Геном Пандоры

Он зашарил по поясу, но у хозяев пещеры хватило ума избавить людей от всего имевшегося при них оружия. Заодно они зачем-то прихватили и ковбойские сапоги Хантера, так что на ногах у него остались лишь вязаные носки, украшенные северными оленями. Возможно, Хантер разжился носками на какой-то давней рождественской распродаже. В правом была дыра, и сквозь нее торчал грязноватый большой палец.

А вот зажигалку и фляжку у охотника твари отобрать не додумались. Хантер подполз к решетке, подергал прутья-корни и щедро оросил их из фляги. Затем он поднес к прутьям зажигалку. Щелчок – и из пластикового корпуса вырвалась струя пламени, сделавшая бы честь небольшому огнемету. Через секунду один из корней вспыхнул.

– Я бы не стал этого делать, – заметил Колдун. – По-моему, они чувствуют тепло.

– А по-моему, тебе следует захлопнуть пасть, пока цверги не вырвали твой болтливый язык и не слопали на ужин.

– Цверги?

Завершить этот познавательный диалог им не удалось. Клетка задергалась. Горящие корни пришли в движение. Они спазматически сокращались, и плетеный мешок из прутьев все сжимался, сжимался – пока Колдун и Хантер не оказались стянуты тесной и вдобавок вовсю полыхающей сеткой. Хантер изрыгал проклятия и пытался выломать корни. Одна из горящих лиан любовно прижалась к его щеке, запахло паленой щетиной и мясом. Отбиваясь от корней, Колдун меланхолически подумал, что это в старину тоже было одной из примет Рождества – палили свиную щетину, визжащих хрюшек забивали на колбасу и шпик… Клетка уменьшилась настолько, что стало трудно дышать, а глаза разъедало дымом. Рядом по-свинячьи визжал охотник, которого разозлившаяся лиана решила поджарить. Черепа подсветило оранжевым заревом, отчего дыры глазниц стали глубже и таинственнее.

Мучения напарников кончились быстро и бесславно. Колдун не успел уловить, когда в пещере появились серые быстрые твари. Но они появились, нахлынули молчаливой волной. Пять или шесть выстроились у клетки и щедро помочились на огонь. Зашипело. Струя мускуса и аммиака ударила в ноздри. Ругательства Хантера стали вдвое ужасней и физиологичней, но дело было сделано – пожар потух. Опаленные прутья расправились, и вскоре Колдун уже смог сесть, поглаживая помятые – вот уже во второй раз за два дня – ребра.

Твари разбежались так же молчаливо и быстро, как и собрались, исчезли в боковых ходах. Осталась лишь одна. Сидя на корточках, она пялилась на клетку.

В сарае Колдуну показалось, что ночная гостья смахивает то ли на лемура, то ли на мартышку, но сейчас, при более ярком освещении, стало очевидно, что тварь сродни человеку. Характерная форма черепа, отставленные большие пальцы на руках. Кожа серая, но это, возможно, от грязи и недостатка света. Лицо подземной жительницы было одновременно детским и старообразным, чем-то напоминало младенческие личики православных икон. Тонкий и острый нос, скорбно поджатые губы. Ввалившиеся щеки и огромные глаза, светящиеся зелено и бледно – почти как росший по стенам пещеры мох. Худющие руки и ноги, узкие бедра и маленькая грудь девчонки-подростка или кастрата. Волос на голове и нигде на теле у серокожей не было.

Она ничем не отличалась от своих товарок, но Колдуну почему-то казалось, что это та самая тварь. Та, что его укусила. По изможденной мордочке подземника, от нижней губы и до подбородка, тянулся тонкий белый шрам.

– Пошла на х… сука! – заорал Хантер.

Не оборачиваясь, Колдун поинтересовался:

– Почему вы думаете, что это самка?

– Во-первых, разуй глаза – видишь, у нее тощие сиськи висят, как у старой негритянской шлюхи? Во-вторых, они все сучки.

– В смысле?

Хантер, физиономию которого украшал свежий ожог, присел рядом и злобно уставился на серокожую. Та спокойно смотрела на пленников своими невероятными глазищами.

– В смысле, они, цверги, – все бабы. Когда я еще промышлял в Германии, парни нашли под Мюнхеном целую колонию. Выкурили их на поверхность газом, ну и…

– Что «и»?

Охотник гнусно ухмыльнулся и продемонстрировал, что. Колдун поморщился:

– Как же они размножаются? Или ваши парни их потом отпустили?

Ухмылка Хантера сделалась шире:

– Ага, еще и поцеловали на прощание… А размножаются они очень просто. Поймают мужика, человека, в смысле. Сожрут, причем обязательно всей стаей. И от этого залетают.

Колдун недоверчиво хмыкнул:

– Хантер, извините, но это подозрительно смахивает на городскую легенду. Вроде той, о фермах, где химеры откармливают людей на фарш для бургеров…

Охотник резко крутанулся на месте, ухватил Колдуна за ворот рубашки и, притянув к себе, зашипел:

– Слушай, пацан…

Однако высказаться ему опять помешали. Из бокового отнорка вынырнула новая тварь, и охотник издал возмущенный рык: она щеголяла в его, Хантера, сапогах. Сапоги явно были велики цвергине, так что она подволакивала ноги, до комизма напоминая старого ревматика. Тварь, гордая обновкой, продефилировала мимо клетки и присела рядом со своей подругой. Зыркнула на Хантера, убедилась, что тот вне себя, и, нежно заворковав, принялась ластиться к первой красотке. Та к ласкам отнеслась сдержанно, но новоприбывшая ничуть не смутилась холодным приемом. Она мурлыкала, и урчала, и гладила шишкастый череп своей подружки, и вылизывала ее длинным желтым языком. Колдун не выдержал и захихикал:

– Они над нами издеваются.

– У них мозгов не хватит. Просто предчувствуют, как сейчас нажрутся нашим мясом и будут щениться.

– Хантер, вы уверены, что мясом? По-моему, они нас провоцируют…

Охотник тяжело уставился на Колдуна:

– А Батти насчет тебя был прав.

– Прав в чем?

– Я, когда ты отрубился, высказался в том смысле, что на хрен нам сопляка навязали на шею. А железный болван ответил, что ты намного старше, чем кажешься.

Тут уж Колдун не выдержал и расхохотался в голос. Его смех спугнул цвергов. Они синхронно подскочили – причем со второй при этом свалился сапог – и порскнули в темный ход. И снова Колдун и Хантер остались одни, не считая молчаливых и бдительных черепов.

Наземники просто помешаны на своих Теплых Местах. Куда ни придут, там и сделают Теплое Место, хотя в Общинном Доме и без того не холодно. Сиби еще больше уверилась в мысли, что Теплые Места – это что-то вроде Экспозиции у наземников. Такая преданность прекрасному не могла не вызвать уважения, но делать Теплое Место из Старого – очень глупая затея. Он уже укусил длинного наземника, искусал бы и второго, если бы двоюродные сестрички не прибежали и не успокоили Старого. Затем сестрички разошлись по делам, а Сиби осталась. Наземники будили ее любопытство. Во-первых, хотелось посмотреть, как они, настолько верные своим Экспозициям, оценят Главную Экспозицию Общинного Дома. Во-вторых, было просто интересно. Все-таки Сиби сама их поймала. То есть с помощью Сири, но наполовину сама. И потом, наземникам предстояло участвовать в Празднике Обновления. Хотелось бы узнать о них побольше, ведь скоро Обновляющие станут ее частью. Это совсем не то же самое, что есть личинок, жуков или лягушек, даже не то же самое, что пить влагу Старого. Это праздник, а праздники случаются редко.

Сиби сидела на корточках и наблюдала за наземниками. Тот, что поменьше – ему достался поцелуй Сиби, – тоже наблюдал. Кажется, Главная Экспозиция пришлась ему по душе. Зато второй Сиби совсем не нравился. Его искусал Старый, и второй злился и совсем не думал об Экспозиции, а думал о плохих вещах. Сиби даже испугалась, когда он схватил меньшего наземника. Ей показалось, что длинный и злой хочет съесть своего двоюродного брата, а это никуда не годилось. Она уже собиралась расшевелить Старого, когда вошла Сири.

Нет, положительно, у Сири совершенно отсутствует чувство гармонии! Как она могла нацепить на себя отвратительные пятки длинного наземника? Сири прошлась перед клеткой, комически вихляя бедрами, и, усевшись перед Сиби, скабрезно хмыкнула:

– А ты нравишься маленькому.

– Почему ты так решила?

– Он тебя думает.

– Он думает много вещей сразу. Зачем тебе эти пятки, Сири?

– Так.

Сири мечтательно улыбнулась и полезла обниматься. В другой раз Сиби была бы не прочь – Сири, несмотря на вопиющее отсутствие вкуса, ей нравилась, – но почему-то сейчас ее поведение казалось неуместным. Не перед Главной Экспозицией, и особенно не перед Обновляющими. Здесь уместны были бы торжественность и легкая грусть, потому что всякое Обновление ведет к Долгому Сну, а Долгий Сон – не предмет для шуток и розыгрышей. Но такой уж у Сири был нрав.

– Гляди, как длинный на нас смотрит. Он бы сломал тебе шею, сестренка, если бы не Старый.

– Тебе бы тоже сломал.

– Нет. Я бы первая его поцеловала, и он заснул бы навсегда.

– Нельзя!

– Знаю, что нельзя. Но хочется.

– Лучше бы ты вернула ему его пятки.

– Какая ты скучная, сестренка.

От Сириных ласк у Сиби уже начала слегка кружиться голова, когда под сводом грохнуло. На секунду Сиби представился пузырь, какой бывает от дождя на верхней воде, но только больше, намного больше – а в пузыре ничего. Это ничто взорвалось, хлестнуло наружу, и Старый не смог его удержать, потому что нельзя удержать ничто. Сири, взвизгнув, больно вцепилась в Сиби, и вместе они рванули к выходу. Пустота за спиной клокотала, и издевалась, и звенела весенним дождем.

Колдун сидел в клетке, поджав колени к подбородку, и вспоминал тот год, когда они еще жили в городе. Можно было иногда выбираться из дома и говорить с разными людьми. Особенно нравился Колдуну старый музыкант, поселившийся в парке. Музыкант спал на скамейке под кленом и никогда, никогда не возвращался домой.

«Там пауки, – объяснял старый музыкант, прихлебывая из бутылки. – Много-много пауков. И не заметишь, как однажды ночью они подкрадутся и съедят тебя. Останется только пустая сухая шкурка». Потом, с сомнением глядя на юного собеседника, он добавлял: «Ты, верно, думаешь, что я спятил. Но когда человек одинок, всякое случается. Одинокие люди беззащитны, как дети. Их запросто могут слопать какие-нибудь пауки».

Колдун приносил музыканту вино и сидел с ним на скамейке, болтая ногами. Однажды вечером он не нашел старика и понял, что пауки добрались до него и в парке. Это Колдуна не особенно удивило, ведь тогда система ПВО еще не была толком отлажена и над городом то и дело проносились летюги и змееносцы. Если в небе парят летюги, почему бы в парке не оказаться паукам-людоедам? А когда Колдун понял, что старик имел в виду, было уже поздно: он сам превратился в паука. Вот и сейчас по-паучьи терпеливо Колдун плел сеть.

Уже на второй день их заключения у цвергов – по крайней мере Хантер утверждал, что это второй день, – стало ясно, что кормить узников подземные твари не намерены. Хорошо хоть не пришлось томиться жаждой. В переплетении лиан-ветвей нашлось что-то вроде чаши, куда регулярно поступал прозрачный сладковатый сок. У Хантера от сока начался понос, а Колдуна тошнило, но пить все равно приходилось.

– Да все ясно, – проскрипел охотник после очередного приступа, держась за живот.

Растение – а их клетка несомненно была растением, живым и крайне себе на уме – с энтузиазмом потребляло фекалии, так что хотя бы эта нота не включилась в симфонию здешней парфюмерной.

– Твари целиком нас жрать собрались, – выложил свои умозаключения Хантер, – а наше дерьмо им к чему. Вот прочистит нас, тогда и сожрут. Стерильными, как новорожденных крысят.

– Вы когда-нибудь ели новорожденных крысят, Хантер? – осведомился Колдун.

– Нет, упаси боже!

– А я ел.

Лесной рейнджер поднял еще более похудевшее лицо, на котором резко прорезались вертикальные, рассекающие щеки морщины, и едко спросил:

– Живьем, надеюсь?

Это было первое на памяти Колдуна проявление иронии из уст охотника, так что Хантеру подземный климат и своеобразная диета явно пошли на пользу. О Колдуне подобного сказать было нельзя. Он никогда не отличался крепким здоровьем, а от воздуха подземелья, стылого и насыщенного запахом плесени, его легкие хрипели, как старая фисгармония.

И еще он начал кашлять. В выходящей с кашлем мокроте была кровь. Следовало спешить, тем более что Праздник Обновления ожидался со дня на день.

Маленькая цвергиня часто их навещала. Она часами просиживала на корточках перед клеткой и не моргая смотрела на пленников. Теперь Колдун знал, что девчонку зовут Сиби. Он тоже сидел неподвижно и смотрел на тюремщицу. Хантер в это время метался по клетке и пытался выломать прутья или изрыгал проклятия вперемежку с угрозами, что изрядно раздражало Колдуна. Охотник, в свою очередь, был не в восторге от занятий напарника. Когда они оставались наедине, Хантер пытался хранить холодное молчание, но в конце концов взорвался:

– Ты чего пялишься на эту уродину как на голую училку в душе?

– Интересное у вас, Хантер, было детство.

– Да уж поинтересней твоего.

– Отвечая на ваш вопрос – я пытаюсь ее поймать.

– Открою тебе глаза, малыш, – гоготнул охотник, – это она нас поймала.

Колдун нетерпеливо вздохнул:

– Хантер, если бы Сиби была человеком или зверем, я давно бы подобрал к ней ключ и она сама выпустила бы нас из клетки. Но это существо – ни то и ни другое. С таким типом мышления я еще не сталкивался. Поэтому помолчите и дайте мне разобраться.

– А-а, я и забыл, что кто-то у нас телепат. Так давай, телепат, действуй. Пусть тварь отомкнет задвижку, или что у них там…

– Не все так просто. Я смогу удерживать контроль какое-то время, но потребуется постоянное внешнее давление. А это очень… утомляет. Даже если Сиби откроет клетку, ее сестры быстро нас догонят. Без помощи нам отсюда не выбраться – поэтому надо, чтобы желание освободить нас пришло к ней изнутри. Внутренние побуждения намного эффективней внешних.

Хантер перестал метаться по клетке и, остановившись рядом с Колдуном, уставился на него сверху вниз. Потом, помявшись, сел рядом. Когда охотник снова заговорил, в голосе его поубавилось обычной задиристости:

– Вот что, Колдун. В ту ночь… перед тем как отрубиться там, в сарае, ты сказал, что я слышу голоса. С чего ты так решил?

– Удачная догадка.

– Что-то мне так не кажется.

– А вы их действительно слышите?

Охотник молчал. Он казался зверем, ступающим сторожко зверем, чья передняя лапа уже занесена над стальной пастью капкана… Нет. Зверь решил не рисковать и, аккуратно убрав лапу, попятился.

– Ты мне лучше вот что скажи. Если ты так ловко с химерами управляешься – а я ведь видел, как ты скрутил ракунсов в парке, – зачем же ты допустил, чтобы чайки грохнули вертолет? Мог бы и их разогнать.

– Мог бы, – согласился Колдун. – Но не захотел. Это было очень… красиво.

Хантер поперхнулся, словно подавившись костью. Больше он Колдуну не докучал.

Время ленивым слизнем текло по стенам пещеры. Мертвые сестренки замерли в вечном танце. Мох светился. Паук плел сеть.

Сиби сама толком не понимала, зачем приходит сюда. Приходит, словно кто-то – или что-то – тянет ее к Старому и запутавшимся в его корнях чужакам. Себе она это объяснила так, что готовится к Обновлению. Все сестренки готовились к Обновлению, а она готовилась вот так. В конце концов, Сиби всегда была чуть-чуть наособицу, а после того как родные ее сестренки заснули Долгим Сном, и вовсе отдалилась от остальных. Если бы не Сири, которая всегда пыталась затащить подругу в центр событий, она бы и не вылезала из своего отнорка. Сейчас Сири злилась. И ревновала. В другой раз Сиби наверняка подчинилась бы ее напору, но теперь что-то мешало. Мешал меньший из наземников. Сиби все казалось, что она в чем-то не разобралась, недопоняла чего-то. Она бы даже снова пощупала чужака, но не хотелось, чтобы тот закричал и отшатнулся.

Наземник ничего особенного не делал. Просто сидел и смотрел. Сиби подумала, что, если объяснит ему, как важно Обновление, частью какого великого Праздника он станет, сделается легче. Объясняла, как могла, но понял ли чужак, услышал ли, разобрать было невозможно.

«Если не случится Обновления, – объясняла Сиби, – нам станет очень плохо. Мы станем совсем больные, слабые и сонные, будет очень чесаться и болеть кожа, выпадут зубы. А потом, если Обновления все еще не произойдет, мы заснем Долгим Сном. Извини, наземник. Так надо».

Наземник не моргая смотрел на нее мертвыми глазами. Иногда Сиби мысленно возвращалась к тому дню, когда из чужака хлестнула пустота, и думала, что это какой-то неправильный наземник. Может, если наземник неправильный, то и Обновление получится неправильное? Она высказала свои подозрения Сири, но та только посмеялась и обозвала ее чудачкой. Оставалось смотреть. Смотреть и пытаться понять.

– Она очень искренняя девочка, – усмехнулся Колдун. – Все пытается доказать мне, как важно это их Обновление.

Хантер быстро сдавал. Сейчас он валялся на полу клетки и равнодушно пялился в темноту под сводом пещеры. Колдуна удивляло, что охотник так резко сломался, как-то сразу, в один день от ругани и бега по клетке перейдя к полному безразличию.

– А мне по х… – вяло откликнулся Хантер. – Скорее бы они нас кончили.

– Надеетесь обрести вторую жизнь в их потомстве?

Колдун уже не знал, чем его поддеть. Пожалуй, равнодушный и сломленный Хантер нравился ему даже меньше Хантера бодрого и озлобленного.

– Надеюсь, что хоть тогда ты заткнешься.