пневмонии. Ей бы ещё жить да жить, — сокрушался Джонни.
Впрочем, сами художники тоже были разными людьми. Так, Кириллу Лемоху сильно досаждала его собственная мнительность: Вот живёшь, живешь, а вдруг, на тебе, возьми да и случись тебе что-нибудь. Поэтому он никогда не ходил по тротуарам, боясь падения карниза, а ходил посередине улицы. Извозчика он никогда не нанимал, боясь заразиться сапом от лошадей. Однажды в Одессе он выставлял свою картину. Но в городе вдруг зарегистрировали случай бубонной чумы. Лемох срочно выписывает свою картину из Одессы, тщательно её дезинфицирует и вешает над своим диваном.
Но неожиданно картина срывается и слегка ударяет его по шее. Возникла небольшая опухоль и покраснение, совсем, как при бубонной чуме. Мнительный Лемох приуныл и стал всерьёз готовиться к смерти. Но и через неделю, когда опухоль совсем прошла, его с трудом удалось убедить, что он здоров и ему ничто не угрожает.
Продолжая осматривать экспозицию, Джонни вновь мучительно задавался вопросом: был ли у человека, чья жизнь неудержимо клонилась к закату, какой-то шанс оставить после себя след? Естественно, не в буквальном, ибо никто не вечен, но хотя бы в некотором символическом смысле. Помимо, разумеется, религиозных мифов, в которые Джонни не мог и не хотел верить. В детские и юношеские годы у Джонни были иллюзии, что когда он вырастет и станет взрослым, он сможет продолжить свой род. И сможет передать потомкам свой опыт, знания, — всё хорошее, что удалось ему вынести из жизни. Именно в этом он видел тогда единственную возможность прикоснуться к вечности, доступную человеку.
Соответственно, когда Джонни посещал галерею в тот период, наиболее сильное впечатление на него производили те картины, на которых был показан трагический крах подобного «проекта бессмертия». У Василия Перова было немало печальных работ, выставленных в Третьяковской галерее и так или иначе затрагивающих тему смерти, невосполнимой утраты: Сцена на могиле (1859), Дети-сироты (1864), Проводы покойника (1865), Утопленница (1867). Однако особым трагизмом в восприятии Джонни была наполнена картина Старики-родители на могиле сына (1874), символизировавшая для него крушение надежд, безвозвратную утрату будущего. Тройка (1866) не могла не поразить Джонни жестокостью и несправедливостью эксплуатации непосильного детского труда. Знание же истории создания картины (которую Джонни как-то прочитал в Википедии) вносило дополнительные трагические штрихи:
«Если для крайнего мальчика и девочки художник нашёл натурщиков быстро, то для фигуры центрального мальчика его найти не мог. Большая часть работы уже была написана, а главная фигура, которая должна была являться композиционным центром, так и оставалась нетронутой. Но, к счастью, Перов встретил на улице крестьянку с сыном и сразу понял, что именно такой мальчик нужен для его картины. Перову удалось уговорить женщину разрешить написать портрет её сына. Во время работы художник узнал, что мальчика зовут Васей, что он — последняя надежда и радость вдовы, похоронившей других своих детей. Вскоре картина была закончена и куплена Третьяковым. А через несколько лет к художнику пришла бедная женщина, в которой художник с трудом узнал мать Васи. Она рассказала, что её сын заболел и умер в прошлом году, и попросила купить у Перова картину, на которую хотела потратить последние свои сбережения. Художник объяснил, что картина уже давно продана и отвел в галерею бедную женщину, где та упала на колени перед картиной и стала молиться. Увидев эту сцену, Перов специально написал портрет Васеньки и подарил его женщине».
Новая встреча с картинами Василия Перова заставила Джонни на какое-то время иначе посмотреть на свою собственную жизнь. Систематические тотальные провалы его знакомств с женщинами отчётливо показывали, что ему не суждено продлить свой род. Следовательно, ему было необходимо искать способ оставить свой след другим путём. Каким бы ни был этот путь, он требовал значительных усилий, максимальной концентрации ресурсов. И нужно было начинать активно этим заниматься как можно скорее. Ведь у него было очень слабое здоровье, а потому времени оставалось мало. И вообще, хрупкая жизнь человеческая может оборваться в любой момент, а потому нельзя откладывать её на потом, нужно стараться жить здесь и теперь. А потому глупо растрачивать бесценные, невозвратимые мгновения на низменные вещи, такие, как мелкая месть. Лучше сконцентрироваться на действительно важных ориентирах. Увлечённый такими мыслями, Джонни уже не мог думать о том, где ему лучше поместить объявления об оказании Катей сексуальных услуг, с её фотографиями и телефоном. Таким образом, удивительная сила искусства спасла Катю от сурового возмездия. А Джонни задумался о том, как сделать так, чтобы его слово могло иметь сходное благотворное влияние на людей…
Джонни не знал, зачем он пошёл в Коломенское встречаться с Анной. Видимо, только потому, что она сама его позвала. Он знал про неё только, что она почтовый работник первого класса. Хотя и не был в курсе, сколько вообще бывает классов почтовых работников, а главное — какова ценность этой информации для него. Кроме того, как догадывался Джонни, Анна была приезжей, — в противном случае она не захотела бы с ним общаться.
При встрече Анна принялась рассказывать о том, как тяжела жизнь в её родном городе — Улан-Удэ. Как много ей приходилось работать и за какие копейки. По словам Анны, зарплату ей то и дело задерживали, а из пары мест уволили, так ничего не выплатив, и она с ними судилась. Последний раз она работала на каком-то катке, где денег не было, так как был не сезон, да и в любом случае местному населению не на что. В Москве, несмотря на статус приезжей, ситуация с трудоустройством для Анны оказалось гораздо лучше. Только снимать квартиру одной дорого, — пожаловалась она.
Джонни не знал, как это прокомментировать, поскольку не собирался так или иначе за свой счёт помогать Анне в улучшении её жилищных условий. Размышляя, как лучше ответить, он неожиданно заметил у Анны на лице странные следы. Они выглядели как остаточные явления не до конца заживших побоев. Ему хорошо это было знакомо по собственному опыту, так как он сам был в подобной ситуации чуть более полугода назад.
Словно поймав его немой вопрос, Анна принялась рассказывать. У неё был парень, с которым она встречалась достаточно продолжительное время. Однажды Анна не захотела секса. Не выспалась, голова у неё болела, или в целом чувствовала себя не очень. Она так и сказала парню. Но тот не стал её даже слушать. Он-то хотел, и он, как объясняла Анна, «без этого дела не мог». Парень какое-то время настаивал, после чего решил добиться своего силой. Фактически, он Анну изнасиловал. Кроме того, в процессе борьбы она получила такие травмы, что на время утратила трудоспособность. И там, где она в то время работала, больничный в честь такого случая ей никто не собирался оплачивать.
Анна поставила парню ультиматум: либо ты мне сам компенсируешь, либо я заявляю в компетентные органы, какие ты мне нанёс увечья. Парень, видимо, испугался и согласился. Хотя их отношения с Анной фактически прекратились после инцидента, он стал регулярно выдавать ей небольшие денежные суммы.
Но потом произошло ещё одно несчастье. У парня тяжело заболела мать. И он объявил Анне о вынужденном сокращении довольствия. Анна, однако, ему не поверила. Она решила, что он просто больше не хочет давать ей деньги, и использует здоровье матери в качестве отмазки. Анна сказала парню: Свои проблемы с мамой решай с ней. Меня это не волнует. У нас с тобой договорённость, так что веди себя, как подобает мужчине, держи своё слово и изволь заплатить. А не то я заявлю на тебя в ментуру, и тогда ты сядешь на такой срок, что к моменту освобождения твоя мама точно умрёт от рака, которым, по твоим словам, она болеет.
Парень вначале ничего не ответил. Молча повернулся и собрался уходить. Анна поинтересовалась: ты куда? — За деньгами, — ответил тот. Примерно через час Анна случайно узнала от общих знакомых, что мать парня действительно больна раком, и жить ей осталось, по прогнозам врачей, совсем недолго. Анне, по её словам, стало стыдно за бессердечное поведение в ходе разговора, и она пошла извиняться перед парнем. Анна встретила его по дороге. Парень был пьян. Он даже не стал слушать её объяснения. Только левой рукой крепко вцепился в её одежду, а правой, что есть силы, принялся наносить удары Анне по лицу. Когда Анна была уже в полубессознательном состоянии, он сильно оттянул резинку её трусов, и бросил в открывшееся пространство пачку денег, свёрнутых в трубку. После чего предупредил: если заявишь в ментовку, то следующий раз твои травмы будет осматривать уже не врач, а патологоанатом! Можешь не сомневаться в этом!
Теперь, помимо вывихнутой руки и травмы в тазобедренной области, лицо Анны превратилось в кровавое месиво. По словам Анны, она пролежала неделю, плача от боли и отчаяния, после чего загримировалась, как могла, и уехала в Москву.
История Анны оставила у Джонни на душе тяжёлый осадок. Не найдя, о чём ещё поговорить, Джонни распрощался с Анной, и уехал домой. Больше они не виделись. Однако Анна написала ему ещё раз и попросила откровенно рассказать, что в её внешности и поведении было не так. Джонни почувствовал сильную неловкость, и вначале даже не нашёл что ответить, но в итоге сказал уклончиво, что не берётся оценивать её внешность и поведение, однако история её оставила у него на душе неприятный осадок. Джонни не знал, какие выводы Анна сделала для себя, так как после этого разговора они никогда не общались. Наверное, она решила, что больше не стоит никому это рассказывать, — думал он.
Были ли все без исключения девушки, с которыми Джонни знакомился в тот год в интернете, исключительно алчными приезжими, жаждавшими использовать его в своих корыстных целях? Несомненно, Джонни, с его депрессивно-невротической тенденцией воспринимать всё в негативном свете, был склонен смотреть на ситуацию именно таким образом. Однако, в действительности всё было отнюдь не так просто и однозначно.
Однажды ему написала девушка по имени Наталья. Точнее, она подписывалась очень странно как Натали По. Однако, как сразу же выяснилось, в отличие от «Эдгара, которому всё по», Наталье была небезразлична даже судьба несчастного Джонни, о котором она толком ещё ничего не знала. Её самое первое сообщение было таким: «Вы не найдёте здесь того, кого ищете». Такое начало разозлило Джонни. Он и сам-то за собой особого оптимизма не замечал, ни применительно к конкретной ситуации со знакомствами, ни вообще, а когда ему ещё и со стороны на это указывали… Доктор, неужели это так заметно?! — промелькнула у него тревожная мысль. Однако, не желая раньше времени подавать вида, он поинтересовался у Натальи: это почему же? И получил ответ, поразивший его своей простотой и наивностью: «Вы хороший человек. Здесь в основном собираются другие люди».
Джонни были очень приятны её слова. Обычно даже при первом знакомстве ему говорили вещи, характеризующие его с куда менее лестной стороны. И ему очень захотелось получше узнать эту удивительную девушку. Как оказалось, несмотря на довольно ограниченный в каждый момент времени круг общения, Наталья повидала много мест и самых разных людей. Её родители были военными, а потому семье приходилось много раз переезжать из города в город. Последние годы они жили в основном в разных уголках Подмосковья. По словам Натальи, самый последний их переезд был всего пару месяцев назад, а потому она ещё мало с кем была знакома на новом месте. Как понял для себя Джонни, именно связанное с этим чувство одиночества заставило её полезть в столь грязное место, коим был сайт, на котором они познакомились.
Естественно, родители — военные у девушки для Джонни были значительно худшим известием, чем если бы она была носителем смертельно опасной инфекции, передающейся половым путём. Так как если у Джонни и была какая-то уверенность в будущем, то она заключалась в том, что у него никогда ни с какой девушкой ничего такого не будет, — это точно. А вот наличие родителей — военных подразумевало соответствующее воспитание дочери. И, как следствие, определённую оценку характера тылового труса Джонни, негодного по состоянию здоровья к строевой службе в мирное время, в сравнении с настоящими мужчинами — защитниками и добытчиками. И что же тогда мог ответить Джонни такой девушке, кроме как посоветовать ей вместе с её родителями, а также всеми настоящими мужчинами — защитниками и добытчиками построиться в две шеренги и совершить ровной колонной марш-бросок на х**?!
Словно чувствуя смущение Джонни, Наталья поспешила его успокоить. Мол, хотя она очень любит своих родителей и проводит с ними достаточно много времени, она сама тяготится множеством правил и ограничений, которые они накладывают на неё.
Вероятно, в силу такого армейского воспитания, Наталья была очень скромной девушкой, которая при употреблении в её присутствии слова «жопа» хоть и не падала в обморок, но теряла дар речи, точнее, способность далее общаться с тем, кто позволил себе при ней подобное словоупотребление.
Джонни с ужасом представлял себе, каково ей, наверное, было получать на сайте знакомств массу предложений от мужчин «вылизать» или пописать на них. Впрочем, как впоследствии понял по косвенным признакам Джонни (разумеется, он не решился бы ей задать такой вопрос прямо), он зря переживал в этом плане за Наталью. Она воспринимала наклонности этих мужчин не как девиантные вариации сексуального поведения, а скорее как досадные странности умственно ограниченных дурачков, путающих назначение различных частей человеческого тела. Тем самым если со стороны других женщин они встречали гневную враждебность и угрозы жалоб администрации сайта, то со стороны Натальи скорее сочувствие и совет обратиться к доктору. Нет-нет, не вылизать доктору, а подлечиться.
У Джонни с Натальей нашлись общие интересы. Она тоже любила природу и фотографировать. Наталья присылала ему свои снимки необычных домиков в подмосковных деревнях и удивительные отражения облаков в глади озера, а Джонни присылал ей разноцветные осенние листья и закаты.
Наконец, они договорились встретиться, и вместе пойти в зоопарк. Джонни не только не придумал ничего лучше в плане того, куда пригласить девушку, но и в некотором роде решил брать пример с сучки Кати. Которая, как он хорошо помнил, в начале того же месяца ходила с ним в музей на «тренировку» перед встречей там же с подлинным объектом своего интереса. Джонни же всего неделю назад был в зоопарке вместе с Алёной, однако не рассказывал, естественно, об этом Наталье, да и в любом случае был не против сходить ещё раз.
Впрочем, несмотря на такие добрые побуждения произвести приятное впечатление на девушку, Джонни не смог прямо в самую первую встречу не накосячить, пусть опять-таки из благих побуждений. Уже собираясь выходить из дома, Джонни неожиданно вспомнил, как бабка в своё время ему говорила: если у тебя стрелок на брюках не будет, тебя в армии расстреляют! Джонни посмотрел критическим взглядом на свои штаны и… схватился за утюг. В результате, как обычно у него получалось по жизни, брюки были всё равно выглажены хреново, а Джонни к тому же ещё и опаздывал на самую первую встречу с Натальей!
Несмотря на кучу отправленных им по дороге извинительных смс, он был почти уверен, что по приезде его просто пошлют. Однако по прибытии столкнулся с ситуацией, заставившей его почувствовать себя ещё хуже, чем если бы его послали. Наталья улыбалась ему, говоря: пошли, я уже взяла нам билеты! И ни за что не хотела брать его деньги хотя бы за его билет! Джонни чувствовал ужасный стыд и растерянность, и не знал, что с этим делать. Он был готов провалиться сквозь землю. И был уверен, учитывая военное воспитание Натальи, что это их последняя встреча, раз он так накосячил.
Однако Наталья вела себя очень приветливо и предупредительно. Даже сама предлагала ему подержать его пакет, когда он фотографировал зверей. А потом, через пару недель, они встретились ещё раз. И ещё, и ещё. Они ходили гулять в Коломенское и Царицыно, хотя Наталье приходилось добираться туда из Нахабино более двух часов. Она помогала Джонни держать его вещи, когда он фотографировал.
Вообще, у Джонни всё больше стало складываться впечатление, словно не он за девушкой ухаживает, а девушка за ним. Казалось бы, Джонни должен был восхищаться таким золотым человеком, в обществе которого ему посчастливилось находиться! Ан, нет. Он стал воспринимать Наталью как нечто само собой разумеющееся. Просто привык. А она не возражала. Даже научилась ласково называть его Хрюшей, как он того хотел.
Лишь один раз Наталья явно обиделась, когда ситуация была вопиющей. Во время их совместной прогулки Джонни говорил по телефону, и заметно расстроился, узнав о срыве важной для него сделки. Наталья сразу сделала печальное лицо и поинтересовалась: может, мне уйти? Джонни понимал её чувства. Ей действительно должно было быть неприятно видеть, как его настроение сильно зависит от разговора по телефону с какой-то посторонней тёткой, но не от её присутствия рядом.
Их последняя встреча произошла уже поздней осенью в парке Сокольники. Джонни специально выбрал это место встречи, так как ему там надо было заодно встретиться с поставщиком, и забрать документы на товар. Пока Джонни общался с парнем, Наталья зашла в продуктовый магазин. Купила продукты. Потом угощала Джонни: «Кушай, Хрюша! Наверное, ты проголодался, пока сюда ехал». Когда закончили трапезу и пошли гулять, Наталья задала неожиданный вопрос: Почему ты никогда даже не возьмёшь меня за руку, хотя мы с тобой уже который раз встречаемся? Джонни не нашёлся что ответить, а лишь удивлённо раскрыл рот. И взял Наталью за руку. Точнее, не стал сопротивляться, когда она взяла его. Их разговор на этот раз показался Джонни очень необычным. Наталья принялась интересоваться, какую роль в его жизни играет любовь. Как он вообще понимает это чувство и так далее. Потом рассказала, как её брат, которому уже 31 год (он был на 7 лет старше Натальи) пару лет назад наконец-то нашёл себе девушку. Как они встречались эти два года, а теперь решили пожениться. Наталья была очень рада за брата, который, наконец, нашёл своё счастье.
В тот день, как будто чувствуя, что это их самая последняя встреча, Наталья словно не хотела отпускать Джонни. Несмотря на холодную погоду на улице (ноябрь — не май месяц), она долго стояла с ним, держа его за руку, потом даже за обе руки.
Впоследствии они ещё несколько месяцев переписывались по аське. Джонни не знал, что такое на него нашло. Он словно специально старательно выуживал из своей памяти всякие гадости про себя. Рассказывал про бардак в своей квартире и прочее. Как будто старался убедить Наталью, насколько он её недостоин, не говоря уже про вероятные запросы её родителей.
Наталья поняла его намёк. И больше не просила Джонни с ней встретиться. Лишь только несколько дней, когда Джонни болел гриппом и как всегда паниковал, что помирает, Наталья порывалась отпроситься на работе за свой счёт и приехать за ним ухаживать, так как ему плохо. Она много раз с видимым беспокойством переспрашивала его: тебе точно не нужна моя помощь? Ты уверен? Ты не стесняйся, я, если что…
Потом Наталья, к огромному удивлению Джонни, много рассказывала ему про какие-то компьютерные игры, в которые она играла в тот период, приходя с работы. Для Джонни такое её поведение казалось несколько странным. Наталья в этом напоминала ему парней, уходящих с головой в игру, когда бросает девушка. Может, ей нравится кто? Но зачем тогда ей был этот спектакль с держанием его за руки в последнюю встречу? Чисто по-товарищески? Зачем она тогда так стремилась каждый день по 2 с лишним часа в один конец ездить к нему и сидеть с ним, когда он болел? Просто из гуманных соображений? Джонни терялся в догадках и в то же время не решался спросить, чтобы хоть как-то прояснить для себя мотивы Натальи.
В конце концов, у Натальи появился «знакомый», как она его обозначила. С которым она ходила в кино. Зачем-то постоянно подчёркивая в разговоре с Джонни, мол, это вообще ничего не значит. А потом и вовсе общение Джонни с Натальей сошло на нет. То ли Наталья перестала ему писать, то ли (вероятнее) Джонни сам по ошибке удалил её из аськи, а она уже сделала соответствующие организационные выводы. А Джонни, иногда с душевной теплотой вспоминая Наталью, мысленно желал ей добра. И надеялся, что из её «знакомого» получился правильный зять для её родителей, беспрекословно марширующий под их команды.
Но самому Джонни было уже особо не до фантазий относительно взаимодействия жениха Натальи с её предками. К тому времени он уже познакомился с Леночкой, и она безраздельно заняла его мысли…
Вечный город
Так перед Джонни, словно в волшебном калейдоскопе, проносилась фактически вся его жизнь. Он пытался ответить на вопрос: мог ли он в действительности хоть когда-нибудь быть счастлив «здесь и теперь». И вынужден был с чувством невыносимой горечи признать: нет. Иногда он жил в призрачной, иллюзорной надежде на счастливое будущее, которое в итоге никогда не наступало. В другие же периоды он вспоминал прошлое, и думал о том, что тогда было не так плохо. Как минимум, у него тогда была надежда на лучшее, которой со временем становилось всё меньше.
Последней вспышкой радужных ожиданий для него была Леночка. Однако она оказалась впоследствии тотальным, подлым, унизительным обманом. За который мразь, несомненно, заплатит. Эх, только бы дожить, — мрачно думал Джонни.
Тем временем мразь собственной персоной подала голос. Ей почему-то тоже не спалось. И она решила в честь такого случая поведать Джонни ещё об одной неприятной стороне его неспособности жить «здесь и теперь». По словам Леночки, она заметила неумение Джонни забывать и прощать старые обиды, которые он постоянно вспоминает и прокручивает в своей и без того больной голове. Как утверждала Леночка, это мешало ему забыть прошлое и двигаться дальше.
Джонни, конечно же, понимал утилитарную ценность для Леночки такой логики. Пусть он забудет и простит ей, как она обманывала и использовала его в прошлом. И тогда у неё будет возможность продолжать это ещё и ещё. Да х** тебе по всей твоей наглой паразитической морде! — гневно думал Джонни. Ты у меня за всё ответишь, сука!
Тем временем сука решила поставить ему себя в пример: ты знаешь, у меня в жизни тоже был человек, который со мной нехорошо поступил. (Очевидно, она имела в виду своего любовника, по которому совсем недавно скулила, — подумал Джонни.) Так вот, я поплакала месяц, а потом всё… Ага, а не далее как вчера ты завывала, словно недобитая шакалиха, так как тебя «почти уволили с работы», правда? — мысленно цинично иронизировал Джонни над её ложью.
На этом, однако, Леночка не остановилась и упомянула использование против неё специальной психологической техники. Когда Джонни поинтересовался, какой именно, Леночка ответила: НЛП. Джонни не удержался и рассмеялся ей в лицо. Он помнил её рассказ тех времён, когда у неё не было необходимости столько врать. Джонни тогда выяснил, как Леночка, будучи сотрудником отдела кадров, тайно ознакомилась с личным делом нового сотрудника. Выяснила, что у него хорошая квартира в центре города. И начала, по её словам, «строить ему глазки».
Естественно, чтобы покорить такого интересного мужчину, потребовалось не только строить глазки, но также раскрывать ротик (не только для приятной беседы!) и раздвигать ножки. Впрочем, ей в итоге понравилось. Как рассказывала впоследствии Леночка, её любовник делал там руками и языком нечто такое, что она просто с ума сходила от наслаждения. Джонни также вспомнил про интерес Леночкиного любовника к эзотерике и подумал: какое великое тайное знание, НЛП: Научись Ласкать Пальцем или Нежно Лизать Пи***! Впрочем, вскоре её любовник стал лазить туда уже не только пальцами и языком.
Но, как бы там ни было, Джонни не решился упоминать всё это в разговоре с Леночкой. Вместо этого он, рассмеявшись ей в лицо, сказал, что НЛП — обман и шарлатанство, за которым не стоит никаких особых знаний. Естественно, Леночке была неприятна такая характеристика того супер-знания, которое, по её же словам, оказалось эффективным в применении к ней и которое даже она сама хотела освоить. Леночка язвительно спросила: да? Почему же тогда столько девушек режут вены, попадая в любовную зависимость от молодых людей, применявшим к ним соответствующую технику?
Ответив Леночке с напускным спокойствием, что девушки эти просто дуры несчастные, которых семья и школа не научили даже ценить собственную жизнь, Джонни снова погрузился в мрачные размышления. Он неожиданно осознал, где его истинные враги. Это не лежащая сейчас с ним на одной кровати чужая подстилка с наиболее опасной патологией личности. И не её «собратья по разуму» — психопаты. Несомненно, они представляют собой угрозу для тех, кому довелось столкнуться с ними на жизненном пути. Но всё это, по сути, больные люди, у которых нет в жизни особого выбора, кроме как обманывать других и паразитировать на них.
Куда вреднее для общества, на самом деле, расплодившиеся последнее время инструкторы НЛП, гуру пикапа и так далее. Эти мрази растлевают юные души, проповедуя за деньги обман и манипуляции. Они поучают молодое поколение, что настоящая любовь — удел слабых людей. Учат своих последователей искусственно формировать у своих жертв такую эмоциональную зависимость, дабы использовать их для удовлетворения своей похоти, корыстных и иных эгоистических интересов. Джонни собирался добраться и до этих гадов, когда он разделается с психопатами как классом. Он научит всех хороших, добрых и доверчивых людей не попадаться в ловушки, расставленные говнюками. Дабы все курсы НЛП, пикапа и прочего дерьма обанкротились из-за отсутствия клиентов ввиду неэффективности.
С этой обнадёживающей мыслью Джонни уснул, а на следующий день они с Леночкой сели в автобус и поехали на экскурсию в Иерусалим. Слушая женщину — экскурсовода, которая рассказывала про царя Давида, Джонни думал о том, как подобно битве с Голиафом, ему предстояло сражение с силами зла. Неожиданно, кинув взгляд на воплощение зла, сидевшее на соседнем сиденье, Джонни заметил, как очаровательное лицо Леночки выражало дискомфорт и внутреннюю борьбу. С одной стороны, она не хотела признаваться в слабости, что она не перенесла спокойно эту поездку. С другой, очевидно, блевать в автобусе ей хотелось ещё меньше. Наконец, она сказала ему: ты можешь там попросить, чтобы ехали помедленнее?
Пытаясь понять, почему Леночка не могла сказать об этом сама, Джонни вспомнил не только о характерном для содержанок по жизни стремлении, чтобы их проблемы за них решали другие. Ей как психопатке также претили любые проявления слабости. А потому она стремилась делегировать такие проявления действительно слабым людям, в данном случае Джонни.
Когда они приехали в вечный город, настала очередь Джонни испытывать сильный дискомфорт. Иерусалим расположен на возвышении, а потому помимо дискомфорта от перепада давления, Джонни испытывал страх и головокружение, глядя с этой высоты вниз. Он даже не мог нормально сосредоточиться, чтобы фотографировать. К сожалению, такое физическое и психическое самочувствие Джонни наложило сильный отпечаток на его восприятие этой удивительной экскурсии. На всём протяжении экскурсии он ходил словно в состоянии какого-то дурмана, окутавшего его дымкой. Он мало фотографировал — только в Гефсиманском саду и ещё паре мест. И, поскольку его больная голова неважно чувствовала себя на протяжении значительной части мероприятия, он запомнил немногое.
Тем не менее, была как минимум пара вещей, сильно поразивших его. Джонни с трудом ориентировался в этих святых местах, в которые попал впервые. Запомнил только большой храм, где было много людей. По-видимому, в связи с этим было трудно дышать. Повсюду горели свечи, очевидно, дополнительно расходовавшие кислород. Зачем все эти люди стояли такую длинную очередь? Джонни слишком неважно чувствовал себя, чтобы заниматься выяснением подробностей, но уяснил общий принцип: вот ящичек для пожертвований, а вот сюда кладёте свои записки, где указано, чего вы хотите от Всевышнего.
Джонни был изумлён, пусть и неприятно, простотой и вместе с тем экономической эффективностью найденного решения. Никаких тебе скрижалей завета, заповедей и Нагорных проповедей. У деловых, практичных людей нет времени на такую ерунду, — удел слабых и неимущих. Соответственно, оглядывая очередь страждущих, Джонни искал глазами и не находил скорбных, смиренных, истерично-юродивых женщин типа Лены — свидетельницы Иеговы, которая жила в его в подъезде на первом этаже. Ведь именно они ассоциировались у Джонни с образом истинно глубоко верующего человека. А впрочем, у такой даже денег не хватит слетать в Израиль, — думал Джонни, пытаясь найти хоть какое-то объяснение.
Вместо таких блаженных женщин Джонни наблюдал вполне себе солидных мужчин, приехавших в качестве туристов со своими семьями. Характерным для них деловым тоном они обсуждали со своими супругами, кого включать и кого не включать в записку. И Джонни не мог удержаться от мысли, что господь Бог для них наподобие шлюхи, каких они трахают в своих офисах. Которым они вот так же швыряют деньги и ожидают, что им в ответ сделают нечто приятное.
Собственно, за примером офисной шлюхи далеко ходить не надо было. Учитывая, какая у Джонни в этой туристической поездке была компания. Наблюдая за тем, как Леночка целует священные символы христианской религии, Джонни думал о том, как она с таким же точно выражением лица лобызает детородный орган своего начальника Петра Ивановича. Нет-нет, естественно, Джонни там свечку не держал, однако мог прекрасно это себе представить.
Но Леночка была, по сути, больным человеком, обиженным богом. Бог христианской религии, такой справедливый в сладких речах продажных служителей церкви, непонятно за какие и чьи прегрешения обелил её живым человеческим сердцем, способным сжиматься от сострадания, когда другому больно. Сочтя, очевидно, что Леночке будет вполне достаточно насоса, тупо разгоняющего кровь по жилам. Бог также не дал ей терпения, сделав невыносимо импульсивной, постоянно изнывающей от скуки. Зато господь не поленился дать ей лживые уста и срамную дырку, которыми она (за неимением других реальных возможностей себя обеспечить) торговала налево и направо. Благо душевная пустота гарантировала отсутствие препятствий, которые на этом пути могла бы встретить приличная женщина.
Таким образом, у Леночки, в силу её природных дефектов, по сути, выбора особого не было. А вот у её начальника Петра Ивановича выбор был. И он его сделал. Когда его жена была на сносях в ожидании их второго ребёнка, а потому не могла совершать с ним регулярные половые акты, составлявшие едва ли не главную радость его по большей части пустой жизни, Пётр Иванович счёл, что супружеская верность — неоправданно суровое, а потому неуместное, испытание для успешного мужчины. Ему просто необходимо было куда-то временно (или не очень) пристроить свою свербящую залупу. И Пётр Иванович нашёл эффективное решение. Он продолжал платить зарплату (госбюджет всё стерпит — ему не привыкать!) совершенно дисфункциональной сотруднице, неспособной работать по существу, из-за чего содержательную часть её работы были фактически вынуждены делать другие. Более того, доплачивал ей из своего кармана, благо различные финансовые махинации, подделка документов и подлоги, а также разнообразные откаты с лихвой обеспечивали ему такую возможность.
Оглядывая вереницу солидных мужчин, стоящих в очереди к святыням, Джонни думал о том, сколько же ещё на многострадальной Руси таких Петров Ивановичей. Правоверных христиан, крестящих в церкви свои многочисленные выводки. Офисно-чиновничьего ворья, подкармливающего своих шлюх на украденные у народа деньги.
Совсем иные были мысли у Джонни при въезде на территорию Палестинской автономии. В принципе, он ничего не имел против евреев. Евреями были, например, Карл Маркс и Альберт Эйнштейн. А также многие другие люди, которых Джонни уважал, и которые внесли важный вклад в развитие человеческой цивилизации. Однако на эмоциональном уровне, Джонни всегда был на стороне неудачников.
Например, в Москве он обычно испытывал чувство сострадания к алкоголикам и бомжам. И в то же время старался держаться от них на расстоянии. Когда кто-то из этих несчастных обращался к нему «помоги, брат», Джонни думал про себя: «у меня нет братьев, а таких, как ты, мне точно не надо!». После чего с отвращением отворачивался и уходил прочь. Почему он не хотел помочь материально этим людям? Не было смысла? Отсутствие лишних денег?
Но зачем тогда он отстёгивал во много крат большие суммы вот этой сидевшей сейчас рядом (как впоследствии выяснилось) мерзкой суке?! Ведь ей, этой мрази, которая, по сути, бессовестно пользовалась им и его добротой, это тем более шло только во вред. Таковы были неприятные, уязвляющие самолюбие Джонни мысли, когда он наблюдал палестинских юношей, облепивших автобус. Они назойливо бормотали, тщетно пытаясь продать сначала за абсурдно высокие, а потом уже за смешные деньги какие-то никому не нужные безделушки. Постоянно повторяя «Россия и Палестина — дружба», «Америка — зло», словно пытаясь вызвать тем самым то ли солидарность, то ли жалось. Однако сытые туристы лишь брезгливо морщились, а в итоге так никто ничего и не купил.
А в памяти у Джонни невольно всплывали сцены из далёкого, кажущегося теперь таким нереальным советского детства. Джонни вспоминал, как Дин Рид пел на Всемирном фестивале молодёжи и студентов в 1985 году, пытаясь разобрать слова, насколько это было реально сделать, если у тебя тройка по английскому:
Джонни вспоминал «клип» на эту песню. Испуганный взгляд мальчика младшего школьного возраста, сжимающего в руках то ли АК-47, то ли АК-74 (трус-пацифист-уклонист Джонни, видавший автоматическое оружие лишь в компьютерной игре, не мог определить на расстоянии модель точно). Белоснежная улыбка и грустные глаза девушки — подростка. При виде их у Джонни сжималось сердце. Ощущения были сродни тем, что он испытывал, читая поэму Лермонтова «Мцыри», а также вообще о судьбах тех, кто ещё толком не жил, но у кого уже заведомо не было будущего. Это смелые люди, настроенные на борьбу:
Несмотря ни на что, они лелеяли надежду:
Надежда это, естественно, оказалась призрачной. У этих людей даже не было собственного оружия. Его им поставлял, скорее всего, Советский Союз. С его развалом этим людям оставалось только умереть в акте террористического суицида, подорвавшись на самодельной взрывчатке. Или сдаться на милость победителей — государства Израиль, за спиной которого стояла американская военщина. Даже их певец — Дин Рид утонул (или его утопили).
Нет, Джонни вовсе не был уверен однозначно в объективной правоте этих людей, в справедливости их требований. Скорее, он чувствовал солидарность с ними, так как у них тоже не сложилась и не имела шансов сложиться жизнь. Джонни даже воспринимал их в некотором роде находящимися в менее выгодной ситуации, нежели он сам. Ведь он в какой-то мере по собственной инициативе — как бы ему ни было больно это признать — просрал свою жизнь. Он чувствовал на себе ответственность за это. Конечно, само по себе это ощущение вины за свои страдания ничего хорошего ему не давало, только всё сильнее вгоняя в депрессию. Но у Джонни, даже несмотря на очень плохое здоровье, был хоть какой-то шанс в жизни, который он безвозвратно упустил. Ему не давали покоя слова Лермонтова:
Поделиться книгой: