Помоги проекту - поделись книгой:
– Я хочу есть, пить, и мне нужна чистая ветошь! – успела я крикнуть до того, как дверь снова замкнулась за моей спиной. Вскоре снаружи раздались заунывные вопли – это Элибаал с сообщниками явно пытался выпросить прощения у своих богов за нечаянное осквернение. Через некоторое время дверь приотворилась, чья-то рука просунула кружку со сравнительно свежей водой и выщербленную глиняную миску с месивом из бобов, швырнула в меня комок тряпья, и моя темница снова захлопнулась.
Никогда раньше мне бы в голову не пришло, что в эти антисанитарные времена событие, приближение которого меня заранее пугало, доставит такую радость и облегчение. Вот уж поистине не знаешь, где найдешь, где потеряешь. По крайней мере, теперь я была на несколько дней защищена от гнусностей Элибаала.
Немного погодя та же рука просунула в дверь некое подобие лохани, служившей верой и правдой уже не один десяток лет. «Ходить – сюда», – скомандовал грубый голос, и я поняла, что на волю меня выпускать никто не намерен. Мысленно пообещав гадкому бандиту еще сто лет расстрела и посмертие во рву с крокодилами и скорпионами, я постаралась расположиться в своем временном убежище с минимально возможным дискомфортом.
Сказать, что плавание вышло неприятным, значит не сказать ничего. Оно было отвратительным, мучительным, гнусным… Но даже такому чудовищному времяпрепровождению рано или поздно приходит конец. Судя по доносившимся до меня звукам и вздрагиваниям корабля, мы наконец, хоть и не с первой попытки, бросили якорь, причем явно не в дикой местности, а у причала. Забегали, затопотали ноги, команда явно покидала корабль. Наконец, когда звуки практически затихли, дверь моей конуры распахнулась, и на пороге в вечернем сумраке возникла сгорбленная, весьма уродливого вида старуха с покрывалом в руках. Речь ее разобрать было трудновато, и я далеко не с первой попытки поняла, что старая карга требует от меня закутаться в принесенную тряпку с головой, и только в таком виде мне будет дозволено выйти на волю.
Тряпка была весьма засаленной, воняла чьим-то застарелым потом, но другого выхода у меня не было. За спиной у горбатой ведьмы маячил Элибаал в сопровождении пары злобного вида головорезов, так что сбежать мне бы все равно не дали. С отвращением исполнив, что было приказано, я ощутила, как мои пальцы стиснула неожиданно крепкая лапка старухи, и я заковыляла за ней, как лодочка, привязанная тросом к корме большого корабля. Судя по звукам шагов, стража сопровождала нас и спереди, и сзади.
Идти, не видя дороги, было трудно, поэтому очень скоро я ободрала ноги о какие-то колючки и больно ушиблась о булыжник, но, к счастью, вскоре мы остановились. Раскрылась невидимая дверь, старуха втянула меня внутрь, и там, во мраке и прохладе массивного каменного здания, я смогла наконец скинуть навязанную мне хламиду и оглядеться по сторонам.
Мы стояли в помещении, показавшемся мне огромным, почти как в нашем мире – особенно по сравнению с той конурой, в которой я была принуждена ютиться последнее время. Старуха что-то невнятно лопотала, я пыталась, правда, без особого успеха, разобрать ее слова. Чаще всего в них повторялись два – Элибаал и деньги. Кто-то из них, похоже, был кому-то должен приличную сумму. Ну а я-то здесь при чем? Пусть сами между собой разбираются, чего меня впутывать в их малопонятные дела?
Но тут старая карга довольно больно ткнула меня пальцем в грудь и снова заверещала, на сей раз помедленнее и почетче. Я честно напрягла все свои лингвистические способности, и смысл того, что удалось разобрать, мне, мягко говоря, совсем не понравился. Бабка утверждала, что я теперь ее собственность, ибо меня продал ей почтенный Элибаал, а посему отныне я должна подчиняться всем бабкиным распоряжениям.
– Ну уж фигушки, – возмутилась я, – Я вольный человек, меня нельзя ни продать, ни купить.
В ответ на это бабка захихикала и выдала что-то типа «Все поначалу так говорят, а потом привыкают». От прочих же моих слов и про Вестников, и про Цафон она отмахнулась, дескать, Элибаал ее уже предупреждал, что я малость не в себе, но это неважно, наоборот, такие завиральные идеи могут только сильнее привлекать ко мне мужчин. Стало быть, клиентов по-нашему.
– Кого?! – окончательно разъярилась я. – Вы не имеете права, я отказываюсь участвовать в ваших грязных играх!
На это бабка захихикала еще ехиднее и высказалась, что, дескать, еще неизвестно, кто тут грязнее. Вообще-то, в определенном смысле она была права, ибо вид мой был просто ужасающим, и если мне что-то и было необходимо в первую очередь, так это хорошая ванна и много-много мыла.
Похоже, старая карга уловила мои мысли, ибо она тычком направила меня в сторону одной из дверей, выходивших в тот зал, где мы стояли. За дверью оказалась огромная купальня, вделанная ниже уровня пола. На бортике купальни лежали довольно невзрачные кусочки чего-то, что я поначалу приняла за глину.
Бабка сварливо потребовала сбросить все мои лохмотья куда-то в уголок, их, дескать, потом соберут и сожгут. Честно говоря, этому приказу я последовала с наслаждением. Фиг с ними, потом разберемся, что тут у них за заговор против меня, а пока мыться, и как можно скорее!
«Глина» оказалась весьма мылкой и ароматной, в купальне можно было сидеть по шейку в воде, и я постаралась, чтобы мытье затянулось как можно дольше. Фиг с ними, с критическими днями, будем надеяться, что ничего катастрофического со мной не случится. Зато можно в полное свое удовольствие отмокать в настоящей ванне, это ли не счастье?
По старухиной команде откуда-то из внутренних покоев появились две смуглые темноволосые девушки с узкими ступнями и ладонями. Не реагируя ни на какие мои расспросы, они ловко обсушили меня мягкими светлыми тканями, натерли все тело благовониями, от которых легонько закружилась голова, затем надели на меня что-то наподобие льняного хитона, затянули пояс, на голову накинули тончайшее покрывало, и исчезли так же неслышно, как и появились.
Ставшая внезапно совершенно глухой к моим расспросам, бабка снова ухватила меня за руку, провела какими-то внутренними потайными ходами в очередную каморку, буркнула «сиди пока тут», и скрылась, захлопнув дверь.
Совершенно обессилев, я опустилась на пол, прислонившись к стене. Такое впечатление, что стараниями мерзавца Элибаала я оказалась в громадной мышеловке, из которой совершенно не понятно, как выбираться. Самое главное, я даже не представляю, что это за город, в какой он стране, и чего от местных жителей ждать. А уж о том, как с Венькой связаться, и думать не приходится… Он, бедолага, конечно, попытается меня отыскать. Но где? Как? И что мне теперь делать вообще?
Довольно долго я так сидела в полном отчаянии и опустошенности. Никто так и не спешил за мной придти, выхода найти я тоже не могла, оставалось только одно – хотя бы осмотреться, куда же я попала. Я толкнула дверь каморки… и она поддалась! Старуха от злобы забыла меня запереть! Так, отлично, хотя бы можно разобраться, где мы.
За дверью начинался узкий и темный лаз, по которому меня сюда и притащили, только я не запомнила дороги. Справа наощупь определялись еще какие-то дверцы таких же крысиных нор, я стала открывать их по очереди… и вот за третьей дверцей по другую сторону лаза, обнаружилось большое полутемное пространство с колоннами и какими-то изображениями на них.
В дальнем углу горел масляный светильник, колебались тени, словно все эти фигуры дышали и двигались – там были птицы, и звери, и люди, а некоторые из существ были отчасти и тем, и другим, и третьим. Но больше всего было голубей. Фигуры были обрамлены венками и орнаментами, и все выглядело торжественно и таинственно. Похоже, это был храм.
Вершины колонн терялись в темноте, словно потолка вовсе не было, и вообще это было не здание, а перевернутый колодец, уходивший прямо в ночное небо. С одной стороны были большие двери, совсем не похожие на тот крысиный лаз, из которого я выползла, а на возвышении, прямо напротив дверей, стояло скульптурное изваяние, и рядом с ним еще один светильник.
Двери оказались запертыми, другого выхода из этого помещения не было. Обратно к крысам никак не хотелось, и я решила для начала осмотреть святилище. Я подошла к статуе: она изображала обнаженную женщину, поддерживавшую руками груди. У ног ее сидели два чудища с телами львов и человеческими головами, изрядно смахивавшие на египетских сфинксов. Вот когда я от всей души обругала себя за то, что плохо учила в школе древнюю историю. Ну наверняка же по этому изображению можно было опознать, в чей храм меня привели. Ну почему я такая троечница бездарная, а? Знала бы хоть, что за храм, что за богиня, а теперь…
От нечего делать я оседлала одного из львов, словно в детстве на карусели. Лев был теплый и довольно скользкий, усидеть на нем было не так-то просто. Пару раз я едва не сверзилась на пол, пока наконец не нашла более-менее удобное положение. А хорошо было бы, если б мой сфинкс ожил и унес меня отсюда в дальние дали! Но увы, такие чудеса случались только в мультфильмах моего детства…
Замечтавшись, я все-таки потеряла равновесие, в попытке удержаться ухватилась за львиную голову, но… в ту же секунду мы вместе с головой, оказались на полу. Меня охватил ужас от содеянного: за порчу храмовой скульптуры мне самой голову в мгновение ока оторвут, это уж точно!
Я попыталась пристроить голову на место, и тут до меня дошло, что ничего я на самом деле не сломала. Лев мой отнюдь не был изваянным из цельного куска мрамора, его полая голова как на штифт надевалась на шею, поэтому она так легко и соскочила от моей неловкости и совсем, кажется, не пострадала. Но вот надеть ее обратно у меня почему-то не получалось, что-то явно мешало. Запустив руку внутрь, я попыталась ощупать голову, и от неожиданности отдернула руку: вместо гладкости мрамора мой пальцы наткнулись на шероховатость бумажных листов.
Затаив дыхание, я предельно осторожно вытащила из тайника несколько помятых, но почти даже не пожелтевших листочков и поднесла их поближе к светильнику. Почерк знаком, да и вряд ли тут кто еще по-французски пишет… Ну дела, стало быть, Жюли и Бен здесь тоже успели отметиться! Похоже, нас упорно и настойчиво ведет по их следам. Кто ведет? А неважно, ведет и всё. И, забыв о сфинксе, храме и всем прочем, я погрузилась в чтение.
Во дает Жюли! Похоже, у нее на почве Мировой Революции действительно голову снесло. Я попыталась представить, как могла выглядеть угаритская ячейка союза молодежи, но тут за дверьми раздался непонятный шум. Не особо задумываясь о том, что делаю, я сунула бумаги себе за пазуху, одним движением насадила львиную голову на шею, и встала рядом в самой невинной позе, как экскурсантка, осматривающая в музее произведения античных мастеров.
Похоже, начинался следующий номер в нашем шоу…
28
Горячая решимость, с которой я взялся за спасательную операцию, постепенно таяла по мере приближения самой операции. Ну да, корабль дали, моряков тоже, десантников сам отобрал из числа своих новобранцев – пять человек порасторопнее и посообразительней. А дальше-то что? Ну, приплывем мы к Арваду, и… «Здрасьте, я тут одну чокнутую девицу ищу, она случайно не у вас? Ну, ее еще некоторые принимают за вестницу богов, а она просто дуреха ненормальная? Тогда отдайте, пожалуйста, она вообще-то из моего времени, сюда случайно попала, а вам все равно от нее никакого проку».
Ага, сейчас. Разбежался.
Но что было делать? Уж во всяком случае, не показывать растерянность своей команде! Оставалось, как учил Наполеон, сначала ввязаться, а потом разбираться. Островной город Арвад (или Айнук, как его тут называли) располагался совсем неподалеку от Угарита, и во время морского перехода можно было расспросить провожатых о его устройстве, населении и обычаях – и для начала придумать какую-то благопристойную версию прикрытия. Хотя какую? На торговцев мы не похожи, да и не потерпят финикийцы угаритских конкурентов прямо в собственном логове. А праздных путешественников, по-нашему «туристов», в этом мире, кажется, еще не изобрели.
Разве что придумать что-то вроде паломничества? Дескать, есть тут у вас такая девица-пророчица… впрочем, нет. Кто знает, как там ее Элибаал представит? Надо самому заявиться в качестве Вестника… хотя без фотика и прочей пиротехники это будет гораздо сложнее. Артефактов нашего мира осталось при мне совсем не так много: нож складной, пустая зажигалка, одежда и сандалии, да еще то, что нам отдали в Угарите. Письмена эти дурацкие.
Стоп! Вот это может прокатить: у них же ценятся Письмена Вестников. А я, соответственно, их толкователь. Можно наплести с три короба, придумать там всякие пророчества про Юльку, чтобы они ее отпустили. Но при мне еще осталась шариковая ручка (вот уж не думал, что пригодится!) и несколько старых бумажек в карманах джинсов, магазинные чеки и прочая дребедень. Вот и инструмент для создания, прямо у них на глазах, новых Письмен! Пожалуй, неплохой ресурс.
На этом решении я пока что и остановился, а прочие подробности предстояло выяснить уже по ходу дела. И рано утром, ровно через двое суток после того разговора с угаритским жрецом, самый быстроходный угаритский весельный корабль, какой только нашелся, с прямоугольным парусом на мачте и тревожно галдящей бестолковой командой вышел из гавани. Описание, конечно, звучит внушительно, а на самом деле это был совсем маленький рыбацкий баркас, или, по меркам нашего мира, большая лодка, довольно потрепанный и небрежно законопаченный. А на нем дюжина разномастных мужиков в веслами в руках, и горластый капитан, он же боцман.
Я, было, опасался, что спецназ мой заболеет морской болезнью, но мужики, хоть и земледельцы по основной профессии, к морю были привычны – случалось им и рыбки половить в свободное от трудов землепашеских время, так что все прошло хорошо. Даже выданный нам сухой паек в виде вяленого мяса, свежих лепешек и первых смокв (ведь уже была осень!) оказался вполне приличным. Ветер был свежим, но не сильным, так что плаванье проходило гладко.
Еще до наступления вечера наш корабль на веслах, со спущенным парусом, осторожно подошел ко входу в гавань, огороженную молом из больших валунов. В гавани стояли другие корабли, над ними нависали городские стены, а вдалеке можно было увидеть еще два корабля, уходивших вдоль финикийского берега дальше на юг, видимо, по торговым делам. К этому моменту я уже знал про Арвад все, что только можно было узнать: город был в свое время разрушен вместе с Угаритом, но отстроился и поднялся, ибо таковы его судьбы. Теперь это независимое государство, состоящее в торговом и военном союзе с другими финикийскими городами, управляется официально царем, а по сути – советом богатейших граждан. Улицы узкие, планировка запутанная, в город лучше не соваться – живым оттуда честному угаритянину выбраться трудно, если будет один и без охраны.
Впрочем, это я излагаю самую суть, опуская все ругательства и проклятия, на которые не скупились мои молодцы, рассуждая о заклятых своих конкурентах. Выходило, что арвадцы – почти такие же сволочи, как жители Тира и Сидона, и уж совершенно точно превосходят своим коварством, жадностью и лицемерием этих мерзких жителей Библа. Это если говорить только о лицемерах финикийцах, не сравнивая их с пьяницами киликийцами, развратниками арамеями, тупоголовыми амореями и кровожадными хеттами. Словом, было видно, что дружба между соседними народами – явление гораздо более древнее, чем, к примеру, русско-украинский или арабско-еврейский диалог. Некоторую симпатию угаритяне проявляли разве что к египтянам, и то только потому, что живые египтяне давно уже стали редкостью в этих краях, а воспоминания об интенсивных торговых связях с Египтом восходили еще к золотому веку Угарита. Не было никаких сомнений, что появись здесь сейчас самые настоящие подданные фараона из плоти и крови, да еще и со всей фараоновой мощью за спиной, они вмиг оказались бы самыми худшими из всех, превзошли бы арамеев в тупости и амореев в наглости… или, наоборот, это амореи тупые? Запутался я с ними.
Но пока что предстояло вступить в переговоры с арвадцами, уж какие ни есть. На самом краю мола нашего подхода молчаливо ожидала группа из трех человек с оружием.
– Откуда пришли корабельщики, куда идут и чего ищут в славном городе Арваде? – проорал один из них при нашем приближении так громко, как только мог.
– Мир славному городу Арваду! – отозвался капитан на этот зов, – мы идем из славного города Угарита, и с нами Вестник Цафона, чтобы возвестить Арваду о Письменах! А заодно поменять пшеничное зерно на крашеную холстину, и железо на соль.
– Железом мы нынче богаты, слава богам, – отозвался тот, – и пшеница в вашей деревеньке совсем не так уж хороша. А что за Письмена у вас в лодке? Их можем сменять на что-нибудь ценное.
– Наша пшеница лучшая на всем побережье! – горделиво ответил капитан. Надо сказать, что в свои коммерческие планы он так и не посвятил меня до нынешнего момента, – и еще у нас есть Вестник, который может создать новые Письмена. А это дорогого стоит!
– Приставайте к нашему берегу, и да будут к вам милостивы боги!
Так мы и сделали: кораблик на веслах вошел в гавань и бросил большой каменный якорь неподалеку от самого края мола. Тут же, прямо как у нас, моряки бросили на берег канаты, по-морскому концы, которые там приняли и пришвартовали судно, а на борт лег приготовленный деревянный трап, по которому можно было сойти на берег.
– Этот, что ли, ваш Вестник? – с сомнением спросил главный таможенник (я решил называть его именно так), показав на верного моего Петьку. Даже как-то обидно стало.
– Не-ет! – возмущенно ответил Петька. Он и в самом деле нарядился в дальнее путешествие в самое торжественное платье, какое только мог сыскать в деревне, и мои затрапезные джинсы никак не могли составить конкуренции его наряду.
– Вот он, великий Вестник Цафона, глашатай богов, начертатель Письмен, повелитель молний и обладатель зерцала! – торжественно провозгласил Петька, показывая рукой в мою сторону. Хотя насчет зерцала – это он, пожалуй, зря… Да и с молниями я нынче был не в форме.
– Пошли, разберемся, – хмыкнул таможенник, – и с пшеницей вашей тоже, заодно…
В общем-то, нам тут были не очень рады. Но и не убивали прямо сразу, что тоже хорошо. Нас – то есть капитана с одним помощником и меня с Петькой в качестве ординарца – отвели к воротам, выходившим прямо к гавани, и после небольшой церемонии опознания личности оставили внутри города, прямо у ворот. Капитан тут же вступил в оживленную беседу по своим торговым делам с каким-то местным купцом, который, похоже, специально поджидал гостей на бойком месте, а нам с Петькой предложили немного обождать. Впрочем, поднесли нам и по чаше воды с вином и по небольшой сладкой лепешке, что должно было означать гостеприимство. Мы не отказались, хотя мысли нехорошие у меня лично мелькали.
Минут через сорок к нам подошел некий старик в длинных торжественных одеждах. Его сопровождало человек шесть помладше, и не таких нарядных, а вокруг нас уже собирался круг зрителей. Похоже, через час последняя собака в городе будет знать все подробности наших переговоров, и оставалось надеяться только на силу убеждения – спецоперации при таком стечении публики не проводят.
– Ты говорил о Письменах, о чужак, – начало он безо всяких церемоний, и я сделал отсюда два вывода. Во-первых, он тут настолько важная шишка, что этикет ему не писан, а во-вторых, сама весть о Письменах его действительно зацепила. Еще бы, вышел на встречу сам, и сразу в лоб спросил, без этой восточной церемонности!
– Я не чужак, а Вестник, – я сразу решил набить себе цену, – и не только владею Письменами, но и сам могу создавать их. Смотри!
На свет явился чек из магазина, шариковая ручка, и… под охи и ахи толпы я изобразил на чеке «Мама мыла раму». А потом добавил для убедительности: «Jingle bells, jingle bells, jingle all the way» – так больше похоже, Бен ведь по-английски писал.
– О да, Вестник, – сказал мне старец, – ты воистину владеешь тайной Письмен. Не было еще среди нас такого, кто мог бы начертать их так похоже, к тому же не отрывая тростинки от… от этой белой штуки. Пойдем же скорее в наш храм, принесем жертву милосердным богам и потрапезничаем вместе.
Я хотел было ответить, что теперь не до всех этих церемоний, которые занимают минимум сутки, что надо срочно разобраться с Юлькой, то есть Вестницей, но приходилось действовать похитрее. А значит, угадывать прикуп.
– У меня срочная весть, почтенный старец, и я дал обет не вкушать ничего… кроме разве что малой лепешки, доколе не доставлю вести славному городу Арваду. Боги знают, что часть Письмен хранится в вашем городе, и что не могут его жители их прочитать. Я прочту их без малейшего труда, и возвещу, что напророчили в давние времена боги о вашем городе и о его жителях, да не постигнет их беда.
– Пойдем со мной, – сразу же согласился старик и направился вглубь городских улиц, не ускоряя шага. Ни жестом, ни словом не выдал он, как на самом деле торопится – а вот собравшаяся вокруг толпа в возбуждении кричала, жестикулировала, и разве что за руку меня не хватала – но все же почтительная дистанция соблюдалась.
Похоже, блеф удался: теперь мне покажут новую порцию дневников, а потом я смогу истолковать их в том духе, чтобы срочно Юльку отпустили, увешав подношениями, а не то будет ай-я-яй. Причем не ей, а городу. Хотя вообще-то полагается ей, вот вечно влипает во всякие истории…
Идти было недалеко – в двух кварталах над мешаниной стен и крыш возвышалось некое величественное сооружение культового назначения. Толпа осталась у входа, как и мои провожатые, а жрец (старик явно был жрецом) ввел меня внутрь. Там царил прохладный полумрак, пахло чем-то терпким и сладким одновременно, а вдали возвышалось некое чудище, отделено напоминавшее человека. Жрец на входе привычно пал ниц, пробормотал какие-то слова… и я чуть было не последовал его примеру, а потом остался стоять, сказав только по-русски: «Привет идолам Арвадской рабовладельческой республики от московских пионеров… то есть от цафонских вестников! Взвейтесь, кострами, синие ночи, как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»
И отдал пионерский салют. В самом деле, чего это я буду перед истуканом падать? Тем более после того ночного Разговора… Жрец удивленно посмотрел на мои обряды, но ни о чем не спросил. Только прошел ближе к идолу, раскрыл стоявший в полумраке сундук и вытащил из него… правильно, белые листы бумаги!
– Здесь не все, Вестник, – сказал он, – часть отправилась в Библ, и в Сидон, и в Тир. Но скажи, о чем возвестили нам боги, и мы исполним их волю.
– Да-да, конечно, ответил я и погрузился в чтение, стоя у дверей, куда проникал еще предвечерний свет с улицы. Почерк был хорошо знаком, и страницы неплохо сохранились.
Вот как, он тоже, оказывается, думал о Нем… Да и как тут не подумать? Я поразился этому неожиданному сходству судеб – моей и того неизвестного американца.
Из раздумий меня вывел голос жреца:
– И что сказано в Письменах, о Вестник?
– Там сказано, – сказал я как можно серьезнее, – что настанет день, и прибудет в город Арвад Вестница, подобная той, что была в дни древние в Угарите. Не будет она похожа на дочерей этой земли, и будут у нее дерзкие речи, и светлые волосы, и одежда, какой не носят земные жены. И должен будет город Арвад принять ее, как подобает, и отпустить с миром. Тогда принесет она ему удачу. А если повредит ей город в чем-нибудь самом малом, то постигнет его судьба Угарита, и не подняться ему вовек!
Жрец посмотрел на меня, как мне показалось, с некоторым сомнением, и покачал головой. Было видно, впрочем, что Юльку он признал сходу:
– Воистину, не обидели мы эту Вестницу, и нет ее уже в нашем городе, с миром было отшествие ее.
– А где же она? – удивленно спросил я.
– Разве не видел ты около гавани корабля, уходящего в Библ? Еще до ночной тьмы спешит она предстать перед Владычицей Библа, ибо так повелели боги. Да и разве не начертано о том в письменах?
– Ясен пень, начертано, – только и оставалось мне ответить.
Оба-на!
29
Двери-ворота распахнулись, пропуская в зал довольно многочисленную, как мне показалось, толпу. Я едва успела скользнуть в сторону и укрыться за львиной статуей, сжавшись в комочек, а листки сунула за пазуху. Но любопытство победило осторожность, так что из своего укрытия я, стараясь сильно не высовываться, все же стала потихонечку подглядывать за вошедшими…
В первый момент вошедшие показались мне грозной толпой, но, приглядевшись, я поняла, что их всего несколько человек. Во главе процессии шествовал некто, кого я про себя назвала Верховным Жрецом. Высокий статный мужчина, бритоголовый и седобородый, он опирался на изукрашенный резной посох. Одет он был, по нынешним временам, весьма богато, его хламида и плащ поблескивали золотом и пурпуром. Нет, точно, такой человек не мог быть рядовым местным жителем. Либо правитель, либо жрец, может быть, даже то и другое вместе.
На шаг позади него шла женщина с совершенно выбритой головой. Ее наряд и украшения тоже, явно, стоили немало, а царственная осанка свидетельствовала о том, что положение ее в обществе далеко не рядовое.
Замыкали шествие давешняя старуха и пара шаманов рангом поменьше.
Приблизившись к скульптуре голосистой женщины, вся процессия довольно заунывно, но слаженно запела, кланяясь, позванивая какими-то металлическими предметами, судя по всему, спрятанными в складках одежды, и время от времени издавая пронзительные возгласы. Терпеть не могу эти ближневосточные завывания! Я не могла дождаться, когда они наконец закончат, потеряла бдительность, и не заметила, как один из мелких шаманов, поцокав языком, направился в мою сторону. Впрочем, что я могла в тот момент сделать? Драться с ним? Бессмысленно. Бежать некуда. Оставалось чувствовать себя мышью, загнанной в угол и с тоской ожидающий приближение кота. Шаман довольно бесцеремонно извлек меня из моего убежища и поставил рядом с собой, к молчаливому негодовании старухи.
Закончив ритуал, верховный вождь соизволил обратить на меня внимание. Мне пришлось напрячь все мои лингвистические способности, чтобы врубиться в его слишком уж высокопарную речь. И не скажу, чтобы услышанное мне понравилось. Для начала он меня отругал за самовольное хождение по храму, а потом принялся расписывать мою дальнейшую судьбу. Выходило, что мерзавец Элибаал принес меня в дар – да что там, продал, словно овцу, жрецам этого храма, посвященного великой и грозной богине Ашторет. «Аштор… Иштар… Астарта!» – догадка долбанула меня по темечку, но чем именно отличалась сия богиня от прочих, я с перепугу никак не могла вспомнить. Вроде, что-то там про секс было… Ага, мне сейчас в самый раз! В глубине души я понадеялась, что я снова все на свете путаю, но увы, намеки предводителя были достаточно прозрачны. Собственно, даже и не намеки.
Похоже, в этих краях сохранилась легенда о Вестнице Богов, белокожей и относительно светловолосой, к тому же обладавшей уникальной тягой к представителям противоположного пола. Те, кто удостаивались ее благосклонности, были отмечены особой благодатью и везением во всех делах.
Поделиться книгой: