Древо исчезающих времен

В лагерь он вернулся только через два часа, к заходу солнца, обойдя местность с пауками пятикилометровым крюком.

Выслушав его сообщение, Гаспарян долго смотрел на пляшущие над костром языки пламени…

— Что ты об этом думаешь? — спросил он наконец Рузаева.

— Ничего, — ответил тот. — Когда я ловил пауков, у меня тоже несколько раз появлялась головная боль, хотя и не такая сильная, как у Ивана. Да и неземные пейзажи мне не снились, но чувствовал я себя скверно. Потом все прошло, и я забыл…

— Что ж ты молчал? Мимо таких ощущений нельзя проходить спокойно. Пауки отгоняют нас от своих владений — это очевидно. Но чем? Ты какую аппаратуру с собой брал?

— Звукозапись, — сказал Костров и стукнул себя по лбу. — Тьфу, совсем выбило из головы! Я же включил ЗЗУ на инфразвук.

Он встал, нырнул в темноту к палатке и через несколько минут вернулся с прибором.

— Удивляюсь, как я его не поломал, когда падал. Сейчас посмотрим беднягу.

Проверив настройку, он включил прибор на воспроизведение. Некоторое время из динамика доносилось только шуршание фона, потом раздался длинный вздох и долгое, постепенно затухающее, пульсирующее гудение.

— Частота? — встрепенулся Гаспарян.

— Восемь герц, — посмотрел на шкалу Костров. — Мощность — десять децибел.

Гаспарян медленно встал с пня.

— Что?! Восемь герц?!

— Фликер! — хмыкнул Рузаев. — Инфразвук с частотой семь-восемь герц — это фликер. Будь частота равной трем герцам, а мощность в полтора раза больше, ты, Иван, уже не встал бы. Три герца — это биоритм смерти.

— Значит, восемь… — глухо повторил Гаспарян. — Однако это уже не игрушки… Твои галлюцинации тоже, вероятно, следствие излучения. Вот так паучки! Придется вызвать тревожную группу Центра, пока не случилось беды.

— Подождем Ивашуру, — сказал Костров и виновато посмотрел на руководителя группы. — Он же обещал приехать завтра?

— Обещал. — Гаспарян не заметил оговорки Ивана, выражавшей недоверие к нему как к руководителю. — Давайте ложиться спать, владыки мира. Отдых наш кончается. Утром перетащим лагерь подальше от болота, я видел паутины уже в деревне. И займемся систематизацией данных…

Они полюбовались мягким голубоватым сиянием над лесом, где пауки соткали свое «государство», и улеглись спать. Спали, однако, недолго. Ночью всех разбудил сильный грохот.

Они выскочили в трусах из палатки, спросонья не зная, за что хвататься и куда бежать. Но в темноте ничего не было видно, даже сияния над лесом. Только со стороны деревни доносился удаляющийся грохот, словно по лесу неслась дьявольская кавалерия, круша деревья и сшибая недругов с седел, да мелко вздрагивала земля. Вскоре грохот утих, в последний раз громыхнуло, и в лес вернулась первозданная тишина, сквозь которую послышалось нарастающее журчание воды.

Они стояли и всматривались во мрак, пока не продрогли.

— Сходим? — предложил Костров, хотя желания идти вслепую, в ночном мраке, неизвестно куда у него не было. Как и у остальных.

— Утром, — принял мудрое решение Гаспарян. — Ни черта мы сейчас не увидим, даже с фонарями. Залезайте обратно, не хватало, чтобы мы схватили простуду.

Рузаев без слов залез в спальный мешок и тут же, судя по дыханию, уснул. Костров долго прислушивался к вою ветра и задремал только через час. Гаспарян уснул последним. Он еще два раза вылезал из палатки с ружьем и смотрел на притихший лес, вслушивался в ночные шорохи, сняв на всякий случай ружье с предохранителя…

Глава 6

Утром стала понятна причина ночного переполоха.

От просеки с пауками через лес, дорогу и деревню проходил громадный ров! По пути он задел две крайних избы и разметал их по бревнышкам, а дойдя до Пожны, остановился, и речка, изменив русло, теперь почти вся текла по этому рву в лес, к болоту.

Они молча стояли на метровом валу вывороченного дерна и разглядывали обмелевшую ниже по течению Пожну. По дну рва бежал уже посветлевший поток воды, направленный чьей-то волей к скоплению паутин.

— М-да, — сказал Гаспарян, теребя выбритый подбородок. Когда он умудрился побриться — никому ведомо не было. — Кто-нибудь может сказать, что это такое?

— След от сохи Никиты Кожемяки, — буркнул Рузаев. — Он со змеем ночью землю делил…

— Канал, — произнес Костров, настроенный более прозаично, со вздохом трогая щетину на щеках. — Глубина метра два, да ширина столько же… Пауки наши, оказывается, умеют строить каналы не хуже нас. Д-р-р-р — и готово! Только зачем им вода? Миша, паукам вообще вода нужна?

— В мизерных количествах. Насколько мне известно, необходимое количество жидкости пауки высасывают из своих жертв. Но чтобы целая река… Кстати, почему ты решил, что этот канал построили пауки?

— А кто же еще?

— Вот что, — сказал Гаспарян. — Давайте-ка определим точно, куда идет ров. Если вода течет к просеке, там скоро будет потоп. Тогда придется переносить лагерь еще выше по дороге.

— Переносить надо в любом случае. — Рузаев обвел взглядом лес, свежую двухметровую борозду, проделанную неизвестно кем и неизвестно зачем за одну минуту. — Вдруг паукам вздумается проложить еще один канал? Пройди он по лагерю…

— Точно, — кивнул Костров, — костей не соберем!

Гаспарян поморщился и махнул рукой.

— Я же сказал: перенесем. Пошли.

— А завтрак? — спросил Костров. — Может, лучше после завтрака?

— Успеем, перекусим консервами. Не отставайте.

Они потянулись гуськом друг за другом: впереди Гаспарян, потом Рузаев и Костров. Не успели пройти и полсотни шагов, как в лесу раздался треск и на берег канала выскочил ошалелый пожилой дядя, одетый в заплатанные штаны времен Первой мировой войны, ветхую студенческую куртку с надписью «Алтай-88» и женскую соломенную шляпу с выцветшей розой на полях. В руках он держал просторную ивовую корзину — судя по его рыси, пустую. Заметив экспертов Центра, он круто затормозил.

— Доброе утро, — вежливо приветствовал его Гаспарян.

— Здорово! — сипло отозвался дядя, заросший мощным волосом чуть не до бровей. — Чего это вы тут?..

— Мы ученые, не пугайтесь, изучаем пауков, а вы?

— Леший, — шепнул на ухо Кострову Рузаев.

— Грибник, — догадался тот. — Я уж думал, что сюда по грибы никто не ходит. Вы, наверное, напоролись на пауков?

— Тьфу! — сплюнул дядя, достал огромный клетчатый платок и вытер лоб и шею. — Я в этих местах, почитай, шестой десяток годков грибы собираю! Что ж это за дрянь тут деется?

— Вы же видели, пауки, — пожал плечами Рузаев. — Туда больше не ходите, опасное место. Где вы живете?

— В Жуковке, хата у меня там…

— Вернетесь, скажите соседям, чтобы сюда пока не ходили. Мол, запретная зона.

— Дак куды ж тогда за грибами?

— Лес велик, найдите еще места. А здесь… сами видите.

— Вижу. — Дядя немного успокоился, трубно высморкался и тут заметил ров. — А энто откудова?

— Оттудова, — кивнул в сторону болота Рузаев.

Дядя проследил взглядом, затем издал сиплый горловой звук и снова попер в лес, ворочаясь в зарослях, как дикий кабан.

Костров засмеялся.

— Натерпелся страху грибник, все грибы растерял!

— Страх — ладно, не было бы еще каких-нибудь сюрпризов вроде инфразвука, — сказал Гаспарян. — Места эти, видать, грибные, ждите еще гостей, особенно в выходные дни. Надо было как-то обозначить зону, не дай бог что случится!

— Чем обозначить? Не писать же объявления на деревьях…

— Не знаю, чем и как. Думайте.

Рузаев почесал в затылке.

— Одни мы не справимся. Охватить надо зону километра три в поперечнике, это по окружности километров десять.

Гаспарян молча зашагал вперед.

— Ладно, посмотрим по ходу дела, — сказал Костров, понимающе глядя в спину начальника группы.

Они снова направились вдоль созданного ручья в лес и вскоре пришли к мнению, что ров тянется точно к просеке, к центральному паутинному скоплению. Однако никаких следов затопления местности не обнаружилось, хотя ручей тек всю ночь и должен был уже разлиться по лесу.

— Странно, — пробормотал озабоченный Гаспарян. — Никакого котлована в районе просеки вроде бы нет. Куда же девается вода?

— В болото, — предположил Костров.

Рузаев промолчал.

Они стояли в удивительном, сказочном лесу, затканном паутинами. Косые лучи утреннего солнца пронизывали его огненными стрелами, и паутины вспыхивали всеми цветами радуги, словно усыпанные драгоценными камнями. Свежая борозда разделяла лес надвое и придавала ему угрюмую материальность. Лишь один звук нарушал колдовскую тишину вокруг — едва слышное журчание воды.

Рузаев сфотографировал ров, исчезающий в туманной глубине леса, и они побрели назад, стараясь идти бесшумно, тихо, инстинктивно ожидая появления чего-то непонятного и грозного.

Их предчувствиям суждено было сбыться наполовину. Непонятное произошло уже через несколько минут, хотя, может быть, и не столь ужасное, как ожидалось.

На опушке леса их остановили трое молодых парней в странных текуче-дымчатых комбинезонах, похожие на десантников, но вооруженные не менее странно: таких пистолетов Костров, сам бывший десантник, никогда раньше не видел.

Некоторое время две группы молча разглядывали друг друга, потом один из незнакомцев, смуглый, курчавый, с тонкой ниточкой усов, сделал шаг вперед.

— Кто вы такие? — Голос был глухой, и по-русски он говорил с неявным и не грузинским, но акцентом.

— А вы кто? — в свою очередь, буркнул Костров, оценивая ленивую грацию парня и прикидывая, какую школу боя он закончил.

— Мы исследователи из Академии наук, — миролюбиво сказал Гаспарян. — Ученые, эксперты. Изучаем аномалию паутин в здешнем лесу.

— Немедленно покиньте эту зону во избежание неприятностей. И не вмешивайтесь в события, что бы ни происходило. Поняли?

Гаспарян перестал излучать добродушие.

— Извините, с кем имею честь?

Парень оглянулся на него равнодушно, покосился на Кострова, определив в нем главного соперника, шевельнул стволом своего красивого, со множеством деталей пистолета.

— Этого вам знать не положено. Сунетесь к хроноплазму ближе чем на два километра, пеняйте на себя!

— Э-э, любезный, у нас есть карт-бланш на исследования феномена, подписанный соответствующим начальником ФСБ, — флегматично заметил Рузаев. — Так что никуда мы отсюда не уйдем.

— Пока наше собственное начальство не подтвердит ваши полномочия, — добавил Гаспарян. — Вы поняли?

«Десантник» в комбинезоне, который то становился металлическим на вид, то зеркальным, то исчезал вовсе на фоне деревьев, поднял было руку с пистолетом, но замер, заметив направленные ему в лицо стволы ружья, которое держал Костров.

— Топайте подобру-поздорову, ребята! Права будете качать в кабинетах, а здесь лес… Мало ли что может случиться.

Усатый брюнет скользнул по фигуре Ивана оценивающим взглядом, кивнул. Он не был ни испуган, ни обескуражен и дело свое знал.

— Вот именно, — сказал он с пренебрежением, — здесь лес, мы вас предупредили, живите пока. Второго предупреждения не ждите.

И вся троица бесшумно растаяла в лесу.

Друзья-исследователи переглянулись.

— Ты что-нибудь понимаешь? — осведомился Гаспарян у Кострова. — Я лично нет. Кто это был?

— Явно не грибники, — ответил за Ивана Рузаев. — А пушки у них крутые, заметили? Я таких не встречал. А ты, Иван?

Костров промолчал.

В лагере обнаружилось, что в палатках побывали гости, обыскав и перевернув все личные вещи каждого. Кроме того, исчезли бинокли и видеокамера. Сделать это могли и случайные воры, гуляющие по лесу, но, скорее всего, здесь побывали «десантники» в странном обмундировании.

В восемь часов утра они молча позавтракали сухим пайком, попили чаю и сложили палатки, собираясь перебазироваться подальше от рва и паучьей зоны, но услышали в лесу неподалеку крик. Переглянулись и, не сговариваясь, бросились в заросли, причем практичный Рузаев успел захватить ружье.

— Везет же нам на крики! — констатировал он хладнокровно.

Это была девушка.

Она лежала навзничь у куста акации, отбросив в сторону кошелку с грибами. Правая ее рука касалась паутины, и прямо над ней сидел громадный, не круглый, а многогранный, неуловимо асимметричный черный паук, поводивший из стороны в сторону двумя передними парами лап.

Костров, бежавший первым, успел охватить ситуацию в одно мгновение, подивившись сходству с собственным случаем у просеки, и на бегу метнул в паука свой фотоаппарат. Паук исчез вместе с паутиной, повеяло странным сухим и горячим ветром. Иван подхватил девушку на руки и бегом направился назад, к лагерю.

— Фотоаппарат подбери! — крикнул он Рузаеву, отмахиваясь от его помощи.

Вместе с Гаспаряном он уложил потерпевшую на брезент, подсунув под ее голову свернутый спальный мешок, и брызнул ей на лицо водой. Ресницы девушки дрогнули, она открыла глаза. Ужас, мелькнувший в них, сменился радостью и недоумением.