Выехавшая полицейская машина, преследовавшая его, попала под огонь и огнем же ответила. Это надолго…
Он проскочил мимо азартно стреляющих в ночь афганцев и побежал дальше. Пальба перебудила весь район, и это было то, что ему нужно.
– Ухти, ухти[36]…
Он так и не понял, когда был ранен. Наверное, когда эти ушлепки открыли пулеметный огонь. Но не из пулемета – можно было и ноги лишиться. Пуля проделала длинную кровавую борозду на руке, в опасной близости от локтя, и хотя это придавало достоверности всему происходящему, все равно было хреново. Потому что он ни в чем не был уверен, а скрыться с пулевым ранением намного сложнее, чем без такового. Они могут оцепить район в поисках раненого, устроить фильтрацию, да и просто походка раненого человека отличается от походки здорового. Вот такие вот невеселые расклады. Он сам много раз был в шкуре волкодава, идущего по кровавому следу, но никогда в шкуре волка.
Вот и так довелось…
В начале улицы раздался глухой рокот грузового дизеля большого объема. Бронетранспортер.
– Помоги мне… – ему уже нечего было терять, он чувствовал, что с той стороны двери живое существо, – помоги…
Когда фара-искатель с бронетранспортера осветила проулок, дверь внезапно открылась, и он полетел на землю, сильно ударившись. Потом он уже ничего не помнил…
Пришел в себя он черт знает через сколько времени.
Было уже светло – по крайней мере, тот свет, который был в комнате, явно естественного происхождения. Было светло и больно. Он упал прямо на рану.
Дернувшись, он вскочил, скривившись от боли…
Это была небольшая комната, размером примерно четыре на три, и из мебели здесь не было совсем ничего. Он лежал на тюфяке, который был на удивление теплым и мягким. Он был укрыт легким одеялом, и, кроме трусов, на нем ничего не было. Пистолет он тоже потерял, точнее, оба пистолета.
Весело.
Он начал осматривать себя и обнаружил, что ранен был не один раз, а дважды. Впрочем, оба раза не тяжело, пули не задели кость, не повредили никакие внутренние органы. Он вспомнил мичмана, с которым когда-то плыл до острова Русский, да еще ночью. Тот потом сказал ему: «Над тобой, салага, Полярная звезда горит». То же самое произошло в Лос-Анджелесе, когда вся полиция города не сумела его остановить. Казалось, что пули его просто боялись и лишь напоминали о себе.
Он осторожно поднялся. Оружия у него не было, но он сорвал простынь с тюфяка[37], скрутил ее в жгут, перехватил. Не веревка, но тоже сойдет.
Крадучись, он подошел к двери и толкнул ее. Та оказалась не заперта.
12 февраля 2017 года
– Так… – сказал Араб, и голос его не предвещал ничего хорошего, – дай угадаю. В доме жила прекрасная принцесса, которая тебя спасла, и ты решил, что день прожит не напрасно.
– Да не так все… – с досадой сказал Малек.
– А как?
Несколькими днями ранее
– Почему ты не открываешь своего лица, сестра? – вдруг спросил Малек. – Разрешено просто носить никаб, в котором открыто лицо.
Женщина отрицательно покачала головой. Когда он пришел, она просто положила ему еды и смотрела, как он ест.
– Ты не хочешь, чтобы я тебя видел?
Малек спрашивал на фарси. Это почти то же самое, что и распространенный в Афганистане дари, считающийся языком цивилизованных людей, в отличие от простонародного пушту. Несколько лет он провел в Персии, за это время не просто научился говорить на фарси, он освоил несколько его диалектов. Сейчас он разговаривал на хорасанском фарси, который свойственен как для персов, так и для афганцев, это язык, схожий и с классическим западным фарси, и с типичным для Афганистана дари.
– Зачем ты спасла меня?
Женщина снова ничего не ответила. Показала на тарелку – ешь…
– Ну, как хочешь, сестра… – Малек обиделся и уткнулся в тарелку.
Женщина вдруг достала листок бумаги из кармашка в никабе, огрызок карандаша. Начала писать…
12 февраля 2017 года
– Здорово. Так она еще и немая…
– Это Нуаль… – сказал Малек.
– Что? Ты о чем?
– Нуаль. Ее так зовут.
– Здорово… И кто такая Нуаль, ну-ка расскажи нам. Что-то меня начинает тошнить от француженок…
Рассказ был простым и страшным. Эту женщину действительно звали Нуаль, и несколько лет назад она была известной всему Афганистану певицей. Пела на мелодичном дари, на английском и итальянском. Нуаль – это был ее творческий псевдоним, она училась в католической школе, открытой в Кабуле одним из католических орденов. Ее родители, вопреки бытующему здесь обычаю, не продали ее, а постарались дать ей образование, чтобы она смогла продолжить род. Возможно, сыграло свою роль то, что она была единственным ребенком в семье, роды были тяжелые, и мать больше не могла иметь детей, а отец не хотел брать вторую жену, чтобы решить эту проблему. Слишком любил мать – тоже нетипично для Афганистана. Как и то, что ее родители были христианами…
Когда пришли повстанцы – их тогда еще не называли «талибы», это название потом появилось, – ни ее родители, ни одна сама не успели бежать.
Первым делом повстанцы объявили Кабул, более чем миллионный город, населенный людьми, говорящими на чужом им дари, средоточием порока и разврата. Потом они принялись искоренять его. В числе «порочных действий» было и отправление религиозных таинств по христианскому обряду: всех христиан Кабула поставили перед выбором – ислам или смерть. В числе казненных были и ее родители. Она видела, как им отрубили голову на площади.
Перед ней такой вопрос не ставили. Всех молодых женщин – христианок ждала иная участь. В отличие от мусульманских женщин, надругательство над христианкой повстанцы не считали харамом. Но сначала повстанцы сделали своеобразную ярмарку. Первыми выбирали предводители. Лидеры повстанцев. Те самые муллы, которые призывали к благочестию и набожности. Военные амиры повстанцев, которые были заодно с муллами, они выбирали еще раньше них. С тех пор она онемела. Но боевиков это мало интересовало…
– Здорово… – подвел итог Араб, – просто здорово…
– Ты ей открылся?
– Нет. Но она поняла, что я не мусульманин. Я ей ничего не сказал.
– Еще бы сказал… – раздраженно сказал Араб.
– Хорошо, что есть, то есть. Я так понимаю, она сейчас содержанка у Ширази, так?
Малек кивнул головой.
– Почему она? Ты не интересовался? Что, нет других?
– Она сказала, что Ширази она давно знает. Еще с тех времен.
– А с чего это она начала с тобой откровенничать, а? – поинтересовался Араб.
– Она хочет, чтобы я его убил. Как только он придет.
– Здорово…
– Чай, – сказал я, – и пока стоп. Голова взорвется.
Иногда – такие моменты надо чувствовать – надо сделать перерыв. Остановиться и подумать, привести мысли в порядок. Иначе завернешь совсем не туда.
Мы заварили чай. Горький, на травах. К нему у нас был кедровый жмых с медом – редкость в Кабуле. В Кабуле была сто и одна зараза, можно было запросто подхватить желтуху, дизентерию, всякую дрянь, поэтому приходилось следить за собой, применяя те методы лечения и сохранения, какие применяли еще наши предки. И еще была черствая лепешка на троих…
– Ты разговаривал с ней о Ширази, – спросил я, пережевывая лепешку, – пытался поговорить на эту тему.
Малек кивнул.
– Кто он? Давно здесь появился?
– Лет семь назад. Не сразу. Он не отсюда, это точно, его здесь никто не знал.
То, что я и подозревал.
– Он крутился вокруг муллы Дадани, с которым она… ну жила, в общем. Делал какие-то дела. Серьезные.
– Дадани погиб еще до нас.
– Да. А этот остался. Он рядом с собой ее держит… непонятно зачем. Ну, с другой стороны, понятно.
Двадцать пятого июля две тысячи шестого года двенадцать стратегических бомбардировщиков ВВС России нанесли удар противобункерными авиабомбами по целям в северном Афганистане. Через несколько минут еще двенадцать бомбардировщиков сбросили в этот район по четырнадцать свободнопадающих бомб весом в тонну каждая.
Целью этой операции было разрушение инфраструктуры и уничтожение лиц, ведущих незаконную добычу ураносодержащей руды. Как показывали исследования, руда эта содержала необычно высокий процент изотопа Уран-235, который здесь доходил до двух-трех процентов, при том что коммерчески годной считалась руда с содержанием этого изотопа от 0,1 %. Эта урановая руда могла использоваться при производстве «грязной бомбы» и радиоактивного заражения местности. После удара до местных жителей было доведено, что попытка возобновить нелегальную добычу руды приведет к бомбежкам населенных пунктов, а также к возможному применению биологического оружия с целью создания зоны отчуждения. Конечно же никто не собирался его применить в действительности, но как следует напугать местных было нужно. Это принесло свои плоды – добыча так и не возобновилась.
Мулла Дадани, тогда один из наиболее авторитетных людей в Кабуле, если не самый авторитетный, едва ли не единственный, имеющий в своих отрядах смешанный, а не чисто пуштунский состав, был убит девять дней спустя в Кабуле во время серьезной перестрелки. Разведка обоснованно предположила, что нападение на него связано как раз с бомбежками урановых приисков – вероятно, под поставки урановой руды были взяты солидные суммы в кредит, возвращать которые мулла не хотел или не мог. Конечно, свято место пусто не бывает – на место одного пришли другие, денег от работорговли и наркоторговли вполне хватало, чтобы не связываться с ураном – и всю эту историю так и похоронили. Теперь же можно было предположить, что за разработку урансодержащих руд, возможно, отвечал Ширази. Остается вопрос: как он выжил в Кабуле до нашего прихода?
– Если б я был султан, то был бы холостой… – в раздумье процитировал я, – кем я сейчас и являюсь.
– Все это дурно пахнет, – подытожил Араб, – очень дурно пахнет.
– Здесь когда-то пахло по-другому? – осведомился я. – Если вдуматься, какие у нас еще варианты?
– Что ты ей еще рассказал? – спросил Араб Малька, смотря на него в упор.
– Ничего.
– Ничего? Ты ведь туда пойдешь…
– Так, стоп, – сказал я, – стоп. Проявление разумной инициативы тоже похвальное дело.
В ответ раздался один лишь мат. Приехали.
Вышли в коридор. Араб, не спрашиваясь, закурил, хотя курил он совсем редко, даже не каждый день.
– В чем дело? – в упор спросил я.
– Да достало. Какого хрена он туда полез? Нашел бабу, б… Проблем он себе нашел! И нам заодно…
– Стоп. Как насчет того, чтобы рассматривать ее как информатора?
– Эту… да лучше в петлю – сразу.
– Сворачиваемся? – спросил я.
Араб затянулся, закашлялся. Потом растоптал сигарету.
– Нет.
– С таким настроем действительно завалимся.
– Нет, – повторил Араб.
– Точно нет? В чем проблема?
– Проблема в том, что чем дальше, тем больше всего непонятного. – Араб уперся руками в стену, как продавить хотел. – Знаете, Ваше Высокопревосходительство, извиняйте покорно, но не дело это. Не дело. Мы вдвоем воюем и против своих, и против чужих.
– Втроем, – напомнил я.
– Втроем… – легко согласился Араб, – разницы никакой. Только получается как. В обычных книжках… ну детективных, вроде как нитка одна и по ней идешь. А тут их целый клубок, и еще идешь, идешь – и на мину. И непонятно, что к чему.
– Книжки не жизнь. Возьмем этого банкира-дукандора – передохнем. Посмотрим, кто и как будет на это реагировать.
– Отдохнем, когда подохнем, – непечатно выразился Араб, – добро, я в деле. Но вы запомните, этот самоуправец рано или поздно нас подставит. И сам подставится, и нас подставит. Тут либеральности нельзя ход давать.
Мы вернулись в комнату. Лица… ну сами понимаете, хорошего мало.
– Ширази надо брать, – сказал я, – как можно быстрее. Ты сможешь проникнуть в дом в тот день, когда приезжает дукандор?
– Да.
– Уверен?