Она не чувствовала вины. Брауна, мерзавца мирового класса, убил порядочный человек. Только это был не Сэм.
— Ладно, твоя очередь, — сказала она.
— Что ты хочешь знать? — ворчливо спросил он.
Корал посмотрела на богато украшенный кинжал в мексиканском чехле.
— Ты — голубой?
Луис швырнул пивную бутылку в кирпичную стену пентхауса, она разбилась, разноцветные птицы заверещали и захлопали крыльями.
— Cabrona! Pinche retardada![13]
Корал затаила дыхание, оценивая мужчину, которого только что привела в ярость. Она была довольна, что сделала это. Теперь она могла судить, попытается ли он избить ее, если она будет работать на него, и позволит ли другим ее избивать?
Луис поднял палец, и этот палец дрожал, когда он говорил.
— Я — верующий человек! Я — человек веры. Я последователь Хуана Диего, которому Дева Мария явилась на Тепеяце в 1531 году и оставила свой образ на его плаще. Я родился 12 декабря, в день праздника Девы Марии Гваделупской, и я посвящаю ей свою жизнь!
Луис дрожал, как загнанный в угол жеребец.
Корал встала. Она, наконец, поняла его. Медленно подняла руки и обвила его шею, чтобы он смог положить голову ей на плечо. На мгновение он ей это позволил, и она чувствовала, как дрожит его тело.
Потом он шагнул назад и сильно ударил ладонями по своей грудной клетке.
— Это тело — храм, в котором обитает моя душа. Я никогда не оскверню его перед Девой Марией!
Она подумала, что если бы Луис не был так зол, он бы заплакал.
— Я не голубой, я дал обет безбрачия. Таким я и останусь.
— Ты всегда хранил невинность?
Корал увидела, как возвращается стальной стержень, и теперь понимала его источник.
— Всегда!
Она открыла холодильник и протянула ему другую бутылку, потом увидела, как слуга бесшумно подмел осколки.
— Расскажи мне о себе, Луис, — сказала Корал и снова села. «Он изящен, как скульптура ягуара, и опасен, как живой, — подумала она. — В душе он отверженный ребенок».
Луис гневно смотрел на нее.
— Америка становится страной латинос.
— Да, в каком-то смысле. Испанская культура вошла в моду.
Он фыркнул.
— Ты хочешь сказать — культура латинос! Это не мода! Это нарастающий прилив, который сметет царство гринго.
Корал уже давно сама думала об этом, но решила рассмеяться.
Луис гордо выпрямился и шагнул к ней.
— К 2125 году здесь будет больше латинос, чем гринго.
Она нахмурилась.
— Мы переходим границу, изо дня в день, и не возвращаемся. В ваших больницах мы рожаем наших младенцев, по три на одного вашего. Все больше нас предпочитает не говорить по-английски. В этом нет нужды. Наши две столицы латинос, Сан-Антонио и Лос-Анджелес, будут такими, как Майами. Те гринго, которые не говорят по-испански, скоро будут там уничтожены. Им придется переехать или жить на пособие для безработных.
Корал решила вызвать его на откровенность.
— Сомневаюсь, позволит ли Техас этому случиться.
— Они не смогут это предотвратить. Радуйтесь, пока можете. Уже к 2050 году вы, белые, станете здесь меньшинством. Мы уже преобразовываем ваш мир. Ты знаешь, что именно в штатах с самым многочисленным электоратом — Техасе, Калифорнии, Нью-Йорке, Иллинойсе — живут латинос? Вскоре только мы будем решать, кто будет президентом.
— Правда? Я бывала в Сан-Антонио, Луис. Встречала американцев мексиканского происхождения. Большая часть не утруждает себя голосованием. Они едва сводят концы с концами и не пытаются ничего захватить, меньше всего — страну. Самые процветающие из них хотят прекратить нелегальную иммиграцию не меньше всех остальных.
— Бывшие мексиканцы составляют восемьдесят пять процентов населения латинос в этой стране, и их число лишь растет.
Корал рассердилась.
— В таком случае нам ничего не грозит. Как ты планируешь это провернуть? — Она вытянула руку в сторону двери. — С помощью таких пеонов, как твой двоюродный брат? В каких временных рамках? Maňana?[14]
Она отметила, что он не дал ей пощечину.
— Ты говоришь, как дура. — Луис улыбнулся. — Те, кто переходит границу нелегально, — национальные герои. День за днем их жертва возвращает то, что когда-то было нашим: Техас, Нуэво Мексико, Сонора, Альта Калифорния.
— Другими словами, весь юго-восток?
— Да, некоторые наши семьи прожили в Америке триста лет, но большинство — всего три месяца, три дня. Знаешь, как это называется?
— Нет, Луис, не знаю.
— La Reconquista.
— Реконкиста?
— Да, возвращение день за днем того, что принадлежало нам.
— Давай скажем прямо. Ты считаешь, что наркобароны пытаются завоевать США?
— Нет! Не они. У них нет души.
— Тогда кто?
— Я, много таких, как я.
Она села.
— Господи Иисусе! Ты действительно считаешь себя Че Геварой или Сапатой[15], или кем-то вроде них. Что с тобой, Луис? Ты никогда таким не был.
Он сел напротив.
— Я всегда был таким. Только не показывал этого.
— Итак, другими словами, ты говоришь, что придет день, когда большинством из нас будут править мексиканцы, а не те, кто правит сейчас? Я хочу сказать, ya ni modo[16].
Луис ощетинился.
— Ya ni modo — мои родители не позволяли произносить это у нас дома. Они учили не сдаваться, учили, что проблемы и неудачи не являются неизбежностью.
— Никаких неудач? Ладно, тогда бывшие мексиканцы будут навязывать свою волю другим?
— Нет! Это поведение гринго, которые топчут сапогами весь мир. Мексиканцы сочувствуют людям, мы ценим семью.
— Да? Поэтому большинство мексиканцев бедны, как мыши, а ничтожная горстка так богата, что не могла бы все потратить, даже если бы пыталась?
— К счастью для Америки, она получает дешевую рабочую силу. Во всяком случае эта страна становится такой же.
Корал скорчила гримасу.
— Есть большая разница между американскими и мексиканскими бедняками.
— У Мексики есть проблемы, но это моя страна. Ты — гринго, и тебе не понять.
Она вздохнула.
— То, что ты говоришь, не имеет смысла, Луис: завоевать тех, кто завоевал ваших завоевателей? Ты выступаешь только от половины своих генов. А как насчет другой половины? А как насчет ваших ацтекских — прости — мексиканских предков? Кто выступает от них?
— Я! — зарычал он. — Ты не найдешь ни одного памятника конкистадору в Мехико, хотя мы говорим на их языке и их кровь течет в наших жилах.
В его героической позе Корал почти видела Монтесуму до прихода испанцев, видела Кортеса на коне, видела Куаутемока во время последнего, обреченного на поражение боя против испанцев после гибели Монтесумы. Противоречия в генах породили поразительного человека.
— После сегодняшнего вечера ты не будешь говорить со мной так. Работай на меня, если хочешь, уходи или приходи, как захочешь, но не говори со мной так. Я не ребенок, чтобы слушать нотации белого человека, к тому же женщины, которую я не понимаю. Ты будешь относиться ко мне с уважением. Это моя правда, хочешь — верь, хочешь — нет. Не важно, что ты думаешь. Этот день придет в конце концов, веришь ты в это или нет. Я намерен ускорить его приход.
— Извини, я не хотела…
— Молчи, mujer blanca[17].
Корал стояла и думала, а Луис властно смотрел на нее и пил пиво, закидывая назад голову.
Она вспоминала, когда последний раз видела Сэма; он стоял на пляже в Италии и махал ей рукой, пока причаливала яхта Брауна. Сэм когда-то был моряком, и он установил местонахождение яхты через спутник. Он сказал, что Мэгги заставила его приехать и извиниться, хотя он бы и сам это сделал. Сэм остался на палубе, потому что обещал встречаться с Корал только при посторонних. Женщина, бегущая со своим пуделем, и два подростка на водных лыжах видели, что произошло, когда он сказал Корал, что сожалеет о том, что изнасиловал ее в то время, когда его личность изменилась из-за травмы. Сидя в кресле на яхте, Корал потеряла самообладание и попыталась избить его до смерти кулаками. Он только хватал ее за руки и повторял, что ему очень жаль. Потом он сошел с яхты и вернулся к Мэгги, к той женщине, которую любил.
Луис сказал:
— Ты слышала о свадьбе?
— О какой свадьбе?
— Сэма Даффи и Мэгги Джонсон. Они вернулись в Нью-Йорк, чтобы пожениться.
Корал заморгала и уставилась на Луиса. Он все же нанес ей удар, только не рукой.
— Откуда ты знаешь?
— За двадцать лет Теомунд нашпиговал это здание жучками. Феликс Росси убрал их, но прежде я услышал об этом. Ее сын, так называемый клон Христа, умер.
— Умер, но как?
— Какой-то глупый местный житель.
— Это ужасно.
— Да, потому что завтра Его преосвященство Эваристо, кардинал Салати, прилетит сюда из Рима. Я мог бы использовать этого мальчишку как козырь в переговорах.
— Луис, ты бы использовал ребенка?
— Я бы не сделал ему ничего плохого, но я бы отдал им мальчика.
Корал заморгала.
— Зачем?
— Бог не так глуп, чтобы позволить одному человеку помешать спасти целый народ. Теперь я должен найти что-то другое, чтобы заинтересовать Салати, раз клон умер. Завтра он будет моим гостем. Я хочу, чтобы ты, и только ты, его развлекала.
— Он был человеком Тео в Ватикане, правильно?
— Да. Я хочу, чтобы он теперь стал моим человеком. Сначала я хочу, чтобы ты выяснила, верит ли его преосвященство в обет безбрачия, которого Бог требует от церковников.
— В большинстве случаев священники хотят, чтобы им надрали задницу перед тем, как они согрешат.
— У меня есть хорошие испанские плетки.
Корал рассмеялась.
— Она носит его ребенка.
— Что?
— Она беременна от Сэма Даффи, — сказал Луис и положил ладонь на плечо Андерс. — Мэгги Джонсон, какая гадость.
Неожиданно Корал пала духом.
— Почему ты ее так назвал?
— Черная Мадонна? Тайная Мадонна? Мать клонированного Иисуса Христа? Эта женщина и ее мальчик были оскорблением Девы Марии Гваделупской. Теперь уже нет, gracias a Dios[18]. Ты мне поможешь?