— Но, мисс Лотта, он мятежник, из тюрьмы. Отчаянный человек и очень опасный. Говорят, он убил того, кто пытался его остановить.
— Говорят, говорят! Говорят многое, Финеас. Однако я заметила, что ни разу не назвали имя убитого или даже повторили дважды одну и ту же историю. По крайней мере я этого не слышала. Нет, я поеду к деревне, Финеас, а что случится потом, это дело судьбы и удачи. Не бойся за меня, Финеас, никогда не бойся.
Послышалось недовольное бормотание, и дверь конюшни раскрылась. В нее прошла белая лошадь, двойник Бевиса, а на ее спине сидела всадница боком в женском седле. Она нисколько не удивилась, увидев на аллее Лорри, но приветственно ей улыбнулась.
— Ночь холодная, но света достаточно, Лорри, — сказала она. — Поехали? — Она подъехала ближе и помогла Лорри сесть в седло. Но Лорри молчала, пока они двигались по дороге, которая извивалась так же, как в будущем улица Ясеней.
У реки Лорри видела мелькающие огни, и раз или два до нее доносились возгласы. Она вздрогнула. Снова, как тогда, когда люди и собаки охотились за Чол, до нее издалека донеслось ощущение страха.
— Говорят, человек — самое опасное животное, Лорри. Но сегодня самые опасные — охотники, а не их добыча.
— А на кого они охотятся?
— Из лагеря на севере сбежал пленник, отчаявшийся человек, который хочет вернуться домой к руинам и проигранному делу.
— Ты… ты знаешь его?
Лотта долго молча смотрела на нее.
— Я знаю, каков он, и могу догадаться, что сделало его таким. Но самого человека я не знаю.
— Но ты собираешься помочь ему, как другим?
— Может быть… только может быть, Лорри. Потому что я не руковожу выбором дома. Он предлагает убежище по собственному желанию, а не по моему. Мы обладаем силой, Лорри. Мы можем сгибать и ткать, поворачивать и менять. Но есть и другие умения — равные по силе, но другие, и на них мы не можем воздействовать, хотя должны считаться с ними.
— Не понимаю.
Лотта снова улыбалась.
— Не сейчас, Лорри, не сейчас. Настанет время, когда ты поймешь. Если бы ты не была такой, какая есть, дом никогда не открылся бы тебе. Потому что он выбирает людей. Однако последнее решение остается за тобой. А теперь, мне кажется, мы должны свернуть на лесную тропу. Там очень шумные охотники, они давно разогнали всю дичь.
Она подняла хлыст, отвела им нависшую ветвь и повернула лошадь направо. Лорри последовала за ней, и ветвь за ними опустилась на место. Тропа очень узкая, такая узкая, что им пришлось ехать друг за другом. Деревья и кусты с обеих сторон, хотя и лишившиеся листвы, образовали две сплошные стены. Время от времени Лотта останавливалась. Было темно, и Лорри не видела, что делает девушка, но ей показалось, что она прислушивается.
Неожиданно Лорри повернула голову. Неужели она услышала далекий крик? Или… Она снова вздрогнула. Лотта повернула направо, где растительность редела. Им приходилось низко пригибаться к седлам, потому что здесь вообще не было тропы. И наконец они оказались у ограды, сделанной из сложенных крест-накрест рельсов. Лотта двинулась вдоль этой ограды.
Лорри выронила поводья и, ахнув, зажала руками уши. Резкий крик прозвучал в ее голове, и в нем была такая боль! И он близко, очень близко.
Она слышала, как Лотта произнесла слово, не имеющее никакого смысла. Резкий звук стих, словно заглушенный этим словом. Лотта снова напевно заговорила, не так, как говорила в ту ночь, когда они нашли Чол, а по-другому, как будто у нее было твердое намерение получить ответ.
На снегу за оградой ни единого следа. Но дальше, в углу изгороди, что-то шевелится. Лорри не могла справиться со своим страхом. В тот раз, в санях, она знала, что страх исходит от охотников и от Чол, но на этот раз было что-то другое. Как будто Лотты, которая совсем рядом, можно протянуть руку и дотронуться, — совсем нет и Лорри одна, и что-то странное и чуждое ползет ей навстречу.
От тени отделился человек, он тяжело опирался на ограду. И не пытался двинуться им навстречу, а молча ждал.
Вперед двинулась Лотта, но Лорри осталась на месте, хотя была недалеко и все слышала. Лотта наклонилась в седле и спросила:
— Кто ты?
— Кто обладает Призывом? — ответил ей хриплый голос. — Я не то, что ты думаешь. Я боюсь. Мне велели использовать Призыв, только когда изменится все остальное, как сегодня ночью. Но сила его не моя, а кого-то другого. Я не претендую на большее, чем я есть.
— И это правильно. Поспешно пытаться овладеть такими силами…
— Можно попасть еще в большую опасность, да, знаю, леди. Чуть повысь голос, и эти мерзавцы у реки будут здесь и избавят тебя от такой проблемы, как я. И сейчас мне кажется, что мне самому все равно.
— Идти можете?
Лорри показалось, что голос Лотты звучит холодно и требовательно.
— Немного, мэм. Я бежал и полз, возможно, во мне еще осталось сил, чтобы идти — но недолго.
Тень отделилась от изгороди, шатнулась к Лотте, ухватилась за ее юбку. Мужчина едва не опустился на колени. Лотта нагнулась и поддержала его.
— Держитесь за мой повод! — Голос ее прозвучал как приказ. — Лорри, возвращайся к дороге и наблюдай… Они не должны прийти от моста без предупреждения.
Лорри развернула Бевиса в узком пространстве между изгородью и краем леса. Найдет ли она обратный путь к дороге? Она не была уверена. Но Бевис двинулся уверенно, и она решила предоставить выбор ему. И оказалась права, потому что вскоре лошадь вышла на узкую тропу. Лорри вслушивалась, ожидала услышать крики, любые звуки, которые выдадут движущихся от реки преследователей. Она достигла кустов, закрывавших выход на дорогу, и посмотрела вдоль нее.
Факелы собирались вместе, будто несущие их люди строятся единым отрядом. Что ей делать, если они двинутся к дому?
— Лорри? — негромко послышалось сзади, с тропы.
— Они собрались у моста, — ответила девочка.
— Нужно пересечь дорогу до того, как они подойдут ближе. Идти недалеко, вы должны это сделать! — Лотта обращалась к мужчине.
— Скажите это моим ногам, мэм. Тут дело в воле, потому что плоть моя слаба.
— Держитесь. Лорри, держи Бевиса между нами и мостом, как укрытие. Поняла?
— Да. — Лорри отвела ветвь, обозначающую начало тропы. Лотта выехала на открытое место, лошадь ступала осторожно, рядом с ней спотыкалась темная фигура. Когда они оказались на дороге и Лорри поехала с другой стороны, Бевис уравнял шаг с ходом лошади Лотты, и незнакомец пошел между ними.
Они вернулись к Восьмиугольному дому. Когда достигли аллеи, ведущей к конюшне, Лорри услышала, что мужчина дышит тяжело, увидела, как он шатается, будто едва стоит на ногах. Лотта поддерживала его за плечо.
— Приведи Финеаса! — приказала она. Лорри повела Бевиса галопом, у конюшни соскочила с седла и побежала к двери.
— Финеас!
Он выбежал, миновал Лорри, будто не видел ее, и побежал по дорожке к Лотте.
— Я здесь! — Он остановился рядом с незнакомцем и подхватил его.
— Лорри… лошадей… в конюшню! Они идут!
Лорри подхватила повод лошади Лотты, а Лотта спешилась и, поддерживая незнакомца с другой стороны, с помощью Финеаса повела его по садовой тропе к задней двери дома. Лорри отвела лошадей в конюшню, закрыла дверь и побежала вслед за медленно движущимся трио.
Теперь голоса с дороги доносились слишком отчетливо. Лотта права: охотники идут.
— Сюда!
— Не могу…
— Нужно! — Это Лотта.
Каким-то образом он нашел силы, потому что они помогли ему подняться на четыре ступеньки и провели в заднюю прихожую.
— Быстрей!
Лотта и Финеас тащили незнакомца, Лорри шла за ними. Когда они вошли на кухню, что-то упало на пол, и Лорри подобрала. У стола стояла Чол, но, увидев их, подбежала, распахнула дверь, пошла пред ними по пути в зеленую комнату, а затем и в комнату с раскрашенным полом. Финеас и Лотта усадили мужчину в кресло, голова его откинулась на высокую спинку, а заросший бородой подбородок нацелился в потолок. Борода была густая и косматая, а глаза глубоко впали. Тело под лохмотьями худое, и мужчина непрерывно дрожал, будто очень долго пробыл на холоде. Лотта повернулась к Финеасу.
— Присмотри за лошадьми!
— Сейчас… — И он исчез.
Тогда она обратилась к Чол.
— Немного супа… и одеяла…
Но Чол продолжала стоять, глядя на почти потерявшего сознание мужчину. Потом посмотрела на Лотту.
— Он — один из
— Ну и что? В этой комнате, в этом доме — ты задаешь такие вопросы, Чол?
Несколько мгновений они смотрели друг на друга, и Лорри показалось, что, хотя они не произносят ни звука, тем не менее разговаривают, но так, что она не понимает.
— Неужели он оказался бы
Чол медленно покачала головой. Потом тоже вышла.
Мужчина в кресле как будто немного пришел в себя. Он передвинул ноги, и Лорри увидела большие дыры в подошвах его сапог. Руки он снял с подлокотников и поднес к воротнику куртки, вместо пуговицы скрепленному веревкой.
— Где… где… — Он открыл глаза и поискал что-то в одежде. — Где…
Впервые Лорри посмотрела на то, что держит в руках. Тонкая деревянная коробочка или поднос, примерно в шесть дюймов. К крышке приклеены раковины, множество мелких раковин, и еще сверкающие семена. Это рисунок: сердце из красно-коричневых семян, окруженное венком из раковин, а посередине, тоже из семян, два слова: «Вечно твой».
— Вы это хотите? — Лорри протянула ему коробочку.
Он шире открыл глаза и посмотрел на то, что она ему протянула. Губы его дернулись, и он произнес очень странный звук.
— Мы… цепляемся за вещи, — сказал мужчина. — Иногда слишком долго. Если что-то делаешь, это поддерживает жизнь. Даже в адском лагере это поддерживало меня. Но… нет… больше нет. Это больше не нужно. — Он взял у Лорри картинку их раковин и семян.
Держа ее в руке, чуть распрямился в кресле, осмотрелся и в последнюю очередь посмотрел на Лотту.
— Ради всего, что сохранилось достойным в этом безумном, тревожном мире, — сказал он, — я Чарльз Дюпре, к вашим услугам, мэм. И, если я совершенно не потерял счет времени, сегодня праздник. — И вот это чучело приподнялось и сделало жест, в котором сохранились остатки изящества. — Может быть, — он закашлялся и улыбнулся Лотте, — может быть, мне следует сказать: Мадам, не будете ли… моей валентинкой?
Лотта подхватила картинку, выпавшую из его руки. А он упал бы на пол, если бы она не подтащила его к креслу.
— Лорри… к стене! — Она поддерживала Чарльза в кресле. — Нажми оба конца средней полки, одновременно!
Лорри широко развела руки, коснулась пальцами мест, которые указала Лотта. Нажала изо всех сил. И отпрянула: стена двинулась. За ней оказалось маленькое треугольное помещение с узким оконцем.
У другой двери стояла Чол. Она держала чашку, от которой поднимался пар. А внизу в дверь громко стучали.
—
Лорри попыталась помочь Чол, но до кресла так и не добралась. Свет и тьма смешались, превратились в лунный свет и тени на кукольном домике. Она медленно повернулась к стене. Никакого отверстия. Но… теперь она знает.
Лорри медленно подошла к пустой полке, где, казалось, всего несколько секунд назад стояли книги. Прижала кончики пальцев и надавила, потом откинулась. На этот раз быстрого движения не было, но полка слегка передвинулась. Лорри вставила пальцы в образовавшуюся щель и надавила.
Вот оно — тесное треугольное помещение, пустое, если не считать теней. Но оно на месте. Лорри вернула стену в прежнее положение. Неожиданно ей стало холодно, тени показались густыми и большими, а лунный свет слабым. Ей захотелось настоящего света и настоящих людей. И она побежала в дом своего времени, и Сабина бежала за ней.
— Вам с благодарностью от комитета. — Лорри протянула обернутый в бумагу пакет мисс Эшмид. — А вот и альбом. Девочки обращались с ним очень осторожно. Мы знаем, какая это ценная вещь. Вы были очень добры, когда поговорили с тетей Маргарет и разрешили нам взять альбом.
Мисс Эшмид улыбнулась и взяла пакет.
— Я знала, что ты будешь его беречь, Лорри, иначе не дала бы его тебе. Ничто, дитя, не настолько ценно, чтобы не дать его нуждающемуся, никогда не забывай об этом. А теперь посмотрим, что здесь.
Она развязала ленту, развернула бумагу и посмотрела на подарок комитета.
— Это самая красивая, — сказала Лорри. — Мы все ее делали.
Мисс Эшмид подняла валентинку так, чтобы солнечный свет упал на кружевную бумагу и на букет цветов в центре, коснулся золотых букв, которые Лизбет искусно вырезала из золотой бумаги в форме переплетенной веревки.
— Нашей Валентине, — прочла мисс Эшмид. — Ты хорошо все сделала, Лорри. Я дам тебе письмо для комитета. Значит, такие вы собираетесь продавать на ярмарке?
— Мы сделали пятьдесят, — гордо ответила Лорри. — О, не все такие большие, как эта. Но мы старались скопировать из альбома те, которые нам больше понравились. И миссис Реймонд назвала их «произведениями искусства», — процитировала Лорри.
Мисс Эшмид поставила валентинку на свой столик для вышивания. Теперь Лорри могла обратить внимание на комнату. Она стала другой. И с острым приступом страха девочка поняла почему. Длинный стол пуст, на нем больше нет стопок материалов и лент, нет работ, ждущих исправляющей иглы.
Рама для вышивания тоже пуста и придвинута к стене. Хотя в этот пятничный вечер в камине горит огонь и перед ним свернулась Сабина, хотя горят свечи, впервые за все время Лорри не почувствовала знакомой безопасности. Она с тревогой посмотрела на мисс Эшмид.
— Вы не прибираетесь… — Ей хотелось задать вопрос, но прозвучало скорее как утверждение факта, в который она не хочет верить.
— Да, Лорри, очистка и приборка почти закончены.
— Дом! Мисс Эшмид, это собрание… Не может ли помочь вам адвокат? Ведь Восьмиугольный дом не снесут? Это невозможно!
Она так была занята работой в комитете, заключительными тестами в конце четверти, слишком занята, чтобы думать об этом! Может быть… может быть, она могла бы что-то сделать. Ведь у нее была мысль заинтересовать людей и заставить их вступиться за дом. Если бы она только обратила внимание, постаралась… Лорри стало холодно. Она вздрогнула и снова осмотрела комнату, заметив, как много знакомых вещей исчезло. Что… что теперь будет?
— Лорри. — Спокойный голос мисс Эшмид привлек внимание к его хозяйке. — В этом ты права: время Восьмиугольного дома быстро приближается к концу. Но таков естественный ход жизни, дорогое дитя. Ничто не остается неизменным, если не удалено из самой жизни. По человеческим меркам Восьмиугольный дом прожил долгую жизнь, много больше ста лет. Он видел много перемен вокруг, и теперь пришла его пора измениться.
— Его снесут! Он исчезнет… а не просто изменится. Это… это неправильно! — Лорри вскочила и заговорила резким голосом.
Мисс Эшмид больше не улыбалась. Она смотрела на Лорри очень серьезно и внимательно.
— Лорри, никто не может сказать жизни «нет» и остаться прежним. Когда ты пришла сюда впервые, ты пыталась сказать «нет» переменам. Тебе казалось, что в новом образе жизни ты не видишь ничего хорошего. Разве это не так?