Мир, прогресс, права человека: статьи и выступления

Начну с обсуждения этого последнего Вашего предложения (сделанного совместно с Вашим студентом Кентом Визнером[8]). Оно кажется мне практичным. Ваш критерий с разным коэффициентом учитывает носители разной грузоподъемности; это очень важно (именно равновесомый учет малых американских ракет и больших советских ракет явился одним из пунктов, по которым я в свое время критиковал договор ОСВ-1 при общей положительной оценке самого факта переговоров и заключения договора). При этом, в отличие от критериев, использующих мощность заряда, обычно официально не объявляемую, число доставляемых зарядов легко определяется. Ваш критерий учитывает также и то, что, например, тактические возможности пяти ракет, несущих по одному заряду, существенно выше, чем у одной большой ракеты, несущей пять РБИН. Конечно, предложенный Вами критерий не охватывает таких параметров, как дальность, точность попадания, степень уязвимости, их надо будет учитывать дополнительно или в каких-то случаях не учитывать в целях облегчения условий соглашений.

Я надеюсь, что Ваш (или какой-либо аналогичный) критерий будет принят в качестве основы при переговорах как для межконтинентальных ракет, так и (независимо) для ракет средней дальности. В обоих случаях гораздо труднее будет, чем сейчас, настаивать на несправедливых условиях соглашений и быстрей можно будет переходить от слов к делу. Вероятно, само принятие Вашего (или аналогичного) критерия потребует дипломатической и пропагандистской борьбы, но дело стоит того.

От этого относительно частного вопроса перехожу к более общему и более сложному, спорному. Действительно ли можно при принятии решений в области ядерного оружия игнорировать все соображения и требования, относящиеся к возможным сценариям ядерной войны, и ограничиться просто критерием достижения надежного устрашения — понимая этот критерий как наличие арсенала, достаточного для нанесения сокрушающего ответного удара? Вы отвечаете на этот вопрос — может быть, чуть иначе его формулируя, — положительно и делаете далеко идущие выводы. Не подлежит сомнению, что уже сейчас США имеют большое количество неуязвимых для СССР ракет на подлодках и авиабомб на самолетах и, кроме этого, имеют еще ракеты шахтного базирования, хотя и меньшие, чем СССР, — все это в таком количестве, что при применении этих зарядов от СССР, грубо говоря, ничего не останется. Вы утверждаете, что это уже создало ситуацию надежного устрашения — вне зависимости от того, что еще есть и чего нет у СССР и США! Поэтому Вы считаете, в частности, излишним создание ракет MX и не относящимися к делу те аргументы, которые приводятся в поддержку развертывания, — наличие у СССР большого арсенала межконтинентальных ракет большой грузоподъемности, которых нет у США; тот факт, что советские ракеты и ракеты MX имеют много боеголовок, так что одна ракета может уничтожить несколько шахтных установок противника при ракетной дуэли. Поэтому же Вы считаете (с некоторыми оговорками) приемлемым для США замораживание ядерных арсеналов США и СССР на их существующем уровне.

Ваша аргументация представляется очень сильной и убедительной. Но я считаю, что изложенная концепция не учитывает всей сложной реальности противостояния двух мировых систем и что необходимо (вопреки тому, на чем настаиваете Вы) также более конкретное и разностороннее и непредвзятое рассмотрение, чем просто ориентация на «надежное устрашение» (в сформулированном выше смысле этого слова — наличие возможности нанесения сокрушающего ответного удара). Постараюсь пояснить свое утверждение.

Мы можем представить себе, что потенциальный агрессор — именно в силу того факта, что всеобщая термоядерная война является всеобщим самоубийством — может рассчитывать на недостаток решимости подвергшейся нападению стороны пойти на это самоубийство, то есть может рассчитывать на капитуляцию жертвы ради спасения того, что можно спасти. При этом, если агрессор имеет военное преимущество в каких-то вариантах обычной войны или — что в принципе тоже возможно — в каких-то вариантах частичной (ограниченной) ядерной войны, он будет пытаться, используя страх дальнейшей эскалации, навязать противнику именно эти варианты. Мало радости, если надежды агрессора в конечном счете окажутся ложными и страна-агрессор погибнет вместе со всем человечеством.

Вы считаете необходимым добиваться восстановления стратегического равновесия в области обычных вооружений. Сделайте теперь следующий логический шаг — пока существует ядерное оружие, необходимо также стратегическое равновесие по отношению к тем вариантам ограниченной или региональной ядерной войны, которые потенциальный противник может пытаться навязать, то есть действительно необходимо конкретное рассмотрение различных сценариев как обычной, так и ядерной войны с анализом вариантов развертывания событий. В полном объеме это, конечно, невозможно — ни анализ всех вариантов, ни полное обеспечение безопасности. Но я пытаюсь предупредить от противоположной крайности — «зажмуривания глаз» и расчета на идеальное благоразумие потенциального противника. Как всегда в сложных проблемах жизни, необходим какой-то компромисс.

Я понимаю, конечно, что, пытаясь ни в чем не отставать от потенциального противника, мы обрекаем себя на гонку вооружений — трагичную в мире, где столь много жизненных, не терпящих отлагательства проблем. Но самая главная опасность — сползти к всеобщей термоядерной войне. Если вероятность такого исхода можно уменьшить ценой еще десяти или пятнадцати лет гонки вооружений — быть может, эту цену придется заплатить при одновременных дипломатических, экономических, идеологических, политических, культурных, социальных усилиях для предотвращения возможности возникновения войны.

Конечно, разумней было бы договориться уже сейчас о сокращении ядерных и обычных вооружений и полной ликвидации ядерного оружия. Но возможно ли это сейчас в мире, отравленном страхом и недоверием, мире, где Запад боится агрессии СССР, СССР — агрессии со стороны Запада и Китая, Китай — со стороны СССР, и никакие словесные заверения и договоры не могут полностью снять эти опасения?

Я знаю, что на Западе очень сильны пацифистские настроения. Я глубоко сочувствую стремлению людей к миру, к разрешению мировых проблем мирными средствами, всецело разделяю эти стремления. Но в то же время я убежден, что совершенно необходимо учитывать конкретные политические и военно-стратегические реалии современности, причем объективно, не делая никаких скидок ни той, ни другой стороне, в том числе не следует, a priori исходить из предполагаемого особого миролюбия социалистических стран только в силу их якобы прогрессивности или в силу пережитых ими ужасов и потерь войны. Объективная действительность гораздо сложней, далеко не столь однозначна. Субъективно люди и в социалистических, и в западных странах страстно стремятся к миру. Это чрезвычайно важный фактор. Но, повторяю, не исключающий сам по себе возможности трагического исхода.

Сейчас, как я считаю, необходима огромная разъяснительная, деловая работа, чтобы конкретная и точная, исторически и политически осмысленная объективная информация была доступна всем людям и пользовалась у них доверием, не заслонялась догмами и инспирированной пропагандой. Необходимо при этом учитывать, что просоветская пропаганда в странах Запада ведется давно, очень целенаправленно и умно, с проникновением просоветских элементов во многие ключевые узлы, в особенности в масс-медиа.

История пацифистских кампаний против размещения евроракет очень показательна во многих отношениях. Ведь многие участники этих кампаний полностью игнорировали первопричину «двойного решения» НАТО — сдвиг в семидесятых годах стратегического равновесия в пользу СССР — и, протестуя против планов НАТО, не выдвигали никаких требований, обращенных к СССР. Другой пример: попытка бывшего президента Картера сделать минимальный шаг в направлении равновесия обычных вооружений, а именно провести регистрацию военнообязанных, встретила значительное сопротивление. Между тем равновесие в области обычных вооружений — необходимая предпосылка снижения ядерных вооружений. Для правильной оценки общественностью Запада глобальных проблем, в частности проблем стратегического равновесия как обычных, так и ядерных вооружений, жизненно необходим более объективный подход, учитывающий реальное стратегическое положение в мире.

Вторая группа проблем в области ядерного оружия, по которой я должен здесь сделать несколько дополнительных замечаний, — переговоры о ядерном разоружении. Запад на этих переговорах должен иметь, что отдавать! Насколько трудно вести переговоры по разоружению, имея «слабину», показывает опять история с евроракетами. Лишь в самое последнее время СССР, по-видимому, перестал голословно настаивать на своем тезисе, что именно сейчас имеется примерное ядерное равновесие и поэтому все надо оставить, как есть. Теперь следующим прекрасным шагом было бы сокращение числа ракет, но обязательно со справедливым учетом качества ракет и других средств доставки (то есть числа зарядов, доставляемых каждым носителем, дальности, точности, степени уязвимости — большей у самолетов, меньшей у ракет; вероятно, целесообразно использование Вашего критерия, или аналогичных). И обязательно речь должна идти не о перевозке за Урал, а об уничтожении. Ведь перебазирование слишком «обратимо». Нельзя также, конечно, считать равноценными советские мощные ракеты с подвижным стартом и несколькими боеголовками и существующие ныне «Першинг-1», английские и французские ракеты, авиабомбы на бомбардировщиках ближнего радиуса действия, — как это иногда в пропагандистских целях пытается делать советская сторона.

Не менее важна проблема мощных наземных ракет шахтного базирования. Сейчас СССР имеет тут большое преимущество. Быть может, переговоры об ограничении и сокращении этих самых разрушительных ракет могут стать легче, если США будут иметь ракеты MX (хотя бы потенциально, это бы было лучше всего). Несколько слов о военных возможностях мощных ракет. Они могут использоваться для доставки самых больших термоядерных зарядов для уничтожения городов и других крупных целей противника (при этом для истощения средств ПРО противника, вероятно, одновременно будет использоваться «дождь» из более мелких ракет, ложных целей и т. п. В литературе много пишут о возможности разработки систем ПРО, использующих сверхмощные лазеры, пучки ускоренных частиц и т. п. Но создание на этих путях эффективной защиты от ракет кажется мне очень сомнительным). Для характеристики того, что представляет собой атака на город мощными ракетами, приведем следующие оценки. Предполагая, что максимальная мощность единичного заряда, переносимого большой ракетой, может составлять величину порядка 15—25 мегатонн, находим, что площадь полного разрушения жилых зданий составит 250—400 квадратных километров, площадь поражения тепловым излучением 300—500 квадратных километров, зона радиоактивного «следа» (при наземном взрыве) составит по длине до 500—1000 километров и по ширине до 50—100 километров!

Столь же существенно, что мощные ракеты могут использоваться для разрушения с помощью РБИН компактных целей противника, в частности расположенных в шахтах аналогичных ракет противника. Вот примерный расчет такой атаки на стартовые позиции. Сто ракет типа MX (количество, предложенное для плана первой очереди администрацией Рейгана) могут нести тысячу боеголовок по 0,6 мегатонны. Каждая из боеголовок, с учетом эллипса рассеяния при стрельбе и предполагаемой прочности советских стартовых позиций, разрушает, согласно опубликованным в американской прессе данным, одну стартовую позицию с вероятностью 60 процентов. При атаке на 500 советских стартовых позиций — по две боеголовки на каждую позицию — останется неповрежденными 16 процентов, то есть «только» 80 ракет.

Особая опасность, связанная с ракетами шахтного базирования, заключается в следующем. Они относительно легко могут быть разрушены в результате атаки противника, как я только что продемонстрировал. В то же время они могут быть применены для разрушения стартовых позиций противника (в количестве в 4—5 раз большем, чем число использованных для этого ракет). У страны, располагающей большими шахтными ракетами (в настоящее время это в первую очередь СССР, а если в США будет осуществлена программа MX, то и США), может возникнуть «соблазн» применить такие ракеты первыми, пока их еще не уничтожил противник, то есть наличие ракет шахтного базирования в таких условиях является дестабилизирующим фактором.

Мне кажется, в силу всего вышесказанного, что при переговорах о ядерном разоружении очень важно добиваться уничтожения мощных ракет шахтного базирования. Пока СССР является в этой области лидером, очень мало шансов, что он легко от этого откажется. Если для изменения положения надо затратить несколько миллиардов долларов на ракеты MX, может, придется Западу это сделать. Но при этом — если советская сторона действительно, а не на словах пойдет на крупные контролируемые мероприятия сокращения наземных ракет (точней, на их уничтожение), — то и Запад должен уничтожить не только ракеты MX (или не строить их!), но осуществить и другие значительные акции разоружения. В целом, я убежден, что переговоры о ядерном разоружении имеют огромное, приоритетное значение. Их надо вести непрерывно — и в более светлые периоды международных отношений, но и в периоды обострений — настойчиво, предусмотрительно, твердо и одновременно гибко, инициативно. Политические деятели при этом, конечно, не должны думать об использовании этих переговоров, как и всей ядерной проблемы в целом, для своего сиюминутного политического авторитета, — а лишь о долгосрочных интересах страны и мира. Планирование переговоров должно входить важнейшей составной частью в общую ядерную стратегию, в этом пункте я вновь согласен с Вами!

Третья группа проблем, которые следует тут обсудить, носит политический и социальный характер. Ядерная война может возникнуть из обычной, а обычная война, как известно, возникает из политики. Все мы знаем, что в мире неспокойно. Причины очень многообразны — в их числе национальные, экономические, социальные, тирания диктаторов. Многие из происходящих сейчас трагических событий уходят корнями в далекое прошлое. Было бы совершенно неправильно видеть всюду только «руку Москвы». И все же, рассматривая то, что происходит на Земле, в целом, укрупненно, нельзя отрицать происходящего, начиная с 1945 года, неотступного процесса расширения сферы советского определяющего влияния, — объективно это не что иное, как общемировая советская экспансия. По мере экономического, хотя и одностороннего, и научно-технического усиления СССР и его военного усиления этот процесс становится все более широким. Сегодня он приобрел масштабы, опасно нарушающие международное равновесие. Запад не без оснований опасается, что под ударом оказались мировые морские пути, нефть Арабского Востока, уран и алмазы и другие ресурсы юга Африки.

Одна из основных проблем современности — судьба развивающихся стран, большей части человечества. Но фактически для СССР — а в какой-то мере и для Запада — эта проблема стала разменной картой в борьбе за господство и стратегические интересы. Миллионы людей в мире ежегодно умирают от голода, сотни миллионов живут в условиях недоедания, безысходной нужды. Запад оказывает развивающимся странам экономическую и технологическую помощь, но все же совершенно недостаточно, в особенности в обстановке возросших цен на нефть. Помощь от СССР, социалистических стран меньше по объему и, в еще большей степени, чем помощь Запада, носит односторонний военный, блоковый характер. И что очень существенно — никак не увязана с общемировыми усилиями.

Не затухают, а разгораются очаги локальных конфликтов, угрожая перерасти в глобальные войны. Все это вызывает большую тревогу.

Наиболее острым негативным проявлением советской политики явилось вторжение в Афганистан, начавшееся в декабре 1979 года с убийства главы государства. Три года чудовищно жестокой антипартизанской войны принесли неисчислимые страдания афганскому народу, свидетельством чему являются более четырех миллионов беженцев в Пакистане и Иране.

Именно общий поворот в мировом равновесии, вызванный вторжением в Афганистан и другими одновременно происходившими событиями, явился глубинной причиной того, что не был ратифицирован договор ОСВ-2. Я сожалею об этом вместе с Вами, но не могу не видеть тех причин, о которых только что написал.

Есть еще одна тема, которая тесно связана с проблемой мира, — открытость общества, права человека. Я употребляю термин «открытость общества» в том смысле, в котором более тридцати лет назад его ввел великий Нильс Бор.

В 1948 году государства — члены ООН приняли Всеобщую декларацию прав человека, подчеркнули их значение для поддержания мира. В 1975 году взаимосвязь прав человека и международной безопасности провозгласил Хельсинкский акт, подписанный тридцатью пятью государствами, в том числе СССР и США. Среди этих прав: право на свободу убеждений, свободное получение и распространение информации внутри страны и за ее пределами, право на свободный выбор страны проживания и места проживания в пределах страны, свобода религии. Свобода от психиатрических репрессий. Право граждан контролировать принятие руководителями страны тех решений, от которых зависят судьбы мира. А ведь мы даже не знаем, как и кем было принято решение о вторжении в Афганистан! Люди в нашей стране не имеют и малой доли той информации о событиях в мире и в стране, которой располагают граждане Запада. Возможность же критиковать политику руководства своей страны в вопросах войны и мира так, как это свободно делаете Вы, в нашей стране полностью отсутствует. Не только критические, но и просто информационные выступления даже по гораздо менее острым вопросам часто влекут за собой аресты и осуждения на очень большие сроки заключения, или психиатрическую тюрьму. В соответствии с общим характером этого письма я воздерживаюсь тут от многих конкретных примеров, но не могу не написать о судьбе Анатолия Щаранского, погибающего в Чистопольской тюрьме за право видеться с матерью и писать ей, и о Юрии Орлове, уже в третий раз помещенном на шесть месяцев в лагерную тюрьму в Пермском лагере после того, как он был избит в присутствии надзирателя.

В декабре 1982 года была объявлена амнистия в честь шестидесятилетия СССР, но, так же как в 1977 году и в предыдущих амнистиях, из нее специально были исключены статьи, по которым находятся в заключении узники совести. Так далеко от провозглашенных принципов в СССР — стране, несущей на себе столь большую ответственность за судьбу мира!

В заключение я еще раз подчеркиваю, насколько важно всеобщее понимание абсолютной недопустимости ядерной войны — коллективного самоубийства человечества. Ядерную войну невозможно выиграть. Необходимо планомерно — хотя и осторожно — стремиться к полному ядерному разоружению на основе стратегического равновесия обычных вооружений. Пока в мире существует ядерное оружие, необходимо такое стратегическое равновесие ядерных сил, при котором ни одна из сторон не может решиться на ограниченную или региональную ядерную войну. Подлинная безопасность возможна лишь на основе стабилизации международных отношений, отказа от политики экспансии, укрепления международного доверия, открытости и плюрализации социалистических обществ, соблюдения прав человека во всем мире, сближения — конвергенции — социалистической и капиталистической систем, общемировой согласованной работы по решению глобальных проблем.

2 февраля 1983 года

ВЫСТУПЛЕНИЕ

НА ПЕРВОМ СЪЕЗДЕ

НАРОДНЫХ ДЕПУТАТОВ СССР

Уважаемые народные депутаты!

Я должен объяснить, почему я голосовал против утверждения итогового документа Съезда. В этом документе содержится много правильных и очень важных положений, много принципиально новых прогрессивных идей. Но я считаю, что Съезд не решил стоящей перед ним ключевой политической задачи, воплощенной в лозунге: «Вся власть Советам!» Съезд отказался даже от обсуждения «Декрета о власти».

До того, как будет решена эта политическая задача, фактически невозможно реальное решение всего комплекса неотложных экономических, социальных, национальных и экологических проблем.

Съезд народных депутатов СССР избрал Председателя Верховного Совета СССР в первый же день без широкой политической дискуссии и хотя бы символической альтернативности. По моему мнению, Съезд совершил серьезную ошибку, уменьшив в значительной степени свои возможности влиять на формирование политики страны, оказав тем самым плохую услугу и избранному Председателю.

По действующей Конституции Председатель Верховного Совета СССР обладает абсолютной, практически ничем не ограниченной личной властью. Сосредоточение такой власти в руках одного человека крайне опасно, даже если этот человек — инициатор перестройки. В частности, возможно закулисное давление. А если когда-нибудь это будет кто-то другой?

Постройка государственного дома началась с крыши, что явно не лучший способ действий. То же самое повторилось при выборах Верховного Совета. По большинству делегаций происходило просто назначение, а затем формальное утверждение Съездом людей, из которых многие не готовы к законодательной деятельности. Члены Верховного Совета должны оставить свою прежнюю работу «как правило» — нарочито расплывчатая формулировка, при которой в Верховном Совете оказываются «свадебные генералы». Такой Верховный Совет будет — как можно опасаться — просто ширмой для реальной власти Председателя Верховного Совета и партийно-государственного аппарата.

В стране, в условиях надвигающейся экономической катастрофы и трагического обострения межнациональных отношений, происходят мощные и опасные процессы, одним из проявлений которых является всеобщий кризис доверия народа к руководству страны. Если мы будем плыть по течению, убаюкивая себя надеждой постепенных перемен к лучшему в далеком будущем, нарастающее напряжение может взорвать наше общество с самыми трагическими последствиями.

Товарищи депутаты, на вас сейчас — именно сейчас! — ложится огромная историческая ответственность. Необходимы политические решения, без которых невозможно укрепление власти советских органов на местах и решение экономических, социальных, экологических, национальных проблем Если Съезд народных депутатов СССР не может взять власть в свои руки здесь, то нет ни малейшей надежды, что ее смогут взять Советы в республиках, областях, районах, селах. Но без сильных Советов на местах невозможна земельная реформа и вообще какая-либо эффективная аграрная политика, отличающаяся от бессмысленных реанимационных вливаний нерентабельным колхозам. Без сильного Съезда и сильных, независимых Советов невозможны преодоление диктата ведомств, выработка и осуществление законов о предприятии, борьба с экологическим безумием. Съезд призван защитить демократические принципы народовластия и тем самым — необратимость перестройки и гармоническое развитие страны. Я вновь обращаюсь к Съезду с призывом принять «Декрет о власти».

ДЕКРЕТ О ВЛАСТИ

Исходя из принципов народовластия, Съезд народных депутатов заявляет:

1. Статья 6 Конституции СССР отменяется.

2. Принятие Законов СССР является исключительным правом Съезда народных депутатов СССР. На территории союзной республики законы СССР приобретают юридическую силу после утверждения высшим законодательным органом союзной республики.

3. Верховный Совет является рабочим органом Съезда.

4. Комиссии и комитеты для подготовки законов о государственном бюджете, других законов и для постоянного контроля за деятельностью государственных органов, над экономическим, социальным и экологическим положением в стране — создаются Съездом и Верховным Советом на паритетных началах и подотчетны Съезду.

5. Избрание и отзыв высших должностных лиц СССР, а именно:

1) Председателя Верховного Совета СССР,

2) Заместителя Председателя Верховного Совета СССР,

3) Председателя Совета Министров СССР,

4) Председателя и членов Комитета конституционного надзора,

5) Председателя Верховного Суда СССР,

6) Генерального прокурора СССР,

7) Верховного арбитра СССР,

8) Председателя Центрального банка,

а также:

1) Председателя КГБ СССР,

2) Председателя Государственного комитета по телевидению и радиовещанию,

3) Главного редактора газеты «Известия» — исключительное право Съезда.

Поименованные выше должностные лица подотчетны Съезду и независимы от решений КПСС.

6. Кандидатуры на пост Заместителя Председателя Верховного Совета и Председателя Совета Министров СССР предлагаются Председателем Верховного Совета СССР и, альтернативно, народными депутатами. Право предложения кандидатур на остальные поименованные посты принадлежит народным депутатам.

7. Функции КГБ ограничиваются задачами защиты международной безопасности СССР.

Примечание. В будущем необходимо предусмотреть прямые общенародные выборы Председателя Верховного Совета СССР и его Заместителя на альтернативной основе.

Я прошу депутатов внимательно изучить текст Декрета и поставить его на голосование на чрезвычайном заседании Съезда. Я прошу создать редакционную комиссию из лиц, разделяющих основную идею Декрета. Я обращаюсь к гражданам СССР с просьбой поддержать Декрет в индивидуальном и коллективном порядке, подобно тому как они это сделали при попытке скомпрометировать меня и отвлечь внимание от вопроса об ответственности за афганскую войну.

Я хотел бы возразить тем, кто пугает невозможностью обсуждать законы двумя тысячами человек. Комиссии и Комитеты подготовят формулировки, на заседаниях Верховного Совета обсудят их в первом и втором чтении, и все стенограммы будут доступны Съезду. В случае необходимости дискуссия продолжится на Съезде. Но что действительно неприемлемо — если мы, депутаты, имея мандат от народа на власть, передадим наши права и ответственность своей одной пятой, а фактически — партийно-государственному аппарату и Председателю Верховного Совета.

Продолжаю. Уже давно нет опасности военного нападения на СССР. У нас самая большая армия в мире, больше чему США и Китая вместе взятых. Я предлагаю создать комиссию для подготовки решения о сокращении срока службы в армии (ориентировочно в два раза для рядового и сержантского состава, с соответствующим сокращением всех видов вооружения, но со значительно меньшим сокращением офицерского корпуса), с перспективой перехода к профессиональной армии. Такое решение имело бы огромное международное значение для укрепления доверия и разоружения, включая полное запрещение ядерного оружия, а также огромное экономическое и социальное значение. Частное замечание: надо демобилизовать к началу учебного года всех студентов, взятых в армию год назад.

Национальные проблемы. Мы получили в наследство от сталинизма национально-конституционную структуру, несущую на себе печать имперского мышления и имперской политики «разделяй и властвуй». Жертвой этого наследия являются малые союзные республики и малые национальные образования, входящие в состав союзных республик по принципу административного подчинения. Они на протяжении десятилетий подвергались национальному угнетению. Сейчас эти проблемы драматически выплеснулись на поверхность. Но не в меньшей степени жертвой явились большие народы, в том числе русский народ, на плечи которого лег основной груз имперских амбиций и последствий авантюризма и догматизма во внешней и внутренней политике. В нынешней острой межнациональной ситуации необходимы срочные меры. Я предлагаю переход к федеративной (горизонтальной) системе национально-конституционного устройства. Эта система предусматривает предоставление всем существующим национально-территориальным образованиям, вне зависимости от их размера и нынешнего статуса, равных политических, юридических и экономических прав, с сохранением теперешних границ (со временем возможны и, вероятно, будут необходимы уточнения границ образований и состава федерации, что и должно стать важнейшим содержанием работы Совета Национальностей). Это будет Союз равноправных республик, объединенных Союзным Договором, с добровольным ограничением суверенитета каждой республики в минимально необходимых пределах (в вопросах обороны, внешней политики и некоторых других). Различие в размерах и численности населения республик и отсутствие внешних границ не должны смущать. Проживающие в пределах одной республики люди разных национальностей должны юридически и практически иметь равные политические, культурные и социальные права. Надзор за этим должен быть возложен на Совет Национальностей. Важной проблемой национальной политики является судьба насильственно переселенных народов. Крымские татары, немцы Поволжья, турки-месхи, ингуши и другие должны получить возможность вернуться к родным местам. Работа комиссии Президиума Верховного Совета по проблеме крымских татар была явно неудовлетворительной.

К национальным проблемам примыкают религиозные. Недопустимы любые ущемления свободы совести. Совершенно недопустимо, что до сих пор не получила официального статуса Украинская Католическая Церковь.

Важнейшим политическим вопросом является утверждение роли советских органов истинно демократическим путем. В избирательный закон должны быть внесены уточнения, учитывающие опыт выборов народных депутатов СССР. Институт окружных собраний должен быть уничтожен, и всем кандидатам должны быть предоставлены равные возможности доступа к средствам массовой информации.

Съезд должен, по моему мнению, принять постановление, содержащее принципы правового государства. К этим принципам относятся: свобода слова и информации, возможность судебного оспаривания гражданами и общественными организациями действий и решений всех органов власти и должностных лиц в ходе независимого разбирательства; демократизация судебной и следственной процедур (допуск адвоката с начала следствия, суд присяжных; следствие должно быть выведено из вéдения прокуратуры: ее единственная задача — следить за исполнением Закона). Я призываю пересмотреть законы о митингах и демонстрациях, о применении внутренних войск и не утверждать Указ от 8 апреля.

Съезд не может сразу накормить страну. Не может сразу разрешить национальные проблемы. Не может сразу ликвидировать бюджетный дефицит. Не может сразу вернуть нам чистый воздух, воду и леса. Но создание политических гарантий решения этих проблем — это то, что он обязан сделать. Именно этого от нас ждет страна! Вся власть Советам!

Сегодня внимание всего мира обращено к Китаю. Мы должны занять политическую и нравственную позицию, соответствующую принципам интернационализма и демократии. В принятой Съездом резолюции нет такой четкой позиции. Участники мирного демократического движения и те, кто осуществляет над ними кровавую расправу, ставятся в один ряд. Группа депутатов составила и подписала обращение, призывающее правительство Китая прекратить кровопролитие.

Присутствие в Пекине посла СССР сейчас может рассматриваться как неявная поддержка действий правительства Китая правительством и народом СССР. В этих условиях необходим отзыв посла СССР из Китая! Я требую отзыва посла СССР из Китая!

2 июня 1989 года

Даниил Гранин

НРАВСТВЕННЫЙ

ПРИМЕР

Впервые советский читатель может прочесть книгу статей и выступлений А. Д. Сахарова, первого советского лауреата Нобелевской премии Мира. На Западе книги Сахарова читают давно, сейчас там выходит объемистая его автобиография. Уже одно это придает особый интерес этому первому сахаровскому сборнику. Наконец-то мы можем хотя бы частично ознакомиться из первых рук со взглядами, воззрениями, идеями, которые преподносились нам в цитатах, большей частью искаженно перетолкованные, снабженные комментариями клеветническими, ничего общего не имеющими с подлинными идеями Сахарова. Читая его работы, начиная с Памятной записки Л. И. Брежневу, отправленной в марте 1971 года, его Нобелевскую лекцию 1975 года, невольно то и дело вспоминаешь, как все это было оболгано. Его предложения и мысли были объявлены идеологически вредными, затем — враждебной пропагандой, затем самого Сахарова объявили наймитом западных реакционеров, пособником милитаристов, агентом, продажным.... Невозможно и стыдно повторять сегодня все то, что печатали о нем центральные наши газеты, софроновский «Огонек», наши «маститые» журналисты, тот же Юрий Жуков или Н. Яковлев, не говоря уж о других журналистах, которые соревновались в бесстыдной ругани, почти что нецензурной. И это была не кампания, не взрыв, — травля А. Д. Сахарова продолжалась из года в год вплоть до декабря 1986 года, до дня возвращения его из горьковской ссылки в Москву, до первого, если не ошибаюсь, публичного его выступления, которое произошло 6 февраля 1987 года на международном Московском форуме «За безъядерный мир, за выживание человечества». Я присутствовал на этом форуме, но на выступление Сахарова попасть не мог. Не пустили. Сахаров выступал на секции ученых, и нас, «гуманитаров» и участников других секций, приказано было не допускать. Специальную охрану поставили, чтобы никто не услышал, чтó говорит Сахаров. Ни священнослужителей, ни военных, ни иностранных деятелей, никого не допускали. Это было не указание «сверху», а, что интересно, самодеятельность руководителей секции уважаемых наших академиков. Страх перед сахаровской крамолой, перед его личностью настолько въелся за эти годы, что даже дозволенность не могла заглушить этот страх. Не верили самим себе, что можно слушать, слышать его речи.

Конечно, А. Д. Сахаров говорил «не то». Не поддерживал официальные предложения нашего советского военно-промышленного комплекса, выдвигал свои нетривиальные соображения по термоядерному вооружению.

Сахаров всегда говорит «не то». В этом особенность его статей, его речей, его мышления. И в этом особенность его дара. В сущности смысл гения, определение гения в том и состоит, что он «не то». Не то что обычное мнение, обычное вúдение. Способность видеть мир не так, как его видят другие, видеть по-своему, присуща именно великим художникам, ученым, философам. Благодаря этому иному, «неправильному» взгляду нам открывается многообразие и объемность мира. Начав свою самостоятельную научную работу по проблемам управляемой термоядерной реакции, Андрей Дмитриевич Сахаров проявил это самое умение увидеть проблему «чуть» иначе, чем все другие. Конечно, слово «умение» не точно. Этому нельзя научиться. Для таланта многое значит природная способность плюс умение добросовестно, много работать. Тут слово «умение» уместно. Великие же ученые, так же как и великие художники, осуществляли себя через какие-то иные качества. Скорее, это — озарение, это иное устройство хрусталика, иная оптика души, никому больше не присущая.

Андрей Дмитриевич Сахаров взошел в нашей отечественной физике как звезда первой величины. По своим задаткам, по зачину, по результатам он сразу зачислен был в разряд физиков мирового класса. Конечно, секретность, вернее сверхсекретность, работ над термоядерным оружием мешала нормальному научному общению, мешала публикациям. Сахаров не мог бывать на международных симпозиумах, его не знали, о нем не могли узнать. Секретность губительна для науки, сверхсекретность Сахарова приковывала его цепью, и остается лишь поражаться, как, несмотря на все, могло взмыть творчество ученого, поднять его так высоко, а главное — сохранить в нем независимость ума и духа.

Семья, происхождение, затем личность его руководителя, человека исключительной чести и порядочности, Игоря Евгеньевича Тамма, многое определили в нравственной стойкости Андрея Дмитриевича.

Работы Сахарова не ограничивались только военными темами, ему удавалось вырваться за «служебную территорию».

Из автобиографической статьи, которая открывает сборник, трудно представить значение научных работ Сахарова как физика-теоретика, масштаб его деятельности. Надо заметить, что со времен Менделеева и И. П. Павлова мы можем гордиться совсем считанными именами подобного калибра. Среди физиков это, по-видимому, в первую очередь П. Л. Капица и А. Д. Сахаров. Я это к тому, чтобы представить себе уникальность такого дарования. Недаром даже при нашей весьма произвольной системе награждений Сахаров к 1962 году получает третью Звезду Героя Социалистического Труда.

Исключительно удачно складывалась его научная карьера. Обласканный, преуспевающий, — казалось бы, что ему еще нужно, сиди и занимайся любимым делом, следуй своему счастливому призванию. Ему с основанием приписывали решающие заслуги в создании ядерной мощи державы. И мирной, и особенно военной мощи. Все это надо представить себе, чтобы оценить переход от такого признания и благополучия, я бы сказал, от наивысшего признания — к наибольшей отверженности, от вершины к бездне. За каких-нибудь шесть-семь лет одна за другой акции, столкновения приведут его к 1968 году, к написанию книги «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Крамолой было то, что она пошла «самиздатом», еще хуже, что ее стали широко издавать за границей. С этого, собственно, и начались репрессии. Терпение властей кончилось. Сахарова отстраняют от секретных работ. Это никак не остановило его. Процесс продолжался и в конце концов закончился в 1980 году ссылкой в Горький.

Из «отца водородной бомбы» он стал «диверсантом», «предателем», «провокатором», «отщепенцем», «антисоветчиком». В чем только его не обвиняли, какую только брань не вешали на него. Вся пропагандистская машина огромной страны с 1973 года обрабатывала общественное мнение, всех граждан страны, все было пущено в ход — радио, телевидение, газеты и журналы, книги, лекторы, фотоматериалы, — чтобы заклеймить Сахарова, сделать его чуть ли не «врагом номер один». На Рейгана, на профессионалов-антисоветчиков не затрачивали столько усилий, как на этого кабинетного ученого, человека с тихим голосом, не имеющего в своем распоряжении ничего, кроме мысли. В течение четырнадцати лет, вплоть до того декабрьского дня 1986 года, когда М. С. Горбачев позвонил Сахарову в Горький и сказал, что принято решение о том, что можно вернуться в Москву, никому, нигде в пределах страны не разрешалось ничего сказать в защиту Сахарова.

Пропаганда, конечно, делала свое дело. Пропаганда и привычный страх. Это было летом, в августе 1973 года, в Дубултах. На пляж кто-то пришел с номером газеты и вслух зачитал письмо группы академиков против Сахарова. Не помню уже, что они там требовали, то ли исключить его из Академии наук, то ли судить. Помню другое, как один из слушавших, известный физик, тоже академик, вдруг всполошился: «Почему ж они меня не включили в число подписавших, они же знают, что я здесь!» Он всерьез был обеспокоен тем, что его «забыли», нет ли за этим чего-то угрожающего ему. Причем это был настоящий ученый, который отлично знал цену А. Д. Сахарову, гордости нашей Академии.

Вот какие царили нравы. И надо отдать должное А. П. Александрову и П. Л. Капице, не знаю кому еще в Академии, — воспрепятствовали, не допустили такого позора, не допустили исключения.

О чем же писал Сахаров, что вызвало ярость наших идеологов, и особенно властей? Читая его статьи сегодня, при самом внимательном рассмотрении невозможно найти ни антисоветской пропаганды, ни клеветы, ни диверсии, ни призывов к агрессии против нас, ничего из того, в чем его обвиняли. Вот они, работы тех лет, давайте сравним их с выступлениями наших руководителей — Брежнева, Суслова, Гришина, Громыко, идейных и прочих начальников, которые высылали Сахарова, напускали на него наших теоретиков и публицистов. У кого вернее анализ? Кто больше заботился о мире, о стране, о людях?

В Памятной записке 1971 года Сахаров поднимает вопрос о гласности, о законе, обеспечивающем беспрепятственное право на выезд за границу и возвращение. Он разбирает проблему прав человека. Он бесстрашно вскрывает психологию высшего слоя партийно-государственного аппарата, который цепко держится за свои явные и тайные привилегии. Он выдвигает конкретные меры для духовного оздоровления страны. Почти все предложения Сахарова вошли, спустя пятнадцать с лишним лет, в программу перестройки — стали или становятся реальностью.

«Бесплатный характер здравоохранения и образования — не более чем экономические иллюзии в обществе, где вся прибавочная стоимость экспроприируется и распределяется государством».

Так раскрывает Сахаров механизм бесплатности, которым до сих пор манипулирует наша пропаганда. Его даже ранние работы семидесятых годов имеют не просто исторический интерес, вызывают не только удивление — «ах, какой провидческий ум, какая дальновидность!», — нет, это актуальный анализ противоречий нынешнего развития и проблем нового мышления.

Почему так ополчились на Сахарова? Если бы он выступал с разоблачением прошлого, преступлений сталинизма, политики репрессий, все это не могло вызвать такой ярости, как его, казалось бы, простые, демократические предложения, Они обнажали перед всеми мертвящее доктринерство брежневского правления, его фальшь и демагогию, бесправие человека, беззаконие всей жизни народной. Сахаров с неумолимой логикой научного метода раскрывал бесплодные наши подходы к проблемам разоружения. Он показывал лживость наших разговоров о правах человека. Короче говоря, он вмешивался! Он позволял себе указывать правителям, что надо делать, и показывал, как плохо и глупо (!) они управляют и экономикой, и внешней политикой, и внутренней. И это оказывалось и убедительно, и доказательно, и куда прогрессивней и конструктивней, чем речи и планы профессиональных наших вождей. В прямую полемику вступать с ним избегали, пытались пренебрежительно высмеять — куда, мол, суется этот физик, что он понимает, он невежда, профан в политике и т. п. Но Сахаров не умолкал. Это, конечно, было нестерпимо. Тем более что мировая общественность жадно прислушивалась к одинокому спокойному голосу этого человека.

«Что касается Советского Союза, то реформы, которые собирается осуществить цезарь Сахаров, добравшись до власти, означают по существу установление капиталистических порядков: „Частичная денационализация всех видов деятельности, может быть исключая тяжелую промышленность, главные виды транспорта и связи… Частичная деколлективизация… Ограничение монополии внешней торговли…”» Так написано в книге Н. Яковлева «ЦРУ против СССР».

Поскольку политическое разоблачение Сахарова как-то не получалось и, чем дальше, тем менее убеждало, то пустились на самые примитивные, низменные способы: «много денег получает, жена сионистка, и вообще он связан с сионистами, может он их агент». Дальше еще гаже, уже шли намеки подлейшие и на Сахарова, и на его жену. Не случайно Андрей Дмитриевич, человек в частной жизни кроткий, терпеливый, гуманнейший, где-то встретив Н. Н. Яковлева, автора одной из мерзейших книг (а потом — статей), подошел к нему и сказал примерно так: «Извините, я вам должен дать пощечину» — и дал. Как мне показалось, когда Андрей Дмитриевич рассказывал об этом, — не за себя дал, а защищая честь своей жены, фронтовика, человека мужественного и сердечного.

Семь лет они вдвоем провели в ссылке в Горьком, лишенные права с кем-либо общаться. Не было телефона. Запрещено было куда-либо выезжать. У дверей квартиры круглосуточно дежурили милиционеры. Если Сахаровы выходили гулять, за ними ехали на машине. Горьковский поэт Федор Сухов рассказал мне, как одна приезжая знакомая студентка попросила его показать дом, где живут Сахаровы. Он провел ее к этому дому, они вошли во двор и присели на скамеечке. Вскоре перед ними очутились «мальчики», спросили, чего это они сидят, потребовали предъявить документы, затем попросили удалиться. Когда девушка вернулась в свой город, ее исключили из института.

У Сахарова трижды украли и трижды изъяли на обысках его рукописи.

Сахаров не имел возможности собирать пресс-конференции, встречаться с журналистами, вести из Горького доносились случайные, и то больше через зарубежное радио. Но, странное дело, личность Сахарова, физически выключенная, лишенная голоса, все это время ощущалась в гражданской жизни. Незримое его присутствие активизировало инакомыслие, или свободомыслие, как угодно называйте.

Однако я не собираюсь излагать здесь ни биографию Сахарова, ни систему его взглядов, ни их развитие. Мне хотелось бы коснуться лишь одной стороны его деятельности — чисто нравственной. И все, о чем я писал до сих пор, имело для меня целью только эту, может быть не главную для самого А. Д. Сахарова, но решающую для меня роль — нравственного человека.

Выяснилось, в последнее время явственно, что и личная и государственная мораль, которые накапливались в течение двух последних веков, начали падать. Международный терроризм поощряется отдельными правительствами, наркомания поразила государства не только капиталистические, циничной торговлей оружием занимаются правительства, которые ратуют за мир и разоружение, — все это освобождает и личную мораль от ответственности. В мире становится все меньше святых и все более ощущается потребность нравственного примера. Нравственный человек в дефиците. Не хватает людей, которых можно чтить, которым хочется подражать, людей высокой чести, порядочности, интеллекта.

В своей Нобелевской речи, в этот момент торжества своей борьбы, А. Д. Сахаров настойчиво, не считаясь ни с какими традициями, перечислит десятки имен советских политзаключенных, узников совести, просит считать, что все они «разделяют со мною честь Нобелевской премии Мира». И далее идет огромный список: «За каждым названным и не названным именем — трудная и героическая человеческая судьба, годы страданий, годы борьбы за человеческое достоинство». Для него это не просто список, за свободу многих он боролся как мог. Он являлся на судебные заседания, если его пускали; если не пускали — выстаивал часами, днями перед зданием суда. Он ходатайствовал, обращался в разные инстанции, взывал к международным организациям и Верховному Совету, помогал заключенным, чем только мог. В своей автобиографии Сахаров отчасти рассказывает об этой своей работе. Она выглядела безнадежной и безрезультатной. Людей продолжали сажать, ссылать. Приговоры не смягчали, суды не внимали параграфам законов и конституции. Арестовывали тех, кто помогал Сахарову, высылали его близких. Старались опустошить его окружение, оставить его в вакууме. Угрожали ему расправой… «Автобиография» его кончается 1973 годом. Дальше было еще тяжелее — новые беззаконные расправы, голодовка, издевательства… Наказание без приговора, без срока — тяжелое испытание. Трудно понять, откуда этот человек черпал силы для своей стойкости, в чем состояла его вера. Когда 15 декабря 1986 года М. С. Горбачев позвонил Сахарову в Горький, первое, что ответил ему А. Д. Сахаров после благодарности, — что его беспокоит участь узников совести, продолжающих томиться в лагерях, и что радость от выслушанного решения омрачена вестью о гибели в тюрьме правозащитника Анатолия Марченко.

Вот какова его первая реакция на долгожданную весть о свободе.

На Первом съезде народных депутатов я наблюдал, как А. Д. Сахаров терпеливо и упорно выстаивал свою очередь к трибуне, к микрофону. Его не смущали враждебные выкрики в его адрес. Известна обструкция, которую устроили ему после выступления одного из «воинов-афганцев». Сахарову свистели, не давали говорить. Так настроены были многие в зале. Они забыли, а большей частью и не знали, что Сахаров был первым в нашей стране, кто осмелился подать свой голос против войны в Афганистане. За это его выслали в Горький, это окончательно взъярило брежневское Политбюро. Все же дезинформация тоже немалая сила.

Обструкция произвела удручающее впечатление своей несправедливостью. На следующий день в кулуарах съезда можно было заметить смущение, люди как бы опомнились, многие чувствовали себя виноватыми. Сахаров продолжал выступать как ни в чем не бывало. Похоже, что на него нисколько не подействовала та обструкция, я почти уверен в этом, потому как виделся с ним тогда же в перерыве. Словно бы ничто не расстроило его, не могло остановить. Это даже не упорство, не стойкость, не мужество, — это выше, это глубочайшее сознание своей правоты, вера в то, что люди в зале поймут, не могут не понять, куда ж они денутся от разумных вещей? Во всяком случае, он обязан произнести, высказать свои доводы. Так было с Сахаровым во времена брежневщины, так было позже, ныне то же самое непреклонное чувство ведет его через любые тернии к трибуне. Его ничто не может устрашить. В нем нет фанатичности. Раньше мне виделось некоторое мессианство, но, по мере того как я узнавал А. Д. Сахарова все больше, я убеждался, что им движет более всего нравственная ответственность. Как политик он не свободен от ошибок, его предложения бывают наивны, спорны. Как моралист он не занимается рассуждениями об этике, о вечных ценностях, не выступает с проповедями. Да он и не претендует на звание политика или моралиста. Он отказался от членства в Верховном Совете.