Русская литература XIX века. 1880-1890: учебное пособие

Художественная литература конца XIX в. также переживала эстетический и философский кризис. Эстетика этого периода имела переходный характер. С одной стороны, были сильны традиции классического реализма. С другой, формировались новые тенденции, определившие обновление реализма и возникновение модернизма.

80—90-е гг. стали особым периодом в творчестве Л.Н. Толстого. После религиозно-философского перелома 80-х гг. он создает такие шедевры классического реализма, как «Смерть Ивана Ильича» (1886), «Крейцерова соната» (1889), «Дьявол» (1889–1890), «Отец Сергий» (1890–1898). В этих произведениях поднимаются проблемы жизни и смерти, физической страсти и брака. Внимание к частной жизни человека намечает стилистику, в которой угадываются черты экзистенциализма XX в,

В 80-е гг. Толстой пишет пьесы «Власть тьмы», «Плоды просвещения». В 1911 г. была опубликована пьеса «Живой труп». Самым значительным художественным свершением позднего периода творчества является роман «Воскресение» (1899), в котором поднимается проблема нравственной ответственности дворянина-интеллигента за судьбу девушки из народа. Катюша Маслова отказывается от «жертвы» Нехлюдова и связывает свою жизнь со ссыльным революционером Симонсоном. Образ и судьбу главной героини романа символисты впоследствии использовали для обозначения драматической судьбы России (стихотворение А. Блока «На железной дороге», 1910). Произведение Толстого заканчивалось цитированием «Нагорной проповеди» Христа и звучало как призыв к сословному и личному покаянию.

С увлечением писатель работал над повестью «Хаджи-Мурат» (1896 1904), сопоставляя два типа власти – европейский абсолютизм, олицетворяемый Николаем I, и кавказский, исламский абсолютизм, олицетворяемый фигурой Шамиля. Они оказываются близки своим властолюбием и ненавистью к иноверцам. Мотивы «войны и мира», критика общественного зла, симпатия к частному человеку и неприятие насилия воспринимаются сегодня как пророчество мудреца.

В 80-е гг. в русскую литературу приходит А.П. Чехов (1860–1904). В его рассказах отразился мир маленького человека, обывателя. Соединение комического и серьезного позволило писателю изобразить пошлость и мещанство, тоску повседневного существования и выразить протест, высказать мечту о лучшей жизни и «прекрасном» человеке. Чехов канонизировал малые жанры прозы, и эта «камерность» была выражением нового эстетического мышления, основанного на субъективном видении мира, концентрации художественной впечатлительности.

Традиции классического бытописательского реализма выражаются в творчестве П.Д. Боборыкина (1836–1921) и Д.Н. Мамина-Сибиряка (1852–1912). Однако, уходя от социально-психологических и философских обобщений, писатели этого типа тяготели к эмпирической фактографий, близкой к наследию «натуральной школы».

Кроме новой религиозно-философской критики, представленной работами Вл. Соловьёва, В.В. Розанова, Д. С. Мережковского и др., развивалась и традиционная линия критической мысли. Это статьи Н.К. Михайловского (1842–1904), А.М. Скабичевского (1838–1911), К.Н. Леонтьева (1831–1891).

В 80—90-е гг. Н.К. Михайловский по-прежнему развивал сложившуюся у него ранее социологическую, публицистическую методологию восприятия художественных явлений. После закрытия «Отечественных записок» критик печатался в журналах «Северный вестник», «Русская мысль», газете «Русские ведомости». С 1892 г. активно сотрудничает с журналом «Русское богатство», а в 1894 г. возглавляет его редакцию.

При этом в стиле его мысли и суждений чувствовалось наследие идеализма 40-х гг. Михайловский любил эмоционально-образные определения, вроде «гонители истины», «гасители света», да и сами понятия «истины», «идеала», «правды», «справедливости» и т. п. активно используются в его построениях без философского разъяснения, как нечто очевидное. В его образной риторической многословности чувствуется традиция Белинского.

Рассматривая литературу как часть общественной жизни, Михайловский выдвигал и соответствующие критерии ценности художественных явлений. Он следовал практическому здравому смыслу. Показательно стилизованное название цикла его критических статей 1875–1877 гг. «Записки профана», т. е. не профессионального литератора, представителя богемы, а обычного человека, труженика.

В целом высоко оценивая творчество Л.Н. Толстого в статье 1875 г. «Десница и шуйца Льва Толстого», он подчеркивал его силу и правоту («десницу») в разделении народного мира и так называемого «общества». Михайловский наделяет Толстого собственными взглядами, указывая на стремление писателя показать личность, считающую своим долгом бороться с негативными историческими условиями за достижение своих идеалов (как будто идеалы личности, (т. е. цели) непременно должны быть высокими, общественно значимыми). Недостатком критик считал излишнее внимание Толстого к изображению салонной жизни, а по существу – к человеческой психологии, «шуйцу» (слабость) видел в мистическом ощущении истории. Для Михайловского она развивалась по законам социологии.

Знаменательно, что творчество Достоевского оценивается критиком-социологом негативно. Характерно само название статьи о писателе – «Жестокий талант». Прилагательное «жестокий» он использует не в метафорическом, а в прямом смысле. Героев Достоевского критик считает патологическими личностями, которые наслаждаются ненужным тиранством. Эти качества невольно переносятся и на писателя, стиль которого, по мысли Михайловского, отличается вычурностью в изображении зла, «психологическими кружевами» в раскрытии жестокости и мучительства. Культ страдания превращается в «самооплевание», в своеобразный мазохизм. На этом фоне указание на проповеднический характер творчества Достоевского выгладит саркастически, неубедительно. Критик категорически не мог принять оценку Вл. Соловьёва в цикле «Три речи в память Ф.М. Достоевского» (1882), считавшего писателя религиозным, апокалиптическим пророком и духовным вождем России.

Вообще психологическая и религиозно-философская, философско-этическая сторона произведений для Михайловского отодвигалась на второй план. В произведениях Тургенева (статья «О Тургеневе», 1883) он видит не живых личностей, а абстрактные общечеловеческие психологические типы, далёкие от «скорбей» Родины и народа, не стремящиеся к определённости и решительности в осуществлении «идеалов». Это приводило к своеобразной социальной аморфности творчества писателя. Заслугой «дворянской» литературы критик считал выведение типа «кающегося дворянина».

Большую симпатию Михайловского вызвали писатели демокртической и народнической ориентации – Гаршин («О Всеволоде Гаршине», 1885; «Ещё о Гаршине и других», 1886), Г. Успенский («Г.И. Успенский как писатель и человек», 1888). Главной заслугой писателей-разночинцев, и в особенности Успенского, критик считал последовательное развитие народной темы в её живой непосредственной данности.

Близким идейно и биографически писателем для Михайловского был Салтыков-Щедрин. Не случайно критик активно сотрудничал с журналом «Отечественные записки» до его закрытия. В статье «Щедрин» (1889) он отмечает, что сущность творчества Щедрина состояла в борьбе с пережитками крепостного права. При этом сатирическое обличение определялось не только отрицанием современных пороков, но и служением высоким идеалам. Критик доказывал, что из произведений писателя можно составить «целую хрестоматию» веры в будущее.

Среди «новых» писателей 80—90-х гг. Михайловский особенно ценил Чехова, которому посвящена статья «Об отцах и детях йог. Чехове» (1890). При этом сталевая манера Чехова оказалась чуждой критику. Он упрекает писателя в безразличии по отношению к действительности, в отсутствии «идеи», «убеждений», характерных для литераторов старшего поколения – поколения «отцов»: Белинского, Герцена, Некрасова. Очевидно, что чеховский подтекст и скрытая гуманистическая идея критиком-трибуном, критиком-публицистом не воспринимались.

Михайловский приветствовал литературный дебют Горького и в статье «О г. Максиме Горьком и его героях» (1898) отмечает социальную направленность его творчества, открывшего психологический тип босяка (хотя босяки изображаются уже в рамках «натуральной школы» или в романе Крестовского «Петербургские трущобы», 1864–1866). Выступивший в печати с проповедью народнической идеологии, в 80—90-е гг. он по-прежнему оставался критиком тенденциозного, социально-публицистического характера. Такова его фундаментальная работа 1892–1897 гг. «Литература и жизнь».

Л.М. Скабичевский, дебютировавший в 1866 г. в «Современнике», продолжил свой литературный путь в «Отечественных записках», «Деле», а после их закрытия – в либеральном журнале «Русская мысль», который редактировал В.А. Гольцев. Идейно Скабичевский был во многом близок Михайловскому. Характерно пересечение названий их концептуальных трудов: «Жизнь в литературе и литература в жизни» (1882) Скабичевского – «Литература и жизнь» (1892–1897) Михайловского. Однако есть и существенная разница.

В 70-е гг. Скабичевский во многом переосмысливает прежние господствующие установки, связанные с авторитетами Белинского и Чернышевского. Вместо теории «отражения действительности» он выдвигает тезис о субъективном отражении «впечатлений» о действительности. По сути, импрессионистическая концепция искусства ставит под сомнение позитивистскую теорию реализма. В работе «История новейшей русской литературы» (1891) Скабичевский ниспровергает положения знаменитой диссертации Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности». Исходя из этой концепции, он оценивает Пушкина и Гоголя как художников чистого искусства и не считает Гоголя основоположником реализма. Это было своеобразным возрождением эстетического направления в критике после засилия социологического метода.

Как историк литературы в 1891–1894 гг. он выпустил цикл биографических очерков о Пушкине, Лермонтове, Грибоедове, Добролюбове, Писемском. Большой резонанс вызвали его «Очерки по истории русской цензуры (1700–1763)»

Вообще критика больше интересовали общенаучные теоретические и историко-литературные проблемы, чем текущая современность. Так, в статье «Чем отличается направление в искусстве от партийности» (1891) он поднимает проблему художественного метода, считая что «партийность» как форма «отрицания» в литературе 1860-х гг. не оправдала себя. Так называемый «критический», т. е. «отрицающий», реализм в понимании теоретика является лишь одной из форм художественного воплощения действительности.

Достижением Скабичевского становится концептуальный анализ произведений писателей народнической ориентации. Статья 1888 г. «Беллетристы-народники» по существу вводит в научный обиход это понятие. Заслуга Г. Успенского в разработке темы отмечается уже в статье 1882 г. «Новый человек в деревне». Итоговой работой в этом направлении стала статья 1899 г. «Мужик в русской беллетристике (1847–1897)». При этом и от народнической литературы критик требовал художественности, а не только тенденции, подчеркивая, что писатель, пренебрегающий художественностью, пренебрегает своим «гражданским долгом».

Среди современных писателей высокую оценку критика получают Короленко, Гаршин, Надсон, Горький («Максим Горький», 1898). Скабичевский одним из первых попытался оценить творчество модернистов. Этому посвящены статьи «История новейшей литературы» (1891), «Заметки о текущей литературе» (1893), «Больные герои больной литературы» (1897), «Новые течения в русской литературе» (1901). Модернизм критик воспринимал как законную реакцию на натурализм, однако этим значение новых веяний для него и ограничивалось. Манифест Мережковского «О причинах упадка и новых течениях современной русской литературы» он воспринял негативно.

Анализируя произведения Сологуба, Куприна, Чехова, Андреева, Скабичевский отмечает деградацию героя современной литературы. В программной статье «Больные герои больной литературы» он называет прежних «лишних» и «новых» людей богатырями по сравнению с нынешними персонажами. Все эти представители поколения «отцов» были здоровыми, здравомыслящими людьми с прочными идеалами на фоне депрессивного мироощущения типичного современного человека. Даже творчество Чехова вызвало у него подозрение о том, что «героем времени» вскоре станет пациент психиатрической больницы. Это критическое, «осуждающее» замечание, по сути, было предчувствием тенденции, приведшей к формированию экзистенциализма. Отсутствие общей социальной идеи возвращало литературу к миру частного человека с его болезненными онтологическими проблемами.

Проблема безыдейности современной литературы разрабатывается в статье «Очерки литературного движения после Белинского и Гоголя» (1888), где высоко оценивается творчество Н.С. Лескова, в котором Скабичевский видит продолжение гоголевской традиции. В статьях «Есть ли у г. Чехова идеалы?» (1903), «Антон Павлович Чехов» (1905) окончательно развеивается подозрение в безыдейности Чехова и его мнимом безразличии к острым проблемам современности. Переоценка творчества Чехова была во многом вызвана осмыслением его новаторской художественной манеры.

Поздние работы К.Н. Леонтьева воплощали две главные тенденции: усиление православно-консервативного мироощущения и интереса к стилевым проблемам. Религиозные искания Достоевского и Толстого, анализу которых посвящена статья «Наши новые христиане Ф.М. Достоевский и гр. Лев Толстой» (1882), он воспринял как интеллигентскую философскую игру, ведущую к ереси, к уклонению от церковного предания. Еще в большей степени это выразилось в полемике с Вл. Соловьёвым по поводу его мессианской эсхатологической интуиции, в центре которой оказывается откровение Софии и духовное призвание России в становлении богочеловеческого, христианского Всеединства. Православие Леонтьев переживал почти как национальную собственность, отсюда его искренняя религиозная ревность, которую Бердяев оценивал как консервативную романтику.

В поздней работе «Анализ, стиль и веяние» (1890), посвящённой осмыслению поэтики Л.Н. Толстого, Леонтьев реализует свой, по существу, эстетический тип мышления (он также раскрывается в его художественном творчестве, например, в романе «Египетский голубь», 1881–1882). В своих оценках Толстого критик пересекается с концепцией «органической» критики Ап. Григорьева.

Так, Леонтьев отмечает искусственность построения системы идей в романе «Война и мир», указывая на то, что автор наделяет героев мыслями своей культурной эпохи, что не соответствует принципу естественного, «органического» историзма. Как недостаток Леонтьев отмечает излишнее внимание художника к деталям, подробностям, нарочитую описательиость. Вероятно, на эти предвзятые оценки решающим образом влиял монашеский аскетизм его позднего самосознания. Эстетические «пороки»

Толстого были в полной мере свойственны как художнику ему самому. В этом отношении критик отдает предпочтение «Анне Карениной», считая поэтику романа «органически» связанной с действием. Недостатком критик считал и однобокое изображение народа как персонажа по преимуществу положительного. Это нарушало духовно-эстетическое чувство правды как критерия прекрасного, воспринималось как искусственно-идиллический вымысел.

В целом в 80—90-е гг. критики все больше уходили от социальной тенденции в эстетику, собственно филологию, философию и психологию. Эволюция критической методологии выражала общую эволюцию культуры конца XIX в. в сторону большей камерности и субъективности.

Субъективные стилевые черты усиливались и в литературном процессе. Индивидуалистическое начало подчеркивалось пессимистическими настроениями, в которых угадывался отголосок лермонтовского романтизма. Таково по преимуществу было творчество В.М. Гаршина (1855–1888). В его художественном и душевном мире жизненные ситуации и настроения эпохи приобретают характер напряженной драмы, придавая произведениям особую эмоциональную интенсивность, черты экспрессионизма, который затем станет главенствующим в творчестве Л.Н. Андреева (1871–1919).

В творчестве В. Г. Короленко (1853–1921) субъективное начало соединяется с неприкрашенной правдой факта. Однако жанровая природа его прозы тяготела к сентиментальному наследию. Его излюбленная форма – это путевой очерк, дорожные зарисовки.

Субъективное восприятие мира и художественное мышление особенно последовательно выразилось в поэзии. В 1883–1891 гг. выходят четыре выпуска «Вечерних огней» А. Фета (1820–1892) с их утончённой музыкальностью и импрессионизмом. Сложный мир внутренних переживаний выражается в творчестве поэтов «больного поколения» – К.К. Случевского (1837–1904), К.М. Фофанова (1862–1911), С.Я. Надсона (1862–1887). Этот своеобразный русский «декаданс» (французских символистов называли «проклятыми» поэтами) сформировал ту психологическую почву, на которой возник символизм.

После книги Мережковского «О причинах упадка и новых течениях современной русской литературы» выходят сборники «Русские символисты» (1894–1895), которые редактировал и создавал В.Я. Брюсов. В 90-е гг. возникает символизм первой волны, объединивший творческие устремления В.Я. Брюсова (1873–1924), КН. Бальмонта (1867–1942), Д.С. Мережковского, З.Н. Гиппиус (1869–1945), Ф.К. Сологуба (наст, фамилия Тетерников; 1863–1927). Особняком стоит творчество И.Ф. Анненского (1855–1909). Именно он в поэтическом уединении начал осваивать новый художественный язык, воспринятый от французских символистов.

Субъективно-лирическое начало определило стилистику первых публикаций новых реалистов рубежа веков: И.А. Бунина (1870–1953), A.M. Куприна (1870–1938), JI.H. Андреева (1871–1919), М. Горького (1868–1936). Бунин в поэзии и прозе, сохраняя верность традиции, тяготел к импрессионизму. Стиль Андреева принято считать экспрессионизмом. Куприн использовал традиции романтизма и натурализма. Ранний Горький соединял романтизм и очерковый бытописательский реализм, близкий к натуральной школе и эстетике Короленко.

Новые тенденции формировались также и в других областях искусства. Передвижничество в живописи теряло острую народническую направленность. Знаковой картиной стала работа И.Е. Репина «Арест пропагандиста» (1880–1892). Теряя социальность, живопись приобретает эстетическую камерность, сосредоточенность на внутреннем мире человека, на красоте как цели искусства. В работах В.А. Серова (1865–1911) «Девочка с персиками» (1887), «Девушка, освещенная солнцем» (1888), К.А. Коровина (1861–1939) «Зимой» (1894), «У балкона» (1888–1889) формируются черты русского импрессионизма.

В работах художников М.А. Врубеля (1856–1910) «Демон (сидящий)» (1890); «Пан» (1899); «Царевна-Лебедь» (1900) и др., М.В. Нестерова (1862–1942) «Видение отроку Варфоломею» (1889–1890); «Труды Преподобного Сергия» (1898); «Великий постриг» (1898) и др., В.М. Васнецова (1848–1926) «Крещение Руси» (1890); «Богоматерь с младенцем» (1890); «Богатыри» (1881–1898); «Иван-царевич на сером волке» (1889) и др. возникает и развивается религиозно-мифологическая живопись, типологически близкая символизму.

Романтический пафос выражается и в музыке. Идея непримиримой борьбы добра и зла раскрывается в творчестве П.И. Чайковского (1840–1893). Его поздние оперы «Пиковая дама» (1890), «Иоланта» (1891) развивают традиции «литературно-музыкальной» драмы – опер «Евгений Онегин» (1878), «Мазепа» (1883), «Черевички» (1885). В 70—90-е гг. создаются балетные шедевры композитора – «Лебединое озеро» (1876), «Спящая красавица» (1889), «Щелкунчик» (1892). Высшей точкой развития романтического пафоса у композитора стала 6-я «Патетическая» симфония 1893 г. Близким по духу было музыкальное творчество Н.А. Римского-Корсакова (1844–1908), создавшего в 1898 г. лирическую оперу «Царская невеста». Новые черты музыки рубежа веков нашли свое яркое выражение в творчестве С.В. Рахманинова (1873–1943) и А-Н. Скрябина (1871/72—1915).

Активно развивается театральное искусство. Главными центрами музыкальной жизни России были Мариинский театр в Петербурге и Большой театр в Москве. Возникает так называемая частная опера С.И. Мамонтова (1841–1918) и С.И. Зимина (1875–1942). На сцене Московской частной (основана в 1885 г.) оперы Мамонтова раскрылся талант Ф.И. Шаляпина (1873–1938).

В 1898 г. в Москве состоялось открытие Художественного театра, основанного К.С. Станиславским (1863–1938) и В.И. Немировичем-Данченко (1858–1943). Создатель своей режиссерской системы, Станиславский требовал от актеров не имитации переживаний, а своеобразного «перевоплощения», подлинности сценических чувств. 14 октября 1898 г. на сцене театра «Эрмитаж» состоялось первое представление пьесы А К. Толстого «Царь Федор Иоаннович». В 1902 г. усилиями промышленника и мецената С.Т. Морозова (1862–1905) для театра было построено новое здание (архитектор Ф.О. Шехтель), оборудованное по последнему слову техники, установку которой осуществлял лично Морозов. С Московским художественным театром связано творчество Чехова-драматурга Духовным рождением театра стала постановка его «Чайки» в декабре 1898 г. Летящая чайка с тех пор служит эмблемой театра.

На рубеже XIX–XX вв. в России появилось кино. Первые видовые и хроникальные фильмы демонстрировались в мае 1896 г. сначала в Петербурге, в увеселительном саду «Аквариум», а затем в Москве, в саду «Эрмитаж». С 1908 по 1917 г. в России будет создано около двух тысяч игровых кинокартин.

Политический застой, парализовавший социальную сферу в начале 80-х гг., по существу закрывший ее для литературы, философии и искусства, направил творческие искания конца века вглубь человеческой души. Предметом художества стал частный, внутренний мир человека. Эта сосредоточенность и самоуглубление в итоге выплеснулись в радугу модернизма начала XX столетия.

Проза 80—90-х годов

Последнее двадцатилетие XIX в. является значимым этапом развития русской литературы в целом и русской прозы в частности. В этом периоде подводились своеобразные итоги развития социально-психологического реализма, наиболее последовательно выразившегося в жанре романа и во многом определившего литературный процесс всей 2-й половины столетия. Наряду с этим 80—90-е гг. наметили важные тенденции литературного процесса, выявившиеся на рубеже XIX–XX вв.

Реализм 50—70-х гг. тяготел к созданию масштабных эпических картин русской жизни. Социальные перемены пореформенного периода сначала «расшатали» устойчивые формы действительности, привели к освобождению деструктивных, революционных сил, а затем началось целенаправленное подавление общественной и индивидуальной свободы. Исторический процесс как бы потерял свою линейность, поступательность. Единство мира, с одной стороны, формировалось всей консервативной политикой Александра III, а с другой, чувствовалась искусственность, недолговечность этой стабильности.

Писатели практически уходят от художественного освоения общественно-исторического процесса, который лишался сформированной до этого логики: освобождение крестьян, демократические реформы, свобода печати и т. д. С исчезновением историзма эстетический образ мира лишается эпического единства. Изменение целостного образа реальности деформирует и сам реализм. Эпический реализм 50—70-х гг. начинает восприниматься как пройденный этап развития литературы.

Изменение природы реализма меняет и жанровую тенденцию литературного процесса. Социально-психологический роман в разных его модификациях уходит в прошлое. На первый план выдвигаются малые эпические жанры: повести, рассказы. Усиливается тенденция к очерковым формам прозы. Не стремясь достичь концептуального обобщения действительности, художники сосредоточиваются на фактографическом изображении быта и на частном мире человека.

Показательна эволюция художественного мышления классиков, писателей, переживших эти онтологические изменения.

И. С. Тургенев в своем позднем творчестве тяготеет к иррациональной, интуитивной, импрессионистически субъективной картине мира. Это такие произведения, как «Сон» (1877), «Песнь торжествующей любви» (1881), «Клара Милич» (1883), «Стихотворения в прозе» (1882).

М.Е. Салтыков-Щедрин создает свои «Сказки для детей изрядного возраста» (1886) и «Мелочи жизни» (1886–1887) – само название симптоматично, своим последним крупным произведением «Пошехонская старина» (1887–1889) он подводит своеобразный итог критического реализма в его непосредственной форме – форме родовой хроники.

На 80—90-е гг. приходится позднее творчество Н.С. Лескова, который в 1881 г. завершает формирование цикла о праведниках, выражая свое понимание этого нравственно-философского и социального явления в статье «О героях и праведниках» (1881). Вместе с Л.Н. Толстым Лесков заостряет этические проблемы современности. В статьях «Граф Л.Н. Толстой и Ф.М. Достоевский как ересиархи» и «Золотой век» он защищает «религию любви», полемизируя с К.Н. Леонтьевым, вставшим на позиции иерархического монашеского православия и «религии страха». Лесков преодолевает «распад» единого эпического пространства, объединяя свои произведения в циклы. Кроме цикла о праведниках, это «рассказы кстати» и святочные рассказы.

Л.Н. Толстой тяготеет к экзистенциальному реализму. Традиции классического реализма в его повестях 80—90-х гг. смещаются в сторону осмысления пограничных, переломных состоянии бытия и мира души. В объективное видение мира властно вторгается религиозно-философская идеология, сформированная после духовного перелома 1881 г. Таковы «Смерть Ивана Ильича» (1886), «Крейцерова соната» (1889), «Дьявол» (1889–1890), «Отец Сергий» (1890–1898). Да и последний социально-психологический роман писателя «Воскресение» (1899) выражает острую религиозно-философскую, экзистенциальную проблематику, связанную прежде всего с миром личности – осознанием греха и ответственности.

Даже А.П. Чехов при всей его эпической уравновешенности подчеркнуто остро выразил проблему утраты идеала, исчезновения поступательного чувства истории, показал мыслящего человека, погрязшего в повседневных мелочах и потерявшего высокий смысл существования. Такова, например, «Скучная история», опубликованная в 1889 г. В жанровом отношении писатель тяготел к малым формам, а его внимание к мелочам, к деталям, к, казалось бы, второстепенным репликам определялось эстетической тенденцией к интуитивному постижению реальности.

Характерным явлением времени становится бытописательская беллетристика. Именно она определяла основное содержание литературного процесса. Противопоставляя художников своего типа живым классикам, А.И. Эртель писал в 1899 г.: «…Беллетристическим талантам нашего объема нечего пока делать в литературе. Теперь только Толстым и Чеховым дорога, ибо они настолько крупны, что им даже безвременье не страшно».

Воспитанная масштабом русских классиков, критика даже выработала специальный термин «второстепенные» писатели. Обычно в этот ряд включают писателей, преломлявших в своем творчестве народнические тенденции. Среди них оказываются И.Н. Потапенко, Н.Н. Златовратский, П. В. Засодимский, A.И. Эртель и др. Близким по типу оказывается и творчество B.М. Гаршина, В.Г. Короленко. По инерции в разряд «второстепенных» попадают также П.Д. Боборыкин, П.И. Мельников-Печерский, Д.Н. Мамин-Сибиряк. Конечно, их художественный мир отличается от мира Тургенева или Лескова, Достоевского или Л.Н. Толстого. Но отличается не в смысле качества или масштаба.

Если воспринимать творчество прозаиков 80—90-х гг. как «завершение» периода реалистической классики, то они оказываются в тени, на закате общего философско-эстетического процесса. Однако если видеть в их творчестве движение к новому, понимать как явление симптоматическое, сквозь которое сквозит рубеж XIX–XX вв. и предчувствие нового века, – оценка этого «второстепенного» периода меняется.

Бытописательский, «этнографический» эмпирический реализм Боборыкина, Мельникова-Печерского и Мамина-Сибиряка выражал стремление к сохранению образов, духа и плоти эпохи и культуры, признанной классической.

Творчество писателей «народников» приоткрывало духовные искания Высшей Правды, попытку прозрения в народную Душу, веками чающую Царствия Божия на земле.

Проза Гаршина и Короленко намечала субъективное в объективном, формировала «лирический» образ мира, несмотря на жёсткую фактографию художественного видения бытия.

Конец века стал началом творческого формирования художников нового столетия: Бунина, Куприна, Л. Андреева, Горького. Развивая традиции классического реализма, преодолевая кризис «безвременья», о котором говорил Эртель, эти писатели создали реализм XX в., с его тенденциями к романтизму, натурализму, экспрессионизму, импрессионизму, символизму, мифологизму и другим стилевым формам нового эстетического мышления.

Проза 80—90-х гг. в такой системе становится важнейшим этапом развития русской литературы. Подобно кристаллу, она преломляет в себе и прошлое, и будущее многогранной национальной словесности. И в этом заключается её настоящее — её настоящее, подлинное значение.

П.И. Мельников-Печерский (1818–1883)

Павел Иванович Мельников (псевдоним Андрей Печерский) родился в небогатой дворянской семье. Его детство прошло в небольшом городе Семёнове, окруженном старообрядческими скитами. Родное Заволжье с его богатыми народными традициями, не тронутыми европейской цивилизацией, дикая колоритная природа сильно повлияли на мироощущение будущего писателя «этнографа».

В ранней юности Мельников пережил глубокое влияние французской литературы и культуры. Он вспоминал, что с 14 лет «с жаром» читал Вольтера, знал наизусть песни Беранже и «презрение ко всему» отечественному считал своей «обязанностью». Это «французское воспитание» смешалось с русским в период поступления в Нижегородскую гимназию, где учителя были «люты» и редко обходились без розог и «площадной брани».

Высшее образование Мельников получил в Казанском университете, окончив словесный факультет со степенью кандидата в 1837 г. В университете он увлекся изучением Востока: учил арабский, персидский и монгольский языки, общался со студентами-бурятами и даже подружился с бурятским ламой. Увлечение восточной культурой, накладываясь на изначальное французское воспитание, помогло осознать себя по-настоящему. Мельников, по собственному признанию, пережил внутренний переворот и «переродился» в русского.

После окончания университета планировал продолжить научную карьеру на кафедре славянских наречий. Но из-за неизвестного конфликта был выслан в сопровождении солдата в город Шадринск Пермской губернии. Однако вскоре он был «прощён» и получил назначение на должность учителя в Пермской гимназии, где преподавал историю и статистику. Позже становится учителем истории в Нижегородской гимназии. Учителя-разночинцы относились к нему неприязненно. Им не нравились его светские привычки, поездки на балы, маскарады и т. п. Работу учителем Мельников соединял с должностью библиотекаря гимназии, правителя дел Нижегородского статистического комитета, члена тюремного комитета. Всё это давало большой жизненный материал для будущего литературного творчества.

Как писатель Мельников тяготел к традициям натуральной школы, чему способствовала служба в комитете по статистике. Первой публикацией стал цикл из девяти очерков по истории и экономике края – от Саровской пустыни до Перми. Это были «Дорожные записи на пути из Тамбовской губ. в Сибирь» (1840). Произведения носили фактографический характер. Данная черта сохранится как важная стилевая особенность на протяжении всего творчества писателя.

Первые собственно художественные произведения 1840 г., написанные в сатирической манере в подражание Гоголю, успеха не имели. Это были отрывки из романа «О том, кто такой был Эльпидифор Перфильевич и какие приготовления делались в Чернограде к его именинам» и «О том, какие были последние приготовления у Эльпидифора Перфильевича и как собирались к нему гости». По замыслу это должен быть роман «Торин», где Мельников хотел высмеять подражателей А.А. Бестужева-Марлинского, в особенности их «кудреватый слог». Вскоре сам автор писал брату о том, что никогда не простит себе, что «напечатал эту гадость». После первой литературной неудачи он оставляет писательство на 12 лет. Следующее художественное произведение Мельников опубликовал лишь в 1852 г.

Важными событиями в его жизни становятся знакомства в Нижнем Новгороде с В.И. Далем и с архиепископом Иаковом – специалистом по истории русского раскола. Под их влиянием Мельников сосредотачивается на изучении археологии, статистики, истории, работе с архивами. С 1841 г. становится корреспондентом Археологической комиссии, с 1846 г. членом Русского географического общества, с 1847 г. – членом-корреспондентом Общества сельского хозяйства.

В 1845 г. по приглашению Нижегородского губернатора князя М.А. Урусова Мельников становится редактором неофициальной части «Нижегородских губернских ведомостей», где, по существу, был автором большинства публикаций. В основном это были исторические и этнографические очерки краеведческого содержания. Эти произведения выходили анонимно, а под статьей 1850 г. «Концерты на Нижегородском театре» впервые появился псевдоним Печерский, предложенный В.И. Далем. Мельников жил на улице Печерской, отсюда, по-видимому, и псевдоним. Позже писатель подписывал этим псевдонимом свои художественные произведения, а исторические и этнографические материалы выходили под его фамилией.

Кроме редакторской работы Мельников прославился своими публичными лекциями по истории края и публикациями древних архивных документов.

В 1847 г. он становится чиновником особых поручений при князе Урусове и сосредотачивается на вопросах, связанных с делами раскола. По протекции. Даля в 1850 г. Мельников был причислен к Министерству внутренних дел. В 1852–1853 гг. он руководил Статистической экспедицией министерства по изучению раскола и в 1854 г. представил «Отчет о современном состоянии раскола в Нижегородской губернии», который представлял собой не сухой документ, а своеобразную энциклопедию жизни самобытной культурно-религиозной прослойки русского общества.

Мельников придерживался официальной церковной и государственной точки зрения на раскол как вредное социальное и духовное явление. Он считал даже, что старообрядцы примут любую власть, которая даст им возможность следовать своим верованиям и традициям. Как чиновник Министерства внутренних дел он страстно боролся с раскольниками, закрывая заволжские скиты, часовни, конфискуя древние, чтимые раскольниками иконы, за что попал в отрицательные персонажи – «зорители» (разорители) – старообрядческого фольклора. В преданиях раскольников Комаровского скита Мельников со «всем своим воинством» ослеп от света чудотворной иконы, но дьявол вернул ему зрение и наделил даром видеть сквозь стены.

Государственная политика преследования староверов изображается, например, в повести Н.С. Лескова «Запечатлённый ангел», где православные «древ л его» благочестия изображаются с большим уважением и симпатией, хотя сама идея раскола и разоблачается как фанатическая и сектантская. Характерно, что преп. Серафим Саровский, которого многие раскольники глубоко почитали как подвижника, советовал им вернуться «в православие», уйти из «раскола» и соединиться с церковью. Преп. Серафим сравнивал Православную Церковь с большим кораблем, а раскольничью – с маленькой лодкой, к этому кораблю привязанной. Мельников применял не только административные меры, но и вступал в религиозные споры и даже обратил в православие несколько скитов (за что получил орден св. Анны 3-й степени).

Осуждая раскол, он в то же время писал и о привлекательных чертах староверов. Наряду с нетерпимостью и упрямством он отмечал сообразительность и деловитость, честность в ведении промысла и торговли. Показательно, что многие купеческие и предпринимательские династии центрального региона были старообрядцами, например, знаменитые благотворители и меценаты Морозовы. Б период реформ Мельников выступил с заявлениями о том, что не считает более раскол опасным для государства, и потому преследование староверов становится излишним и даже вредным. Позже он пришел к мысли, что старообрядцы являются хранителями национального духа, и даже видел в «образованных старообрядцах», вышедших из «раскола», «оплот будущего России». Для самого писателя работа в комиссиях по делам раскола стала уникальной школой знакомства с народной жизнью, самобытной психологией и философией исконно русского человека, сокровищами живого языка.

В 50-е гг. Мельников-Печерский возвращается к литературному творчеству. С одной стороны, он поднимается по ступеням служебной лестницы: в 1855 г. получает чин статского советника, по поручению министра внутренних дел С.С. Ланского участвует в составлении отчета о состоянии страны за 1855 г., содержавшего объективный анализ общественных «язв» и получившего высокую оценку у Александра II при подготовке будущих реформ. С другой стороны, Мельников признавался, что государственная служба становится для него «противнее рвотного».

В 1852 г. по совету Даля в славянофильском журнале «Москвитянин» Печерский публикует рассказ «Красильниковы». Произведение написано в этнографической манере, которая приобретала обличительную направленность. Умный и хозяйственный купец Красильников убивает жену своего «учёного» сына за то, что она немка и «еретица». Сын Красильникова, не пережив потрясения, сходит с ума. Частный случай раскрывал обобщённую черту национального характера – неуважение к личности, темный фанатизм простого русского человека. Кроме обличительного фактографизма, критика отметила у писателя мастерское владение «чистым русским языком».

Следующие произведения Печерского появились в печати через пять лет. В 1857 г. в «Русском вестнике» Каткова он публикует рассказы «Дедушка Поликарп», «Поярков», «Медвежий угол», «Непременный». В рассказах обнаруживались традиции натуральной школы, влияние творчества Гоголя и Даля. Поэтика произведений строилась на подробном изображении быта провинции, очерковой точности, документальности. Материалом послужили нижегородские впечатления, связанные с негативными сторонами современной русской действительности.

Среди ценителей произведений оказались, с одной стороны, Александр II, который сказал главе путейного ведомства, подавшего на писателя жалобу, что Мельников лучше знает, что у него там творится. А с другой стороны – публицисты «Современника», которые стремились привлечь Печерского в свой журнал, видя в нем единомышленника. Высокую оценку произведение получило у Чернышевского, Писемского, Панаева и Некрасова. В литературном процессе Мельников-Печерский стал восприниматься как писатель обличительного направления, близкий Салтыкову-Щедрину.

В 1857 г. Печерский публикует в «Русском вестнике» историческую повесть «Старые годы», которую долгое время считал своим лучшим произведением. В ней в восторженном рассказе старого слуги он описывает буйную порочную жизнь помещика. Самодурство, деспотизм и такое же страстное, стихийное покаяние крепостника XVIII в. раскрываются как черты национального характера вообще.

Несмотря на отсутствие оппозиционных идей, в 1858 г. цензура запретила издавать «Рассказы А. Печерского» отдельной книгой. Сборник был опубликован лишь в 1876 г.

В конце 50 – начале 60-х гг. Печерский публикует свои произведения в «Современнике». Это «Бабушкины россказни» (1858), где также возникают стилизованные воспоминания о нравах XVIII в., и повесть «Гриша» (1861) о драматичной судьбе юноши-старообрядца. Стремясь к святости и религиозным подвигам, он становится соучастником преступления. Мотив «ослепления» народной души придавал этнографическому произведению нравственно-психологический и философский характер. Произведение знаменательно тем, что в нем формируются и другие типичные для Печерского мотивы и стилевые особенности: религиозные искания народа, духовные и культурные противоречия русского характера, разрывающегося между христианским аскетизмом и магической обрядовостью, богатый фольклорный материал, колорит живой речи. Писателю удавались яркие национальные характеры. Таким, например, был старообрядец Варлаам, который, несмотря на аскетические традиции раскольников и почтенный возраст, изображается как человек, любящий выпить и погулять.

В 1859 г. Мельников участвовал в издании ежедневной газеты «Русский дневник», где публикует рассказ «На станции» и отрывок незавершённой повести «Заузольцы», предваряющую роман «В лесах». Затем сотрудничает в газете П.С. Усова «Северная пчела», где в 1860 г. помещает любопытную рецензию на пьесу «Гроза» Островского. Как уникальный специалист по старообрядчеству, Мельников называет семью Кабановых с ее формалистическим подходом к духовности раскольничьей.

В эти годы Мельников продолжает изучение старообрядчества, публикуя в различных журналах статьи и исторические материалы. Интересуют его и другие оппозиционные религиозные движения. В статьях «Тайные секты» (1868) и «Белые голуби» (1869), напечатанных в «Русском вестнике», писатель исследует хлыстовство. Печатал Мельников и историко-публицистические работы, в частности, в 1863 г. опубликовал брошюру для народного чтения «О Русской Правде и польской кривде», направленную против польского восстания. Позже в историческом очерке «Княжна Тараканова и принцесса Владимирская» (1868) доказывал, что самозванство – «бесспорно польское дело». Патриотизм по эмоциональной инерции иногда приобретал у писателя националистический оттенок.

В 1866 г. Мельников-Печерский вышел в отставку, поселился в Москве, в доме Даля, и целиком ушел в литературную работу. С 1868 г. он стал постоянным сотрудником «Русского вестника», хотя к Каткову особой симпатии не испытывал. Привлекали выгодные материальные условия. Среди близких по духу литераторов, кроме Даля, были А.Ф. Писемский и А.Н. Майков. Мельников-Печерский был знаком и с Н.А. Некрасовым, но не любил его, считая двойственным и неискренним.

В 1871–1874 it. Мельников-Печерский создает первую часть своего главного произведения, романной дилогии – «В лесах». В 1875–1881 гг. пишет второй роман дилогии – «На горах». Последние главы книги он диктовал жене уже будучи тяжело больным.

В композиции романов сохранялась привычная для писателя очерково-этнографическая структура. Дилогию объединяли сюжеты, связанные не только общими героями, но и образом рассказчика. Сказовая манера в романах перекликалась с традициями Лескова. Повествование ведётся от лица Андрея Печерского, простодушного сказителя. Авторское присутствие выражается и напрямую – в постраничных комментариях и поправках.

Объектом художественного повествования в дилогии являлся семейно-бытовой уклад разных сословий и социальных групп. Сквозным мотивом становится нетронутая старина раскольничьих скитов и соседство буржуазного предпринимательства с его разлагающей властью денег. Автор изображает быт патриархального купца, промышленника западной ориентации, священнослужителя, крестьянина, артели рабочих, секты хлыстов, женского скита, мужского монастыря и других формаций российского общества. Энциклопедичность и пестрота изображения действительности придают дилогии черты этнографической эпопеи.

В центре романов история нескольких купеческих семей в переходный исторический момент, когда формируется новое финансово-буржуазное сознание. Так, Алексей Лохматый, увлечённый страстью наживы, теряет все нравственные ценности, а Гаврила Залетов ради денег уступает свою единственную дочь сладострастному старику. Такой же беспощадной силой становится в романах и религиозный фанатизм, ломающий судьбы Манефы и ее дочери Флёнушки, которая вынуждена уйти в монастырь.

С другой стороны, главные герои романов – Потал Максимыч Чапурин, его дочь Настя, Флёнушка, Петр Самоквасов и Дуня Смолокурова – сохраняют здоровые нравственные устои, верность семье, чувство долга. Несмотря на разрушительное влияние денег и другие тёмные стороны жизни, автор верит в народную душу, в русский характер, любуясь силой, озорством, предприимчивостью своих героев. Сказовая манера позволяла сохранить «объективность» – взгляд со стороны – и в то же время выразить отношение к содержанию произведения.

Печерский плодотворно использует различные фольклорные источники и жанры. В текст дилогии органично вплетены сказки, легенды, песни, плачи, пословицы, поговорки, поверья, обряды и праздничные ритуалы. Важную композиционную и стилевую роль играет народный календарь, воспринимала. как органичный синтез православных церковных и природно-языческих циклов жизни русского человека

Изображая различные культурные и религиозные пласты, противоречия личного сознания и общинного мировоззрения, Печерский сохраняет этнографическую, почти научную объективность, не углубляясь в анализ причин и последствий этих противоречий, не выстраивая специальных философских концепций. В его богатом художественном мире находится место для всего: самобытных характеров, бытовых форм, строгих ритуалов и правил поведения, ярких костюмов, интерьеров, особенностей речи. Это и определяет гармоничный универсализм образного пространства, что, в свою очередь, может восприниматься как своего рода стихийная философия, близкая к «роевой» философии Толстого и к «всемирной отзывчивости» Достоевского. В этом смысле сама цельность мира Печерского также является выражением философии самобытно русской.

Цельность мира Печерского достигается и за счет языка. Это своеобразная языковая модель русского мира и души. После публикации романа «В лесах» министр народного просвещения в целях предотвратить упадок русского языка предложил учить языку по тексту этого произведения. Мельников писал жене о своем успехе следующее: «Меня честят, как лучшего современного писателя, и, что всего удивительнее, разные фрейлины восхищаются моими сиволапыми мужиками и раскольничьими монахинями… Даже в нигилистических лагерях про меня толкуют», признавая за «неблагонадёжного в политическом отношении, даже нечестного (это высокая похвала из их уст), но в отношении искусства первостепенным талантом».

Роман «В лесах» был посвящён царю. Вероятно, для писателя это не являлось монархическим реверансом, просто он видел в царе символ народного единства. Таким же символом народного единства, многообразной в своем единстве русской души были и его романы.

Как выразитель многоликой русской души Печерский был высоко оценен современниками. П.М. Третьяков заказал P.H. Крамскому портрет писателя для своей знаменитой галереи. Впечатления от романа «В лесах» отразились в опере Н.А. Римского-Корсакова «Сказание о граде Китеже и деве Февронии». Образы дилогии повлияли на картины М.В. Нестерова «В лесах», «На горах», «Великий постриг», «За Волгой» и др. Этнографическая дилогия о старообрядцах превратилась в своеобразный литературный эпос общенационального масштаба. Возможно поэтому, современная и последующая критика ограничилась лишь общими похвалами. Это была сама жизнь, воплощенная в слове. Что же здесь можно было интеллектуально анализировать? Только созерцать.

Однако это была та Россия, которая исчезла с наступлением XX в. Как в древних эпических текстах, в художественном слове Мельникова-Печерского она осталась запечатленной навсегда.

Литература

Невзоров Н. Павел Иванович Мельников (Андрей Печерский), его жизнь и литературное значение. Казань, 1883.

Соколова В.Ф. П.И. Мельников (Андрей Печерский). Очерк жизни и творчества. Горький, 1981.