Помоги проекту - поделись книгой:
И это заставляет задавать вопрос – от чего же срывался в запойное пьянство царь? От чего он убегал в стакан с сивухой? Почему он высмеивал, делал предметом шутовства собственную власть и собственное положение в обществе?
И вот тут я рискну дать ответ… вернее, вариант ответа, который может вызвать разные эмоции у читателей… А кто вам сказал, что Петр Алексеевич хотел быть царем?! Вопрос кажется каким-то даже диким; тем более после того, как перед читателем проходит целая вереница людей, способных на что угодно, в том числе на преступление, лишь бы посидеть на троне или хотя бы постоять возле него. Но ведь из этого не следует, что ВСЯКИЙ человек, в том числе и всякий, родившийся в царской семье, непременно этого хочет.
Алексею Михайловичу быть царем явно нравилось. Петру Алексеевичу с той же определенностью – НЕ нравилось. Ему не хотелось встречать в Грановитой палате послов иностранных государств, «сидеть» с боярами, принимать ответственные решения, жить в торжественной пышности, имеющей обратную сторону – принятие ответственности за всю страну, за судьбу войны и мира, за настоящее и будущее Московии.
Не говоря ни о чем другом, он слишком был не готов ко всему этому. Слишком дикий и маловоспитанный, чтобы чувствовать себя естественно в обществе иностранных послов, слишком невежественный для принятия судьбоносных решений, слишком не подготовленный к «роли» правителя, царя, он естественным образом убегал из действительности, где ему отводилась только эта роль. Убегал туда, где его роль «Петрушки Алексеева», рядового «бомбардира», «протодиакона» или «шкипера» соответствует его уровню компетенции, знаний, общей культуры. Может, он и хотел быть не царем, а рядовым бомбардиром? Может, потому даже в Германии и Голландии он пытался копировать не образ жизни владетельных князей, а матросов и младших офицеров, средних слоев мещанства? Может, потому и сборища его придворных больше похожи на пирушки ремесленников, чем на чинные собрания царедворцев?
А злое высмеивание того винограда, что оказался Петру «зелен», и создало похабные пародии на Церковь и на властную структуру. Может быть, кстати, от того же и нелюбовь Петра к представителям старинных родов, к людям умным, компетентным и образованным?
Романов ли он?
Впрочем, был ли еще Петр фактическим сыном царя?
Да, именно такой вопрос задавали себе уже современники. В какой-то степени это вопрос из той же серии, что и вопрос – а не антихрист ли он?
«В Неметчине царя подменили!» – кричал в 1696 году некий подьячий, и его крики находили полное понимание у множества «простых» людей, а в какой-то мере – и у боярства. Старец Александр передает убеждение очень многих священников и крестьян, что Петр родился от «нечистой девицы» [23] . Такие слухи вполне могли пойти просто потому, что царь был откровенно «не такой», и логика их очень ясна – раз царь «неправильный», неправедный – значит, подменыш!
Но считать Петра «не настоящим» Романовым были и гораздо более серьезные основания… Уже хотя бы физический облик Петра. Все Романовы, начиная с первого царя Михаила и его отца Филарета, были, грубо говоря, маленькие и толстые. Дети Алексея Михайловича от Милославской тоже росли типичными Романовыми – маленькими, упитанными, психологически стабильными, добродушными. Можно, конечно, сказать, что Петр пошел в родню по матери… Вроде бы он взрослым стал похож на одного из родных братьев матери, Федора Нарышкина. От Нарышкиных же некоторые историки производили и его бойкость, в том числе бойкость мысли. Ведь из Нарышкиных происходили несколько остряков XVIII века (но, говоря по правде, трудно найти остроумие у Петра).
Но и Нарышкины не были ни рослыми, ни особо сильными.
Так в кого же тогда пошел тяжелый невротик Петр – ростом в 2 метра 9 сантиметров, который мог свернуть в трубку серебряную тарелку или перерезать острым ножом кусок сукна на лету?
Интересно, что вообще-то в семье Романовых до Петра никогда не было людей «с отклонениями»… как говорят в народе, «с приветом». Не было и в те времена, когда «худородные» Романовы сидели «ниже» Воротынских и Морозовых и ни о каком царском венце и не мечтали. Люди они были разные, но, во всяком случае, не ниже средней умственной и психологической нормы. Люди как люди.
Принято считать, что первого царя из династии Романовых, Михаила, избрали как раз «за возраст» и за «тихий нрав»: привыкшие ворочать судьбами страны и престола бояре сочли, что тихий 17-летний парень им никогда не вырастет в помеху.
Но Михаил Федорович был и далеко не глупый, и хорошо образованный, по понятиям того времени, юноша, и вырос он в достаточно самостоятельного царя. В меру «советчивого», а в меру и властного, решительного, уверенного в себе.
О высоких, явно выше среднего, интеллектуальных качествах Алексея Михайловича и его детей от Милославской говорили все, кто был знаком с этой семьей. И еще одно, в чем как раз не ошиблись бояре, выбирая Михаила Романова на престол, – Романовы до Петра были очень спокойной, добродушной семьей. Кличка Тишайший дана Алексею Михайловичу не случайно. Да, он панически боялся заговоров, ведьм и колдунов. Да, он порой сурово расправлялся с теми, на кого показывали как на колдунов или заговорщиков. Да, он любил сказки, всерьез относился к приметам и вообще был изрядно суеверен. Под горячую руку царь мог покарать того, кто вызывал «дурную примету» – например, начинал на воде, при плавании на лодке, говорить что-то про «потонем». Да, он сгноил в боровской земляной тюрьме боярыню Морозову и ее сестру, княгиню Урусову (и не только этих двоих, а многих «упорствующих в расколе»).
Но, во-первых, все это суеверие, эта жесткость в делах религии – очень уж в духе времени. Не на одной Руси ловили колдунов и ведьм, и совсем не Руси принадлежит пальма первенства по части пойманных и сожженных «слуг сатаны». На фоне германских инквизиторов и даже большинства германских курфюрстов и герцогов Алексей Михайлович выглядит и гуманистом, и интеллектуалом. А уж сравнивать страсти по расколу и что выделывали в той же Германии католики с протестантами и наоборот просто не хочется.
Во-вторых, Алексей Михайлович вполне заслужил свою кличку Тишайшего – и спокойным, степенным поведением, и «кротким» ведением государственных дел, и полным отсутствием личной злобности. Бывал Алексей Михайлович и жестким, даже жестоким, и очень уж в большой степени сыном своего жестокого, недоброго века… но о нем можно уверенно сказать: это был добрый человек. Человек, не любивший казнить, наказывать, ссылать, причинять страдания. Человек со здоровым жизнелюбием, он любил вкусную еду, соколиную охоту и умную беседу. Любил дарить, кормить, устраивать пиры и свадьбы, радовать неожиданными милостями.
При Алексее Михайловиче никогда не было преследования невинных. Царь не раз прекращал следствие, если были основания считать подследственного даже и виновным, но не очень.
Странно думать, что Петр – сын умного, проницательного Алексея Михайловича, умевшего понимать людей, ценившего умную книгу и умную беседу… наконец, весьма умеренно пившего спиртное. Удивления достойно, что не очень-то похвального названия Антихриста удостоился сын царя, прозванного Тишайшим.
Еще более странно, что Петр – младший брат царя-интеллектуала Федора Алексеевича, одного из умнейших и образованнейших царей за всю историю Руси. Федор, кстати, тоже был человек «тихий». Он был человек жестких убеждений, мог настаивать на своем, не гнулся, если считал что-то принципиальным. Но очень не случайно, что все его реформы построены не на запрете чего-то, а почти исключительно на умном разрешении или допущении чего-то, раньше запретного или считавшегося ненужным.
Кстати, и царь-дурачок Иван тоже был добрым и «тихим», лишенным агрессии и злобности. Он и в глупости был, по крайней мере, совершенно не опасен для окружающих.
Петр до такой степени не похож на отца и старших братьев, что тут вовсе нет никакой уверенности, что его происхождение не от Алексея Михайловича вполне может быть не просто дворцовой байкой, то ли придуманной Милославскими назло Нарышкиным, то ли сплетней, пущенной завистниками, чтобы опорочить молодую царицу. Слишком уж упорно говорили об этом, называя к тому же разных «настоящих отцов» Петра. Многие из этих историй настолько похожи на правду, что историки и правда начинают проводить антропологические изучения патриарха Иоакима и Петра…
Остается предположить, что не было дыма так уж и без огня. Видимо, поведение царицы Натальи позволяло делать такого рода предположения. Ведь ни о любовных забавах на стороне Марии Ильиничны Милославской, ни предположений, кто бы мог оказаться «побочным» отцом царевича Федора или царевны Софьи, никогда не делалось. А ведь если речь шла о неком тайном идеологическом оружии Милославских, то что, казалось бы, мешало Нарышкиным распускать ответные сплетни – мол, все царевичи, рожденные от Милославской, «не настоящие»? По-видимому, репутации у двух жен царя были весьма различными.
Молва называла в качестве истинного отца Петра и патриарха Иоакима, и конюха Мишку Доброва, и постельничего Стрешнева, и нескольких ее родственников-Нарышкиных… этих последних, кстати говоря, – особенно упорно.
Способ узнать о своем происхождении Петр избрал достаточно оригинальный и очень в духе своего царствования: подняв на дыбу предполагаемого отца, стал его собственноручно пытать, чтобы «сознался». Тот долго запирался, а потом и выдал: много, мол, нас ходило к «матушке-царице», и черт тебя знает, чей ты сын!
А кто он был, этот отец или там не отец, я расскажу читателю чуть позже.
Трудно принимать за объективное доказательное свидетельство то, что сказано на дыбе. Логично предположить, что под пыткой чаще всего говорят не правду, а говорят то, что хотят услышать пытающие. Если Петр услышал то, что ожидал… Впрочем, пусть выводы делает сам читатель. Моя задача – дать читателю достаточно информации для этих выводов.
Впрочем, есть и еще одна версия, может быть, еще более мрачная. Дело в том, что в Российской империи было две дворянские фамилии, представители которых никогда не дослуживались до генеральских чинов. Такова уж была традиция – отправлять в отставку максимум полковниками, не давать выслуживаться князьям Козловским и Нарышкиным…
Причина, по которой не полагалось продвигать князей Козловских, известна. Их проклятие тянется еще со времен Юрия Святославовича, князя Смоленского, княжившего на рубеже XIV и XV веков. Юрий, князь Смоленский, во время войны 1401–1404 годов между Московией Василия II и Великим княжеством Литовским и Русским Витовта, сдал Василию II Смоленск [24] . Казалось бы, должен теперь Юрий Святославович быть чуть ли не самым уважаемым придворным Василия II… И так бы и было, наверное, если бы князь Юрий не напоминал бы, по всем описаниям, средневекового Чикатило или иного сексуального маньяка с наклонностями к садизму, расчленению жертв и так далее.
В 1403 году он воспылал страстью к молодой красивой женщине – Юлиании Вяземской. Юлиания была честной женой и не собиралась отвечать на его домогательства. Тогда Юрий Смоленский подстерег Юлианию на богомолье, с малой охраной. Эту охрану он с дружиной всю порубил, а женщину зверски изнасиловал и потом еще отрубил ей кисти рук и ступни ног, – видимо, в наказание за неуступчивость.
Юлиания после этого страшного дела прожила около двух недель и умерла, как можно понять, от заражения крови. Сейчас она канонизирована Московской патриархией Русской православной церкви как страстотерпица.
Юрий Смоленский, Рюрикович по крови, после этого нигде не мог найти себе пристанища: ни в Московии, ни в Великом княжестве Литовском, ни в Орде. Нигде его не хотели видеть, и отношение к нему у православных, католиков и мусульман было совершенно одинаковым – презрение и отвращение. Прожил он еще лет двадцать, никем не принимаемый, в постоянных переездах, и умер чуть ли не в придорожной канаве, на границе трех государств. Может быть, в известиях о его смерти есть некий оттенок назидательности, и летописец как-то подретушировал историю… скажем, сделал место смерти Юрия особенно поучительным.
Жена и дети Юрия еще при его жизни бросились в ноги к Василию II, Великому князю Московскому: мы же ни в чем не виноваты! Мы сами проклинаем негодяя, а жилось нам ненамного лучше Юлиании…
Ладно, Василий взял их на службу. Но дал фамилию князей Козловских (от слова «козел», которое в те времена употреблялось в таком же оскорбительном смысле, как и сейчас!). Великий князь отвел князьям Козловским самые плохие земли в Костромском уезде и велел служить в самых трудных местах, в военной службе, и притом служить без награды, без производства в высокие чины даже за самые светлые подвиги.
Поздним потомком Юрия был Федор Алексеевич Козловский, погибший в 23 года под Чесмой: прыгнул первым на борт вражеского флагмана, увлекая за собой матросов и солдат, сцепился на саблях сразу с тремя или четырьмя турками, и они зарубили князя ятаганами.
От него остался томик стихов… Специалисты, глядя на эти стихи, утверждают вполне всерьез – под Чесмой погиб второй Пушкин, создатель русского литературного языка…
Ему и тогда говорили, – не лезь в драку, не ровен час, а твоя судьба – литература. Но Федор Алексеевич считал своим долгом искупать преступление предка и бросаться в бой первым…
Петр Борисович Козловский, родной племянник Федора Алексеевича, в армии не служил, потому что одна нога была короче другой. Был он дипломатом и во время наполеоновских войн служил резидентом Российской империи в Королевстве Неаполитанском. Служил вместе с Александром Захаровичем Чернышевым, знаменитым разведчиком того времени, русским резидентом. Что помогал Чернышеву – не очень трудно догадаться.
А еще был он другом Вяземского и Пушкина. С Вяземским, дальним потомком Юлиании, возможно, хотел сдружиться еще и для искупления того давнего семейного греха. И был этот талантливый человек основатель русской научно-популярной литературы. В пушкинском «Современнике» именно Петр Борисович писал про паровозы, пароходы, двигатели… В общем, развивал ту линию словесности, которую при советской власти «держал» журнал «Техника – молодежи».
Но это все – про Козловских, о которых известно – почему установилась традиция не возводить их в генеральские чины. И которые, на их счастье, дожили до времен, когда генеральские чины и не очень нужны для счастья в жизни.
А почему таким же образом не делали генералами Нарышкиных – это великая тайна, которую, кроме самих Нарышкиных, знали, наверное, несколько… ну может быть, несколько десятков человек. Есть, в конце концов, вещи, которые не записываются, а передаются устно, из поколения в поколение. В.О. Ключевский прав – ни при каком цензурном уставе не опубликуют клички членов Всепьянейшего собора. Но всякий историк тем не менее знает эти клички! Потому что наряду с передачей информации через тексты работает и другая традиция: устная. Может быть, существовала и традиция передачи тем, кому ведать надлежит: почему нельзя производить Нарышкиных в генеральские чины?!
Фактом является то, что ни один из Нарышкиных не ушел со службы в генеральских чинах. Даже тот из них, кто гвардейцем охранял Зимний при Елизавете… И он
ушел в отставку в чине подполковника. Все знали Нарышкиных, славились они как весельчаки, балагуры и невоздержанные в питии и в женщинах… Но можно подумать, они одни были такие! А ни один из Нарышкиных, пока не прервался их род, не поднялся по службе выше подполковника, и выглядит это как негласный запрет давать им высокие чины. Аналогия только одна – в таком же точно положении находился род князей Козловских.
Историки прошлого весьма сдержанны в описании этой «страшной тайны Нарышкиных», и догадываться о причинах упорного придерживания их по службе приходится самому. Есть версия, ходившая устно среди ученых уже XX столетия… По этой версии, сразу после взятия ко двору Натальи Кирилловны Нарышкиной весь многолюдный, включавший десятки человек, клан Нарышкиных так жадно кинулся к должностям, почестям и кормлениям и так мало проявлял в то же время хороших служебных и человеческих качеств, что разворовывание ими казны и сделалось этим «секретом Нарышкиных».
Скажу сразу – Нарышкины и правда вошли в историю как ворюги совершенно несказанные и к тому же люди, низкие по своим душевным качествам. И Всепьянейший собор собирался в доме Нарышкиных. И характеризовали их в диапазоне от «дурак, но безвредный и добрый» (это про Льва Кирилловича) и до «муж стар, пьян и глуп» – о Матвее Нарышкине, троюродном брате Льва. И стал Иван Кириллович Нарышкин, младший родной брат Натальи Кирилловны, в возрасте 22 лет боярином, да еще вел себя особенно непотребно – вечно бывал пьян с раннего утра, заносчив и злобен.
Возможно, это поведение особенно гневило современников и в силу худородности Нарышкиных: по воспоминаниям Патрика Гордона (тоже страшнейшего пьяницы), Кирилл Полуэктович Нарышкин был не только «смоленский капитан», но в прошлом и «стрелецкий голова из Тарусы» – то есть происходил из служилых людей по прибору, а не «по отечеству». Не знатный, а служилый дворянин.
Но достаточно ли этого, чтобы помнить грязные делишки и через сто лет, – не уверен. Можно подумать, другие были так уж и намного лучше!
Не стану гадать – была ли и в истории рода Нарышкиных такая же мрачная тайна, как у Козловских. Но вот есть сведения, хотя и глухие, об их склонности к близкородственным связям… Православная церковь считала родственников до 7 колена слишком близкими для браков, но Нарышкины, по слухам, несколько раз обходили эти церковные строгости.
А ведь среди всех прочих любовников Наталье Кирилловне приписывали еще и двоюродного брата, Петра Фомича Нарышкина! И был такой слух, что на самом-то деле отцом Петра Фомича был не Фома Полуэктович Нарышкин, а его родной брат и папа Натальи, Кирилл Полуэктович Нарышкин. Тогда получается, Петр I – сын сводных брата и сестры, а вот Романовых нет в нем и единой капли крови.
Приписывали Наталье и родного брата Федора… Это последнее совершенно невероятно, потому что Федору было 8 лет, когда родился Петр… Но именно его-то Петр и поднимал на дыбу, требовал сознаться, кто его отец! Видимо, предполагал – если Федор и не его настоящий отец, то знать фактического отца он должен… Может быть, как раз потому, что Федор оставался единственным из этого поколения, сохранявшим хоть какую-то память? Ведь оба сына Фомы Полуэктовича, и Петр, и Кондрат, погибли в 1682 году – 15 мая их буквально разорвали стрельцы…
Не буду настаивать на верности всех этих слухов – теперь их невозможно проверить, и единственный способ установить истину – это слетать на «машине времени» в XVII век и сделать всем участникам событий анализ на ДНК… Но ведь предположение, что Петр был фактическим сыном родного брата своей матери, много что объясняет. И его невероятное сходство с Нарышкиными, при полном отсутствии черт Романовых. И его… скажем обтекаемо – его странности.
Итак, возникают еще две версии.
1. Петр – плод и жертва кровнородственного смешения, незаконных отношений брата и сестры.
2. Петр – жертва наследственного отягощения, мрачной тайны, которая была в роду Нарышкиных – примерно такая же, как в роду у Козловских…
Вот эта «тайна», порочные наклонности предка, и всплыли у Петра…
Может быть, утомленный всеми ужасами этой главы, читатель невольно подумает: а может быть, все это не очень-то и страшно? Ну подумаешь, не очень вменяемый царь! Ну не царский, а черт-те чей сын! Не цепляйтесь к личной жизни, в том числе царской; тоже мне, моралисты нашлись…
Иной читатель даже скажет: может, личные качества Петра – это и к лучшему? Может быть, как раз хорошо, что пришел к власти царь – маньяк преобразований? Может, по-другому и было нельзя, а нужно было исключительно так: насилием, кнутом, жестокостью! Пусть разорил, пусть напугал, а зато вон сколько сделал!
Позиция не особенно этичная, но вполне понятная, и распространенность этой позиции заставляет нас внимательно посмотреть – что же все-таки сделал Петр?
Глава 3 Что реформировал Петр?
– …В засилье… боярского застолья ворвался грозный стук топора, которым Петр рубил окно в Европу.
– И прорубил?
– Прорубил!..
– А дверь прорубил?
– Нет!
– Значит, они так в окно и лазили?
– Кто?
– Петровцы…
Из «Алисы в Стране чудес»
Реформа армии
Первое, о чем придется говорить, – это реформа армии. Армия – это вообще излюбленное чадо Петра; монстр, на содержание которого, по официальным данным, уходила в 1701 году половина бюджета, в 1710-м – три четверти, в 1724-м – две трети. Первое, с чем столкнулся Петр в делах государственных, была армия. С армией Петр имел дело, строго говоря, задолго до того, как занялся делами государственными. В 1690 или 1691 годах маменька и близко не подпустила бы Петра к рычагам государственного управления, но к тому времени Петр имел немалый опыт управления «потешными», а с 1695 и 1696 годов уже участвовал во вполне серьезной, настоящей войне – в штурмах и во взятии Азова.
Ну и какие же новые реалии в армии создал Петр?
Якобы Петр создал в Московии регулярную армию. Но это совершеннейшая неправда. Создание регулярной армии в Московии началось в Смутное время и завершено в 1679–1681 годах.
В 1621 году, всего через 8 лет после восшествия на престол Михаила Федоровича, Анисим Михайлов сын Радишевский, дьяк Пушкарского приказа, написал «Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки» – первый в Московии воинский устав. «Устав…» Анисима Радишевского начал писаться еще в 1607 году, он и обобщал опыт Смутного времени, и содержал переводы многих иноземных книг.
«Военную книгу» Леонарда Фронспергера, две части которой вышли в 1552 и 1573 годах, Радищевский цитирует даже чересчур обширно, на уровне плагиата [25] .
На основе без малого 663 статей нового Устава и начала формироваться регулярная московитская армия эпохи Романовых. За полвека до рождения Петра.
По Уставу в армии сохранялись стрелецкие войска и дворянское ополчение, но параллельно с ними вводились «полки иноземного строя»: солдатские, то есть пехота; драгунские – то есть конные; рейтарские – то есть смешанные. И вообще, по этому Уставу, чины бывают «воеводские», а бывают «генеральские». Стройная иерархия поручиков, капитанов, «маеоров», полковников, венчаемая генералами, помогает управлять войсками и психологически облегчает сближение с Европой. Замечу еще, что и слово «полковник», и слово «поручик» по происхождению русские. И раньше воеводам подчинялись самостоятельные командиры отдельных частей – полков, а поручения выполняли поручики, еще не доросшие до самостоятельного командования.
Новый Устав определил, кто они такие, полковники и поручики, и какое место занимают в иерархии, а иностранные слова использовал только тогда, когда без них трудно было обойтись. Военная иерархия «в полках иноземного строя» не могла ограничиться двумя чинами, – ну и ввели еще два «иностранных» – я имею в виду «маеора» и капитана.
В 1630 году армия состояла из таких групп войск:
Дворянская конница – 27 433
Стрельцы – 28 130
Казаки – 11 192
Пушкари – 4136
Татары —10 208
Поволжские народы – 8493
Иноземцы – 2783
_________________________
Всего 92 500 человек
Как видим, состав армии – традиционные иррегулярные войска, кроме наемных иноземцев. Правительство, готовясь к войне за Смоленск, намерено изменить эту традицию, и в апреле 1630 года по всем уездам отправлено распоряжение о наборе в солдатскую службу беспоместных дворян и детей боярских, а потом и всех желающих.
Вот это дало превосходный результат, и вскоре было создано 6 солдатских полков – по 1600 рядовых и 176 командиров. Полк делился на 8 рот. Средний комсостав:
1. Полковник
2. Подполковник (большой полковой поручик)
3. Маеор (сторожеставец или окольничий)
4. 5 капитанов
В каждой же роте были:
1. Поручик
2. Прапорщик
3. 3 сержанта (пятидесятника)
4. Квартирмейстер (окольничий)
5. Каптенармус (дозорщик под ружьем)
6. 6 капралов (есаулов)
7. Лекарь
8. Подьячий
9. 2 толмача
10. 3 барабанщика
11. 120 мушкетеров и 80 копейщиковМне бы хотелось еще раз отметить – новые названия чинов дублируются привычными, старомосковскими – вероятно, и для того, чтобы сделать их привычнее, приучить людей к новым словам. Но, полагаю, есть и другая причина – русский язык не хуже любого другого пригоден для воинских команд или воинских званий. Надо только, чтобы старые, привычные, но неопределенные звания (есаул, окольничий и так далее) употреблялись бы в новом смысле и в одном и том же значении, определенном Уставом и приказами царя и Думы.
В декабре 1632 года существовал уже рейтарский полк в 2000 человек, в котором было 12 рот по 176 человек каждая под командой ротмистров, и была драгунская рота в 400 человек.
К 1682 году, когда Петру было 4 года, формирование полков иноземного строя как основы русской армии завершено.
Петр якобы уничтожил совершенно средневековое дворянское ополчение и ни к чему не пригодных стрельцов.
Но дворянское ополчение давно не было средневековым, с 1676 года. Стрелецкие войска Петр, и правда, начал расформировывать после Азовских походов, но после Нарвы, убедившись в качествах стрелецкого войска, прервал расформировывание. Стрельцы участвовали и в Северной войне, и в Прутском походе 1711 года. До 1720 годов происходит, по выражению авторитетного справочника, «постепенное поглощение стрельцов регулярными войсками».
Но это – в составе регулярной центральной армии. А до конца XVIII века доживают служилые люди старых служб, и в их числе – городовые стрельцы. Как они несли полицейскую службу, так и несли себе весь XVII] век.
Некоторые, на первый взгляд, вполне образованные люди всерьез убеждены, что Петр изобрел штык-багинет и стрельбу плутонгами. Объяснить это убеждение я могу только одним способом – всякое нововведение в России и во всем мире, произошедшее в Петровскую эпоху, тут же приписывается Петру.
Изобрел же стрельбу плутонгами в 1707 году маркиз Себастьян ле Пьер Во Бан, маршал Франции, знаменитый маршал Людовика XIV. Этот великий полководец, входящий в число первейших военных героев всей Европы вместе с Евгением Савойским и герцогом Мальборо, много чего изобрел!
Раньше вперед выходила одна шеренга, стреляла, уходила. Выдвигалась вторая шеренга… Теперь же одна шеренга ложилась на землю, вторая становилась на колено, а третья стреляла стоя. Интенсивность огневого удара резко возрастала, и такая стрельба пошла заимствоваться всеми армиями. И армией Московии – тоже.
Багинет будет правильнее называть байонетом. Слово это французское, потому что изобретен он был в городе Байон, во французских Пиренеях. Местные жители, профессиональные контрабандисты, нуждались в защите от французских и испанских пограничников… Ну и придумали штык, который после выстрела можно вставлять в ствол ружья. Если учесть, что между выстрелами проходило несколько минут, преимущество было явное у того, кто может практически мгновенно превратить свое ружье в копье…
Байонет восприняла французская армия при маршале Во Бане (1701–1717), во время войны за испанское наследство, и за счет этого одержала несколько побед.
Петр действительно использовал байонет под русским псевдонимом багинет, и с этим связана единственная реформа армии, которую он действительно провел. Меня всегда удивляло, почему сторонники Петра и проводимых им реформ не используют этого примера. Ведь после страшного поражения русской армии от шведов в Гродно в 1706 году (более катастрофичного, чем под Нарвой!) Петр, и правда, реформировал армию.
Тогда, в январе 1706-го, Карл XII, потеряв 3 тысячи солдат обморозившимися и заболевшими, внезапным броском окружил и блокировал московитскую армию в Гродно. Увести армию из-под полного разгрома удалось только весной, воспользовавшись ледоходом и бросив в реку больше ста пушек. Из-за ледохода Карл не мог переправиться на другой берег Двины и преследовать бегущих московитов.
До этого времени воевала армия, созданная Федором Алексеевичем и его генералами в 1679–1681 годах. Преображенский и Семеновский полки формировались по всем правилам этой армии: те же мундиры, те же металлические каски, те же 20 или 30 % наличного состава – копейщики, без огнестрельного оружия.
Теперь Петр, во-первых, полностью убрал копейщиков, заменив их всех мушкетерами – в этом ему помогло введение байонета-багинета. И ввел мягкие треуголки вместо касок, зеленые мундиры, которыми гвардия гордилась еще при Екатерине: мол, форма наша введена еще Петром Великим!
Некоторые военные историки прошлого столетия, в том числе такой сильные специалисты, как П.В. Волобуев и Л.Г. Бескровный, полагают, правда, что и тут Петр действовал не самостоятельно. Во всех европейских армиях того времени исчезал шлем как совершенно не нужная деталь, не предохраняющая от пуль и картечи, везде вводился багинет. Петр только в очередной раз собезьянничал с Европы, не очень понимая даже, что именно и зачем он это делает.
Если и так – все равно перед нами случай, когда петровские военные реформы существуют не только в писаниях историков, но и в реальности. Только вот, опасаюсь, больше никаких достижений на этом пути не было, и никаких других реформ армии Петр отродясь не проводил.
Мало того что правление Нарышкиных оказалось для армии подобно паровому катку: дворяне, поддержавшие Нарышкиных, стремились к «послаблениям» и, по словам князя Я.Ф. Долгорукова, «неосмысленные, все учрежденное прежними царями разорили». Петру, если он хотел воевать, многое нужно было начинать сначала… И приучать поместную конницу к порядку, введенному в 1681 году, и создавать новые «полки иноземного строя».
То есть можно было, конечно, призвать тех, кто уже служил в таких полках. Ведь и раньше, распуская по домам войско после войн, в случае новых войн цари скликали уже обученных воинов и ставили под команду старых, опытных командиров.
Петр пошел по другому пути – в 1698–1699 годах стал записывать в полки вольноотпущенных холопов, крестьян и даже холопов без согласия их владельцев. Такая армия, по словам австрийца Корба, была «сбродом самых дрянных солдат, набранных из беднейшей черни». По более добродушным словам брауншвейгского посланника Вебера, «самый горестный народ».
«Подобным же образом была составлена и первая армия Петра в Северную войну: 29 новоприборных полков из вольницы и даточных по 1000 человек в каждом пристегнуты были к 4 старым полкам, 2 гвардейским и 2 кадровым. Нарва обнаружила их боевое качество» [26] .
Правда, и «вторая армия Петра» была набрана не из самых лучших людей. Отбор и подготовка «лучших» требуют времени, а рекрутские наборы всего за 10 лет войны выкачали из 14-миллионного населения порядка 300 тысяч новобранцев. Если в 1701 году комплекс регулярной армии был 40 тысяч человек, то в 1708-м – 113 тысяч человек.
К концу царствования Петра регулярных войск в Российской империи числилось уже от 196 до 212 тысяч, да 110 тысяч казаков и инородцев, воевавших «своим строем», – башкир, татар и народов Поволжья. Этим полчищем вооруженных людей в 1712 году командовал Генеральный штаб – два фельдмаршала, Меншиков и Шереметев, и 31 генерал, причем из них только 14 иностранцев.
Огромные рекрутские наборы необходимы были не только для пополнения войска, но и чтобы покрыть колоссальные потери, которые несла армия Петра даже в мирное время – от голода и холода.
Вебер считал, что на одного погибшего в бою приходится два или три погибших от холода и голода, порой еще на сборных пунктах. Потому что, захватив рекрута, на него надевали кандалы и делали на кисти правой руки татуировку в форме креста; справедливости ради, при Петре не додумались до номеров, вытатуированных на видных частях тела, но клеймить своих подданных, как скот, все же придумали.
А держали рекрутов «…в великой тесноте, по тюрьмам и острогам, немалое время, и, таким образом еще на месте изнурив, отправляли, не рассуждая, по числу людей и далекости пути с одним и то негодным офицером или дворянином, при недостаточном пропитании; к тому же поведут, упустив удобное время, жестокой распутицей, отчего в дороге приключаются многие болезни, и помирают безвременно, другие же бегут и пристают к воровским компаниям – ни крестьяне, ни солдаты, но разорители государства становятся. Иные с охотой хотели бы идти на службу, но, видя сначала над братией своей такой непорядок, в великий страх приходят».
Это цитата не из сочинений старообрядцев или опальных вельмож; это из доклада Военной коллегии Сенату в 1719 году. Доклад потребовался после того, как в 1718 году по армии числилось 45 тысяч «недобранных рекрут» и 20 тысяч – в бегах.
Так армия при Петре стала, по словам Ключевского, «морильней» и пугалом даже для того, кто изначально хотел в ней служить.
Впрочем, рекрутов при Петре называли «бессмертными», потому что если рекрут умирал на сборном пункте, его деревня или посад обязаны были поставить другого, точно такого же… и государство ничего не теряло, получая нужный ему «винтик».
Ни один из офицеров, подготовленных в армии Федора Алексеевича, не стал генералом у Петра. Генералами становились пьяницы из Всешутейного собора, совершенно независимо от их талантов и от личных качеств.
Приходится признать, что в отношении армии Петр сыграл роль парового катка. Его действия скорее следует называть не столько «реформой», сколько «ломкой», «разрушением» или «взрыванием» – так будет значительно точнее.
Военные победы
Единственной военной заслугой Петра (или, скорее, Шереметева) стало завоевание Прибалтики. Славное деяние, которое не прочь были бы совершить и Алексей
Михайлович, и Федор Алексеевич, и генерал Федора Алексеевича Григорий Григорьевич Ромодановский, и очень многие другие.
Но и тут сразу же появляются свои серьезнейшие «но»…
Во-первых, Швеция к тому времени явственно шла к упадку. Страна надорвалась в войнах с Польшей. Страшный «Потоп», когда в 1648 году практически вся территория Польши оказалась завоевана и оккупирована Швецией, дорого обошелся не только полякам. Карла XII с его культом войны поддерживали в основном молодые армейские офицеры, жаждавшие славы и воинских почестей. Войну, которую упорно вел Карл, в Европе называли «войной чести». То есть это была война, которая вообще-то ни за чем не нужна, но отказаться от которой невозможно, не поставив под сомнение свою личную храбрость. На сопляков-дворянчиков, которым не приходилось зарабатывать на хлеб, это действовало. Но грубые, приземленные бюргеры и дворяне постарше (в чьих руках обычно и сосредотачивались материальные ценности), заседавшие в парламенте-ландтаге, регулярно отказывали королю в ассигнованиях на войну. Эти скучные типы без знаменитых предков, гербов и дедовских шпаг не понимали, как это прекрасно и почетно – воевать. Все они говорили про свои тоскливые налоги, бюджет и прочую скукотень, от которой у короля сводило скулы зевотой. Но деньги были в их руках, и как ни сопротивлялся король, они все «закручивали краник» – давали все меньше денег для разорявшей и изнурявшей Швецию совершенно не нужной ей войны.
Шведские крепости в Прибалтике ветшали. Карл не подавал им никакой помощи, увязнув в более престижной войне с саксонским курфюрстом Августом, королем польским и союзником Московии. Петр же в войне в Прибалтике вернулся к первобытным средствам устрашения времен Ивана IV, бросавшего на немцев в Ливонскую войну первобытных татар и башкир. «Шереметев переправился за Нарову, пошел гостить в Эстонии таким же образом, как гостил прошлый год в Лифляндах. Гости были прежние: козаки, татары, калмыки, башкирцы, и гостили по-прежнему… Шереметев вошел беспрепятственно в Вещенберг, знаменитый в древней русской истории город Раковор (современный Раквере. –
Как следует из текста, «чухон» (эстонцев) дикари попросту перерезали. Если это некая клевета на славное воинство Петра, я рад буду услышать другое объяснение этому «вести было трудно, потому привели меньше».
Позволю себе не присоединяться к задорному тону С.М. Соловьева и не считать тактику выжженной земли великим достижением русской армии. Деянием предков, которым следует гордиться. Напомню также о страшной резне во всех взятых московитами городах: Мариенгофе-Алуксене, где был взят знаменитый пастор Глюк, а среди его служанок – будущая императрица Екатерина, в Нарве и в Орешке, в Ниеншанце и в Ижоре.
Шведы, у которых оставалась такая возможность, выезжали в Швецию, домой, а местные русские и немцы достаточно легко присягали московитам, массовой опоры у шведской армии тут не было.
Сам Карл 15 лет не был в Швеции, все воевал в Германии и в Польше. Его война в 1708–1709 годах против Московии, когда он одновременно пытался натравить на Москву украинцев Мазепы, татар и турецкого султана, приводится военными историками как типичнейший пример пренебрежения основными правилами военного искусства. Карл постоянно наступал недостаточными силами, не обеспечив коммуникаций; он недооценивал противника; у него была плохая разведка; не составлялся предварительный план боя. Карл позволял себе самые фантастические расчеты на союзников, которые и не думали всерьез помогать.
Этих «проколов» Карла не отрицают даже те шведские историки, которые вообще-то охотно говорят о других качествах этого полководца: стремительности его переходов, умении громить превосходящего противника, внезапности и быстроте действий, исключительной личной храбрости [28] .
В битве при Полтаве участвовали лишь 16 тысяч предельно измотанных шведских солдат (передовой отряд, по существу) при 2 орудиях. А против них стояли 10 тысяч свежих русских солдат при 72 (по одним данным) или 112 (по другим) орудий.
Длилась Полтавская битва, кстати говоря, всего два часа… Так огромен был перевес русской армии, и особенно артиллерии, которая косила шведов как хотела.
Остается присоединиться к В.О. Ключевскому с его жесткой, но верной оценкой: «Стыдно было проиграть Полтаву… отощавших, обносившихся, деморализованных шведов, которых затащил сюда 27-летний скандинавский бродяга» [29] .
Правда, и тут Петр был в своем амплуа: при наступлении Карла XII в 1708 году перепугался так, что велел вывезти из Москвы сокровища Кремля и стал по периферии страны строить систему укреплений. Создать сразу много крепостей он не мог (и никто бы не смог). Но Петр нашел выход, и тоже очень в своем духе: чтобы создать укрепления, стали засыпать землей действующие церкви. Образовывался земляной холм, внутри которого находилось здание, из которого можно было вести огонь. Еще в начале XX века во Пскове сохранялись два таких холма, на которых играли дети.
И еще одно решение в обычном духе Петра – введение своего рода «заградительных отрядов» – если московские войска начнут отступать, стоявшие в тылу должны были стрелять по ним. Напомню, что соотношение участвовавших в бою и стоявших в запасе составляло 10 тысяч к 30 тысячам.
Н-да…
Потерпев поражение на Украине, Карл бежал в Турцию, пытался организовать одновременные военные действия с севера, шведской армии, и с юга, турецкой. Только вот организация чего-либо давалась ему куда хуже, чем стремительные атаки и налеты. Удалось опереться на интриги австрийцев и французов, спровоцировать Турцию на объявление войны в 1710 году.
Впрочем, Прутский поход 1711 года был и остался памятником своеобразной логики не Карла, а именно Петра. Это тоже событие в самом что ни на есть его духе. Турция хоть войну и объявила, но военные действия не начались, и принимал решение Петр. Судя по всему, Северная война вполне могла кончиться как раз в 1710–1711 годах – Швеция сильно устала, риксдаг воевать не хочет, король неизвестно где… Решительный удар по самой Швеции, московитские корабли на рейде Упсалы, рейд на Стокгольм, уязвимо лежащий у моря; татары и башкиры, с воем скачущие вдоль побережья, через оцепеневшие от страха городки с черепичными крышами, торчащими в кипени яблоневых садов…
В 1719 и 1720 годах, стоило провести два опустошительных похода в саму Швецию, и тут же стал возможен Ништадский мир, закреплявший за Московией все ею завоеванное.
Но Петр решил совсем иначе. Православные подданные турецкого султана – валахи, греки, болгары, сербы, румыны – все время звали Петра воевать с Высокой Портой, освободить их от ига мусульман. В их описаниях получалось, что местность в Молдавии гладкая, с водой и пищей проблем быть не может, турки слабы и сами панически боятся Петра. А стоит Петру пересечь границу с войском, как все покоренные турками народы тут же восстанут.
Петр писал Шереметеву: «Господари пишут, что как скоро наши войска вступят в их земли, то они тотчас же с ними соединятся и весь свой многочисленный народ побудят к восстанию против турок: на что глядя и серьбы (от которых мы такое же прошение и обещание имеем), также болгары и другие христианские народы встанут против турок, и одни присоединятся к нашим войскам, другие поднимут восстание внутри турецких областей; в таких обстоятельствах визирь не посмеет перейти через Дунай, большая часть войска его разбежится, а может быть, и бунт поднимут».
Кем надо быть, чтобы, не имея серьезной разведки, не зная всех обстоятельств, ввязаться в такую авантюру?! Вроде бы только что так же действовал Карл XII, пойдя с малыми силами на Украину и Московию…
Во всяком случае, Петр поверил, и в июне 1711 года московитское войско вступило в Молдавию. Разумеется, он сразу же обнаружил самые печальные вещи: что местность незнакомая и непривычная, в июне уже очень жарко, а воды мало. Что господарь Кантемир с 5000 вооруженных людей – единственная помощь православных, а турецкая армия и не думает разбегаться или бунтовать.
Армия великого везира Баталджи-паши (118 тысяч солдат, 440 орудий) быстро соединилась с 70-тысячной армией крымского хана Девлет-Гирея. Эти мощные силы быстро лишили русскую армию стратегической инициативы и всякой возможности наступать. Все попытки атаковать и вообще продвигаться турецкая армия гасила. Можно было запереться в укрепленном лагере (опыт был со времен Прешбурга). Попытки взять этот лагерь московиты успешно отбили, потеряв 3 тысячи своих и погубив 8 тысяч турецких солдат.
Но и сидеть в осажденном лагере не было таким уж веселым занятием – не было воды, не хватало продовольствия и боеприпасов. 9 июля московитскую армию блокировали турки, а 12 июля московиты уже подписали мирный договор…
Потому что Петр до такой степени перепугался, что послал Петра Шафирова в лагерь турок с приказом: получить мир любой ценой. Любой… Даже ценой отказа от всей Прибалтики, кроме Петербурга, а если этого мало – отдать шведам и Псков. Сохранилась записка Петра Шафирову: «Стафь с ними на фее, кроме шклафства (то есть кроме рабства. –
Вот тут-то у турок и шведов открывалась полная возможность и впрямь покончить с Московией, надолго отогнать ее прочь от балтийского побережья… но только турки не захотели сделать такого роскошного подарка Карлу. Карл умолял визиря дать ему 30 тысяч солдат, и к вечеру он приведет к визирю царя Петра с веревкой на шее… Исключить такой возможности нельзя, но турки добивались своих целей, и только своих. К тому же визирю гораздо приятнее было положить в карман богатые подарки московитов, чем дать Карлу армию.
По Прутскому мирному договору турки выпускали Петра и его армию и с ним – союзных молдаван во главе с Кантемиром. А за это Московия срывала все свои крепости на Черном море, в том числе такие большие, как Таганрог и Каменный Затон, отдавала Турции Азов, обязалась не вмешиваться в дела Польши и не держать флота на Черном море, а корабли, построенные под Воронежем и с таким трудом выведенные из Дона, сжечь. Кроме того, Московия теряла право держать свое постоянное посольство в Стамбуле – неслыханное унижение! Позже, в 1713 году, прибавилось еще одно требование – отступиться от Правобережной (Западной) Украины.В общем, возникает вопрос – если Петр подписал ТАКОЙ мир, что мешало туркам так и не выпускать его из мышеловки? Раздавить блокированную армию, привести Петра с веревкой на шее в Стамбул, и там он такое подпишет… Но в том-то и дело, что турецкая армия после штурма, в котором легли почти трое турецких солдат за жизнь московитского одного, вовсе не рвалась продолжать войну. Балтаджи Мехмет-паша подписал договор, крайне выгодный его стране, не желая губить своих людей. Логика, хорошо понятная цивилизованному человеку.
В Прутском походе погибло 27 285 человек; из них только 4800 – в боевых действиях. Остальные пали жертвами болезней, жажды и голода. А кроме того, в Прутском походе похоронены были все достижения, оплаченные кровью десятков тысяч людей, – по выходу Московии к Черному морю.
Согласимся с оценкой действий Петра: «…он имел несчастье, вместо того чтобы сконцентрировать все усилия на заключении мира со Швецией, ввязаться в хаос сложных дипломатических интриг, которые требовали тонкого политического чутья, изощренной дипломатии и финансовых средств, которых ему не хватало» [31] .
Что касается дипломатических интриг… Петр вел их, «разбрасывая своих племянниц по глухим уголкам германского мира… Петр втягивался в придворные дрязги и мелкие династические интересы огромной феодальной паутины… германские отношения перевернули всю внешнюю политику Петра, сделали его друзей врагами, не сделав врагов друзьями, и он опять начал бросаться из стороны в сторону, едва был не запутан в замысел служившего шведскому королю голштинца Герна… хотевшего помирить Швецию с Россией, чтобы они низвергли ганноверского курфюрста с английского престола и восстановили Стюартов… Когда эта фантастическая затея вскрылась, Петр поехал во Францию, чтобы навязать свою дочь Елизавету в невесты малолетнему Людовику XV и этим матримониальным пособием найти союзницу в своей постоянной противнице… Так главная задача… разменялась на мекленбургские, саксонские и датские пустяки, продлившие томительную 9-летнюю войну еще на 12 лет» [32] .
Отдадим должное Карлу XII – он, как и обещал, воевал до самого последнего часа и пал в бою. В 1715 году он наконец-то, после 15-летнего отсутствия, появился в Швеции. Пытался «приструнить» риксдаг, заставить страну сделать еще одно усилие… Его смерть под норвежской крепостью Фредериксхалль вызывала много вопросов… По официальным данным, короля застрелили из крепости, и многие видели ствол ружья и вспышку выстрела между зубцами. Но вроде бы другие видели выстрел и дым совсем в другом месте, из глубины ШВЕДСКИХ позиций… Именно после ЭТОГО выстрела схватился за грудь и рухнул король… А ружье из крепости… Шла война, и таких стволов торчало над крепостной стеной много.
Не буду настаивать ни на чем, но смерть Карла XII (ему было всего 35 лет) – одна из не разгаданных по сей день загадок истории. Очень может быть, риксдаг таким образом избавился от слишком воинственного короля.
…А Петр, потеряв возможность окончить войну к 1710 или 1711 году, возился еще несколько лет, тратя фантастические средства и теряя десятки тысяч людей. Одного в бою – двоих или троих от голода и холода.
Флот
Еще более восторженно, чем о реформах армии Петром, полагается писать о «создании флота». Мол, «великий преобразователь» пришел, увидел – флота не было. И победил, конечно же, построил флот. И увидел Петр, что это хорошо. Вот преемники Петра, люди ограниченные и близорукие, прелести флота не понимали, и флот почти полностью сгнил, пока Екатерина II Великая не спохватилась и не отстроила флот по новой.
Пожалуй, в этой краткой иронической справке я охватил основные стереотипы, по которым полагалось (и даже сейчас полагается) говорить о великом деянии – о создании Петром флота. Но это – в лучшем случае недоразумение: Петр вовсе не создал русский флот. Он уничтожил русский флот, и, если бы на свете существовала справедливость, именно об этом сегодня повествовали бы все учебники.
В допетровской Московии действительно не было или почти не было военно-морского флота. Эскадра Кравкова или флот, построенный Ордын-Нащокиным на Западной Двине во время войны со Швецией 1658 года, «тянут» в лучшем случае на «военно-речной» или «военно-прибрежный» флот, не больше. Но рыболовный и торговый флот в Московии XVII века был. Поморские лодии-кочи добирались до Англии и Шпицбергена, а могучие каспийские бусы ходили в Персию и Азербайджан.
Не будем лицемерить, будто заимствовать в Голландии предкам было так уж и нечего. Корабли допетровской Руси в двух отношениях отличались от голландских и английских в худшую сторону – они имели «худшие» обводы, были заметно «пузатее» скоростных океанских судов. Если в передовых странах Европы соотношение между шириной и длиной судна принято было выдерживать как 1:6, даже 1:8, то бус имел соотношение между шириной и длиной примерно как 1:4.
Второе отличие в том, что у судов Голландии было больше косых парусов, и потому эти корабли могли лучше лавировать при ветрах с разной стороны и хуже «ловили» слабый ветер.
В результате голландские и английские корабли были маневреннее и быстрее, для их управлением нужно было меньше людей.
Но замечу: одномачтовые (а у буса было 3 мачты) парусники-доу арабов в XV–XVII веках освоили весь Индийский океан и плавают по нему до сих пор.
Китайский флот придворного евнуха императора Чжэн Хэ в XV веке из Кантона добрался до Индии и до восточного побережья Африки. Потом император сменился, флот стал не нужен, но сам по себе факт знаменательный – вовсе не одни голландские суда пригодны для океанских плаваний. Да и испанский галеон, легко ходивший через Атлантику, не намного лучше снаряжен и, уж конечно, не крупнее каспийского буса.
То есть московитские корабли если и уступали голландским и английским, то не намного. К сказанному добавим еще, что плавать через океаны в Московии того времени не было ни малейшей необходимости.
И, наконец, кто, собственно, мешал Петру совершенствовать русский флот, вовсе не уничтожая его, а вводя в традиции строительства кораблей то, что было необходимо взять у Европы (в том числе и ввозя специалистов из Голландии)?
Но все это не было ни осознано, ни тем более сделано. Московитский флот приказано было уничтожить, и его не стало. После этого на Каспийском море долгое время не было никакого флота – ни торгового, ни военного. А плавать по Каспию Петр хотел! И не только по Каспию…
Поделиться книгой: