Розы для возлюбленной

Гостям Керри объяснила: «У меня аллергия на дым. А этот огонь и греет, и выглядит как настоящий. Горничная даже как-то приняла искусственные угли камина за настоящие и собрала их пылесосом. Пришлось тогда идти и покупать новые».

Робин разложила на столе перед собой на журнальном столике любимые фотографии листьев:

— Какая прекрасная ночь, — проговорила она довольным голосом, — холодная и ветренная. Скоро я уже точно смогу доснять до конца свою серию. На моих завершающих кадрах будут совсем голые деревья и кучи листьев на земле.

Керри уютно устроилась в своем любимом кресле. Под ноги положила подушку.

— Не напоминай мне о листьях, — ответила она, поднимая взгляд. — Я так устаю, когда приходится их убирать.

— А почему бы нам тогда не купить листьеуборщик?

— Это идея. Я тебе его подарю на Рождество.

— Очень остроумно. Ты что читаешь?

— Иди-ка сюда, Роб. — Керри выбрала вырезку с фотографией Сьюзен Реардон и протянула дочери. — Узнаешь эту даму?

— Да, она была у доктора Смита вчера.

— У тебя хорошая зрительная память. Но это все же не она.

Керри только начала читать отчет об убийстве Сьюзен Реардон. Из него она узнала, что тело женщины было обнаружено в полночь ее мужем — Скипом Реардоном, удачливым предпринимателем, миллионером, всего в своей жизни добившимся самостоятельно. Он нашел убитую лежащей на полу их роскошного особняка в Элпине. Сьюзен Реардон задушили. Прекрасные розы, из тех, что дарят возлюбленным, были разбросаны по ее телу.

«Я уже, наверное, все это читала лет десять назад, — подумала Керри. — И, видимо, это произвело на меня такое впечатление, что даже много лет спустя навевает ночные кошмары».

Минут через двадцать она добралась до той вырезки, содержание которой ее просто потрясло. Оказывается, Скип Реардон был обвинен в убийстве на основании показаний его тестя — доктора Чарлза Смита, — который сообщил, что дочь его жила в постоянном страхе, изо дня в день боялась подвергнуться жестоким избиениям со стороны своего ревнивца-мужа.

Так, значит, доктор Смит — отец Сьюзен Реардон. «Бог мой, — думала Керри, — так вот почему он пытается и других женщин сделать похожими на нее! Странно, однако. И со многими, интересно, он такое уже проделал? И не поэтому ли он и нам с Робин прочел ту лекцию о необходимости оберегать красоту?»

— Что это с тобой, ма? Ты как-то чудно выглядишь? — спросила Робин.

— Ничего, ничего. Просто очень интересное дело. — Керри взглянула на часы, стоящие на камине. — Уже девять, Роб. Тебе пора укладываться спать. Я поднимусь через пару минут пожелать тебе спокойной ночи.

Робин принялась собирать фотографии, а Керри, отложив вырезки в сторону, задумалась. Она слышала, конечно, о случаях, когда родители оказывались не в силах пережить смерть своего ребенка. Тогда они, например, долгие годы отказывались что-либо менять в его комнате, сохраняли вещи в шкафу в том положении, в каком он их оставил, и тому подобное. Но вот о том, чтобы кто-то из таких вот безутешных родителей пытался как бы «воссоздать» свое дитя, причем делал бы это не однажды, об этом она слышала впервые. И это уже, как ей казалось, выходило далеко за рамки нормальных человеческих чувств.

Керри медленно встала с кресла, поднялась вверх по лестнице. Войдя в спальню Робин, поцеловала ее, пожелала спокойной ночи. В своей спальне Керри переоделась в пижаму и халат, опять спустилась вниз, приготовила себе чашку какао и вернулась к чтению.

Дело против Скипа Реардона было действительно проведено весьма оперативно. Обвиняемый сам признал, что они с Сьюзен поссорились за завтраком утром в день убийства. Более того, Скип также признал, что в течение предшествовавших нескольких дней они ругались почти непрерывно. Признал он и то, что, вернувшись домой в шесть часов тем злополучным вечером, застал жену у вазы с букетом роз. Когда он спросил, откуда эти цветы, она ответила, что его это совсем не касается. По словам Скипа, он тогда вспылил, заявив ей, что тот, кто прислал эти розы, может продолжать и дальше действовать в том же направлении, ибо он, Скип, так сказать, «выходит из игры». Потом, как утверждал Скип, он вернулся в свой офис, немного выпил и заснул на кушетке. Проснулся около полуночи, пошел домой, где и обнаружил тело жены.

Не нашлось, правда, никого, кто смог бы подтвердить версию Скипа. В газетах достаточно полно печатались протоколы заседаний суда, в том числе и те, что содержали показания Скипа. Прокурор своими наступательными, агрессивными вопросами так запутал обвиняемого, что тот порой стал просто противоречить сам себе. Мягко говоря, в его показаниях не было и намека на какую-нибудь убедительность.

Адвокат Реардона отвратительно подготовил своего клиента к допросу, пришла к выводу Керри. Она не сомневалась, что коли позиции обвинителя были сильны лишь подбором косвенных улик, то для Реардона главным на суде было твердо отрицать сам факт причастности к убийству жены. Этого ему сделать не удалось, более того, жестко и зло проведенный Френком Грином перекрестный допрос привел обвиняемого в столь полное замешательство, что мысль о сколь-либо последовательной защите уже не могла прийти ему в голову. «Нет никаких сомнений, — констатировала Керри, — Реардон сам помог выкопать собственную могилу».

Приговор был вынесен через шесть недель после завершения судебных заседаний. Тогда, десять лет назад, Керри даже сходила на это мероприятие. И теперь, вспоминая тот далекий день, она вновь видела перед собой Реардона: высокого роста, симпатичный, рыжеволосый человек, явно неуютно чувствовавший себя в тюремных одеждах. Когда судья спросил его, имеет ли он что сказать перед оглашением вердикта, Реардон лишь вновь протестующим тоном заявил, что ни в чем не виновен.

Джоф Дорсо сидел рядом с Реардоном в зале суда в тот день. Он был тогда помощником защищавшего Реардона адвоката. Керри его в то время едва знала. За прошедшие с тех пор десять лет Джоф стал солидным адвокатом, специалистом по уголовным делам. При этом Керри так ни разу и не столкнулась с ним напрямую: не случалось ей еще тягаться с ним силами в ночном поединке в суде.

Керри добралась до вырезки, рассказывавшей о вынесении приговора. Статья содержала, в частности, сказанные Скипом Реардоном слова: «Я не виновен в смерти моей жены. Я никогда не причинял ей вреда, ни разу не тронул ее. Я никогда не угрожал ей. Ее отец, доктор Чарлз Смит — лжец. Перед Богом и судом я клянусь, что он — лжец».

Несмотря на шедшее от камина тепло, Керри зябко двинула плечами.

15

Все знали или думали, что знают: Джесон Эрнотт богат потому, так как имеет деньги, унаследованные от родителей. Сам Эрнотт жил в Элпине уже пятнадцать лет, с тех самых пор, как купил старый дом Холидеев — двадцатикомнатный особняк, располагавшийся на гребне холма и имеющий из своих окон роскошный вид на парк «Пелисейдз интерстейт».

Джесону едва перевалило за пятьдесят. Был он среднего роста, имел жиденькие каштановые волосы, нездоровые глаза и хрупкую фигуру. Он много путешествовал по свету, туманно рассказывал о неких инвестициях, якобы сделанных где-то на Востоке, и обожал красивые вещи. И, действительно, дом его радовал глаз: изысканные персидские ковры, антикварная мебель, прекрасные картины, скульптуры. Будучи гостеприимным хозяином, Джесон умел развлечь гостей. В ответ и его самого заваливали приглашениями всякие великие и менее великие личности мира сего, а то и просто богатые люди.

Джесон был эрудирован, обладал живым умом. Порой он, опять же туманно, пробовал намекать на некие свои родственные связи с древним английским родом Асторов. Большинство знакомых, правда, считали это лишь вполне невинным плодом его воображения. Как бы то ни было, Джесон слыл личностью яркой, человеком немного таинственным и очень интересным.

Чего не знали знакомые Джесона, так это того, что он был еще и вором. Просто никому и в голову не могло прийти хорошенько подумать, почему по истечении более или менее приличного промежутка времени после посещения их домов Джесоном, все они обязательно становились объектом ограбления. Причем грабил все эти дома некто на удивление хорошо знакомый с имеющимися в домах системами охраны. Воровал Джесон не все, он забирал из чужих особняков лишь то, к чему у него была особая слабость. Особенно он любил предметы искусства, скульптуру, драгоценности и ковры. Лишь несколько раз в своей карьере он пошел на то, что вынес из ограбленных поместий почти все. Для этого им специально разрабатывались целые операции по маскировке грабежей под перевозку мебели, нанимались в других штатах целые бригады злоумышленников, обеспечивавших погрузку награбленного в автофургон, который и сейчас стоял в гараже другого, тайного дома Джесона, находившегося в отдаленном квартале Кэтскилз.

В районе того другого своего обиталища немногочисленные его соседи знали Джесона как личность весьма скрытную, не проявляющую ни малейшего интереса к установлению знакомств, к общению. В этот свой второй дом Джесон пускал лишь горничную да при необходимости ремонтных рабочих, но даже эти люди не знали и не могли знать ценности некоторых находившихся в доме предметов.

Если особняк в Элпине отличался изысканностью, то роскошь, скрытая в доме в Кэтскилзе, была просто потрясающей, ибо именно в Кэтскилзе Джесон хранил главное из награбленного — те предметы, с которыми расстаться был просто не в силах. Каждый предмет мебели был здесь сокровищем. На одной из стен, например, прямо над буфетом работы мастера Шератона висела картина кисти Фредерика Ремингтона. На самом же буфете сверкала ваза из коллекции Пичблоу.

Все купленное для поместья в Элпине приобреталось на деньги, вырученные от продажи награбленного. При этом здесь, конечно же, не оставлялось ничего из того, что могло бы вдруг привлечь внимание какого-либо гостя, обладающего фотографической памятью на некогда украденные у него вещи. По поводу любого находящегося в Элпине предмета Джесон мог сказать с легкостью и уверенностью: «Да, красивая вещь, не правда ли? Я приобрел это на аукционе „Сотби“ в прошлом году» или, например «За этим я съездил в округ Бакс, там распродавалось поместье Паркеров».

Единственную ошибку Джесон совершил десять лет назад в том же Элпине, когда приходящая по пятницам горничная рассыпала содержащиеся в ее записной книжке листочки. Она собрала тут же почти все из них, кроме одного. Того, на котором были выписаны шифры к замкам четырех особняков, располагавшихся неподалеку. Джесон списал все эти шифры, а листочек умудрился вставить в записную книжку до того, как горничная спохватилась. С собой совладать Джесон тогда не смог: он ограбил все четыре дома — поместья Эллотов, Эштонов, Донателли и, наконец, Реардонов. Джесон до сих пор не мог без дрожи вспоминать то, как едва не попался той ужасной ночью…

С тех пор прошло уже много лет, Скип Реардон давно был в тюрьме, возможности апелляций по его делу исчерпаны. А у Джесона опять все стало хорошо. Вот и сегодняшняя вечеринка была в самом разгаре. Джесон улыбался, принимая нескончаемые потоки комплиментов, лившихся из уст Элис Бартлетт Кинеллен.

— Надеюсь, что и Бобу удастся прийти, — сказал ей Джесон.

— Да-да, он обязательно придет. Он знает, что я не люблю, когда меня подводят.

Элис была красивой блондинкой, похожей на знаменитую актрису, принцессу Монако, Грейс Келли. Правда, в ней не присутствовало ничего от шарма и душевности погибшей принцессы. Элис Кинеллен была холодна, как лед. «Какая же она зануда и эгоистка! — думал Джесон. — Как только Кинеллену удается терпеть ее?»

— Он сейчас ужинает с Джимми Уиксом, — сообщила Элис, потягивая шампанское. — Вот здесь у него все это дело. — Она ладонью провела по горлу.

— Что ж, надеюсь, что и Джимми тоже появится, — Джесон говорил совершенно искренне. — Мне он нравится. — Он знал, конечно, что Джимми не придет. Уикс многие годы уже не появлялся ни на одной из его вечеринок. Более того, он старался вообще держаться подальше от Элпина после убийства Сьюзен Реардон. Возможно, потому, что именно здесь, в Элпине, на одной из вечеринок в особняке Джесона Эрнотта, Джимми Уикс повстречал Сьюзен.

СРЕДА, 25 ОКТЯБРЯ

16

Было видно, что Френк Грин раздражен. Улыбка, в которой он так любил демонстрировать свои недавно подремонтированные зубы, ни разу не показалась на его лице, пока он пристально смотрел и слушал сидевшую по другую сторону стола Керри. «Видимо, это именно та реакция, которой мне и следовало ожидать, — подумала Керри. — Я должна была предвидеть, что Френк меньше всего захочет, чтобы под сомнение ставилось именно то дело, которое создало ему репутацию. Особенно сейчас, когда все говорят о том, что он выдвинет свою кандидатуру на пост губернатора».

Прочитав газетные вырезки по делу об «убийстве возлюбленной», Керри долго не могла заснуть. Все решала, как же ей поступить с доктором Смитом. Следует ли напрямую обратиться к нему, в упор выспросить у него все о дочери, спросить, почему он вновь и вновь дает другим женщинам ее лицо.

Скорее всего, он в ответ просто вышвырнет ее вон, отрицая все и вся. Скип Реардон обвинил Смита во лжи, в лживых показаниях по поводу гибели дочери. Однако, если доктор действительно тогда соврал, он уж точно не признается в этом Керри сегодня, по прошествии стольких лет. В любом случае, даже если ложь и подтвердится, главным вопросом останется «почему»? Почему он солгал?

Засыпая, Керри пришла-таки к выводу, что лучше всего начать с обращения с вопросами к Френку Грину, коли он участвовал в том деле в роли обвинителя. Пока Керри объясняла Грину причины своего интереса к делу Реардонов, она имела достаточно времени, чтобы понять, что поставленный ею главный вопрос — «Не думаете ли вы, что доктор Смит мог и солгать, давая показания против Скипа Реардона?» — не вызовет ни дружеского понимания, ни желания помочь со стороны прокурора.

— Керри, — проговорил Грин, — именно Скип Реардон убил свою жену. Он знал, что она погуливает. Как раз в день убийства он вызвал к себе бухгалтера, чтобы выяснить, сколько ему будет стоить развод, и очень расстроился, когда узнал, что развод — дело страшно дорогое. Сам он был человеком богатым, а вот Сьюзен бросила прибыльную карьеру манекенщицы и стала домохозяйкой. Поэтому по закону ему пришлось бы выложить немалую сумму, чтобы обеспечить ее после развода. Так что постановка под сомнение правдивости показаний доктора Смита сегодня есть не что иное, как потеря времени и никчемная трата денег налогоплательщиков.

— Но с доктором Смитом не все чисто, — упорствовала Керри. — Френк, я не пытаюсь создать вам неприятности. Я больше, чем кто-либо, хочу, чтобы убийца получил по заслугам, но, я клянусь вам, что Смит — нечто большее, чем убитый горем отец. Он почти сумасшедший. Видели бы вы выражение его лица, когда он мне и Робин читал лекцию о том, как надо оберегать красоту, как одни люди красоту получают даром, другие же должны достигать ее.

Грин взглянул на часы.

— Керри, ты только что завершила крупное дело. Скоро примешься за следующее. Тебя явно ждет пост судьи. Мне жаль, что Робин попала на прием именно к отцу Сьюзен Реардон. Он, кстати, вовсе не был идеальным свидетелем обвинения. Хотя бы потому, что, когда он говорил о своей дочери, в его голосе не проявлялось ни капли чувства. Да и вообще он был так холоден, так бесчувствен, что я просто удивился, когда присяжные поверили его показаниям. Так что сделай одолжение и забудь это дело.

Стало ясно, что Грин больше не хочет продолжать разговор. Керри поднялась со словами:

— Как бы то ни было, я решила проверить, все ли правильно делает доктор Смит с Робин. Джонатан подыскал мне другого пластического хирурга.

Вернувшись в свой кабинет, Керри попросила секретаршу не соединять ее ни с кем, долго сидела и смотрела в никуда. Она могла понять тревогу Френка Грина в связи с ним, что ставила под сомнение его ключевого свидетеля по делу об «убийстве возлюбленной». Всякий намек на то, что по этому делу суд ошибся, мог отрицательно сказаться на популярности Френка, подпортить его имидж потенциального губернатора.

Возможно, доктор Смит является лишь глубоко страдающим отцом, способным использовать свои профессиональные способности для воссоздания черт дочери, размышляла Керри, а Скип Реардон — всего лишь один из бесчисленных убийц, говорящих «я не убивал».

«Пусть так, — думала Керри, — все равно я не могу этого так оставить». В субботу, когда она поведет Робин на прием к хирургу, которого порекомендовал ей Джонатан, она спросит его, может ли кто-то из его коллег даже просто задуматься над тем, чтобы начать создавать разным женщинам одно и то же лицо.

17

В шесть тридцать вечера того же дня Джоф Дорсо с неприязнью посмотрел на стопку записок о телефонных звонках, поступивших на его имя, пока он находился в суде. Зрелище его не вдохновило, и он отвернулся. Из окон его кабинета в Ньюарке открывался великолепный вид неба над Нью-Йорком. Только этот вид и мог принести душе покой после изматывающего дня работы в суде.

Джоф любил город. Родился он на Манхэттене, там и рос до одиннадцати лет. Потом родители переехали в Нью-Джерси. Так что ему казалось, что родина его — по обоим берегам Гудзона, и факт этот очень нравился ему.

Джофу было тридцать восемь лет, он был высок и строен, обладал крепким телосложением, совсем не соответствовавшим его любви вкусно поесть. Пышные черные волосы и оливкового цвета кожа выдавали итальянское происхождение. А вот ярко-голубые глаза были явно от бабушки — наполовину ирландки, наполовину англичанки.

Будучи старым холостяком, он и выглядел, как таковой: выбор галстуков в основном оказывался неудачным, да и прочая одежда всегда была чуточку мятой. Кипа писем и записок, предназначенных Джофу, подтверждала, однако, что он имеет репутацию прекрасного адвоката, специализирующего на защите клиентов по уголовным делам, а также свидетельствовала об уважении, которое питали к нему коллеги-юристы.

Джоф принялся, наконец, просматривать поступившие бумаги, отбирая важные, отодвигая в сторону прочие. Неожиданно он удивленно поднял брови. Керри Макграт просила его позвонить ей и оставила два номера: рабочий и домашний. Что ей могло понадобиться? Вроде бы у него не было никаких дел в работе по округу Берген, то есть по территории, входившей в компетенцию Керри Макграт.

В последние годы он порой встречал Керри на торжественных мероприятиях, проводимых адвокатурой. Был он в курсе и того, что она могла стать в скором будущем судьей, но знакомство не было близким. Звонок от нее заинтриговал его. Сейчас уже поздно звонить ей на работу. Поэтому Джоф решил найти Керри дома, причем немедленно.

— Я возьму трубку, — крикнула Робин, когда зазвонил телефон.

«Это как раз тебя, — подумала Керри, пробуя спагетти, которые готовила. — А я-то еще думала, что „телефонная болезнь“ нападает на людей несколько позже, где-нибудь поближе к двадцати годам», — размышляла она. Вдруг до нее донесся голос Робин, та просила ее взять трубку.

Керри быстро подошла ко второму аппарату, висевшему в кухне на стене. Незнакомый голос произнес:

— Керри.

— Да.

— Это Джоф Дорсо.

Она оставила ему послание с просьбой перезвонить, повинуясь некоему интуитивному порыву. Позже она слегка пожалела об этом. Если бы Френк Грин узнал о том, что она связывалась с адвокатом Скипа Реардона, он не стал бы впредь так мило с ней себя вести, как это было до сих пор. Но теперь отступать было уже поздно.

— Джоф, все это, возможно, совсем не важно, но… — она замолчала. «Давай, давай, выкладывай», — тут же подогнала она себя. — Джоф, моя дочь попала недавно в аварию, и ее лечил потом доктор Чарлз Смит…

— Чарлз Смит! — прервал ее Дорсо. — Отец Сьюзен Реардон?!

— Да, точно. Так вот: с ним происходит что-то странное, — говорить было уже легче, и она рассказала все о тех двух женщинах, которых видела в приемной доктора.

— Ты думаешь, что Смит и вправду делает их похожими на дочь? — воскликнул Дорсо. — Какого черта ему это надо?

— Именно это и беспокоит меня. Я собираюсь отвезти Робин к другому хирургу в субботу. И спрошу его о том, каковы хирургические условия воспроизведения одного и того же лица. Я намерена также поговорить и с самим доктором Смитом, но мне кажется, что, если бы я смогла сперва прочесть все протоколы суда полностью, я была бы к такому разговору более подготовлена. Я могу, конечно, получить все через прокуратуру, ведь нужные мне документы, безусловно, имеются в архивах, но это займет время, и к тому же я не хочу, чтобы кто-то знал, что я ищу эти бумаги.

— Я раздобуду для тебя копию протоколов уже завтра, — обещал Дорсо. — Пришлю к тебе в кабинет.

— Лучше пришли их мне домой. Я дам тебе адрес.

— Мне хотелось бы их тогда принести самому и поговорить заодно. Завтра вечером в шесть или шесть тридцать устроит тебя? Я не задержу тебя больше чем на полчаса, обещаю.

— Хорошо, приходи.

— Тогда до встречи. И спасибо, Керри.

Керри посмотрела на трубку. «Во что я вмешиваюсь?» — подумала она. Мимо ее внимания не прошло волнение, появившееся в голосе Дорсо. «Не надо было мне говорить про странности Смита. Да и вообще я заварила кашу, которую, может быть, расхлебать у меня и сил-то не хватит».

Яростное шипение на плите заставило ее резко обернуться. Кипящая вода из кастрюли со спагетти переливалась через край, прямо на огонь газовой конфорки. Ей не надо было даже заглядывать в кастрюлю: и без того было ясно, что ее «алденте паста» давно превратилась в слипшуюся кашеподобную массу.

18

Во вторую половину дня по средам у доктора Чарлза Смита приема не бывало. Эти часы он обычно отводил для хирургических операций или же повторных осмотров находящихся в больницах клиентов. В этот день, однако, он поступил иначе, отказавшись вообще от всякой работы. Подъехав по Восточной Шестьдесят Восьмой улице к коричневому кирпичному зданию фирмы, в которой работала Барбара Томпкинс, он не мог не порадоваться своему везению: как раз напротив входа в здание оказалось свободное место для парковки. Это позволило ему преспокойно остаться в своем автомобиле и ждать, когда Барбара пойдет с работы.

Когда же она наконец действительно появилась в дверях, доктор не смог сдержать улыбку. Она прекрасно выглядит, решил он. Как он ей и предлагал, волосы она носила свободно распущенными, ничем не сдерживаемыми, что, по его мнению, наилучшим образом выделяло утонченность вновь полученных ею черт лица. На Барбаре был ладно сидящий красный пиджак, черная до икр юбка и элегантные туфли. Впечатление она производила женщины изящной и, безусловно, преуспевающей. Доктору знакома была каждая деталь ее облика.

Барбара села в такси. Доктор тоже завел мотор своего двенадцатилетнего черного «мерседеса» и поехал следом. Несмотря на обычную для часа пик загруженность Парк-авеню транспортом, преследование не создало доктору никаких проблем.

Обе машины двинулись на юг. Наконец, такси остановилось у ресторана «Четыре сезона» на Восточной Пятьдесят Второй улице. Видимо, Барбара с кем-то договорилась о встрече здесь, подумал доктор. В этот час заведение должно быть полно, так что ему не составит труда проскользнуть в него незамеченным.

Покачав головой, он, однако, решил поступить иначе — развернулся и поехал домой. Тех нескольких мгновений, в течение которых он видел ее, было достаточно. Даже слитком много. На секунду ему даже показалось, что перед ним и вправду Сьюзен. Теперь же доктору просто хотелось быть одному. Медленно продвигаясь по забитой автомобилями улице, он повторял раз за разом: «Прости меня, Сьюзен. Прости меня, Сьюзен».

ЧЕТВЕРГ, 26 ОКТЯБРЯ

19

Когда Джонатан Гувер бывал в Хахенсаке, он обычно просил Керри пообедать с ним.

— Интересно, сколько человек за жизнь способен проглотить ресторанных супов? — шутливо спрашивал он ее при этом.

В этот день, жуя свой гамбургер в «Соляр», ресторанчике на углу, рядом со зданием суда, Керри рассказала Джонатану о виденных ею двойниках Сьюзен Реардон и о своей беседе с Джофом Дорсо. Она поведала ему о более чем отрицательной реакции своего шефа на ее намерение вновь поднять это старое дело об убийстве.

Джонатана ее рассказ серьезно обеспокоил.

— Керри, я мало что помню об этом деле. Разве что то, что был совершенно уверен в виновности муженька. И вообще, думаю, тебе не следует влезать в это дело, особенно потому, что Френк Грин приложил руку, причем в очень большой степени, насколько я помню, к вынесению обвинительного приговора. Будь разумной. Губернатор Маршалл еще достаточно молод. Он отслужил уже два срока и не может поэтому с ходу выдвигаться еще и на третий. Но свою работу он любит и хочет, чтобы Френк Грин временно занял его место. Между нами говоря, у них там есть договоренность: Грин становится губернатором на четыре года, а потом выдвигает свою кандидатуру в сенаторы. Маршалл же ему в этом помогает.

— А Маршалл тем временем опять усаживается в губернаторское кресло в Драмсвакете, да?

— Томно так. Губернаторские хоромы ему ведь, повторяю, по душе. Сейчас уже очевидно, что Грин победит на предстоящих выборах. Он прекрасно выглядит и держится на публике, гладко говорит. У него великолепный послужной список, в котором важнейшим элементом является успешное проведение дела Реардона. Наконец, по счастливому стечению обстоятельств, Грин еще, действительно, и не глуп. Он твердо намерен продолжать курс Маршалла в ведении дел штата. Фактом, однако, остается то, что если что-то вдруг нарушит успешный для Грина ход его движения вперед к губернаторству, то он может и проиграть, причем уже в ходе предвыборных собраний избирателей. Так как в затылок ему дышат еще пара потенциальных и достаточно сильных кандидатов в губернаторы.

— Джонатан, я всего лишь поговорила с Грином о необходимости повнимательнее изучить обстоятельства того дела, чтобы выяснить, не столкнулся ли главный свидетель на том процессе с какой-либо серьезной проблемой, которая могла как-то повлиять на искренность его показаний. Я имею в виду то, что отцы, конечно, страдают, когда погибает их ребенок, но доктор Смит заходит, кажется, в своих страданиях слишком уж далеко.