Золото для Агаты

— Магазин «Пенсионер»! — Алла указала на вывеску.

Повисла недолгая пауза, после которой мы как две ненормальных согнулись пополам от смеха. Надо же было так в тему выдать такое слово! Еще одним поводом для Аллиных издевательств стало мое детское наивное желание купить Чупа-Чупс. Комментариев была туча.

Особенно мне запомнились эротические идеи Аллы на этот счет, голова у нее работала хорошо, просто чаще всего не в ту сторону, которую от нее требовали. Она рисовала потрясающие воображение картинки, за что я была ей благодарна, мой мозг они занимали целиком, вытесняя и вредного папашку и биохимика и предательницу-подругу. Когда подруга устала, я решила попробовать сама.

— Представляешь, — я понизила голос, добавляя в него чувств, — он подходит ко мне сзади и поправляет скальпель…

Я действительно подошла к подруге сзади и взяла ее за предплечье, она отскочила настолько молниеносно, что я даже сообразить не успела. А подруга уже стояла в паре метров от меня в полусогнутом состоянии:

— Фу-фу-фу! Агата, фу-фу-фу!

Я была настолько поражена ее отскоком, что даже смеяться не могла.

— Что ты делаешь с моим воображением? Оно чересчур живое, в него нельзя такое заливать! У него там, поди, уже ничего не работает!

— Все у него работает! — Возмутилась я.

В моих мыслях Золотко был неудержимым и страстным! Это я должна была просить его о пощаде, а не он отмахиваться от моих желаний.

Правда, мысль меня немного кольнуло. Словно я уже окунулась в этот омут и теперь пыталась понять, не будет ли таких неожиданностей, которые смогут меня разочаровать? Я постаралась отшутиться. Кажется, получилось.

Домой я вернулась поздно, часов в двенадцать. Относительно днем для моих обычных побегов в клубы. Тихонько прокравшись к себе, я включила компьютер. Меня разрывало от желания сделать что-нибудь пошленькое. Я даже пожалела, что у меня нет парня. Или хотя бы близкого друга, так хотелось над кем-нибудь пошутить…

Машинально я открыла свой дневник, который в электронном виде вела лет с пятнадцати. Пальцы зависли над клавиатурой. Стук, второй, у меня в голове завертелась цепочка. Мысли плавно перетекали одна в другую, иногда срываясь от избытка эмоций. Я не могла дать себе возможность сказать это языком и губами, а пальцы вполне могли набрать текст. Там были только мы вдвоем… кабинет располагал к перемещению действия в горизонталь, и он был смел. Зачем думать о преградах на мониторе ноутбука? Здесь можно просто протянуть руку и взять предложенное. Я старалась как можно тщательнее прописывать детали, чтобы точнее представлять себе прелюдию и процесс. Моя стена падала с каждой строчкой. Вот я снимаю с него халат, расстегиваю рубашку… уже пальцы не попадали на интересующие меня клавиши, а я все писала. Еще чуть-чуть, немного остроты… Концовка! Я откинулась на спинку стула и потянулась. Кажется, я часто буду обращаться к бумаге за помощью. Я устала, морально вымоталась. Душа была готова ложиться спать, она получила моральное удовлетворение от написания эссе на «неприличную» тему, а вот тело все еще жаждало близости. Я закрыла ноут и отключилась.

Каково же было мое удивление, когда я проснулась одетая (кажется, это слишком часто со мной случается!) с ноутбуком на груди, который я обнимала получше любой милой подушечки. Надеюсь, мне не снилось ничего такого, и я не пускала на него слюни, а то чудо техники могло захлебнуться.

Я встала и привела себя в порядок. Сегодня праздник — день защитника отечества. В груди сразу же засосало: из-за такой ерунды пропадает анатомия! Лучше бы БХ пропала!

Родителей я застала на кухне, они сидели за небольшим столом. Когда гостей не было, мы завтракали там, чего еду по всему дому таскать? Хотя это я люблю: чашки находятся везде, разве что в уборную я с ними не хожу. Отец пил кофе, мама расслабленно зачерпывала ложкой творожок.

— С праздником! — Дежурно сказала я.

— Я что похож на солдата?

— Леня, это и гражданский праздник! Мужчины-врачи защищают людей от болезней, мужчины-спасатели от чрезвычайных ситуаций…

— А мужчины-политики от лишних денег. — Не удержалась я.

— К слову о лишних деньгах, до конца марта ни копейки не получишь. — Отец отхлебнул из бокала, походившего по размерам больше на пивную кружку. — Ты вчера повеселила всех!

Я присела напротив отца. Он так комично выглядел в полосатом махровом халате. После его обычного костюма, смотрелось это великолепие вкупе с домашними тапками очень мило. Мне ужасно хотелось выслушать, что он обо мне думает, как будет называть мое поведение. Я остро нуждалась в осуждении. Живя в доме тирана, невольно становишься мазохистской.

— Меня отчисляют?

— Если бы! Разумов в восторге был от твоей сцены! Сказал, что такие вот стервочки своего всегда добиваются, а коль уж у тебя фонтан эмоций, так их следует приспособить куда-нибудь.

— С удовольствием пущу их в мирное русло. — Зачем-то сказала я, намазывая хлеб плавленым сыром и украшая бутерброд колбасой и укропом.

— Тогда собери все свои актерские навыки и извинись перед Беллой!

— Что?! — Я чуть не подавилась. — Она вообще-то меня продала!

— Она тебя мне продала, твоему отцу, это не считается.

— А если бы ты был психом и гонялся за мной с бензопилой?

— Тогда бы ты, наверное, была спокойной и послушной. — Без тени юмора отозвался отец. — Извинись!

— Прекратите! У меня от вас голова болит!

— Мама!

— Галя!

— Замолчите, оба! — Мама поднялась на ноги. — Леня, если тебя что-то не устраивает, накажи ее. Агата, если что-то не нравится тебе — объясни это нормальным тоном!

Мы замолчали. Обычно мама на нас не срывалась. Она была на редкость спокойной, похоже, мы сильно ее достали. Наши с папой «дележки авторитетов» продолжались с моего сознательного возраста. В детстве я просто капризничала, а потом, повзрослев, стала и сознательно выводить отца из себя, делая все, чтобы он злился и орал на меня. Это меня будто бы успокаивало. Странно все это. Доедали мы уже в тишине. Днем я старалась не пересекаться с родителями и молча учила уроки. Золотухин много задал, вот жук! С каждым разом увеличивает дозу, так ведь можно анатомана сделать! Вот у меня итак уже острая форма с ярким проявлением клинических симптомов: учащенный пульс, дыхание, эмоциональное возбуждение и гиперактивность. В то же время, я ничего не хочу делать! Хочу бросить все и мчаться к нему! Я чувствую себя подростком: влюбилась в препода, страдаю и ничего не могу с этим сделать! Поднимается моральный аспект: справедливо ли будет плюнуть на условности и начать атаку? Как все сложно…

Глава 9. Первый шаг в пропасть

И почему я не могу спокойно относиться к отцовским нападкам? Нет, чтобы просто пропустить мимо ушей все, сказанное драгоценным родственничком, кивнуть и сделать по-своему.

На психологии рисовали: дом, дерево и человека. По результату теста, я инфантильна, уже пожинаю плоды своих трудов — тут-то без Золотка не обошлось — и отгораживаюсь от окружающих, пытаясь что-то скрыть. Как без этого? Любому, даже самому на вид кристально чистому есть, что скрывать. Мы многое о себе не говорим, есть моменты, которые хочется скорее выкинуть из памяти. Они нам неприятны, режут затянувшиеся раны, не давая им зажить, и оставляют уродливые шрамы в нашей душе. Плюс ко всему на меня сильно влияет отец, это точно! Скорее не влияет, а пытается, а я изворачиваюсь, как могу.

История порадовала, меня похвалили, сказали, что я всегда прихожу готовая, настроенная на работу. Просто я сейчас влюблена по самое не хочу, и больше меня ничего не интересует. Так и расплываюсь в улыбке только от упоминания Золотка.

Все учу анатомию. Прямо не могу оторваться. А то еще завтра ударю в грязь лицом. Как я хочу его увидеть и между тем боюсь, что не смогу сдержаться и просто брошусь ему на шею. Что тогда будет?? Все мои проблемы из-за эмоций. Надо бы успокоиться и не показывать себя, а то одногруппники еще спалят… как сказала Лера в период биологии Додонова «хоть бы совладать с телом!», вот и я о том же.

* * *

Ждала Золотко перед лекцией по гисте — не дождалась. Увидела его только после и повисла на лестнице с тихим стоном. Полина улыбнулась:

— Видя его, ты, похоже, испытываешь моральный оргазм!

— Да! — Не стала отрицать я.

Белла не лезла ко мне, прекрасно понимая, что я с ней сделаю, если она рискнет начать разговор. Мне было не до того. Ко мне подошел Ефим и спросил, буду ли я заниматься препаровкой. Что за вопрос?! Конечно, буду! Это же Золотко! Мы подошли к его кабинету. Там было две двери, первая железная, а вторая деревянная. Чинно оформленная табличка: «Михаил Иванович Золотухин, доцент, заведующий кафедрой». Фима постучал и первым ступил на его территорию. Я шагнула следом.

Кабинет был небольшим, я быстро пробежала по нему глазами и впилась в свою любимую часть — анатома. Здесь было несколько столов, шкаф, холодильник, старенький диван. Золотухин в сером халате бросил на нас скучающий взгляд. Фима стал договариваться, я время от времени кивала, а сама любовалась. Все во мне плясало в этот момент. Так и хотелось подойти ближе, заглянуть в эти серо-голубые игривые глаза, провести рукой по гладко выбритому лицу. Но особенно я хотела расстегнуть еще пару пуговиц на черной атласной рубашке. Я чувствовала, как ноют пальцы, желая осуществить эту мысль. Мне приходилось время от времени выныривать из своих фантазий, чтобы вслушаться в разговор, а не просто наслаждаться его чуть гнусавым спокойным голосом. Хотя на парах я воспринимала абсолютно все, что он говорил. Мы договорились на субботу. После пар, нужно было только обзавестись скальпелем и пинцетом. Ну, это не трудно. Оказывается, Золотко ненамного выше меня, я ему примерно по нос. Хотя минус восемь сантиметров моих каблуков.

Писали очередной тест, и вновь он порадовал меня отличной оценкой! После теста Золотко стал вызывать студентов к препарату и просить найти на нем двенадцатиперстную кишку. Это был комплекс органов: кишечник, поджелудочная, желудок и почки. Так как вытащили его давно, он уже успел перекрутиться во всех возможных направлениях. Одно дело смотреть все это счастье на трупе, и совсем другое пытаться понять что-то здесь. После десяти промахов, некоторые были даже без перчаток, я поняла, что следующая фамилия моя.

— Соколова Агата Леонидовна!

Я поднялась и подошла к препарату. Стала рассуждать вслух, где искать эту злополучную кишку. Она ведь распрепарирована! Я верно указала ее, а затем и образование на ней.

— Так, а теперь покажите мне слепую кишку. — Я подняла глаза и посмотрела ему в лицо. Пальцы самопроизвольно отпустили кишки. Я приоткрыла рот и немного улыбнулась. Анатом кивнул на препарат.

Но моя голова уже зависла, поплыла табличка «нет сигнала», плюс перематывать все семь метров не было времени, я ткнула наугад.

— Жаль, так хорошо начали. — Его рука нарисовала тройку.

Ошеломленная, я села. За этот день тройка была рекордом. Хотя обидно. И стыдно. Я ведь знаю в теории, где она! Как оказалось, она тоже распрепарирована. Балда! Выйти и опозориться перед Золотухиным. Да если он просто запомнит, как меня зовут, я уже буду счастлива!

После окончания опроса (худо-бедно злополучную кишку нашли) мы пошли смотреть труп. Золотухин вручил мне ключи и сказал закрыть кабинет. Естественно, меня переклинивало от счастья!

Анатомичка находилась на первом этаже. Несколько столов, накрытых целлофаном. На одном из них лежал явно старенький замученный труп. Это был мужчина серо-желтого цвета с откинутыми ребрами и вскрытой брюшной полостью. Череп так же был вскрыт. Ноги и руки отсутствовали. В брюшной полости можно было различить множество органов, и тут уже все кишки находились на своем месте. Остро пахло формалином, слезились глаза. Я обосновалась рядом с Золотком, справа от него и стала слушать. Он рассказывал о брюшине и в целом о пищеварительной системе.

— Какие есть положения червеобразного отростка? — Тишина, разговаривать с ним никто не торопился. А он ведь говорило обратить на это внимание!

— Медиальное! — Я не сразу сообразила, что открыла рот. Анатом посмотрел на меня с радостью, что хоть кто-то снизошел до контакта.

— Еще?

— Ректроцекальное.

— И последнее?

— Ретроперитонельаное.

— Отлично. — Его одобряющий взгляд. Я там чуть на труп от счастья не завалилась.

На все вопросы по трупу я отвечала правильно. Здорово! Я радовалась сама себе, работе своей головы, которая, как оказалось, может соображать и в его присутствии. Задавая вопрос, он сразу поворачивался ко мне, словно вся его речь была только для меня одной. Наверх я просто летела, хоть и старалась не терять любимую немного сутулую фигурку из вида. Мне нравилось его астеничное телосложение, худой, высокий, четкий и последовательный. Никогда не кричит и не унижает — само спокойствие!

Я открыла учебную комнату, одногруппники стали заползать. Встретилась глазами с Беллой. Она не выразила никаких чувств, просто посмотрела на меня, я почувствовала боль. Ее, затем свою. Все в жизни можно объяснить. Поступок Беллы тоже, наверняка, поддавался какому-то логическому объяснению. Мне было плохо без нее, без ее шуточек и пошлостей, но я не могла просто так спустить дело на тормозах. Стоило мне подумать о примирении, как меня начинало подташнивать. Я бросила в мусорку покрытые формалином перчатки, мы успели поковыряться в трупе, найти вход в сальниковую сумку и «покрутить там пальчиками», и вышла в коридор. Два шага влево, два вперед, и вот я уже перед дверью его кабинета, стучу и вхожу.

— Михал Иваныч! — Он поворачивается, и я протягиваю ему ключи. У него теплая рука. Вот бы стоять там всю пару и смотреть на него…

Он кивнул и положил ключи на стол. Я внимательно проследила манипуляцию, бросила на него последний голодный взгляд и уже собиралась выйти.

— Вы неплохо справляетесь. — Он с полуулыбкой смотрел мне в лицо. Руки сложены в районе солнечного сплетения в легкий замок. — Вам бы только практику немного подтянуть.

— Жаль, препаратов дома нет. — Живо откликнулась я. Он улыбнулся куда-то в сторону.

Я поняла, что мне пора идти. Одногруппники уже собрали сумки. Некоторые быстрые выбегали в коридор. Первой выбежала наша активная девочка — Серафима. Она чуть не врезалась в Золотко.

— Куда? — Услышала я. — Пара еще не закончилась!

Мы сидели, он успел опросить еще троих человек. А я думала. «Только практику подтянуть». Сколько всего я хотела и могла прочитать в этой фразе! И почему я не такая предприимчивая, как некоторые девицы? Почему не додумалась попросить его позаниматься со мной? Может, он того и добивался. Чтобы я напросилась на допы, а там…

Я живо представила, как он говорит мне, что анатомию нужно учить на практике, и сейчас он все мне покажет… я выдохнула. Как же так?! Может, еще не поздно?

Объявив, что нам нужно сделать дома, анатом отпустил нас. Я специально замешкалась. Сказала Полине, чтобы шла. Во мне копошилось нечто опасное и вредное. Я хотела зайти к нему в кабинет, спросить что-нибудь… о препаровке могу уточнить! Точно! Или о допах узнать. Сердце забилось где-то в горле. Я вновь оказалась перед его кабинетом. Два удара пульса, три в дверь, и я вхожу.

Наверное, я не особенно старалась привлечь внимание к своей персоне, потому что Золотухин не обернулся. Он был занят своими делами. Когда я зашла, он снимал халат. Белая хлопковая ткань соскользнула с плеч, он поймал ее на уровне запястья, осторожно стаскивая рукава с манжет шелковой рубашки. Затем стал методично сворачивать халат и укладывать его в пакет. Я помялась. Мне напомнить, точнее, сообщить, о своем присутствии, или просто наблюдать? Что-то пританцовывало в груди. Как это классно смотрелось. Видимо, почувствовав мой наслаждающийся взгляд, он повернул голову. В глазах только на миг мелькнуло удивление и тут же погасло. Он вообще производил впечатление толстокожего слона, непробиваемого ничем. Он мог спокойно сидеть на паре, окруженный орущими студентами и спокойно к этому относиться. Возможно, отключал звук в слуховом аппарате и мечтал о домашнем уюте, котлетках по-киевски и диване. Хотя я могу быть и неправа. Закрытый человек, мало ли, что у него в голове! Я замечала, что он много наблюдает. Смотрит на студентов, о чем-то размышляет и почти не озвучивает свои выводы.

Я так и стояла с приоткрытыми губами, восторженными глазами, с примесью непонятной мне самой страсти и фанатизма и чуть сведенными ногами.

— Вы что-то хотели?

Мое чувство самоконтроля итак весело на волоске от смерти. Я представляла, как после халата на пол полетит рубашка, его выглаженные черные брюки, моя нежно-розовая блузка и серая юбка. Мне ужасно захотелось закрутить на палец игриво сделанный подростковый хвостик. Но это ушло на периферию, когда я услышала его голос, такой чувственный даже сейчас…

Разум долго боролся за власть с эмоциями. Однако они всегда выигрывали, было в них нечто такое, чего не понять холодной и расчетливой логике. Кашу, конечно, потом разгребать последней, но кого это волнует? Если совсем образно, то сейчас сердце нахально столкнуло с коня мозг, запрыгнуло туда и шпорами ударило по бокам лошади.

Золотухин чуть приподнял брови, пытаясь понять, в состоянии ли я адекватно контактировать с окружающим миром. Мои ватные ноги получили хорошего пинка от сердца — теперь оно управляло всеми нервами организма. Я сделала пару широких шагов, пересекая комнату. Он не двигался, просто с легким удивлением смотрел на меня. Руки взметнулись вверх, я с легким ударом прильнула к нему, оплела руками шею и почти вслепую нашла губы. В мозг ударила вспышка, все засветилось, как на плохо сделанной фотографии. Золотухин отшатнулся, совершенно ничего не понимая. На поцелуй он, естественно, ответить не мог, так как находился в состоянии шока. Он запутался в моих ногах, приобнял меня за талию, чтобы не упасть. Однако попытка не удалась. Еще шаг назад, мы повалились на диван, он сел, мне вновь перемешало все в голове. Я отодвинула голову, взглянула в его округлившиеся лазурные глаза и поцеловала еще раз мягкие, несопротивляющиеся губы. Моего веса хватило, чтобы завалить его на диван на спину, да еще и в очень неудобное положение. Мой локоть застрял между его телом и спинкой дивана, одно колено зафиксировалось примерно там же, а второе — между его бедер — опасное положение. Я прижала одну из его рук, она осталась на мне, а вторая легла на спину, причем никак не могла найти удобного положения. Когда я заканчивала поцелуй, мне показалось, что его губы все-таки сомкнулись, толи, желая ответить, толи, наоборот закрывая мне дорогу. Я закрыла глаза и выдохнула. Мне так хотелось почувствовать, что ему так же хорошо, как и мне, что еще немного, и все пойдет по накатанной. Я мечтала ощутить его желание стать моим, правда, колено не самая чувствительная часть тела. Пока я парила на облаках, он попытался ухватиться рукой за стоящий рядом стол:

— Что это? — Сдавленно проговорил он, тщетно пытаясь приподняться. Я словно закрыла его в бутылке и сейчас была пробкой. — Прекратите, прошу вас!

Я посмотрела ему в лицо и испугалась. Испугалась, прежде всего, его страха. Он смотрел на меня и не узнавал ту девочку, что была такой милой и тихой на парах, а теперь лежала на нем, требуя ответных ласк. Мозг постарался потеснить эмоции. Я часто дышала, не зная, что мне теперь делать. Мне хотелось вновь поцеловать его.

— Я… я не могу… — почти со слезами выдохнула я, сознание возвращалось. Я начинала понимать, в какую авантюру только что вляпалась.

— Можете! — Уверенно, без злости сказал он. Таким тоном можно даже верблюда убедить в том, что он бабочка!

Я сжала губы и уперто покачала головой, слезы выступали на глазах. Нужно было подумать о последствиях. Если я сейчас встану, он уйдет, нам в лучшем случае сменят препода, а в худшем я буду остаток года сидеть дома, мечтая получить возможность поступить хотя бы в колледж. Не просить же помощи у отца!

— Я обещаю, мы поговорим! — Я вновь взглянула в его лицо, он кивнул глазами, и я поверила. Случайно дернула ногой, он напрягся. — Прошу вас, осторожнее.

Я медленно выбиралась, поднимаясь, меня колотило, я была готова расплакаться. Мое воображение явно не такую концовку горизонтали рисовало. Я отошла, поправляя юбку и стараясь больше не смотреть на преподавателя. Меня бросило в жар, затошнило, стало стыдно. Я облизнула губы и только тогда ощутила на них сладковатый вкус. Михаил Иванович медленно поднялся, секунду посидел и встал на ноги. Он пошел к двери, чуть не доведя меня этим до истерики, закрыл ее и вернулся ко мне, облокотившись на один из столов. Сначала Золотухин скрестил руки на груди, потом передумал, опустил, уперся ими в стол. Ему было некомфортно и непривычно в подобном положении.

— Присаживайтесь.

— Я постою. — Как дополнение к словам меня шатнуло.

— Вы еле держитесь на ногах. Присаживайтесь! — Чуть настойчивее предложил он.

Я сделала пару неуверенных шагов и села. Волна паники немного отступила.

— Я ведь обещал, что мы поговорим. — Осмелившись поднять на него глаза, я увидела еле заметную добрую улыбку.

Ничего себе. Я только что пыталась уложить его, причем таким грубым способом, а он даже не кричит, не возмущается и вообще ведет себя вполне миролюбиво и спокойно, разве что ошарашен. Мне нечего было ему сказать. Он начал разговор первым.

— Вы меня удивили. Хотя нечто подобное можно было ожидать.

— Как это? — Подружки говорили, что у меня большими буквами на лбу написано «ХОЧУ», но чтобы так… да и улыбки на парах могли подтвердить его осведомленность.

— Стоит стать чуть-чуть наблюдательнее и иногда прислушиваться к вашим разговорам на перерывах. Вы очень громко обсуждаете свои… желания.

Я не сдержала улыбки. Представляю, чего он там наслушался. Теперь, поди, считает меня законченной извращенкой.

— Объясните мне, что такая юная, симпатичная девочка могла найти в престарелом преподавателе? У вас что геронтофилия?

Прямой вопрос несколько сбил меня с толку, я попыталась собраться, но не смогла, просто пожала плечами и улыбнулась. Он внимательно на меня смотрел, не изучающе, просто внимательно, стараясь понять мои мотивы. Он будто бы жалел меня. Я и сама вдруг поняла, как вляпалась со своей любовью. Захотелось опустить руки, предложить ему забыть обо всем случившемся и разойтись по домам. Я перестрадаю, переживу. Наверное…

Мне нравилось, что Золотухин не пытался мне что-то объяснить, донести до воспаленного сознания какие-то нормы морали. Он не хуже меня понимал, насколько это сейчас бесполезно, поэтому и реагировал спокойно. А, может, просто не первый раз отшивал влюбленную студентку.

— Вы можете разочароваться. — Просто сказал он.