Куяшский Вамперлен

Хорошая же у меня тётя…

Оставшись с лжеженихом наедине, я утёрла слёзы и попыталась взять себя в руки. Он, будто не замечая меня, направился к выходу, как я подумала, потому, что лицезреть моё распухшее, заплаканное лицо было ему неприятно. Однако когда он проходил мимо, на голову мне опустилось полотенце. Такое неожиданное проявление заботы со стороны человека, от которого я ожидала её в самую последнюю очередь, ошеломило меня и, ощутив прилив благодарности, я разрыдалась с новой силой.

— Не уходи, — внезапно осознав, что не хочу оставаться одна, сквозь слёзы прошептала я.

Я не могла видеть Ямато из-за накинутого на лицо полотенца, но я чувствовала, что он всё ещё здесь. Аспирант не проронил ни слова, и я не видела выражения его лица, но, даже если он остался только, чтобы посмеяться надо мной, я ощутила невыразимую признательность. Он не проигнорировал мою просьбу, и этого было достаточно. Из списка заклятых врагов в моём сознании он переместился в список тех, кому можно доверять. А позже, когда я окончательно проплакалась, и лжежених с деланно скучающим видом придвинул мне стакан воды, он как-то сам собой оказался в моём доселе пустовавшем списке людей, на которых можно положиться в трудную минуту.

Глава 7

Своё первое не проспанное утро я мечтала встретить, как моя любимая сказочная героиня Золушка в одноимённом диснеевском мультфильме: проснуться под пение птиц (я предусмотрительно поставила в качестве сигнала будильника самую голосистую из них — петуха), а затем, насвистывая красивую мелодию (из репертуара Дины Беляны, разумеется), заправить кровать и принять душ. Удалось мне только последнее, да и то, без музыки и супротив собственного желания.

Мне снился странный сон: бушевал шторм, мы с Жозефом стояли на иссекаемом буйными волнами утёсе, я пыталась открыть свои чувства, но, сколь ни силилась, с губ слетало только визгливое кукареканье. А потом раз — и огромная волна смывает меня с утёса, два — и я уже сижу на кровати мокрая с ног до головы.

— Ку-ка-ре-ку… — всё ещё балансируя где-то на грани между сном и явью, рассеянно пробормотала я.

— Как будто до этого кто-то сомневался в курином происхождении твоих мозгов, — отбрасывая пустое ведро в сторону, презрительно скривился Ямато. — Подъём, начинка для шаурмы!

— Кто поздно встаёт, тот проспит и в шаурму не попадёт, — обиженно пробормотала я. — Решил утопить неугодную невесту в собственной постели?

— Все претензии к твоей тёте. Я предлагал поджечь кровать.

Я испуганно подтянула к лицу мокрое одеяло. Лженаречённый с напускным отчаянием закатил глаза и покинул комнату, оставив меня наедине со своими думами и катающимся по полу ведром.

Глубоко вздохнув, я отогнала навязчивую мысль, что бездна бездну призывает, и, раз день не задался с самого утра, дальше всё будет только хуже. Надо пытаться искать во всём положительные стороны: окатили водой — зато поднимусь рано, успею привести себя в порядок и спокойно позавтракать. А чтобы расправиться с предрассудками, сейчас вот возьму и начну день заново: лягу на кровать, закрою глаза на минутку, притворяясь спящей…

Второе ведро мало того, что было объёмней как минимум вдвое, так ещё и выплеснутую из него воду, казалось, любовно охладили в морозильной камере.

— Поразительно, — выдохнул Ямато, наблюдая, как я, уподобившись сверзившейся в лужу личинке, беспомощно трепыхаюсь средь насквозь мокрого постельного белья.

— Я только на минутку прилегла!

— А потом повторила это сорок раз?

— Что-о? — Я с ужасом воззрилась на циферблат будильника, неумолимо сжимавший угол между минутной и часовой стрелкой. Как, как такое могло произойти? Я ведь закрыла глаза всего лишь на мгновение, мне даже присниться ничего не успело!

— Подъём, подъём! — не дал мне захлебнуться в водовороте паники командный голос лжевозлюбленного, сопровождаемый грохотом ударяемых друг о друга ведер. — Будучи мокрой курицей в прямом смысле, совсем не обязательно становиться ей и в переносном.

Я проглотила шпильку, разумно решив, что над тем, какое животное (гнусное и отвратительное) напоминает мне этот садист, я подумаю позже. В данный же момент нужно мобилизовать все силы на то, чтобы уложить в пять минут сборы, обычно занимающие как минимум полчаса, и поставить новый мировой рекорд в забеге на дистанцию "тётин дом — библиотека".

Несмотря на все старания, прошло долгих двенадцать минут прежде, чем я в более-менее человеческом виде вылетела из калитки. Шансов добежать до работы вовремя не оставалось никаких. В пору было начинать ритуально заламывать руки и молить о чуде. Так бы я, пожалуй, и поступила на радость выскользнувшему вслед за мной в ожидании зрелищ Ямато, если бы внимание моё не привлёк тонкий стан Вадькиного велосипеда, игриво поблёскивающий редкими незаржавелыми участками. Неожиданный подарок судьбы так обрадовал меня, что я совершенно не подумала, почему хозяин бросил многострадальное транспортное средство на улице, вместо того, чтобы, как обычно, завести на свой участок. Не теряя ни минуты, я водрузилась на стального коня и, оттолкнувшись, налегла на педали. Они поддались с трудом, но, к счастью, дорога шла под гору, и транспортное средство успешно набирало скорость само. Вернее, к несчастью…

Я не отчаялась, когда прямо по курсу возник столб, а на попытку повернуть руль велосипед, недовольно дребезжа, отрицательно замотал передним колесом. Я не отчаялась, когда сзади раздался крик: "Тормози!", а всё, что я смогла сделать — провернуть совершенно не сопротивляющиеся педали на несколько оборотов назад. Чувство безнадёжности захлестнуло меня, лишь когда переднее колесо с глухим ударом запечатлело страстный поцелуй на бетонной глади столба и неведомые силы, выдернув меня из седла, с молниеносной быстротой стали приближать мой многострадальный лоб к твёрдой серой поверхности.

Прежде, чем я успела попрощаться с жизнью, другие не менее таинственный силы приподняли меня над стальным конём и резким рывком увлекли назад. Словно в замедленной съёмке я видела, как кренится и заваливается на бок Вадькин велосипед, в то время как мои болтающиеся в воздухе ноги описывают окружность на фоне скользящего перед глазами пейзажа деревенской улицы.

Провернувшись по инерции вокруг своей оси, Ямато остановился и разомкнул сцепленные под моей грудью руки. До чего же радостно было вновь ощутить под ногами (целыми!) твёрдую землю. Вадькин велосипед пронзительным лязгом известил об окончании своего падения, будто пытающийся привлечь всеобщее внимание трагический актёр. А ведь сейчас на этой груде металлолома могла покоиться я…

— Ненормальная! — без доли обычной язвительности накинулся на меня спаситель. — Жить надоело?

— Не очень! Спасибо! — тоже почему-то с упрёком накричала на него я и, успокоившись, примирительно добавила: — Вернёшь велосипед на место?

Задумчиво скрестив руки на груди, аспирант осмотрел нежащуюся на солнышке груду металла и недовольно цокнул языком. В принципе, я и сама догадалась, что логичней будет сдать железного коня на металлолом, как это, видимо, и планировал сделать хозяин.

Ямато слегка потеребил падшего и лишь подтвердил мои опасения, явив в одной руке отвалившийся руль, в другой — колесо. Я придирчиво оглядела своего спасителя с ног до головы: изящный круглый щит прижат к груди, боевая рогатулина наизготове, — очень стильно, эдакий гладиатор эпохи постмодернизма. Высшие силы, видимо, решили, что грех мне любоваться сим дивным зрелищем в одиночку, ибо сначала со стороны Вадькиного дома в нашем направлении низвергся водопад непечатных ругательств, а потом и сам хозяин велосипеда. В противовес "гладиатору", Вадька, облачённый в застиранную майку-алкоголичку и болтающиеся на бёдрах семейнотрусоподобные шорты, в плане эстетики являл собой зрелище весьма посредственное.

— Ааа, — возопил Вадька, — отомстить мне решила?! Натравила на меня своего китаёзу! Я знал, я насквозь тебя видел, шалава мстительная!

Потерпевший почему-то предпочёл держаться от вооружённого останками велосипеда воителя подальше, обратив свою тираду на безоружную и беззащитную меня. "Гладиатор", однако, не упустил проскользнувшее в Вадькиных словах нелестное определение в свой адрес, и, весьма недвусмысленно поигрывая рулём, начал подступать в его направлении.

— Не знаю, что она тебе наговорила, но всё это ложь! — уже куда менее уверенным тоном продолжал Вадька, отступая за мою спину. — Она тебе врёт! Она тебе со всеми тут рога наставляла! И со мной в первую очередь! Но я-то не знал ничего. Я…я…

Он испуганно заскулил, как ужаленный пчелой щенок, и закрыл голову руками. Ямато укоризненно цокнул языком, сверху вниз созерцая дезертировавшего без боя противника. Мне даже жалко соседа стало. Фольклористу, очевидно, тоже, ибо вместо того, чтобы наглядно продемонстрировать пареньку, как те, кто обзываются, становятся такими, кто сам так называется, он уступил тому свои трофеи: велосипедный руль сунул за шиворот, а колесо впихнул в руки, попутно придавив им Вадьку к забору. После этого он с довольным "ну и у кого тут теперь рога?" видом осмотрел сотворённую композицию и, процедив сквозь зубы что-то не то по-японски, не то просто нечленораздельно, удалился.

Вадька не шевелился, лишь дрожащие губы и выпученные, направленные в никуда глаза выдавали в нём живого человека, а не скульптуру "Неудачно женатый капитан дальнего плавания". Я придирчиво оглядела новоиспечённый монумент. Определённо, в художественном вкусе Ямато не отказать, но это всё-таки не высокое искусство. Задумчиво поковырявшись в обломках велосипеда, я выудила оттуда и водрузила Вадьке на макушку седло — вот теперь, если не Пикассовская "Голова быка", то очень на неё похожая скульптурная композиция получилась. Учись, мой приземлённый японский друг!

На работу я безбожно опоздала, но вид мой, вероятно, так красноречиво демонстрировал все беды и лишения, коих я натерпелась, добираясь сюда, что Пелагея Поликарповна ограничилась жёстким выговором. Чтобы очистить своё запятнанное прогулом имя, мне было поручено до конца месяца пролистать все тома из полного собраний сочинений Ленина на наличие оставленных нерадивыми читателями рисунков и неприличных слов, а также проверить, не затесалось ли на полках книг без библиотечного штампа. Так как второе задание предусматривало перелопачивание всего собрания книгохранилища, я решила отсрочить муки, занявшись первым. Естественно, ни одного не то, что неприличного — приличного слова на полях бумажных мастодонтов не обнаружилось — в наше время подобную книгу человека открыть не заставишь, даже ради того, чтобы в ней порисовать.

Расправилась с поручением я быстрее, чем рассчитывала: за каких-то полтора часа. Теперь от завершения каторги меня отделяла только проверка штампов. Следовало бы тут же за неё и взяться — до конца августа оставалось меньше двух недель, — но подобной исполнительности воспротивился оставленный без завтрака желудок: заручившись поддержкой воображения, он превратил стеллажи в исполинские, сплошь уставленные аппетитными бутербродами холодильники. Истекая слюной, я схватила первый подвернувшийся под руку "сэндвич" и позорно дезертировала на второй этаж, надеясь отвлечься от мыслей о пище съедобной пищей духовной.

В читальном зале, как обычно, было так же людно, как в очереди за протухшей колбасой. Меланхоличным, призванным подчеркнуть мою вселенскую печаль о падении культурного уровня нации взглядом я обвела немногочисленных энтузиастов, которых сегодня оказалось целых трое. Один, укрывшись с головой плащом, дрых на мягком диванчике в дальнем конце зала, другие двое, парень и девушка, сидели за соседними столами, явно больше увлеченные друг другом, нежели книгами. Меня сия ситуация возмутила по двум причинам. Первое — девушка, хищным, томным взглядом уставившись на молодого мужчину, вульгарно облизывала банан. Второе — этим мужчиной был Жозеф, и он, казалось, ничего не имел против подобных знаков внимания. Я вся вскипела: устроили, понимаешь, бордель в моей затюканноботанской цитадели!

— В читальный зал с едой запрещено! — перегородив девице обзор, негодующе рявкнула я.

— Не будь злюкой, — обиженно захлопала глазами та. — Уже и бананчик пожевать нельзя. Хочешь? На, я не жадная.

Девица извлекла из-под стола целую гроздь аппетитных плодов и начала отделять один.

— Конфисковано! — выдернув бананы из её рук, тоном школьной учительницы отрезала я. — Вон отсюда! И если ещё раз с едой увижу!..

Я погрозила нарушительнице пальцем и, с трудом удерживая слюнки, стала ждать, пока она покинет помещение. Девица не торопилась: сперва эротичным жестом поправила своё баклажанового оттенка каре, затем плавно стала подниматься, стараясь каждым движением продемонстрировать Жозефу достоинства собственной фигуры. Хвастаться там, на мой взгляд, было особо нечем: пышные формы брюнеточки шли в комплекте с не менее пышной, хотя и выгодно утянутой корсетом, талией, а ноги по степени кривизны могли потягаться с Вадькиным велосипедом. Наконец "красотка" завершила свой променад до двери и я уж, как ворона из басни, собралась, куда-нибудь спокойно взгромоздясь, позавтракать экзотическим уловом, но…

— Псссссс! — раздался громкий призывный шёпот.

Я обречённо оглянулась и встретилась взглядом со светящимися радостью глазами Жозефа. Ирония судьбы жестока: стоило мне перестать желать всеми фибрами души наткнуться на Куяшского Аполлона в библиотеке, как это случилось. Стоило мне прекратить мечтать о разговоре с ним и начать грезить о бананах, как он сам стал на этот разговор напрашиваться. И почему из всех законов мироздания на мне исправно работает только закон подлости?

— Привет, красавица, — ослепительно улыбаясь, подмигнул мой кровососущий друг.

Надо же, как недосып красит девушку! Ещё недавно была затюканной ботаншей, а тут раз — и преобразилась. Интересно, что же превратило меня в эдакую прелестницу: отёкшие веки или залегшие под глазами тени?

— Привет, Ёся, — с издёвкой, которую Жозеф как всегда не заметил, поздоровалась я.

— Тсссс! — Черноглазый обольститель испуганно приложил палец к губам. — Моё настоящее имя — наш секрет. Я же поклонниц потеряю, если откроется, что я не француз.

— Думаю, вон ту с бананами это не остановит.

— Конфетка, а не девушка, правда? — мечтательно вздохнул красавец.

Я скептически хмыкнула. И почему почти любой мужчина может отличить ровную стену от кривой, но хорошо заштукатуренной, но ни один — хорошо заштукатуренную девушку от красивой? Ведь ясно же, что если смыть с брюнеточки с десяток слоёв искусно наложенного макияжа, она ровным счётом ничего не будет из себя представлять.

— Меня девушки не привлекают, так что не берусь судить, — пренебрежительно пожала плечами я.