Помоги проекту - поделись книгой:
— Салам алейкум. Не опоздал?
— Опоздал — сказал Араб
— Ну, бакхена гварим[10], как говорится...
Он присел, как и мы, за стол, махнул рукой, чтобы несли...
— Что нового?
— По телеку вальсы передают.
— Вальсы?!
— Так точно, вальсы. Изволите слышать...
Я вдруг понял, что «На сопках Манчжурии» это и есть вальс, который передают по центральному телевидению. Зело плохо, зело плохо, господа. Когда по национальному телевидению начинают передавать один вальс — жди беды.
— А Интернет?
— Отрублен. Просим прощения, работы связанные с предотвращением массированной вирусной атаки.
— Идиотизм,..
— Он самый.
— Ладно. Что на местах?
— На местах движуха... — Аскер начал жадно поглощать лагман — причем движуха нездоровая. Те люди, о которых я вам говорил — ну поняли. Так вот — их тайно вывели к аэродромам взлета. Вот только проблема — аэродромов-то не стало.
— Твои все отошли?
— Обижаете. Мы даже старались не лишкануть. Свое все-таки. Денег стоит. По движкам пострелять пришлось, правда.
Классические операции спецназа, как в учебнике. Патрон к винтовке калибра двенадцать и семь или четырнадцать и пять стоит от полутора до четырех рублей. Но этот же патрон, выпущенный в стоящий на аэродроме самолет может вызвать миллионный ущерб, а в заправочный терминал — миллиардный. Истребитель — бомбардировщик — грозная штука в воздухе, но на земле всего лишь мишень. Один точный выстрел в двигатель — и он как минимум на день прикован к земле, а техники будут суматошно менять двигатель, и не смогут заняться ничем иным. А если выведены из строя все самолеты — то придется заказывать и ждать запчасти.
— А что прикрытие? — поинтересовался я чисто из профессионального интереса.
— Пфе... — презрительно сказал Аскер — детский сад, штаны на лямках. Таких — только дрючить и дрючить. Только в двух случаях нас обнаружили и ни в одном из них — не попали. Козлы.
Да уж...
— Они могут вылететь гражданским рейсом — предположил Араб — реквизировать самолет
— Не могут. Утром у главного терминала нашли заминированную машину. Разминируют. И кто-то позвонил и сообщил о бомбах в самом терминале. До вечера, наверное, проищут. С собаками.
Ну, вот и... ладушки. Те, кто все это затеял, думали, что все пройдет на ура, но ошиблись в одном. До этого — они сами подсыпали песочку в работающий механизм, вредили и выигрывали на этом. Теперь — они оказались на другой стороне баррикад — в роли тех, кому вредят. Звонок с сообщением об акте терроризма, парализовавший аэропорт, обстрелянная и разрушенная взлетная полоса, поврежденные самолеты. Ну как, господа, хорошо? Нормально себя чувствуете?
То ли еще будет...
Узбек — нес нам чучвару — разновидность пельменей, только они меньше чем русские, мясо тут без свинины, рубленное ножом, а не прокрученное и подаются они в бульоне, со столовым уксусом и острыми приправами. Как вдруг — глаза его уставились куда-то за нас, он что-то увидел за фонтаном, что-то, что привело его в совершеннейший ужас. И я крикнул «Атас!» как в мальчишеском детстве, на одесских и константинопольских улицах, и толкнул моих друзей — потому что я сидел лицом к узбеку и увидел это первым...
Через долю секунды — по нам открыли огонь из нескольких автоматных стволов.
Сопротивляться смысла не было — это был настоящий, черт возьми, ад. Единственное, что нас спасало — эта та самая, бетонная стенка ограждения — за нее успел спрятаться тот, кто не успел расслабиться после Афганистана, а тот, кто успел — увы, умер...
Пули летели градом, раскалывая и разнося все на своем пути и толстый и довольный жизнью в Ташкенте молодой узбек — упал под градом пуль первый, и сейчас — я видел подошвы его ботинок, подкованных гвоздиками. Почему то именно это — врезалось в память...
Араб, с озверелыми глазами — перебросил мне из сумки пистолет — пулемет и запасной магазин. В удлиненном пятьдесят — значит, сто патронов. Если просто стрелять на прикрытие — уйдут минуты за две.
Работать надо конкретно...
— Щас пройдут к входу и порежут всех... — прошипел Аскер. У него был старомодный, но мощный автоматический Кольт с удлиненным магазином на двадцать пять патронов.
Огонь резко утих — перезаряжались. Не профессионалы... чему только учат. Скорее всего — местные, террористы.
— Шумнуть?
— Не надо — резко сказал я
Если ты силен — показывай, что слаб, если слаб — показывай, что силен. Совершенно не к делу показывать, что у нас есть автоматическое оружие.
Кто-то из офицеров поднялся, выстрелил несколько раз — и упал. Боевики перезарядили оружие и снова открыли огонь... к счастью он успел убраться с линии огня прежде, чем пули достали его. А вот повар или один из его помощников, выскочивший в зал — понять, что происходит, на свою беду не успел.
— Давай к кухне. Не высовываемся...
Если я что-то понимаю в жизни эти отморозки — не единственные, кто хочет нас убить. Должен быть еще кто-то... снайпер, к примеру.
Нет. Снайпер тут вряд ли будет — слишком много зелени вокруг, нет чистой линии прицеливания. Просто стрелок, возможно, переодетый, замаскированный. И разумнее всего разместить его сзади и справа, чтобы пробивал выход из ресторана и задний двор, откуда привозят продукты...
Послышались сирены. Ближайшая трасса — проспект генерала Каппеля, в нескольких сотнях метров — здания Полицейского управления Ташкента и модерновая высотка центральноазиатского представительства Интерпола. Полицейские должны прибыть быстро...
И нам тут с оружием — оставаться тоже не обязательно.
Снова — опустошены магазины, но звука перезарядки не последовало. Вместо него — взвыли моторы мотоциклов. Так и есть — местные отморозки. В Средней Азии после того, как проложили скоростные трассы — молодежь на мотоциклах как с цепи сорвалась. Дешевый но мощный мотак, на котором можно круглый год по теплу гонять, дешевая наркота, трава-мурава которую тут хоть на огородах выращивай и дешевые стволы. Убийственное сочетание...
— Давай!
Мотоциклы уже набирали скорость, им надо было проехать всего несколько метров, чтобы вырываться из зоны обстрела. Один вырвался, второй не успел — автоматы ударили разом, водитель удержался в седле, а вот пассажира — тяжелая пуля Кольта сбросила с набирающего ход мотоцикла, как начинающего ковбоя — сбрасывает со своей спины необъезженный бык. Он ударился об асфальт, перевернулся, было видно, как полетел автомат. Попытался подняться... но мы двумя очередями прикончили его.
Рев моторов становился все тише. Вой сирен — все сильнее. Похоже, на площади Космонавтов пробудились таки от дневной сиесты...
— Валим! — Аскер дернулся первым
— Стоять. Не туда...
Ох, чует мое сердце — еще хлебнем...
Противоположное движение от улицы генерала Капелля — это Шимкент, еще называемая «Шымкент-стрит» по аналогии с Кабул-стрит, известной улицей дуканов в Кабуле, где можно было купить, что угодно и продать, что угодно. Угадайте с трех раз, куда мы бросимся бежать — на Каппеля, навстречу поднятым по тревоге силам полиции и наверняка еще и роте немедленного реагирования жандармерии, охраняющей полицейское управление, или — на знакомую каждому офицеру Шымкент-стрит?
А вот и не угадали.
— Господа, что...
Едва отошедший офицер с полковничьими погонами — решил покачать права, и побелел, как мел, наткнувшись на смотрящий ему в грудь глушитель автомата.
— Лежать...
Офицер опустился на пол, с лицом, не особо отличимым по цвету от листа бумаги. Сапог дырявый... а еще спрашивают, за что мореманы таких вот ненавидят и бьют смертным боем...
— Через кухню. Двинули!
На кухне — пахнет мясом, жареным, свежим, приправами. Персонал, который еще не смылся — испуган и пытается сделаться незаметным на фоне стен и казанов...
— Аскер! — шедший первым Араб показал стволом на то, что нужно. Узбек — повар был одного роста с Аскером.
— Клифт одолжи, дядя... — проникновенно попросил Аскер, подойдя вплотную. Узбек — трясущимися руками начал расстегивать пуговицы халата...
— Да не трясись ты так. Не страшный я. В Афгане — только бородатых мочил, а ты — вон какой, бача...
Узбек от такого юмора едва в обморок не грохнулся. И есть от чего — скверный юмор. А может, от вида пистолета с длинным, изогнутым магазином...
Точно так же — белым халатом обзавелся и Араб, а я — снял свой с вешалки на входе. Дворянское и мореманское воспитание грабить не позволяет. Пусть немного в рукавах коротко — но надеюсь, не заметят...
К кухне — был пристрой с большими холодильниками, работающими на полную мощность, там было холодно, как бывает холодно в афганских горах ночью, после жаркого летнего дня. Идущий первым Араб толкнул дверь, присмотрелся. Нюх у него — нам обоим фору даст. Он на Востоке с рождения, казак...
— Чисто.
Интересно, знают они, что нас было трое или нет? Интересно, полицейские перекроют Туркестон или нет? Твою мать, это центр города, чуть дальше — русский драмтеатр, памятник и сквер генерала Кауфмана, по левую руку — дворец наместника. Здесь же полно сил безопасности... должно быть.
Глаз зацепился за что-то... сразу и не понял, что. А когда дошло — как ледяной водой из проруби окатило...
Среди нервничающего, суетящегося народа — двое. Молодой парень, одетый как местный, но лицо слишком светлое... на подбородке светлое! Катит коляску. Рядом с ним — семенит дама, одетая как местная соблюдающая[11]. То есть — светлое платье до земли и светлый платок, закрывающий волосы.
Перед ними коляска. Они идут на нас так, как будто только что и не было перестрелки. И ребенка везут грудного!
И до них метров тридцать. Я встретился глазами с глазами женщины — черными, озлобленными — и она поняла, что я все понял...
— Контакт на двенадцать!
Парень с силой толкнул вперед коляску, вырывая из-под полога АКС-76.
Наше оружие было в сумке — не идти же с оружием по парку. Мы не успевали, но Аскер в этот раз переиграл всех нас. Я даже не успел понять, не успел различить отдельные выстрелы — они прогремели одним непрерывным грохочущим звуком. Ликвидаторов, идущих нам навстречу — буквально снесло тяжелыми пистолетными пулями.
Шум в голове от грохота выстрелов. Легкая ошеломленность — она всегда бывает, через сколько бы перестрелок не прошел. Стоящий на колене Аскер с пистолетом. Лежащая навзничь женщина, белая ткань платья, окутавшего ее ноги. Медленно катящаяся коляска...
— Ходу!
Люди — как пришли в себя после секундного оцепенения — закричали, бросились врассыпную. И полицейские у нас за спиной — сообразили...
Но мы уже бежим. Чертов халат путается, ждешь, что того и гляди упадешь. Но бежишь. Сердце бухает в груди, и про сердечный приступ не хочется даже думать — но бежишь. Только бы добежать...
Справа — книжный магазин Глазунова, известный по всему Туркестану и мальцевский универмаг. Вперед — проспект Туркестон. Интересно — его успели перекрыть или нет?
Направо!
Перескакивая через кованую, по пояс ограду парка, мы оказываемся в цивилизованном мире. Мальцевский универмаг — четырехэтажное, старинной архитектуры здание. Где нас может поджидать еще один террорист.
А вот — и благословенный таксомотор. Невозмутимый молодой узбек, жующий жвачку, лупоглазый ФИАТ.
— Гони к вокзалу.
Алексашка — пятидесятирублевая купюра с портретом Александра Четвертого — заставляет узбека забыть о глупостях. Это примерно пятьдесят счетчиков, столько он еще никогда не зарабатывал...
Выруливает на Туркестон. Мимо — с воем проносятся полицейские машины... спохватились. Уже на повороте — видим в потоке высокий, бронированный АМО в черной раскраске — а вот и жандармерия прибыла, антитеррористический взвод подняли. Идет со стороны проспекта Кауфмана, значит — от Нукусских казарм.
— Не гони так бача... — говорю я, пытаясь контролировать дыхание — полтинник ты уже заработал.
АМО проскакивает мимо.
Железнодорожный вокзал. Людское месиво, здесь и местные, спешащие на электропоезд, и купцы, покупающие билет на скоростной. Здесь полно видеокамер, отрабатывающих толпу — но я знаю, как защититься от опознания. Да и в розыск нас не объявили... если только заранее не кинули...
— Рахмат, бача...
— Эфенди...
Таксист улыбается...
— Я просто ехал к вокзалу, чтобы посадить богатого русского господина, правильно...
Понятливый народ. В Афганистане бы так.
Я наугад достаю еще купюру.
— Ты прав, бача. Очень прав. Так все и было...
— Господа, свежий выпуск Звезды! Стася Валевская в Ташкенте!
Не знаю, кто такая Стася Валевская. Отстал от жизни. Наверное, актриса какая-нибудь польская, красивая. Или певица. Да это и не важно. А важно то, что газета закрывает лицо и сильно затрудняет опознание. По менее чем сорока процентам изображения лица — надежное опознание невозможно...
— Дай газетку, бача...
— Извольте, господин хороший, тридцать копеечек всего. Пожалуйте, господин хороший. Еще кому, господа! Стася Валевская в Ташкенте!
Поделиться книгой: