Расовый смысл русской идеи (сборник). Выпуск 1
Раса и русская идея (предисловие)
В научной и политической среде споры вокруг термина «РАСА» разгораются уже не первую сотню лет, однако в XX веке накал страстей достиг своего предела. И если в первой его половине это слово стало модным и его применяли все кому ни лень – от социал-демократов до правых радикалов, то после известных событий Второй мировой войны его с аналогичным усердием попытались изгнать из научного и повседневного лексикона. Те, кто хотел использовать этот термин в своих целях, придали негативную окраску самому слову РАСА. Одни желали видеть в нем лишь базовую биологическую категорию, другие, напротив старательно насыщали его политическими смыслами, которых в нем до этого не было.
В целях научной беспристрастности попытаемся восстановить первоначальное значение термина.
Слово RASA пришло из санскрита – древнейшего языка индоариев времен начала формирования этой общности, когда еще не было народов в их современном социальном понимании и когда еще не было множества национальных языков, ныне эту общность представляющих. Именно биологическое единство крови и ареала обитания являлось тогда связующей основой между людьми. Социальные, политические, культурные, религиозные различия возникли много позже и нарушили эту общность.
Таким образом, возникновение слова RASA относится к эпохе протоистории.
В наиболее авторитетном на сегодняшний день оксфордском словаре под редакцией сэра Моньера-Вильямса слово RASA трактуется как «лучшая часть чего-либо, эссенция, сок из фруктов, сироп, микстура, эликсир» – словом, концентрированное вкусовое выражение. От корневой основы образуется еще несколько десятков производных слов, несущих в себе тот же главный принципиальный смысл: RASA – это основополагающая оценочная категория причем не только в материальной сфере, но также и в области трансцендентальных идей и понятий. RASA – это атом, неизменная единица вкусового и, шире, оценочного мировосприятия вообще. Образно говоря, RASA – это эталон, соизмеряющий бытие во всем множестве его проявлений: от цвета, запаха, вкуса и прикосновения вплоть до тончайших флюидов чувственного религиозного состояния и свободного от эмоций чистого разума.
RASA – универсальный критерий, на основе которого затем складываются более сложные и конкретные оценочные категории. Таким образом, термин RASA обозначает одно из основополагающих понятий древнейшего на земле языка, ибо восходит к самым началам формирования языка как такового. Когда древнейший индоевропеец принялся сравнивать различные вещи, ему понадобилась некая изначальная оценочная категория, желаемый эталон совершенства. По-видимому, так в глубинах архетипа и запечатлелось слово RАSА.
Совершенно очевидно, что, рассуждая о качестве окружающего мира, человек начал применять это слово в первую очередь к своим собственным собратьям, оценивая с его помощью людей из соседних и дальних племен. Именно так этот термин и наполнился антропологическим, а затем и социальным смыслом.
В Европу санскритское слово RАSА первыми привезли португальцы после открытия Индии, но в обиход оно вошло лишь в 1672 году с подачи известного французского путешественника Франсуа Бернье. Французское LA RАСЕ имело вначале сугубо этнографический смысл. В англосаксонской литературе, впрочем, предпочитают не упоминать имени француза, закрепляя первенство за собой и датируя появление слова RАСЕ концом XVII века. Как бы там ни было, но весьма симптоматично, что и французы, и англичане обладают вкусом, а потому не случайно первыми воспользовались этим древнейшим критериям оценки в соответствии с его глубинным смыслом. XVII век в этих странах был веком формирования буржуазных отношений, веком создания наций и современного социального мышления. В Англии уже произошла буржуазная революция, а во Франции она еще только назревала, но при этом обе страны были великими морскими державами и испытали на себе в полной мере общение с людьми разных национальностей. XVII век – это также начало развития современной медицины. Естественные науки делают первые робкие шаги и в XVIII все эти процессы усиленно развиваются.
В самом начале XIX века с ростом этнического самосознания у континентальных народов Европы усилиями Иоганна Готфрида Гердера термин «RАSSЕ» появляется и в немецком языке. Наконец, уже в середине XIX века, объединенными усилиями археологии, лингвистики, антропологии и сравнительного религиоведения образуется научная картина возникновения человечества, а ветхозаветный миф о творении мира отходит в область преданий. Учение Дарвина, а затем Моргана-Вейсмана на фоне бурного развития общественных институтов власти и социально-экономических потрясений рубежа веков окончательно придали термину РАСА его современное значение, включающее в себя антропологический, социологический и политический аспекты.
Однако весьма важно отметить, что в целом расовая теория в Европе также возникла как этическая система ценностей, как квинтэссенция метафизической философии. Иоганн Готлиб Фихте писал: «Я только инструмент, только орудие нравственного закона, но не цель». Иммануил Кант отмечал: «Личность не может быть конечной целью этики». И лишь Артуром Шопенгауэром центр тяжести новой философской системы обозначается со всей ясностью: «Глубочайшей сутью каждого животного, а также человека является вид, к которому он принадлежит. Именно в нем, а не в индивидуальности коренится столь могучая воля к жизни». Феликс Дан говорил: «Главное богатство человека – его народ». Основоположник расовой гигиены Альфред Плетц уже совершенно точно сформулировал и выделил приоритеты: «Всюду, где этик ищет расположенную вне личности, не трансцендентную опорную точку человеческих действий, где политик берется за основные жизненные интересы, конечным объектом, сознательно или бессознательно, всегда является органическое целое жизни, представленное расой».
Один из ведущих расовых философов XX века – Фриц Ленц в своей программной работе «Раса как ценностный принцип», продолжая магистральную линию немецкой метафизики, определял главную идею данной философии так: «Раса – носитель всего, и личности, и государства, и народа, из нее исходит все существенное, и она сама – суть. Она не организация, а организм… Вне нашей воли к ценностям понятие ценности теряет свое значение. Звезды нашей судьбы – внутри нас. Обоснования нашего высшего идеала – в нашей собственной сущности… Как для счастья отдельных людей, так и для всеобщего счастья постоянной основой служит здоровье расы. Выродившийся народ неизбежно несчастен, даже обладая всеми сокровищами мира. Не раса нужна нам ради счастья, а счастье ради расы».
Таким образом, РАСА – это понятие, которое, имея глубинное архетипическое происхождение, приобретает политическую окраску. Именно в силу своей вне историчности оно при этом обречено на вечную молодость. Зародившись до исторического процесса как такового, оно не подвержено тлену времени.
В начале XX века целая плеяда европейских ученых стала разрабатывать расовую теорию. Немецкий психолог. Эрих Рудольф Енш так определял основное ядро новой философии: «Кровь и раса определяют чистоту идей. Раса и кровь – это лежит в основе всего. От строения капиллярной сети до мировоззрения протягивается единая прямолинейная нить». Аналогично мыслил Эрнст Крик: «Не индивид вырабатывает мировоззрение, самостоятельно и произвольно отбирая и обрабатывая факты, а, наоборот, в нем заложены силы, вырабатывающие мировоззрение. Эти силы – естественные задатки в крови и земле, господствующие над индивидом в лице «народа» и «целого»». Фридрих Штиве также отмечал: «Два элемента определяют судьбу любого народа: «его характер», то есть раса и «пространство». Адольф Пфаллер говорил еще короче и образнее: «Наследственность – это судьба».
Большевистская революция с ее проповедью коммунистического интернационализма смогла победить только в расово-инфантильной среде. Этнический и, естественно, психосоматический компонент первого советского правительства – наглядное тому доказательство. Такое правительство могло возникнуть только у народа, который не способен квалифицировать что перед ним находится, ибо главный критерий оценки под названием «РАСА» у большинства русских был атрофирован. Лишь малая часть российского общества ответила на революцию вырожденцев гражданской войной, «белым» движением и заплатила за свою непокорность сотнями тысяч жизней.
Этнографическая вакханалия советского братания с кем ни попадя из нулевой величины расового мышления создала просто отрицательную величину. «Кто был ничем, тот станет всем», – это уже лозунг открытой контрселекции, под маской прогрессивного строителя коммунизма прячущий дегенерата, перечеркнувшего всю историю культурного человечества. Закрепление результатов контрселекции в доктрине «дружбы народов» было предназначено, чтобы окончательно добить русскую природу и подменить ее советской контрприродой.
Русский архетип, позволивший антигуманным экспериментаторам сжать до предела пружину природного сопротивления, сегодня начал постепенно оказывать противодействие давлению. Но отсутствие расовой элиты, отсутствие ясного расового мышления сделали свое дело – на смену одним вырожденцам пришли другие. Родственная большевистской «демократическая революция» 1991 года поставила у власти все тот же вырожденческий тип – продукт кровосмесительных экспериментов. Но на этот раз русские, оживающие от векового сна, не приняли издевательств над собственной природой. Наше сопротивление становится все жестче и непримиримей. Русские еще не в силах сбросить со своей шеи «князей мира сего», но уже готовы к сопротивлению и пробуждению расового сознания.
Для создания расовой теории необходимо, чтобы идея крови переросла идею почвы, и при необъятных размерах России это, естественно, было невозможно. Расовый инфантилизм тормозил формирование мифа крови и на огромных пространствах этот процесс затянулся до наших дней. Англия и Франция создали свой миф крови на рубеже XVIII и XIX веков, Германия – на рубеже XIX и XX, Россия же еще только готовится создать собственную уникальную расовую теорию на пороге третьего тысячелетия.
Расовая теория родилась на основе синтеза естественных и гуманитарных наук, именно на стыке биологического и социального мышления и расцвела расовая философия во всем своем многообразии. Ведущие европейские индустриальные державы, вступив в пору формирования наций, создали свои расовые концепции, свои «мифы крови». Россия в силу географической уникальности, на наш взгляд, только вступает в пору формирования нации. Русским еще предстоит пережить эту социобиологическую мутацию сознания. Основания для уверенности в том, что соответствующее изменение мировоззрения будет успешным, имеются как в истории русского народа, так и в русском философском наследии.
Вся история России есть история размежевания с другими народами – в особенности с народами инорасовыми. Вопреки распространенному убеждению, русские колонисты на просторах Сибири, Средней Азии и Дальнего Востока вовсе не растворялись в массах аборигенов, не калечили свой род метисацией. Наоборот, в инородческом окружении русские, подчас более жестко следовали инстинкту расовой гигиены, чем в своих священных родовых землях.
Русские геополитические победы были возможны только потому, что русские колонисты были сильнее, трудолюбивее, умнее, сплоченнее, чем туземцы. Их жизнеродная сила и производительность труда были выше, чем преимущественно и объясняется беспрерывное раздвижение границ Российской Империи вплоть до соприкосновения с великими цивилизациями.
Иноземцы-завоеватели никогда не получали среди русских верноподданного населения, готового на ассимиляцию. Даже татаро-монгольское иго, которым нам тычут в лицо нечистоплотные историки, ничуть не сказалось на русской этнической обособленности. С врагом если и роднились, то только вынужденно и только в княжеских верхах. Россия могла склонить голову перед силой, но русские никогда не делали свой дом проходным двором, в котором смешиваются разноликие племена. В этом смысле Россия выгодно отличается от Европы, не говоря уже об Америке.
Русская мудрость, русская идея в самой своей сердцевине всегда были обоснованием сохранения расовой чистоты. Войны с туретчиной, татарщиной и латинством – главное тому свидетельство. Русские религиозные и светские доктрины всегда определяли за русскими особую миссию, которая играла просветляющую и цивилизующую роль в отношении других племен. Ощущение избранности всегда присутствовало в русских, когда они имели дело с другими народами, что хранило их от массовых помесей с басурманами и латинянами.
Русская социальная философия и критическая публицистика многое сделали для осознания пути России в прошлом, для разоблачения уродств социалистической и либеральной мысли. Но беда и вина русской философии в том, что она пренебрегала материально-биологическими условиями жизни народа, собственным народом как таковым – его телесной сущностью, измерениями его характера, порожденными природными факторами и самой историей. Этика русской идеи во многом лежала за пределами самого русского народа как органического целого. В этом смысле русская философия, говоря о всечеловечности, все время пренебрегала необходимостью зафиксировать природное (а не только духовное) отличие русских от прочих народов. Федор Михайлович Достоевский, к примеру, только в записках помянул, что «всечеловечность» для него – это власть русских.
Русская философия со всех сторон анализировала истоки и смысл российской государственности. Она вплотную походила к осознанию роли русского народа в государственном строительстве и постановке задачи выделения русского национального ядра как государствообразующего. Николай Александрович Бердяев писал: «Всякая империя, исторически жизнепригодная, должна иметь пребывающее национальное ядро, из которого и вокруг которого совершается ее всемирно-историческая работа».
Но, даже подходя к этой меже, отделяющей абстрактную философию от национальной, русские философы продолжали говорить о вселенском характере русской исторической миссии. Тот же Бердяев писал, что наш «национализм должен выражать русский всечеловеческий народный характер». Современные задачи выживания русских требуют иной ориентации – не на общемировые задачи, а на национальный эгоизм, цивилизованный расовой идеей и теорией социальной корпоративности.
Диалектика национальной души и национального тела оказались для русской философии камнем преткновения. Лишь немногие выдающиеся мыслители преодолевали внутренний конфликт, отказывались от той самой болезни, в которой они сами изобличали русскую интеллигенцию – от беспочвенности.
Одним из таких философов был Сергей Николаевич Булгаков, который нашел в себе силы заявить: «Родовое начало, психея есть для человека непреложный факт его собственной природы, от которого он онтологически не может, а аксиологически не должен освободиться, ибо это означало бы развоплотиться, перестать быть в своем собственном человеческом чине. Это люциферическое восстание против Творца». Он признал, что здравому национальному самосознанию должно понимать, что «национальность есть для нас и страсть, и бремя, и судьба, и долг, и дар, и призвание, и жизнь. Ей должна быть являема верность, к ней должна быть хранима любовь, но она нуждается в воспитании, просветлении, преображении. Космополитический гомункул вольтеровского и коммунистического образца в жизни не существует… Только национальное есть и вселенское, и только во вселенском существует национальное». Нация, как ее понял Булгаков, опирается на инстинкт, переживаемый как чувство национальной идентичности. Лишь затем «инстинкт переходит в сознание, а сознание становится самопознанием. А отсюда может родиться и новое национальное творчество. …Национальное сознание и чувство могут известным образом (несмотря на подсознательный характер национальности) воспитываться, и, конечно, также и извращаться».
Извращения начинаются с безразличия к национальному, с мифологии «многонациональности», а кончаются открытой злобной русофобией. За бессчетными повторениями нелепиц о «многонациональности» России и правах «национальностей» на племенной сепаратизм, требующий все больших и больших прав и свобод, стоит «союз интеллигентщины с татарщиной» против русского народа.
В противовес этому союзу Булгаков ясно и недвусмысленно заявлял: «Даже те государства, которые в своем окончательном виде состоят из многих племен и народностей, возникли в результате государственной деятельности одного народа, который являлся в этом смысле «господствующим», или державным. Можно идти как угодно далеко в признании политического равенства разных наций, – их исторической равноценности в государстве это все равно не установит. В этом смысле Россия, конечно, остается и останется русским государством».
Прерванный большевистским переворотом полет русской мысли мог и должен был прийти к расовым идеям. Неслучайно в советское время (20-е годы) возникло понимание необходимости евгенических законов, а изучение антропологических различий между народностями страны велось на самом высоком уровне. О многом говорит и метод элитного отбора, отсекающий от власти дегенератов и выродков (см. приложение к настоящему сборнику).
Вторая мировая война и последующая волна «денацификации» отложили неизбежное возвращение к идеям качественного улучшения человеческой природы и сохранения генетического здоровья русского народа. Мы возвращаемся к русской идее и возвращаем ей природно-телесную составляющую, которой ей так не хватало в прошлом. Мы избавляем русскую философию от безродности, понимая, что «самым безобразным детищем того, что называется современной культурой, является именно ее плоскостность, ее отрицание времени, рода и племени. Безродность, как осуществляемое начало, есть начало неосуществимое, и в этом заключается осуждение всех окрашенных им течений мысли».
Мы намереваемся осуществить будущую Россию, обеспечить в ней будущее русского народа, а потому отказываемся от безродности. Мы – русские, русская идея – апология нашего прошлого и обоснование нашего будущего. Мы ее никому не навязываем и отдавать не собираемся. Но все, что пытаются выдать за русскую идею, подмешивая в нее интернационализм и «общечеловеческие ценности» мы отвергаем как пошлое извращение. Наша идея чиста, как чиста должна быть кровь нации.
Мы не можем принять космополитизма в православии. «Денацификация» православия есть гнусная клевета на Русскую Церковь, подмена ее традиционных основ либеральными выдумками последних лет. Вопреки глупым попыткам «вычистить» нацию из православия, мы говорим: «нация в православии есть, и она богоугодна». Нация, как писал Георгий Петрович Федотов, в христианстве оправдана, как оправдана и человеческая телесность. Утверждать иное – значит соучаствовать в сатанинском восстании против Создателя.
Замечательный русский философ Алексей Федорович Лосев отмечал, что «тело – не просто выдумка, не случайное явление, не иллюзия только, не пустяки. Оно всегда проявление души, ее след. В каком-то смысле сама душа». Именно поэтому национальное тело неотделимо от национальной души. Последняя превращается в отвлеченную выдумку, когда толкуют о праведности, произнося вне контекста и понимания «нет ни эллина, ни иудея». Национальная, расовая предопределенность бытия человека в прошлом и будущем обоснована в православии, как ни хотелось бы кому-то выдать каждую мировую религию за религию всесмешения и повесить на православие этот содомский грех.
Мы должны сослаться на глубоко религиозную идею Николая Федоровича Федорова, изложенную в его «Философии общего дела» – на идею воскрешения отцов во плоти и крови, соответствующую христианской эсхатологии и ищущую пути соработничества Богу в деле победы человеческой телесности над смертью. Причем речь идет не о выведении «общечеловека», а о воссоздании ушедших поколений во всей их национальной, расовой, культурной конкретности.
Вслед за Константином Николаевичем Леонтьевым мы осознаем, что «идея всечеловеческого блага, религия всеобщей пользы, – самая холодная, прозаическая и вдобавок самая невероятная, неосновательная из всех религий». Наша религия и наша философия – это религия и философия блага русского народа.
Вместе с тем, современная русская идея не может замыкаться в исключительно почвеннических интеллектуальных изысканиях. Русская национальная идея может быть основана только на самом современном знании.
Основоположник русского национализма, Иван Александрович Ильин писал: «Самобытность русского народа вовсе не в том, чтобы пребывать в безволии, наслаждаться бесформенностью и прозябать в хаосе; но в том, чтобы выращивать вторичные силы русской культуры (волю, мысль, форму и организацию) из ее первичных сил (из сердца, из созерцания, из свободы и совести)».
Философы русского зарубежья точнее всех предсказали главные болезни России, которые выступят на поверхность с крахом коммунистического режима. Об этом писал и Иван Ильин, и Георгий Федотов. Они предупреждали, что счет за коммунизм будет предъявлен сепаратистами всех племенных мастей русской народу. Мы видим, что этот прогноз оправдался в полной мере и принес самые ужасные последствия для страны. Если предъявленный нам счет не будет опротестован, если мы не ответим предъявлением своего счета латышским стрелкам, еврейской нигилистической интеллигенции, чеченским бандитам и прочей тьме тьмущей русофобов, старающихся переложить на нас свою вину, русские исчезнут с лица земли.
Георгий Федотов говорил, что спасение России состоит в преодолении центробежных сил, которое только и возможно в опоре на «живой, мощный, культурно царствующий центр – великорусское сердце своего тела». Восстановления «царствующего центра» не только в культуре, но и в политике и экономике, составляет будущее для русского народа, да и для всех народов, живущих рядом с нами.
Раса – величина неизменная и генетически обусловленная, поэтому ни какофония социальных потрясений, ни чехарда политических извращений, ни оскорбления национального духа не способны заглушить голос вскипающей крови. Поэтому русская расовая теория возникнет с неизбежностью закономерной биологической реакции организма на инфекцию.
Санскритологи всего мира сходятся во мнении, что санскрит появился на территории современной России. Из современных живых языков именно русский ближе всего к санскриту, и это также неоспоримый факт. Поэтому чередование гласных букв в корнях РУС-РОС-РАС говорит само за себя. Немецкий расовый теоретик и этнограф Отто Рехе справедливо писал по поводу исторического соотношения расы и языка: «Некогда расы и язык покрывали друг друга. Язык был одним из духовных свойств расы… И если в позднейшие времена расселение и смешение рас стерло эту первоначальную ясную картину, то основной вывод о духовных взаимоотношениях между расой и языком от этого не изменился: язык представляет часть расового духа».
Самой логикой русского языка, этимологией самоназвания мы, русские, имеем полное моральное право на создание собственной расовой теории в первоначальном, чистом, незамутненном смысле этого древнего архетипического понятия времен создания индоевропейской общности. Совершенно очевидно также, что наше русское написание слова «РАСА» точно воспроизводит санскритский термин «RASA», в то время как английский, французский и немецкий варианты отступают от санскритского канона, отдаляясь тем самым и от первоначального индоевропейского смысла. «Раса» – это глубоко русское по смыслу и по звучанию слово, и не нужно быть филологом, чтобы это понять. Слово «РАСА» полностью соответствует нашему архетипу, и нам совершенно ничего не нужно выдумывать, чтобы оправдать логику самоназвания РУССКОЙ РАСОВОЙ ТЕОРИИ, ведь наш язык говорит само за себя: РУС-РОС-РАС – это изначальная смысло-звуковая матрица древнейшего языка индоариев. Имя Бога солнца Pa – также означает сопричастность к этой архетипической матрице нашего сознания. «РАСА» как оценочная категория происходит от имени солнечного Бога Ра. Оценивать свой род и всех других людей на основе солнечной квинтэссенции, эликсира жизни, сока фруктов, произрастающих под живительными лучами солнца, то есть на основе расы – что может быть естественнее и проще?! Именно поэтому солярные символы являются непременными составляющими арийских религий и поныне. Язык в данном случае красноречив, ибо быть точным и отражать суть вещей – его главная задача. Он бережно передает нам смыслы, которые впитал в себя тысячи лет назад.
Отто Рехе, суммируя естественнонаучные и гуманитарные знания, дал такое определение этого термина, которое и поныне остается наиболее точным: «Раса – является понятием естественнонаучной систематики. Раса – это группа живых существ, которая развилась в изоляции и благодаря естественному отбору из одного корня и без примеси чужеродных элементов, эта группа благодаря большинству физических и духовных наследственных признаков, образующих в своем соединении некоторое единство, а также благодаря форме своего прояв ления вовне существенно отличается от других групп этого рода и всегда воспроизводит лишь себе подобных. Раса тем самым обозначает «гармонию», «жизненный стиль» и «характер». Раса – это подгруппа вида».
Данный коллективный сборник является первым концептуальным изложением русской расовой теории. Впервые русская идея спускается с заоблачных высей богословской и атеистической схоластики, обретая плоть и кровь, получая расовое измерение. Поэтому наша методология не имеет ничего общего с советским историзмом, преподававшимся у на протяжении всей коммунистической эпохи и заводившем научную мысль в тупик.
Один из корифеев советской антропологии Аркадий Исаакович Ярхо в своей работе «Очередные задачи советского расоведения» в 1934 году предельно ясно обозначил: «Борьба с расовыми теориями предполагает наличие совершенно определенной тактики и стратегии. Только при условии, если в противовес тезисам расовых теорий нами будет выставляться концепция исторического материализма, если мы перенесем центр тяжести критики из плоскости биологии в плоскость социологии, наша критика будет действенна. Поэтому первое и основное – это систематическое разоблачение роли расового фактора в историческом процессе».
Другой мэтр советской антропологии Виктор Валерианович Бунак в своей программной статье «Раса, как историческое понятие» вообще договорился до того, что «раса – абстрактное понятие» и что «расы возникают в результате мутаций». Мало того, «раса не абсолютная категория, а историческая, некоторый этап формообразования. Каждая эпоха имеет свои расы в их конкретном проявлении».
Получается, что различия между белым и черным людьми абстрактны, временны, и что изначально чистых белых и черных не бывает. А крещение Руси, петровские реформы, а также большевистская революция изменили в одночасье расовый состав и даже расовые признаки нашего народа. В результате «демократических реформ» последнего времени нас, очевидно, также ожидают многочисленные «мутации».
При такой логике мышления, всем, кто стремится запретить свободное обсуждение расовой проблемы, мы предложили бы для начала запретить цвета радуги.
Ни редколлегия, ни авторы статей сборника не могут придерживаться взглядов «объективной советской науки». Преодолеть тяжелые последствия марксистско-ленинского влияния на антропологию – вот наша цель. Время советской классовой антропологии окончилось, так же, как окончилось время советской историософии.
Придворный коммунистический историк Валентин Фердинандович Асмус уже во введении к своей книге «Маркс и буржуазный историзм» в 1933 году писал, что «биологизм и историзм несовместимы». Что ж, перефразируя известную цитату Гегеля, скажем, что, если биологизм и историзм несовместимы, то тем хуже для историзма. Наша историософия – это расовая историософия. Если бы расы были абстрактны или неустойчивы, то и данный сборник не имел бы смысла.
Что же касается разговоров о пресловутом расовом смешении, то мы не стали бы в названии использовать древнейший арийский термин, если бы расовое смешение было бы неизбежным или уже состоялось. Мы знаем, вопреки домыслам либеральных теоретиков, в природе действует один из важнейших биологических законов – закон автоматического очищения вида.
Задача составителей предлагаемого сборника и состояла, таким образом, в восстановлении естественнонаучного баланса при рассмотрении самой русской идеи и в возвращении ее смыслового акцента с абстрактно-социальных факторов на биологические. Никогда еще в отечественной философии и критической литературе проблема не ставилась под таким углом зрения. В советский период неизменно превалировали социальный и исторический аспекты, а в дореволюционной России упор делался на сверхисторические и провиденциальные факторы. И тут и там отсутствовала всякая органическая, то есть подлинно расовая основа исторического процесса, формирующего уникальное древо русской философии.
Один из пионеров расового осмысления истории – польский ученый Людвик Крживицкий давал такое обоснование данного метода: «Расовая историософия доискивается причинной связи между расой, с одной, и проявлениями общественной жизни, с другой стороны, по мнению расовой историософии, если бы не было данной расы, то не существовало бы соответственных цивилизаций. Раса в этом случае является не только покровительницей общественных процессов, но их источником, силой, созидающей учреждения. В то время как обыкновенная история описывает лишь то, что совершила данная раса, не разбирая причинной зависимости».
Основоположник политической антропологии немецкий философ Людвиг Вольтман также подчеркивал: «Ход исследования должен таким образом выполнить одинаково два научных требования: с одной стороны – представить как биолого-антропологические, так и историко-политические факты, а с другой – раскрыть внутреннюю причинную связь между обоими рядами фактов, в общей и специальной истории народов и государств».
Ввиду вышеизложенного в данном сборнике применен принципиально новый для указанной области метод исследования русской идеи. Обычно историками толковались следствия социальных процессов, мы же хотим вскрыть причины, коренящиеся в русских как биологическом виде – расовые корни русской идеи. Как справедливо писал немецкий расовый теоретик Лотар Готлиб Тирала: «В противоположность вульгарному историзму следует показать, что голос крови и расы продолжает действовать вплоть до тончайших извивов мысли и оказывает решающее влияние на направление мышления. Наследственные духовные наклонности являются причиной того, что у народов снова и снова вырабатывается одно и то же мировоззрение».
Основная сила расовой философии состоит в том, что она моментально выявляет фальшь и расставляет все по местам, внося гармонию и ясность в мировоззрение. Немецкий теоретик Лотар Штенгель фон Рутковски пророчески изрек: «Это слово, которое неумолимо разделяет между собой мировоззрения и одним предрекает конец их эпохи, а другим – непрерывное распространение их жизненно важных, свежих идей, – слово РАСА».
Народ, нация, этнос – это явления социальной и, следовательно, более поздней истории человечества. Только понятие расы и никакое другое восходит к досоциальной биологической общности человечества и структурирует прочие научные термины в систему. Оно обладает несокрушимой психической силой, ибо, пронзая временную толщу веков организованной социально-политической жизни, оно напрямую активизирует архетип человека – неслабеющий зов его предков.
Не в либеральных откровениях и не в классовой борьбе мы должны искать истоки русской философской самобытности, но напротив, именно на расово-биологической основе следует толковать исторический путь русского народа, его этику и его волю.
«Расовый смысл русской идеи» – это первый сборник статей, наиболее разнообразно излагающий основные проблемы России в ее прошлом, настоящем и будущем с использованием биологических факторов развития общества и индивида.
Мы произносим каждый день слова «РУССКИЕ», «РОССИЯ», но при этом не должны забывать третье важное слово, время которого уже пришло, – РАСА.
Русские в истории расы
© Владимир Ларионов Расовые и генетические аспекты этнической истории русского народа
В ХIX-ХХ вв. в работах ученых и публицистов, как в России, так и в Европе, стали появляться концепции, призванные доказать разнородность русского этноса. В наше время адептов этой идеи стало значительно больше. Все чаще в прессе появляются статьи разных авторов, которые с завидным постоянством развивают эту концепцию, не утруждая себя научными доказательствами.
Важность всестороннего анализа указанной проблемы очевидна. В то время как идея об этноисторической неоднородности русских приняла ярко выраженную политическую окраску, стало необходимым привести ряд фактов, призванных пролить свет на эту «загадку». Тем более, что в наше время появляются и совсем уже чудовищные теории. Один писатель, например, утверждает, что ни один русский не может точно сказать, где были его предки на Куликовом поле – то ли в русском войске, то ли под бунчуками Мамая.
Определенная сложность данной работы заключается в том, что логически выстроенная цепочка научных фактов, противоречащая концепции неоднородности, встречает часто полное непонимание, а иногда и агрессивность ряда людей, особенно приверженных устоявшимся стереотипам мышления.
Именно из этой среды стали раздаваться голоса, призывающие вообще избегать разговора о русском этносе, в связи с его якобы отсутствием. Авторы этого круга в ряде статей выдвинули тезис о том, что географическое пространство от Балтики и Карпат до Тихого океана занимает не русский народ, а группы населения, генетически между собой не связанные, а лишь случайно объединенные русским языком. Этому разнородному населению присвоен «научный» термин «русскоязычные».
Конечно, можно было бы и не реагировать на подобные глупости авторов, не получивших должного образования, если бы их идеи не занимали определенного места в последовательности политических шагов, направленных на разрушение России как единого государства.
Синхронность появления идей расчленения Российского государства и этнической разнородности русский проявляется уже третий раз за столетие. Два предыдущих раза муссирование подобных идей в европейской прессе предшествовало мировым войнам. Что же нам ждать от третьего раза? Какие новые доказательства приводятся нашими европейскими оппонентами и их российскими почитателями в пользу расчленения России? По сравнению с началом века, ничего нового и умного не слышно.
Рассмотрим же подробнее ряд вопросов, которые затрагивают основные проблемы этнической истории русского народа.
Славянский этногенез
Прежде всего, мы должны четко усвоить непреложный исторический факт: последнее тысячелетие человеческой истории равнину от Карпат до Урала, от Белого моря до Черного занимает Русский этнос, православный по религии, славянский по языку и крепко спаянный единой исторической памятью и этнической историей. Неумолимые факты свидетельствуют о том, что различие между тремя ветвями русского народа (великороссами, малороссами и белорусами) по данным лингвистики и антропологии, меньше, например, чем различия немцев, живущих в Баварии, от немцев, живущих в Гамбурге.
Единство восточных славян фиксируется письменными источниками, начиная с XI века. В «Повести временных лет» св. Нестор-летописец пишет: «По-славянски же говорят на Руси: поляне, древляне, новгородцы, полочане, дреговичи, северяне, бужане». Св. Нестор отразил не просто языковое единство, но и осознание этого единства славянами.
Далее, св. Нестор приводит данные, с точки зрения антропологии, культурной и физической, которые будут приведены ниже: «…А вот другие народы, дающие дань Руси: чудь, меря, весь, мурома, черемисы, мордва, пермь, печера, ямь, Литва, замигала, корсь, парова, дивы, эти говорят на своих языках, они потомство Иафета, живущие в северных странах». Этот отрывок интересен не только тем, что очерчивает границы Руси в конце XI века, или тем, что впервые в истории дано геополитическое определение Руси как «Север», который потомство Иафета получило в удел. Дело в том, что подобная геополитическая ориентация России бытовала в научных трудах, в политических трактатах и художественной литературе до XX века, когда была сменена на «Восток». Подмена произошла не случайно, и шла она параллельно с внедрением идей о «татарскости» или «азиатскости» России, о расовой разнородности русских и их государственной и цивилизационной несостоятельности. Для своих целей ориентацию «Россия-Восток» приняли и русские евразийцы в 20-30-х годах нашего столетия.
Однако в этих строках летописи нам интересно и другое. Св. Нестор определяет все неславянские народы, дающие дань Руси, как потомство Иафета. Потомками младшего сына Ноя по Библейской историософии являются все европейские народы и славяне в их числе. Здесь мы видим не просто дань Библейской традиции, но и факт того, что кроме языковых различий св. Нестор не усматривал резкой грани между славянами, болтами и финнами. Можно допустить, что если бы различия по внешним признакам этих этносов были явными, св. Нестор обязательно отметил бы этот факт.
Конечно, это лишь предположение, которое, однако, имеет некоторые подтверждения на базе антропологических данных.
Русская, а затем и советская школа антропологии, являясь ведущей в мире, дает очень интересный материал о расовом типе славян и их соседей. Рамки данной работы не достаточны для более широкого антропологического анализа, поэтому мы ограничимся данными из работ наиболее известных наших антропологов с мировым именем: А.П.Богданова, А.А.Башмакова, В.П.Алексеева, Г.В.Лебединской.
В своей докторской диссертации по палеоантропологии славян, а также в ряде других исследований А.П.Богданов установил факт кардинальной значимости различий в форме черепной коробки между длинноголовым курганным населением древней Руси и, в основном, круглоголовыми современными представителями русского народа (А.П.Богданов, 1879 год). В последней работе, которая подводит итог всем исследованиям ученого, А.П.Богданов пришел к выводу о брахикефализации современного населения под воздействием развития цивилизации (Bogdanov, 1892 год). Сходные процессы наблюдались не только в России, но и в Германии, Чехии, Швейцарии. Этот вывод русского антрополога, чрезвычайно передовой для своего времени, получил потом многочисленные подтверждения на самых разных материалах и прочно вошел в золотой фонд достижений Русской антропологии.
Очень важную для нас информацию мы можем почерпнуть в статьях И.А.Ильина, великого русского мыслителя нашего столетия, где он приводит данные известного русского антрополога первой половины XX века профессора А.А.Башмакова, который подытоживает процесс расового образования на территории всей России как органическое «единообразие в различии».
А.А.Башмаков пишет: «Вот эта формула. Русский народ … представляет собою в настоящее время некую однородность, ярко выраженную в черепоизмерительных данных и весьма ограниченную в объеме уклонений от центрального и среднего типа представляемой им расы. В противоположность тому, что все воображают, русская однородность есть самая установившаяся и самая ярко выраженная во всей Европе!»
Американские антропологи исчислили, что вариации в строении черепа у населения России не превышает 5 пунктов на сто, тогда как французское население варьирует в пределах 9 пунктов, объявленные идеологами национал-социализма расово чистыми, немцы насчитывают около 7 антропологических типов, а итальянцы – 14.
Профессор И.А.Ильин приводит в одной из своих статей данные А.А.Башмакова о том, что «средний череповой тип чисто русского населения занимает почти середину между нерусифицированными народами Империи». И.А.Ильин также пишет о том, что напрасно говорят о «татаризации» русского народа. «На самом деле, в истории происходило обратное, то есть русификация иноплеменных народов: ибо иноплеменники на протяжении веков «умыкали» русских женщин, которые рожали им полурусских детей, а русские, строго придерживающиеся национальной близости, не брали себе жен из иноплеменниц (чужой веры! чужого языка! чужого нрава!); напуганные татарским игом, они держались своего и соблюдали этим свое органически-центральное чистокровие. Весь этот вековой процесс создал в русском типе пункт сосредоточения всех творческих сил, присущих народам его территории» (см. труд А.А.Башмакова, вышедший на французском языке в 1937 году в Париже «Пятьдесят веков этнической эволюции вокруг Черного моря»). Видимо, процесс угона большого количества русского населения в Казань и стал решающим фактором нынешней европеоидности поволжских татар, наряду, конечно, с угро-финским субстратом.
Известно, что население Волжской Булгарии в средние века, до татарского разгрома, было в основном европеоидным с незначительной монголоидной примесью. Слово «татары» окончательно стало самоназванием поволжских татар лишь в начале нашего столетия. До конца прошлого века они «рекомендовали» себя как болгарлы (булгары). Исконные носители этнонима «татары» жили в Восточной Монголии и не имели ничего общего с теми, которые живут сейчас в России. Они говорили на древне-монгольском языке и обладали характерной монголоидной внешностью.
Татаро-монгольское нашествие имело большое значение для этнической истории племен Восточной Европы. Но в отношении русского народа нашествие имело принципиально отличный характер последствий в сравнении с угро-финскими племенами Поволжья.
Карамзин пишет: «…несмотря на унижение рабства, мы чувствовали свое гражданское превосходство в отношении к народу кочующему. Следствием было, что Россияне вышли из-под ига более с Европейским, нежели Азиатским характером. Европа нас не узнавала: но для того, что она в сие 250 лет изменилась, а мы остались как были. Ее путешественники XIII века не находили даже никакого различия в одежде нашей и Западных народов: то же, без сомнения, могли бы сказать и в рассуждении других обычаев». Историк А.Сахаров продолжает эту мысль: «Ни в законодательстве, ни в общественной мысли, ни в литературе, ни в живописи нельзя заметить ничего такого, что было бы заимствовано у монголо-татар. Вернейший показатель в этом отношении оценка монголо-татарского вторжения и ига самим народом. Все, что нам известно об устном народном творчестве ХIV-ХV вв., совершенно определенно и категорически свидетельствуют о резко негативной оценке, данной народом монголо-татарскому вторжению и игу». Поэтому можно с уверенностью сказать, что тюрко-славянского этнического и культурного симбиоза, столь милого евразийцам всех степеней и посвящений, просто не существовало. Это плод недобросовестных фантазий или, в лучшем случае, заблуждений.
Разделяли эти заблуждения в России в основном доморощенные социал-демократы. Например, еще Н.Чернышевский писал о народной русской душе: «Азиатского и византийского в нее вошло чрезвычайно много, так что народный дух совершенно изнемогал под игом чуждых влияний… Красивая славянская организация, миловидное славянское лицо искажались, сообразно восточным понятиям о красоте, так что русский мужчина и русская женщина, могшие следовать требованиям тогдашнего хорошего тона, придавали себе совершенно азиатскую наружность и совершенно монгольское безобразие».
Справедливости ради отметим, что в отличие от евразийцев Чернышевский резко отрицательно относится к восточной стихии и воспевает чистый славянский тип. С другой стороны, потрясает безграмотность и неразборчивость в терминах. Поставить в один ряд два культурных мира Азиатский и Византийский совершенно невозможно. Византия питала своими живительными соками не только Россию, но и Европейское Возрождение.
Теперь обратимся к работам современных антропологов В.П.Алексеева и Г.В.Лебединской.
Исследования В.П.Алексеева об этнической истории восточных славян особенно интересны. При рассмотрении краниологического типа русских серий В.П.Алексеев подчеркивал исключительное морфологическое сходство, которое проявилось при сопоставлении всех находившихся в его распоряжении материалов.
«Сравнительное однообразие, – пишет В.П.Алексеев, говоря о географической обстановке ареала русского народа, распространено на огромной территории единого языка, хотя и распадающегося на диалекты, но близкородственные и понятные на всей территории расселения русских. К этому надо добавить отсутствие социальной изоляции внутри групп русского населения. Все эти факты привели к тому, что характерная для русского населения комбинация краниологических признаков распространилась на огромной территории от Архангельска до Курска и от Смоленска до Вологды и Пензы».
Здесь речь идет, конечно, о великорусском населении европейской России, которое является очень устойчивым во времени и однородным генетическим ядром русского этноса. Вернемся к тому факту, что русские насчитывают 5 основных антропологических типов, с учетом белорусов и малороссов. Это свидетельствует о еще большей однородности именно великорусской ветви русского народа.
Далее В.П.Алексеев в своей работе «Краниология народов Восточной Европы и Кавказа в связи с проблемами их происхождения» (Москва, 1967), фактически выносит приговор несостоятельным попыткам представить русский народ как случайное сочетание этнических групп, ничем, кроме языка, не объединенных. В частности, В.П.Алексеев пишет, что различия между группами русских не зависят от расстояния между ними: различия между территориально близкими сериями ничуть не меньше, чем между удаленными.
Очевидно, в этих обстоятельствах особую роль играет изменчивость от случайных причин. Поразительным фактом является и относительная сохранность в русской среде антропологического типа восточных славян раннего средневековья. Этот факт позволяет восстановить преемственность в антропологическом типе русских с конкретными восточнославянскими племенами. Например, при сопоставлении белорусов со средневековыми краниологическими сериями радимичей и дреговичей позволительно говорить о преемственности антропологического типа. Для малороссийского населения устанавливается факт генетической преемственности древлян и современного населения Украины. Великорусы сложились на основе славен, кривичей и вятичей, включив в свой состав на западе радмичей, а на юге – северян.
Долгое время ученые считали, что в состав великорусов вошли и угро-финские племена веси, мори и муромы. В таком случае, казалось бы, плосколицый и плосконосый тип, который связывается в основном с финским населением, должен был сохраниться и проявляться в великорусах. Однако современные русские сближаются скорее даже с тем гипотетическим типом, который был характерен для предков восточных славян до столкновения с финским субстратом.
Важно и то, что современные краниологические серии восточных славян больше сближаются с западнославянскими и южнославянскими группами, чем даже средневековые восточнославянские серии, имеющиеся в распоряжении антропологов. Больше всего это сходство характерно для великорусов. Факты убедительно свидетельствуют о сходстве всех славянских народов не только по языку, но и по антропологическому типу.
Этническая история русского народа, славян связана тесно с проблемой прародины народов-носителей индоевропейских языков, которых далее мы будем называть арийскими, как это было принято в научном мире XIX – начала XX столетий. Термин этот более удобный, и не нарушает преемственности научной мысли.
Сейчас учеными разрабатываются вопросы арийской прародины с широким привлечением исторического, археологического, лингвистического, антропологического и других материалов. Большая роль отводится географии и истории эволюции земного климата.