Помоги проекту - поделись книгой:
Перегнали “Пеликан” к деревне, начали наводить в доме порядок и перетаскивать вещи от берега. Расстояние метров четыреста, не меньше, и заметно в гору. В последнюю ходку вместе с “Пеликаном” перенесли и уйму воды, которая затекла под фанерное днище. Но это выяснилось потом.
Затопили печку. Девчата к тому времени прибрались в комнатах, взялись за ужин. Все мягкие вещи мокрые насквозь. Натянули верёвки под потолком, развесили всё. Пока печь не просохла, дыму набралось столько, что не видно друг друга. Но постепенно, часам к четырём утра, помещение прогрелось, одежда подсохла, мы поужинали (или позавтракали?) и успокоились. Теперь не пропадём в своём особняке. Поспали несколько часов, открыли глаза — а дождь всё идёт. Шёл он весь день, всю следующую ночь и до двух часов пополудни на третий день. График разведки оказался под угрозой срыва. Решили не ждать, загрузили высохшее снаряжение, Пётр с Валерой двинулись в маршрут, а мы потихонечку поплыли.
На высоком псковском берегу стоит деревня Хлебаниха. Поговорили с хозяином ближней хаты. “Ты, — спрашивает, на чём приплыл?”. Я гордо показал ему наш “Пеликан” и предложил опробовать его. Борис помедлил, потом веско сказал: “Я воевал на флоте, разведчиком, войну закончил капитаном, имею девять ранений и загибаться возле своего дома на твоей посудине не намерен”. И добавил: “А ночевать вам лучше всего в моей баньке. Вон — на самом откосе. Я её под избу нам с хозяйкой ладил. Думал, сын в большой-то дом приедет жить. А он в городе остался. И сделали мы из этого помещения баньку. Там и свет есть, и розетки. Не пожалеете...”. Наш маршрут подошёл на закате. Покормили ребят, заночевали.
Наступило 13 июля, о чём каждый, независимо друг от друга, мне с утра напомнил. Но я был настроен решительно, время поджимало. А в 15.50 на траверсе деревни Губа судно ощутило резкий удар по моторному отделению (топляк!) и лишилось винта. Втулку при изготовлении на заводе соединили с лопастями посредством резины и клея, рассчитывая, вероятно, что “Ветерок-12” годится только для ванной комнаты. Мне пришлось заклинить резину гвоздями на 120 мм. что почти убрало люфт. Кое-как доехал на малом газу до соснового бора, первого в нашем путешествии. Лишь через много лет я прочёл в путеводителе Плечко и Сабанеевой "Водные маршруты СССР. Европейская часть” описание этого участка
Западной Двины, совпадающее и с моими впечатлениями: после устья Торопы “берега повышаются, русло каменистое, леса почти нет, только отдельные деревья (одним на наших глазах стало меньше — В.В.) и небольшие рощи. Хорошие места начинаются в 30 км ниже от деревни Губа. Против нее, на левом берегу, сосновый лес, появляются песчаные пляжи".
Всей этой благодати — пляжей и прочего — нам в тот раз увидеть не удалось. Маршрут по Двине закончился упомянутым в путеводителе сосновым бором, ибо вечером, вдобавок к аварии, начался дождь. Продолжался он всю ночь, день, ещё ночь и ещё день. Утром 15-го (а это был день условленной встречи с Палычем на смоленской границе) я принял решение: вывожу Наташу на большак (у неё заканчивалась командировка), отправляю в сторону Калинина, а сам добираюсь до Палыча любым способом.
По дороге мы с Наташей нечаянно нашли у деревни Дубровка отличное городище раннего железного века. Вышли на грейдер, доехали на попутке до села Глазомичи, где и стали ждать Палыча, правильно рассчитав, что мимо он не проскочит, ибо дальше дороги не было вообще (карты снова врали!). Плановая встреча лодки и автомобиля состояться бы не могла, даже если б мы дошли до устья Межи.
Наташу отправили, мой микролагерь свернули. На обратном пути, уже ночью, Палыч показал, что его мастерство пределов не имеет. Позднее выяснилось, что мы редкие везунчики: на всём протяжении водного маршрута подъезд к Двине только один — там, где мы сломались, против деревни Губа. И то для тракторов, а не для машин (кроме Палыча, разумеется).
До устья Межи мы дошли в другой экспедиции, в 1983 году, втроём на “Пеликане”. Прошли без приключений, за четыре дня, заночевав поочерёдно во всех трёх областях. Пётр Малыгин нашёл необычную курганную группу в устье Уссодицы: три кургана на высоком подковообразном отроге берега: два на концах отрога и один в центре. Он предполагает, что в такую композицию вложен какой-то ритуальный смысл. Но финиш и этой разведки был фатальным: в тот момент, когда позади было сто миль и за очередным поворотом показался наш базовый лагерь, а мы испустили радостный вопль, мотор взорвался и радостно испустил дух. Сорвавшимся шатуном разнесло корпус мотора. Последние полкилометра нас вёз Палыч. Он не преминул ещё раз подчеркнуть преимущества автомобильного транспорта над водным. Я утешался тем, что Западную Двину в пределах нашей области мы в тот день закрыли!
А в 1980 году разведка продолжалась и после водного фиаско. Близ посёлка Бенцы нашли несколько десятков стоянок каменного века на озёрах и протоках между ними. Обследовали Двину близ устья Велесы. Вода от проливных дождей поднялась так, что по реке плыли стога сена. В один из дней мне пришлось пройти маршрут трижды (!), поскольку, пройдя его в первый раз, я не смог спуститься с коренного берега к “Пеликану”. Пойма превратилась в огромное, до двух километров шириной, непроходимое болото, усеянное озерками (по-местному, “двинками”). Пришлось возвращаться в начало маршрута верхним уровнем и идти к лодке по кромке бечевника, по пояс в траве и в воде.
Наши дежурные по кухне перед отправкой маршрутов спрашивали меня: “К какому времени обед делать — к десяти или к одиннадцати (ночи, разумеется — В.В.)?” Но настроение оставалось боевым, научные результаты получались прекрасные, только вот обсыхать и отсыпаться по-настоящему, честно говоря, не успевали. Усталость накапливалась катастрофически.
Среди открытий огромное, в несколько гектаров, селище у деревни Заречье, недалеко от посёлка Старая Торопа. Керамика в подъёмном материале с него — от раннего железного века до позднего средневековья. Рядом большой курганный могильник.
Эта неординарная разведка заканчивалась в верховьях Торопы. Требовалось обязательно закрыть маршрутами Андреапольский район, чтоб зимой составить по этим материалам районный Свод памятников археологии. Справились с этой задачей, что называется, “с третьим звонком”, в день возвращения. Курганы и селища на озере Орехово (Воскресенское), ранненеолитическая стоянка и древнерусские селища на озере Лобно, будто сошедшем с картины Николая Рериха, — это лишь часть наших успехов.
Ритм взяли чёткий, но оставался отрезок Торопы общей протяжённостью километров восемьдесят (в сумме по двум берегам). Решили закрыть его за день четырьмя маршрутами. Удалось, хотя и с приключениями. Мой отряд, в частности, попал маршрутом на два разных листа карты разных лет съёмки, не стыкующихся друг с другом. Мы утром прикинули, что в зазор могло попасть не больше трёх километров. Но на наше несчастье Торопа именно здесь течёт в широтном направлении, то есть поперёк листов. Так что набралось 10-11 непредвиденных вёрст. Да своих, считанных, было под 20. Деревни значились лишь на карте, кроме двух, Ахромово и Шатино, расположенных в начале и в конце бесконечного маршрута. Близ них мы, кстати, и нашли оба памятника, которые нам встретились в тот день.
Судя по карте, нам предстояло форсировать по пути приток Торопы речку Бродню. Что она собой представляет, мы, конечно, не знали и настраивались на переправу самым серьёзным образом. Дело в том, что даже ручьи, не обозначенные на карте, превратились тем летом в настоящие реки, и их приходилось преодолевать по пояс в воде. Какова же тогда “сама” Бродня?!
За весь день мы встретили только одного человека, но встреча оказалась по-своему поразительной. Пожилой мужчина косил траву на дальнем лугу. Мы поздоровались, перекурили. Он сдержанно поинтересовался, куда это мы бредём по этим глухим местам без удочек и ружей. Я так и не научился объяснять в нескольких фразах случайным встречным, что такое археология. Но здесь реакция была удивительной: “А-а, ясно! После войны, году в 49-ом, была тут у нас в Ахромове одна женщина проездом на подводе. Обходительная и на лицо пригожая. Траншею смотрела на Чесноковой горе”. Я вспомнил строки из отчёта Я.В. Станкевич о городище близ деревни
Ахромово: “Здесь была проведена зачистка обреза окопа времени Великой Отечественной войны...”. Всё точно. Прошло больше тридцати лет, а память о Ядвиге Вацлавовне жива в тех местах, где она совершила свой научный подвиг.
Речку Бродню мы сначала и не заметили, а когда заметили, было поздно: ухнули с головой. С подвохом она оказалась: узкая, канавообразная и очень глубокая. К машине подошли в сумерках. Нас напоили чаем и, давясь от смеха, рассказали о поединке Палыча с паяльной лампой. Пока он кипятил воду, что-то там разгерметизировалось и “ударил фонтан огня”, как поётся в любимой Палычем песне из фильма “Последний дюйм”. Наш любимец залёг, а когда фейерверк отпылал, пнул бывшую лампу ногой и объявил приговор вологодскому изделию: “Плели бы лучше там свои кружева. Не хрен в технику лезть!”. И развёл костерок. Чаю мы всё же испили.
На следующий день, 25 июля, мы воссоединились с экспедицией Кольцова. Как всегда, включили магнитофон с записями Высоцкого. Ритуал это ежедневный и никогда не надоедающий. А тут магнитофон отказал, не работает. Мудрили-мудрили, но ничего не получилось. По приезде домой узнали: 25 июля умер Владимир Семёнович Высоцкий.
Со следующего года начались масштабные охранные раскопки в Торжке и на городище Орлов Городок в Молоковском районе. Разведок стало немного поменьше, но зато мы прихватывали то апрель, то октябрь. Не укладывались в тёплое время.
Новое поколение студентов стало приобщаться к экспедиции. И в каждом сезоне были свои неповторимые моменты, эпизоды, открытия. В 1981 году — разведка на озере Сельском под Торопцем. Это озеро вошло в нашу “Привальную песню”. Хорошо сказал о нём Пётр Дмитриевич Малыгин. Приехав туда впервые, он вышел на крутой берег, посмотрел в обе стороны и воскликнул: “Вот в таких местах рождалась славянская нация!”.
Планирование открытий по археологии области уверенно вело управление культуры. Верстался пятилетний план по неолиту, бронзовому веку, древнерусским памятникам. Практическое же знакомство этих деятелей с археологией в лучшем случае ограничивалось выездом за пару кварталов от конторы, к месту раскопок на территории бывшего Тверского кремля.
В начале 1980-х перед нами стали вырисовываться реальные контуры будущего Свода. Полевая часть перевалила за середину, легче стало ориентироваться в том, что еще не сделано. За следующие пять лет провели широкие разведки в Верхнем Подвинье. Они принесли открытие большого числа неолитических стоянок на реке Туросне и озере Высочерт, мезолита в междуречье Волги и Двины, значительное удревнение даты основания города Белого.
В Селигерском озёрном крае и на Верхневолжских озёрах основные разведки прошли раньше. Короткие выезды на Песочню, на внутренние озёра острова Хачин и под Пено завершили предварительное изучение этого района. Довольно пустой в отношении древностей оказалась большая река Цна. А вот чуть северней, в бассейне Шлины, особенно на озере Глыби — настоящий археологический заповедник. Есть резон подумать над тем, как придать ему юридический статус.
Восточнее — на Удомельских озёрах и Волчине, на Мологе и её притоках, на Бежецких озёрах — найдены сотни памятников. Мне довелось работать там лишь два сезона, в 1984-1985 годах, но открытие двух торфяниковых стоянок в истоках Волчины из озёр Волчино и Перхово, островного городища Шелемиха считаю своими большими разведочными удачами. У кого-то их было больше, у кого-то меньше, но работы нашей и Волго-Окской экспедиций в междуречье Мсты и Мологи в последние двадцать лет чрезвычайно обогатили знания о древней и средневековой истории этого края.
В самом Поволжье разведки перешли на притоки: на Шошу, Тьму, Тверцу, Медведицу, Нерль... Рассказ о них мог бы составить ещё одну книгу. Может быть, я её и напишу. Бегло об этом не скажешь: и открытий было много, и экспедиция обновилась, и много ярких эпизодов, связанных с маршрутами и экспедиционным бытом, осталось в памяти. Думаю, они небезынтересны тем, кто увлекается историей Тверского края и мечтает сам участвовать в раскрытии её загадок.
Одну из наших экспедиционных песен я закончил такими словами:
Разведка продолжается... Мы ищем связь с прошлым не только на берегах озёр, в речных излучинах и в лесу. Мы ищем её в самих себе, будим и тревожим в знакомых и незнакомых людях. Мы — лишь звено в цепи поколений, но звено, которое не должно заржаветь и разомкнуться, звено, накрепко сцепленное с прошлым. И прошлое предстаёт перед нами в новых образах с каждой следующей разведкой, с каждым вновь раскопанным памятником, с каждым новым стартом экспедиции. Недаром в шутливо-серьёзном кодексе экспедиции, написанном когда-то вместе с Игорем Николаевичем Черных единым духом за одну ночь, есть чеканная фраза:
Поделиться книгой: