Суздаль. История. Легенды. Предания

В XII веке Суздаль по размерам своим был таким же, как Лондон и Париж; город сделался столицей огромного княжества, границы которого на севере простирались до Белоозера, на востоке — до Волги, на юге граничили с Муромо-Рязанскими землями, а на западе и северо-западе — со Смоленскими и Новгородскими. На окраинах княжества были укреплены или заново основаны города — Переславль-Залесский, Плёс, Юрьев-Польской, Дмитров, Москва и др.

Строя в Суздальской земле города и знакомя суздальцев с общественной жизнью, князь не упускал из виду и их образование. Отовсюду выписывал он умных учителей веры христианской, и то, чем Киев был в отношении образованности для Южной Руси, тем Суздаль сделался при князе Юрии Долгоруком для Восточной. Из Суздаля распространял равноапостольный князь Владимир веру христианскую, отсюда же князь Юрий Владимирович начал распространять просвещение. Прежде управляемый наместниками князей киевских, Суздаль при Юрии Долгоруком сделался самостоятельным княжеством.

Могущество глухой суздальской окраины все возрастало, все больше людей селилось вдоль здешних рек. Но не замечал князь Юрий перемен в своем княжестве, все думы его были обращены к Киеву. Недаром народ прозвал его Долгоруким за то, что он хотел из своих дальних городов занять великий киевский стол. Ни укрепление границ Суздальского княжества, ни обширное строительство в этих краях не отвлекали Юрия Долгорукого от борьбы за киевский стол.

После смерти отца князь Юрий Долгорукий начинает «сторожить» Киев. В 1132 году он бросает Суздальскую землю, переселяется в Городец (близ Киева) и, чтобы быть еще ближе к Киеву, в 1135 году отдает Суздаль и Ростов своему брату Ярополку в обмен на Переславль (южный). В Лаврентьевской летописи об этом сказано следующее: «Испроси у брата своего Ярополка Переславль, а Ярополку вда Суждаль и Ростов и прочую волость свою, но не всю». Однако в то время сил у него было не так много, чтобы он мог удержаться на юге, поэтому через пять лет Юрий Долгорукий вынужден был вернуться в Ростово-Суздальскую землю, где он проводит целых 12 лет, накапливая силы и зорко следя за делами в Южной Руси.

И как раз в это время в Ростово-Суздальскую землю переселялось южнорусское население. Юрий Долгорукий принимал в свои владения всех переселенцев, среди которых было немало промышленных и богатых людей. Раздавая им земли, князь пополнил свою казну и уже смог нанимать и содержать многочисленную дружину. В 1149 году он начал свой поход в южные земли и овладел киевским столом. Правда, был великий князь для киевлян чужим; он привел с собой из Суздаля многих дружинников и челядь, которые вели себя в Киеве как завоеватели и часто оскорбляли и грабили тамошних бояр, купцов, ремесленников и посадских людей. Почти каждый день князь пировал то у одного дружинника или боярина, то у другого; часто выезжал в ближние леса и степи на охоту.

Храбрый Изяслав Мстиславич воспользовался беспечностью Юрия Долгорукого (своего дяди), заручился подмогой других князей, тайно собрал войско и за пять дней подобрался к Киеву. Горожане открыли ему ворота, и Юрий Долгорукий был изгнан из Киева. Он возвратился в Суздальскую землю, однако не оставил своих честолюбивых замыслов снова завладеть киевским столом. Но понял, что для этого снова надо копить силы и исподволь готовиться к будущим походам.

На свои суздальские владения Юрий Долгорукий стал теперь смотреть по-другому: он начал еще больше укреплять границы княжества, в противовес местным боярам привлекал на свою сторону «служилых» людей, стал зазывать в свои земли переселенцев и селил их на новых местах. Русский историк В.Н.Татишев писал: «Не малую ссуду давал он и в строении и другими подаяниями помогал». Так что среди множества честолюбивых замыслов и непрерывных войн князь Юрий Владимирович не забывал своего наследственного удела. Он стал первым самостоятельным Суздальским удельным князем и весьма много сделал для этого края; при нем Суздаль сделался главным городом всей Ростово-Суздальской области и резиденцией великого князя.

Значение князя Юрия Долгорукого для Ростово-Суздальской земли определяется в первую очередь его энергичной деятельностью: он призывал сюда переселенцев, строил новые города и расширял и укреплял старые. По словам историка В.Н. Татищева, к князю Юрию Долгорукому кроме русских людей приходило много болгар, мордвы и венгров. При частых походах князя на юг оттуда с ним могли приходить в Суздальскую землю разные «сходцы». Привлекал он и «большихъ людей» Новгорода, которые держали его сторону, и переселял в Суздаль их семейства. Так, во время смуты в Новгороде после бегства князя Святослава Ольговича (постоянного союзника Юрия Долгорукого) в 1139 году в Суздаль бежали его сторонники — Судила Нежатич и Страждка. Посадника Якуна и брата его Прокофия (главных пособников бегства Святослава Ольговича) новгородцы отправили в Чудь. Князь Юрий Долгорукий освободил их и привел к себе, а семьи их еще раньше призвал в Суздаль и держал в почете и милости.

Эти случаи, конечно же, становились известными в Новгороде, и уже «молодшие люди», недовольные частыми смутами, искали у Юрия Долгорукого защиты.

Храмовый ансамбль в селе Кидекша

Столицей своего княжества Юрий Долгорукий не избрал старинный и богатый город Ростов, в котором власть держали богатые бояре. Остерегался он жить и в суздальском тереме своего отца, хотя здешнее боярство и не было таким сплоченным, как ростовское. Предание рассказывает, что, занимаясь устройством Суздальского края, князь Юрий Долгорукий нашел, что город Суздаль стоит не на месте, близ реки самой мелкой. И решил он перенести его на другое место, белее удобное. Облюбовал он в четырех верстах от Суздаля место, располагавшееся на правом берегу Нерли неподалеку от впадения в нее реки Каменки и державшее в древности под контролем речной выход из города. И в 1152 году повелел Юрий Долгорукий строить княжескую крепость; уже и материал строительный был заготовлен, как вдруг князь почему-то оставил свое намерение. С тех пор село и стало называться Кидекша (от слова «покидать»), и была эта загородная резиденция суздальских князей обнесена земляным валом, и поставлен в ней был княжеский терем.

А на возвышенном месте посреди села мастера Юрия Долгорукого возвели первую в тех краях белокаменную церковь, сложив ее из больших, гладко обтесанных известковых камней. О возведении этого простого и сурового храма в летописи сказано так: «Того же лета (1152) Юрий Владимирович изъ суздальской земли созда на Нерли церковь во имя мучеников Бориса и Глеба».

Церковь сооружали на том самом месте, где, по сказанию летописца, располагался стан благоверных князей Бориса и Глеба во время их путешествия в Киев. Таким образом, по времени своего построения Борисоглебская церковь относится к начальному периоду суздальской архитектуры. В плане она представляет собой квадрат с четырьмя столбами внутри и тремя полукружиями снаружи, и возможно, первое впечатление от храма разочарует, так как нет в нем удивительной гармонии и стройности церкви Покрова-на-Нерли. Борисоглебская церковь проще, строже, и нелюбопытный взгляд на ней может попросту не остановиться.

Однако есть в ней свое особое очарование. Храм поставлен почти на самом краю обрыва Нерли; возводили его не из традиционного кирпича-плинфы — из квадров местного тесаного мелкозернистого известняка. Неподалеку от храма размещались княжеские хоромы и рубленые дома придворной знати с их службами. Приземистая и могучая Борисоглебская церковь была почти лишена украшений, интерьер ее предельно прост и строг. При князе Юрии Долгоруком она вообще не была расписана, и богослужения проходили в ослепительно белом храме.

За века своего существования церковные стены перенесли много невзгод, в частности, в 1238 году «городок» Кидекша вместе с церковью был разорен при нашествии монголо-татар. Но уже через год ростовский епископ Кирилл отремонтировал пострадавшее здание, и оно было освящено. Затем наступили долгие годы запустения, когда церковь стояла без кровли, а ее своды, глава, восточная часть стен и верхняя часть апсид обрушились. Восстановили церковь только в XVI–XVII веках, причем для реставрации использовали старый белый камень. Однако восточная часть церкви не была восстановлена, а завершили храм новым сомкнутым сводом (к тому же, по мнению Н.Н. Воронина, плохо сделанным) и четырехскатной крышей. Все это совершенно не отвечало первоначальному облику этого замечательного памятника суздальского зодчества. Некоторые последующие переделки тоже сильно исказили первоначальный вид храма: так, изменились его длинные и узкие окна, а шлемовидная глава приняла форму луковичной.

Трудно в настоящее время судить и о наружных украшениях храма с четырьмя подкупольными столпами, несущими одну главу. Снаружи видны только зачатки аркатурного пояса, выложенного из фигурного кирпича, да ряд поребриков, углами выступающих над поверхностью стен. Сохранились также фрагменты фриза из завес с изображениями на них (в центральной апсиде) символа Пресвятой Богородицы — семисвечника, а еще остатки композиций «Отречение Петра». «Три отрока в пещи огненной» и «Успение Богоматери».

В Борисоглебской церкви похоронены Борис Юрьевич (сын Юрия Долгорукого), жена сына Мария и их дочь Евфросиния. По письменным доку ментам суздальской консистории известно, что в 1675 году суздальский воевода Тимофей Петрович Савелов, архимандрит Спасо-Евфимиева монастыря Тимофей, ключарь Дионисий и старец-казначей Иосиф однажды заглянули в щелку рассохшейся от времени гробницы князя Бориса Юрьевича. «И въ гробнице лежать мощи, кости целы, а на мощахь одежда белою тафтою покрыта, а на верху лежить неведомо какая одежда шитая золотомъ, будто бы по бай берету на ней же вышить золотомъ орелъ пластаный одноглавый и отъ того орла пошло на двое шито золотомъ же и серебромъ узорами».

Преподобный Стефан (архиепископ Суздальский и Юрьевский) в том же году сообщил об этом царю Алексею Михайловичу (а потом не раз и царю Федору Алексеевичу). И добавлял: «Над гробами княжескими панихидъ никогда не бывает… Мощи Великого князя Бориса Георгиевича Суздальского въ забвении, такожъ и гробъ его по достоинству никакихъ украшений не имеетъ». Какой последовал ответ от царя — неизвестно, но существует местное предание, будто бы внизу, под церковными сводами, была устроена княжеская усыпальница, в которую, по предположению графа А.С. Уварова, должен вести подземный ход. В 1851 году граф пытался открыть его, но сделать это не удалось.

На каменной колокольне Борисоглебской церкви находится древний, небольшой (весом 30 пудов!) колокол, на котором сделана надпись: «Въ лето 7066 (1558) зделанъ сей колоколъ при царе Государе Великомъ князе Иване Васильевиче всея Руссш и Макарии митрополите. Царь Государь далъ сей колоколъ в домъ Вознесения Господа нашего въ Печерский монастырь при архимандрите Иоакиме въ Новгородъ Нижний». Как и по какому поводу этот колокол из нижегородского Печерского монастыря попал в Кидекшу — неизвестно. Устное же предание сообщает, что царь Иван Грозный, проходя через Кидекшу с войском на Казань и нуждаясь в свинце для снарядов, снял с местного монастыря свинцовую кровлю. А впоследствии взамен ее вместе с другими вкладами из Печерской обители приказал передать и этот колокол, отлитый из ливонских орудий.

В XVIII веке рядом с суровой и величавой Борисоглебской церковью встала небольшая, будто игрушечная церковь во имя святого первомученика Стефана с высокой двускатной крышей, напоминающая жилой деревянный дом. Невдалеке от храма поднялась стройная восьмигранная шатровая колокольня, возведенная на квадратном основании. Разные по стилям эти три здания (еще Святые ворота с фигурным волнистым верхом) как бы слились воедино — ни одно из них не выделяется, ни одно не подавляет другое. Нет ни одной лишней детали в этой удивительной усадьбе, создававшейся в течение шести веков и так тесно слившейся с природой — с высоким берегом реки, лесом за ней и деревянными избами, подступившими к крепости, но остающимися за дорогой, прорезавшей холм.

Особенно красив ансамбль в Кидекше при закате солнца, если смотреть на него с противоположного берега Нерли, когда его белые стены окрашиваются в нежно-розовый цвет. Но местные жители не пожалели эту красоту и после Октябрьской революции (в 1935 г.) начали выламывать плиты из стен Борисоглебской церкви и разбивать церковную ограду. А под стенами собора был устроен карьер для добычи песка. Выдающийся историк Суздальской земли А.Д. Варганов (о нем будет рассказано в отдельной главе) стал писать письма во все инстанции, требуя прекратить эти варварские действия. Он «достучался» не только до областного начальства, но и до самой Москвы, и только после его энергичных и решительных действий появилось следующее постановление областного исполкома: «Ввиду того, что договор с религиозной общиной на пользование церковью в селе Кидекша Красносельского сельсовета Суздальского района № 2114 расторгнут, другой религиозной общины, желающей принять в пользование здание церкви и культовое имущество, не оказалось, церковь эту как молитвенное здание ликвидировать и передать как имеющую историческое значение Суздальскому музею». Так был спасен шедевр мирового зодчества — Борисоглебская церковь села Кидекша, стены которой помнят многое.

А в 1947 году на северной стороне в Борисоглебской церкви были открыты фрагменты фресок, создание которых датируется 1180-ми годами, а выполнены они были в розово-коричневой гамме. Ученые предполагают, что создавались они по повелению князя Всеволода III, пожелавшего украсить храм отцовской усадьбы. Две женские фигуры среди деревьев райского сада — святой Марии и императрицы Евфросинии — четко видны на белом фоне в окружении тропических пальм с красными плодами, под которыми прохаживаются павлины. По версии исследователя Н.П. Сычева, под видом Евфросинии (жены князя Бориса) изображена мать князя Всеволода — византийская принцесса из рода Комнинов.

Стены хоров, выстроенных для родственников и приближенных князя, тоже были покрыты изображениями деревьев и райских птиц, выполненными в нежно-розовых и фиолетовых тонах. На южной стене храма видны фигуры двух всадников: по предположениям некоторых ученых, это скачущие волхвы; другие исследователи считают; что это князья-страстотерпцы Борис и Глеб.

Святые князья-мученики Борис и Глеб

В селе Кидекша стоят крепкие, добротные дома; выстроенные из потемневших бревен, они кажутся изначальными, как сама земля. А рядом с церковью вы чувствуете, что стоите у истоков наидревнейшей истории. Строгий белокаменный храм, поднявшийся на возвышенном берегу Нерли, смотрит отсюда на луга и леса, на синь вдали — все это когда-то видели блаженные князья-страстотерпцы Борис и Глеб. О житиях их рассказали нам два инока Киево-Печерской лавры. Один из них — Иаков, составивший похвалу княгине Ольге и их равноапостольному отцу князю Владимиру; второй — преподобный Нестор-летописец, который повесть о страданиях Бориса и Глеба начинает молитвой к Господу Вседержителю.

У святого равноапостольного князя Владимира, просветившего земли русские светом веры Христовой, было двенадцать сыновей, пятеро из которых умерли еще в детстве. Остальным своим детям князь Владимир отдал в управление города и целые области, но после смерти отца они завели между собой кровавые раздоры.

Главным виновников междоусобиц был туровский князь Святополк — завистливый, злобный, мстительный и свирепый. Братья сторонились, и он отвечал им тем же. Особенно ненавидел он своих младших братьев Бориса и Глеба, которые родились уже после крещения князем Владимиром Русской земли. Были они кроткие, отличались редким благочестием, преданностью и послушанием старшим, и все их любили. С детских лет Борис любил читать божественные книги, особенно жития мучеников, словно предчувствуя собственную участь. Внимая чтению брата, Глеб усердно молился вместе с ним и постоянно у него учился. И хоть был он еще в детском возрасте, но разум его уже созрел, и по примеру отца своего он помогал сиротам и бедным вдовам.

Всех сыновей своих отпустил князь Владимир в данные им уделы, а последних оставил при себе, хотя и им дал в управление отдаленные от Киева города: Борису — Ростов, а Глебу, который был еще ребенком, — Муром. Сына Бориса, хоть тот и возмужал, отец почти постоянно держал при себе, и по всему было видно, что ему он хотел передать великокняжеский стол.

Незадолго до смерти князь Владимир послал Бориса с дружиной против печенегов, которые появились в русских владениях. Горестной была их разлука: юный князь пал к ногам отца, обливая слезами лицо и руки родителя, а потом бросился в его объятия. Плакал и старый князь, предчувствуя вещим сердцем своим, что не увидит он больше сына своего. И действительно, отправился Борис в степи, и в его отсутствие святой равноапостольный князь Владимир скончался.

Услышав об этом, Святополк прискакал из Турова в Киев, занял отцовский стол и объявил себя великим князем, решив погубить любимых сыновей князя Владимира. Юный Глеб, выйдя из храма, где он молился перед образом Спасителя, спустился к Днепру и в приготовленной для него ладье отплыл в Муромские земли от козней брата своего. А тот, чтобы утвердиться на великом княжении, стал привлекать на свою сторону знатных киевлян, даря им богатые подарки. Те принимали подарки, но в душе были против Святополка, да и не знали, встанет ли на его сторону дружина, бывшая в то время в походе против печенегов.

Ночью Святополк прискакал в бывший свой удел Вышгород, собрал дружину свою и, заручившись ее преданностью, повелел умертвить брата Бориса при первом удобном случае. До того уже доходили вести от верных киевлян о кознях Святополка, но он не хотел им верить. А потом ему сообщили, что брат Глеб уже бежал из Киева; дружина начала уговаривать его поскорее идти в Киев и прогнать Святополка. Однако кроткий и благочестивый князь Борис не соглашался, говоря при этом: «Не подниму руку на старшего моего брата! Старший брат должен быть мне вместо отца». И тогда недовольные этим дружинники ушли от него, и князь Борис остался лишь с небольшим числом своих верных приближенных.

Сначала Святополк хотел мирно поступить с братом и повелел сказать ему, что хочет жить с ним в любви и мире, хочет увеличить удел, данный тому отцом. Когда же он узнал, что киевская дружина оставила Бориса, решился погубить брата и послал к нему убийц. В ночь на 24 июля 1015 года злодеи пришли на реку Альту и подошли к шатру князя Бориса, который в то время стоял на утренней молитве. Княжеские отроки (младшие дружинники), заметив их, догадались в чем дело и сообщили князю. Но тот продолжал молиться, а окончив молитву, пошел спать. Однако не успел он даже задремать, как послышался шум. Убийцы бросились на княжеский шатер, начали тыкать в него свои копья и пронзили ими князя Бориса и любимого княжеского отрока Георгия (родом венгра), который пытался защитить своего господина собственным телом. Заговорщики ушли из шатра, думая, что князь уже мертв. Но у Бориса было еще достаточно сил: вышел он из шатра, чтобы вознести пламенную молитву Богу, чтобы сподобил Он его, недостойного, стать общником страданий Сына Своего. Однако не умилились молитвой князя жестокосердные убийцы, и один из них ударил его мечом в сердце. Упал на землю князь Борис, но и тогда он еще оставался жив. Вокруг него гибли преданные дружинники, а отроку Георгию враги отрубили голову, чтобы поскорее снять с его шеи большую золотую гривну, которую князь дал ему в награду как знак отличия.

Совершив это злодеяние, убийцы завернули еще дышащего князя Бориса в шатерное полотно, положили его на воз и помчались в Вышгород. Узнав, что брат еще дышит, Святополк послал двоих варягов, чтобы те довершили дело. И один из них недрогнувшей рукой прямо в сердце пронзил князя Бориса, которому шел тогда 28-й год.

После этого Святополк решился погубить и князя Глеба, который в то время княжил в Муроме и (по некоторым историческим сведениям) еще не знал о смерти отца. И послал ему Святополк коварную весть: «Приди вскоре, отец зовет тебя, ибо тяжело болен». Опечаленный этим известием Глеб поскакал с малой дружиной на Волгу, но по дороге конь его споткнулся, и князь сломал ногу. С трудом добрался он до Смоленска, чтобы оттуда по Днепру спуститься к Киеву, но неподалеку от города его догнал другой гонец — с известием из Новгорода от брата Ярослава: «Не ходи в Киев, ибо отец наш скончался, а брат наш Борис убиен от Святополка».

Долго и горько плакал юный Глеб от этого страшного известия: «Если б я только видел его ангольское лицо, с ним бы и умер. Брат, молись обо мне Богу! Лучше бы и я принял такую же смерть вместе с тобою. Зачем мне оставаться одному без тебя в здешнем лживом свете!». А в это время уже подоспели посланные Святополком убийцы. Увидев издали их ладью, Глеб поплыл навстречу им, не подозревая никакой злобы с их стороны. Напрасно преданные дружинники предупреждали его, но не хотел Глеб, подобно князю Борису, ссориться со своим братом Святополком.

Обрадовались убийцы, когда увидели одиноко плывущую к ним ладью. И как только поравнялись, перескочили в нее с обнаженными мечами. Отроки князя Глеба настолько оробели и растерялись от ужаса, что весла выпали из их рук. Только тогда уразумел Глеб ожидавшую его участь, но еще надеялся умилостивить злодеев. Однако никакие мольбы не могли тронуть жестокосердные сердца убийц, и Горислав (их вождь) приказал немедленно умертвить князя. По его знаку княжеский повар по имени Торчин не побоялся поднять руку на своего господина и, взяв нож, перерезал ему горло.

Тело святого мученика было брошено на пустом месте между двумя колодами, и долго лежало оно в небрежении на берегу Днепра. Никому даже в голову не пришло по-христиански похоронить юного князя Глеба, пока новгородский князь Ярослав не отомстил свирепому Святополку. Но все то время, пока князь Глеб лежал непогребенный, чудные знамения видны были над тем местом. Купцы и охотники, например, видели тут словно бы свечу горящую или столп огненный, и слышалось неземное пение. Когда нашли тело князя Глеба, то с честью погребли его вместе с телом князя Бориса в вышгородской церкви Святого Василия, а великий князь киевский Владимир Мономах обложил раки своих родственников драгоценными окладами.

Князь Андрей Боголюбский

С рубежа XI–XII веков положение отдаленной и бедной Ростово-Суздальской земли начинает меняться. Территория края быстро заселяется, Залесье богатеет и к началу XIII века достигает цветущего состояния. Главная причина этого ее возвышения и усиления заключается в обильном притоке населения из Южной Руси, где в то время были неблагоприятные условия для жизни, о чем говорилось ранее. С другой стороны, этому способствовала мудрая и энергичная деятельность ростово-суздальских князей, и в первую очередь Андрея Боголюбского (сына князя Юрия Долгорукого).

В 1149 году, в разгар борьбы за киевский стол, князь Юрий Долгорукий вызвал 38-летнего сына с дружиной на юг. Андрей Боголюбский, возможно, именно тогда впервые увидел Киев с теремами боярскими и княжескими. Увидел он на высоких днепровских кручах многоглавые храмы с горящими на солнце золотыми куполами — один краше другого: Софийский собор, Михайловский Златоверхий монастырь, Десятинную церковь… Да и с родственниками своими — южнорусскими князьями — Андрей Боголюбский только здесь познакомился, и с порядками тамошними. То и другое ему не понравилось, не полюбил он южный край, потому что привык на севере к тишине и покою, а княжеские усобицы ему вовсе не нравились. Привыкшему самостоятельно управлять своим уделом, Андрею Боголюбскому не по душе были ограничения княжеской власти со стороны вече, с чем он столкнулся в Южной Руси. Не раз он советовал отцу своему оставить юг и не искать Киева, но тот стремился овладеть великим столом киевским и добился своего. После смерти киевского князя Изяслава Мстиславича он в 1155 году сделался наконец великим киевским князем и оставался им до конца дней своих[4].

В летописях об Андрее Боголюбском сказано, что был «не величав он на ратный подвиг, но похвалы ища от Бога». И хоть не раз он проявлял свою храбрость и до этого (например, при осаде Луцка), но Юрий Долгорукий не хотел признавать симпатий сына к Суздальской земле. По его требованию ростовцы и суздальцы целовали крест младшим сыновьям его — Михаилу и Всеволоду, а Андрею он предполагал оставить Киев, поэтому посадил сына в Вышгороде, располагавшемся от стольного града Киева в пяти-шести верстах. Он рассчитывал, что в случае его смерти Андрей скорее других князей сможет из Вышгорода занять великокняжеский стол. Но сын не хотел подчиняться порядку, когда судьба князя часто зависела от других князей, от своеволия бояр и нападения половцев.

Не спрашивая разрешения отца, Андрей Боголюбский решил удалиться в спокойную Суздальскую землю, которую он рассматривал как место постоянного жительства, в то время как Киев был для него временным местом деятельности. Суздаль манил князя еще и тем, что здесь он провел первые годы своей молодости. Он покидает отца в момент его триумфа и уходит в «Суждальскую землю», отказываясь от своей доли в Русской земле. Забирая в Суздальскую землю святыню — Владимирскую икону Божией Матери, князь Андрей хотел показать народу, что над этой землей будет почивать особое благословение Божие[5].

Летом 1154 года князь со своей свитой и домочадцами, духовником и ближней дружиной отправляется на север. Юрий Долгорукий прекрасно понимал, кого он теряет в лице сына: Андрей был верным союзником, хорошим полководцем, прекрасным дипломатом, самым близким советником…

Поэтому в летописи сказано, что «отец же его негодоваша на него велми о том».

Приехав в Суздальскую землю, князь Андрей Боголюбский принялся активно укреплять свой политический авторитет, прежде всего — признание у местного духовенства. Он сделал щедрые пожертвования в местные церкви и монастыри, строил новые и украшал старые храмы, и эта его деятельность была по нраву и духовенству, и светским феодалам.

Смерть Юрия Долгорукого стала своего рода сигналом для беспорядков не только в Киеве, но и во всей Русской земле. Весть о его кончине быстро дошла до «Суждальской земли», а вскоре сюда стали прибывать и остатки его дружины, и родственники князя Андрея.

Старые города Ростов и Суздаль после смерти Юрия Долгорукого тотчас проявили свое самовольство. Вопреки воле покойного князя, который отдал эти города своим младшим сыновьям, крестное целование было нарушено. Ростовцы и суздальцы «задумавшее вси, пояша Андрея, сына его старейшаго и посадиша в Ростове на отни стол и Суждали, занеже бъ любимъ всеми за премногую его добродетель, юже имяше преже к Богу и ко всем сущимъ подъ нимъ». То есть суздальцы и ростовцы отказались от юных князей и выбрали князем всей Ростово-Суздальской земли Андрея Боголюбского.

Тот согласился на это избрание, но не поехал ни в Ростов, ни в Суздаль, так как эти старинные города показались ему неподходящими для столицы княжества. Он знал, что в Ростове и Суздале укоренились старинные предания и обычаи, которые могли ограничить княжескую власть, например, вече, считавшее свою власть выше княжеской. Андрею Боголюбскому предстояли бы постоянные пререкания и споры, поэтому все внимание князя, заботы целой жизни его обратились к пригороду суздальскому — новому городу Владимиру, который он мечтал возвысить. Андрей Боголюбский перенес сюда свой стол и на украшение новой столицы княжества тратил все свое состояние, хотя и жил большей частью в Боголюбове.

Однако старинные города Ростов и Суздаль были недовольны тем, что новый город Владимир сделался стольным. А так как Андрей Боголюбский был к тому же занят великой мыслью об объединении Руси, то он не давал уделов ни братьям, ни сыновьям своим. Естественно, что лишившиеся своих уделов братья тоже были недовольны князем; у всех у них были сторонники, и чтобы предупредить возможные волнения и заговоры, решительный в своих действиях князь сразу же предупредил с их стороны междоусобицу.

В 1162 году он братьев — Мстислава, Василька и Всеволода — выгнал из своей земли, и те вместе с матерью своей (греческой царевной) отправились на родину. Вслед за ними Андрей Боголюбский удалил от себя и малолетних племянников Ростиславичей. С боярами же он обходился еще смелее: всех мало-мальски подозрительных и недостаточно преданных ему бояр (своих и отцовских) он изгонял из Суздальской земли без разговора.

Благодаря этим мерам Андрей Боголюбский сделался единовластным правителем своей обширной Ростово-Суздальской земли. Активно поддержало его и духовенство; решительный и энергичный князь был нужен и «третьему сословию» — купцам и ремесленникам, да и бояре были им довольны, так как он постоянно находился в этих краях, охранял границы княжества и расширял его территорию, защищая интересы всех. Не страдая от междоусобиц и вражеских вторжений, земля эта под сильной рукой князя укрепилась, разбогатела и стала сильнейшей среди остальных русских княжеств. А сделавшись такой, начала помогать князю в его борьбе с другими землями.

За недолгие семнадцать лет правления князя Андрея Боголюбского княжество Владимиро-Суздальское сделалось сильнейшим на Руси. Он мечтал не только возвысить Владимир над старыми городами, но и сделать из него «второй Киев».

До татаро-монгольского нашествия владимиро-суздальские князья были единственными на Руси правителями, которые по существу пользовались абсолютной властью. Они всячески утесняли в правах старую родовую аристократию и со временем сумели отстранить ее от управления княжеством. В своей политике они опирались на средние слои общества, особенно на поддержку жителей новых городов — Владимира и Переславля.

По примеру византийских императоров Комнинов владимиро-суздальские князья строго контролировали и церковь, ограничивая самостоятельность епископов. Так, князь Андрей Боголюбский (а впоследствии и князь Всеволод III Юрьевич) не позволяли епископам-грекам Нестору и Леону вмешиваться в дела княжества, даже если это касалось разрешения сугубо религиозных вопросов. А с 1180-х годов князья вообще начали выбирать епископов по собственному усмотрению, так что митрополиту Киевскому и даже самому патриарху Константинопольскому пришлось смириться с их своеволием. А когда князь Андрей Боголюбский объявил территорию своего княжества «Землей Богородицы», то все белокаменные соборы, сооружавшиеся во Владимиро-Суздальской земле, мыслились уже постройками, подобными храмам небесного Иерусалима.

Владимирская икона божией матери

История Владимирской иконы Божией Матери до сих пор полна тайн и загадок; даже о появлении ее на Руси в древних источниках рассказывается по-разному. Согласно священному преданию, этот образ был написан апостолом и евангелистом Лукой на доске от стола, за которым Пресвятая Богородица трапезовала со Своим Божественным Сыном и праведным Иосифом. Икона была написана еще при жизни Божией Матери, и, увидев изображение Свое на иконе. Она повторила Свое пророчество: «Се, ныне ублажат Меня все роды, — и добавила: „Благодать Родившегося от Меня и Моя с сими иконами да будет!“.

До 450 года икона находилась в Иерусалиме, а при византийском императоре Феодосии Младшем ее принесли в Константинополь. В первой половине XII века Константинопольский патриарх Лука Хризоверх прислал пречистый образ Царицы Небесной в дар великому князю Юрию Долгорукому. В Киеве икону поставили в церкви женского монастыря в Вышгороде, который в древности был удельным городом благоверной княгини Ольги.

В Вышгородской обители икона Пресвятой Богородицы трижды сходила со своего места. Сначала ее увидели стоящей посреди церкви, взяли и перенесли в другое место. Второй раз увидели Пресвятую Богородицу, обратившуюся ликом к алтарю и говорящую, что Она хочет стоять в алтаре. Поставили икону за престолом, но в третий раз увидели Ее не у престола, а отдельно стоящую…

В 1155 году великий князь Юрий Долгорукий отдал Вышгород в удел своему сыну Андрею, до которого вскоре дошел рассказ о чудотворной иконе, не желавшей пребывать на поставленном месте. И подумал князь: „Не в суздальской ли земле угодно ей пребывать?“. Давно уже замыслил он удалиться в Ростовскую землю и там утвердить свое владение, не зависимое от Киева. Уйти он решил тайно, без согласия отца, и икону взял тайком, ибо добровольно жители не расстались бы со своей святыней[6].

По пути в Ростово-Суздальскую землю князь Андрей не раз совершал перед иконой молебствия и видел от нее много чудес. Так, однажды подъехал он с проводником, взятым из Киева, к реке Вазузе, и увидели они эту реку сильно наводнившейся. Князь послал проводника испытать брод, но только тот вошел в воду, как тотчас погрузился на дно. Со всем усердием взмолился благочестивый князь образу Приснодевы Марии: „Повинен я буду в смерти этого человека, если Ты не избавиши!“ — и молился так долгое время. Внезапно из реки явился человек на коне, с батогом в руке, и выехал на берег. Князь очень обрадовался, щедро одарил проводника и отпустил его. Это было первое чудо от образа Пресвятой Богородицы.

На реке Клязьме жители с великой радостью встретили прибывшего из Киева князя, после чего он отправился в Ростов. Но примерно в десяти километрах от Владимира, вниз по течению Клязьмы, лошади, на которых везли чудотворный образ, вдруг остановились как бы от чрезмерной тяжести, превышавшей их силы. Тогда запрягли других, и еще несколько раз переменяли лошадей, но при всех усилиях те не могли сдвинуться с места. Дивился народ этому чуду, а князь принял это за знамение — что Сама Богоматерь избрала место это как Боголюбимое.

На крутом берегу полноводной Клязьмы — как раз там, где дорога поворачивала на Ростов, князь Андрей повелел раскинуть походный шатер, в котором поставил чудотворный образ Пресвятой Богородицы и домашние образы Спасителя, Божией Матери, Иоанна Предтечи, святого архистратига Михаила и архангела Гавриила. Все расположились на ночлег; сам же благоверный князь пал на землю и со слезами долго молился при слабом мерцании теплющейся лампады. „Что за диво такое, Господи, открой мне волю Свою? Вот уже целый день неведомая сила держит на сем месте возок с чудотворной иконой. Сколько раз пытались люди мои сдвинуть его с места, и лошадей сколько раз меняли — все напрасно! Или за что гневаешься Ты на раба своего? То дай мне уразуметь грех мой?“ — рассуждал благочестивый князь.

Когда к утру сон стал одолевать его, шатер вдруг озарился небесным светом, и перед преклоненным князем явилась Пресвятая Богородица, которая сказала: „Остановись здесь, Я не хочу, чтобы Мой образ несли в Ростов, но поставь его во Владимире. На сем же месте поставь храм в память Моего Рождества и устрой обитель для иноков. Я умолю Сына Моего и Бога, да благословит Он место это, Мною избранное“. А потом Матерь Божия подняла руки и обратилась к Иисусу Христу, явившемуся Ей: „Владыко многомилостивое, Сыне и Боже Мой, молю Тя, да пребудет божественная благодать на людях Твоих, и светозарный луч славы Твоей да нисходит на место, Мною избранное“. После этого Пресвятая Богородица, подняв руки, как бы молясь явившемуся Сыну Своему и Господу, стала невидима.

Это дивное видение случилось в 1155 году в ночь на 18 июня — на день памяти великомученика Леонтия, и в память чудесного явления Пресвятой Богородицы князь установил ежегодно (18 июня) совершать празднества. А через три года на указанном Царицей Небесной месте была построена богатая каменная церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы, „украшенная золотом и драгоценными каменьями и блиставшая благолепием, аки храм царя Соломона в Иерусалиме“.

В этой церкви временно и поставили взятую из Вышгорода икону[7]. Князь Андрей украсил ее богатым окладом, в котором было полтора килограмма золота, много серебра, жемчуга и драгоценных камней. Одновременно в храм была внесена и вновь написанная икона, которую князь назвал иконой Божией Матери Боголюбивой.

Потом был основан монастырь, вокруг которого вскоре образовалось селение, названное Боголюбово. По повелению князя в селе возвели каменный дворец, и с того времени Боголюбово стало любимым местом пребывания князя Андрея, которого с тех пор стали называть Боголюбским.

Боголюбская икона Божией Матери

Проснувшись после чудесною явления Пресвятой Девы Марии, благочестивый князь Андрей приказал немедленно заложить храм и, призвав искусных иконописцев, повелел им изобразить Матерь Божию в том молитвенном виде, в каком Она явилась ему.

Икона греческого письма, которую князь назвал Боголюбивой (или Боголюбской), была написана на кипарисовой доске. Пресвятая Богородица изображена стоящею во весь рост с молитвенно поднятыми руками, а лицо Ее обращено к явившемуся Ей Иисусу Христу, изображенному в облаках. В правой руке Матерь Божия держит хартию с молитвой к Сыну Своему, чтобы благословил Он место сие, Ею избранное. Вверху, над образом Пресвятой Богородицы, написаны пять малых икон, которые всегда находились с князем — и в ратных походах, и путешествиях: на этих иконах изображены Спаситель (в середине), справа — Матерь Божия и архангел Гавриил, слева — Иоанн Креститель и архангел Михаил.

Боголюбская икона Божией Матери всегда почиталась в народе всеми, кто с верой и усердной молитвой притекал к ней. Особенно чудодейственная сила этого образа Царицы Небесной прославилась в 1771 году — во время свирепствовавшей тогда в России моровой язвы, унесшей жизни тысяч людей. Много народа умерло и во Владимире, однако очевидцы утверждали, что ни в Боголюбовом монастыре, ни в прилегающем к нему селе этой страшной эпидемии не было. И даже те больные, кто уже был заражен и кого считали безнадежным, если могли с трудом хотя бы даже доползти до чудотворного образа, получали исцеление.

По настоянию благочестивых горожан, объятых ужасом, образ Божией Матери взяли из Боголюбова монастыря, принесли во Владимир и крестным ходом обнесли вокруг города. И в том же году, в ноябре месяце, чума прекратилась…

В память чудесного избавления города Владимира и его окрестностей от морового поветрия было установлено ежегодно (21 мая) совершать крестный ход, во время которого святой образ Царицы Небесной из Боголюбского монастыря сопровождался во Владимир, где его ставили в Успенском соборе. Во Владимире чудотворная икона находилась 26 дней, и за это время ее три раза обносили торжественным крестным ходом вокруг города, носили по домам горожан, а 16 июня торжественным крестным ходом возвращали в святую обитель. В 1820 году Боголюбивая икона Божией Матери усердием жителей Владимира была обложена серебряной вызолоченной ризой, украшенной венцами из драгоценных камней и жемчуга.

Во время моровой язвы прославились чудотворной силой и списки с Боголюбивой иконы Пресвятой Богородицы. Особенно свирепствовала болезнь в городе Козлове, так что жители, не видевшие помощи ниоткуда, не знали что и делать. Но на воротах дома одного купца находилась икона с образом Боголюбской Божией Матери, и благочестивому иерею Иоанну было видение — взять эту икону и совершить с ней крестный ход, после чего язва прекратится.

В память от случившегося чуда благодарные горожане постановили ежегодно, 23 октября, в день своего чудесного спасения совершать крестный ход вокруг города. А потом для чудотворной иконы сделали серебряный вызолоченный оклад с драгоценными камнями и изящный киот. Впоследствии в честь Боголюбовского образа Божией Матери в Покровском соборе города был устроен придел, а позднее выстроен великолепный собор.

В московской великокняжеской среде почитание образа Боголюбской Божией Матери установилось очень рано, о чем свидетельствует икона из кремлевского собора Спаса-на-Бору, относящаяся ко времени княжения Василия II. Она представляет собой копию древней иконы из Боголюбова "по образу и подобию" и имеет схожий размер.

Были и другие списки чудотворной иконы Боголюбской Божией Матери; на некоторых из них был изображен народ, припадающий к ногам Богоматери. Со временем на других списках иконы перед Царицей Небесной будут представать в молении святые князья, святители: например, на списке иконы Боголюбской Божией Матери, которая стояла в киоте на башне Варварских ворот, кроме Спасителя, благословляющего Пресвятую Богородицу, и пяти малых икон изображены еще угодники Божии: четыре святителя Московских (Петр, Алексий, Иона и Филипп), святой Василий Блаженный, святой апостол Петр, святой Алексей — человек Божий, Максим Блаженный, святая Параскева, святой Симеон и святые мученицы Евдокия и Параскева.

По какому случаю был написан этот список — теперь уже неизвестно, однако в Первопрестольной он был установлен еще за 30 лет до моровой язвы. Приписана икона была к церкви Всех Святых на Кулишках, которая была основана в княжение великого князя московского Дмитрия Ивановича (Донского) в память о победе на Куликовом поле. Кулишки (сенокосный луг) — место вольное, просторное. Здесь и дружину можно было перед входом в Кремль построить для последнего прощания с павшими, к тому же благодаря своему положению церковь была очевидицей, а часто и участницей всех значительных событий русской истории — чаще всего грозных испытаний. И Степана Разина, и стрельцов вели на казнь через Кулишки; весь торговый люд из Владимира и Нижнего Новгорода, с Камы и Волги въезжал в Москву по Солянке и не мог миновать Всехсвятской церкви.

Первоначальная церковь была скромной: не раз горела она вместе с деревянной Москвой, сильно пострадала в Смутное время, да и французы ее изрядно пограбили. Однако народ всякий день толпился перед чудотворным образом — приносил монетки, ставил свечки, подолгу молился, и празднование Боголюбивой иконе Божией Матери в Москве совершалось особенно торжественно и продолжалось три дня.

Накануне праздника, 17 июня, благочестивые богомольцы и паломники с двух часов дня сплошными рядами занимали огромную площадь перед Варварскими воротами. К этому времени причт и церковный староста из приходской церкви во имя Всех Святых уже готовились вынимать чудотворный образ из киота, а хор певчих, расположившись с правой стороны от Варварских ворот, пел канон Пресвятой Богородице: "О, Царице Небесная! Пресвятая Богородице, помилуй нас! Пресвятая Богородице, спаси нас!". В эти торжественные минуты всеобщей молитвы икону вынимали из киота и начинали тихонько спускать со стены на специально приготовленный для этого случая помост. Народ в благоговении падал на колени и с умилением и слезами молился Заступнице Усердной, и такие торжественные молебны перед иконой беспрерывно продолжались три дня. После этого икона таким же порядком водворялась на свое место.

Особенно стали почитать москвичи список Боголюбской иконы Божией Матери после того, как во время моровой язвы от нее являлась помощь Божия. Но в это же время, осенью 1771 года, Боголюбская икона Пресвятой Богородицы и Всехсвятская церковь сделались участниками жестокой исторической драмы.

Дворяне, спасаясь от смертоносной заразы, уезжали в свои подмосковные имения; по городу бродили шайки лихих людей, которые грабили опустевшие дома и тащили все подряд — часто и зараженные вещи, так что сами становились жертвами страшного мора. За день умирало по тысяче человек; в разных местах города горели костры, в которых жгли вещи умерших. Колодники в черных масках и шляпах собирали на улицах трупы, во всех церквах тоскливо звонили погребальные колокола… Многие молились в храмах, но были и такие, кто целыми часами пропадал в кабаках.

Однажды во время богослужения священник церкви Всех Святых неосторожно рассказал пастве о сне одного фабричного рабочего, которому во сне будто бы явилась Пресвятая Богородица. Она объяснила несчастье тем, что москвичи недостаточно почитают Ее Боголюбивый образ, и Сын Божий решил побить Москву каменным дождем. Но Она упросила Его смягчить наказание, и горожанам был послан страшный трехмесячный мор.

Богобоязненный народ тотчас бросился к Варварским воротам вымаливать прощение. Возбужденная толпа быстро росла, так как всем хотелось поцеловать чудотворный образ Небесной Заступницы. Забыв о той опасности, которой они подвергались от соприкосновения с зараженными, москвичи слезно молили Царицу Небесную о заступничестве. Духовные и светские власти предприняли тогда меры предосторожности, но это имело самые печальные последствия.

Митрополит Московский Амвросий, опасаясь распространения эпидемии, приказал снять икону, а толпу; в которой было много больных, разогнать. Народ зароптал, потом возмутился, раздались крики: "Смерть Амвросию!". С Ку-лишек разбушевавшиеся москвичи помчались по Варварке, ворвались в Кремль, но митрополиту удалось добраться до Донского монастыря; здесь бунтовщики настигли владыку и забили кольями. В книге "Седая старина Москвы" говорится: "Благодаря генералу Еропкину бунт был подавлен. Трое главных убийц повешены; двенадцать человек наказаны кнутом и сосланы в каторгу. В течение целого гада покойного митрополита Амвросия поминали во все службы, а убийцам возглашалась анафема".

Борьба с Новгородом

Во времена седой древности, когда славяне еще только стали принимать финские племена, главным в Ростово-Суздальской земле был Новгород. Сначала город был мирно расположен к этому краю, к тому же большей частью населенному его колонистами. Но впоследствии, когда Русь соединилась под властью Киева и сам Новгород должен был подчиниться великому столу, Ростово-Суздальская земля сделалась особым княжеским уделом и отпала от древней связи с Новгородом. Однако тот не забыл старины и постоянно стремился подчинить себе прежнее свое достояние.

Нет нужды говорить о том, что постепенно отношения между ними становились враждебными, хотя сначала это выражалось лишь внешне — родовыми распрями князей. Но со временем начинается вражда между самими землями, и Ростов и Суздаль стали отвечать Новгороду такой же неприязнью, так что, по историческим сведениям, суздальцы и новгородцы враждовать между собой начали давно. На этой почве часто разгорались столкновения, так как те и другие только и искали случая, чтобы померяться силами.

Следует также отметить, что с суздальскими князьями богатый Новгород сталкивало еще одно особое обстоятельство: через Суздальскую землю к ним шел хлеб, и стоило только суздальским князьям не пропустить его, как город был обречен на голод. К тому же суздальский князь и по-другому мог навредить новгородцам — помешать им собирать дань с восточных земель и прервать торговлю с ними, так как путь опять же проходил через земли Суздальского княжества.

Новгород в то время разделился на партии, каждая из которых хотела возвести на великокняжеский престол своего кандидата. Город этот давно уже привлекал к себе внимание Андрея Боголюбского, который к тому времени считал себя старейшим князем. Не желая домогаться господства в Южной Руси, обессиленной грабительством и междоусобицами, князь хотел утвердиться в стране северной, поэтому всю свою политику направил на подчинение Новгорода, находившегося тогда в расцвете славы, богатства и благоденствия. Он послал сказать горожанам: "Да будет вам ведомо, что я хочу искать Новгорода добром или лихом, чтобы вы мне целовали крест иметь меня своим князем, а мне вам добра хотеть".

В Новгороде начались волнения: решительно отказать князю было нельзя, но и выполнять его волю — принимать угодных ему князей — новгородцам казалось обидным. Ведь еще князь Ярослав Мудрый, желая изъявить новгородцам благодарность за их усердие в его борьбе со Святополком, даровал им свободу самим избирать себе князя.

В 1160 году в Новгороде княжил Святослав Ростиславич, но после долгих споров приверженцы Андрея Боголюбского одержали верх. Новгородцы изгнали Святослава и просили Андрея Боголюбского, чтобы он дал им князя. Но желая окончательно сломить их своеволие, князь решил давать им не тех князей, которых они хотели, а тех, каких он сам пожелает. Сначала предложил он им брата своего, так как знал, что новгородцы воспротивятся. И действительно, те не захотели принять Мстислава, потому что он ранее уже княжил у них и был изгнан. Тогда Андрей Боголюбский дал новгородцам своего племянника Мстислава Ростиславича, причем "на всей своей воле" (то есть на своих условиях).

Однако меньше чем через год он помирился с киевским князем Ростиславом (отцом Святослава) и по уговору с ним посадил в Новгороде вопреки воле горожан князя Святослава. Тот правил довольно долго, но чем-то прогневил новгородцев, и те изгнали его — без ведома Андрея Боголюбского и против его воли. Началась новая распря, в которую вмешался новый князь киевский — Мстислав Изяславич, вставший на сторону новгородцев. Он дал им в князья своего сына Романа, что сильно оскорбило Андрея Боголюбского и привело его к столкновению с князьями Южной Руси. Равнодушный до тех пор к киевскому княжению, он предъявил теперь свои права на Киев. Собрав огромное войско, состоявшее из дружин одиннадцати князей, он в 1169 году отравил его на Киев под командованием своего старшего сына Изяслава и боярина Бориса Жидиславича.

После недолгой осады рати Андрея Боголюбского взяли Киев, и "мать городам русским" стала зависеть от князя суздальского. Киевский князь бежал из города, и победители по законам того времени стали грабить горожан. Три дня продолжалось разорение, "и бысть в Киеве стенания и туга, и скорбь неутешная, и слезы непрестанные, сия же вся содеяшася грех наших ради".

Князь Андрей Боголюбский не принимал участия в походе и не выехал сюда даже после торжественного взятия на "копья и щит" древней великокняжеской столицы. К тому времени он уже так полюбил землю Суздальскую, что остался равнодушен к былой славе Киева и добровольно уступил его брату Глебу. Пренебрежение Киевом было поворотным событием русской истории, показавшим, что центр русской государственной жизни переместился на Север.

Ослабив Киев, князь Андрей Боголюбский решил сломить и сопротивление Новгорода, где вопреки его воле продолжал княжить Роман Мстиславич. Первые неприятельские действия между Суздалем и Новгородом начались в северной части Новгородской области. Острова на Белом море, как и берега самого моря, а также многолюдные и богатейшие селения на Северной Двине, откуда шла богатая дань рыбой и мехами, издавна принадлежали Новгороду. Большая часть новгородцев, кто имели в Двинской земле колонии и торговали с камскими болгарами, не хотели ссориться с Андреем Боголюбским. Он в любое время мог запретить ввоз хлеба из Суздальской земли, а также прекратить их торговлю с болгарами, что принесло бы им громадные убытки.

В 1169 году князь отправил в северные новгородские области рать в 7000 человек со строгим наказом — не давать дани Новгороду и преградить им путь в Задвинский край. Новгородцы со своей стороны тоже собрали дружину в 500 воинов (по 100 человек от пяти концов) и отправили ее за Двину для сбора дани. Враждующие войска сошлись на Белоозере, где суздальцы были разбиты и бежали в свои края, потеряв убитыми и ранеными 1300 человек[8]. После битвы вождь новгородцев Даньслав Лазутинич собрал одну дань с двинцев, а другую — с "суздальских смердех" (живших там суздальцев).

Узнав о поражении, Андрей Боголюбский не мог простить новгородцам свое поражение и победу их малочисленной дружины. И зимой 1170 года та же огромная рать, что была под Киевом и состоявшая из суздальцев, смолян, рязанцев, муромцев, половчан и др., отправилась под Новгород, чтобы укротить его своеволие. Не имея возможности сам участвовать в походе, Андрей Боголюбский поручил начальство над войском своему сыну Мстиславу — в надежде на его счастье и мужество.

Оставляя за собой на протяжении трехсот верст только пепел и трупы, огромная суздальская дружина явилась под стены Новгорода. Горожане ужаснулись, увидев свою беду неминучую: шел на них тот же грозный Мстислав, который еще так недавно опустошил Киев, та же отборная рать, в которой одних князей было только 72. Уже в трех церквах города плакала икона Пресвятой Богородицы, предвещая всем великое горе, а вместе с тем сердца горожан были воспламенены рассказами о разграбленных святынях и опустошениях.

Вся Русь с любопытством и замиранием сердца смотрела тогда на этот поход, и многие считали Новгород погибшим. А иностранные купцы даже боялись продолжать с новгородцами торговлю, и потому не было не только подвоза товаров, но даже необходимых продуктов (хлеба и кормов для скота) они не поставляли. Однако горожане все равно поклялись умереть за Святую Софию и свою вольность; они обнесли город новым тыном, все, кто мог носить оружие, вооружились, а старики, женщины и дети день и ночь молились в растворенных храмах Новгородского детинца. Чтобы избежать кровопролития, они несколько раз посылали к суздальцам для переговоров о мире, но те гордо отвечали, что пощады не будет и Новгород должен беспрекословно сложить перед суздальским князем свое древнее право и волю.

В ту пору города обычно брали "измором" — длительной осадой, но на этот раз суздальцы понадеялись на силу своего войска и решились на приступ. Три дня они готовились к нему, а на четвертый день началось сражение. Новгородцы защищались мужественно, но сил у суздальцев было больше, и стали они одолевать жителей Господина Великого Новгорода.