Помоги проекту - поделись книгой:
Он уже собирался повторить сообщение, когда отдаленный голос Тейлора произнес:
— Подожди, Семь-три.
Старик разговаривал по другой линии. Мартинес представил себе, что, должно быть, в настоящее время испытывали Тейлор и Мередит — страшное волнение за работу командноконтрольной системы, по мере того как приближался бой. Мартинес завидовал волнению своих товарищей и одновременно испытывал чувство стыда, так как на них ложилась большая часть ответственности и большая часть риска. Он знал, как необходима хорошо работающая система обеспечения до, во время и особенно сразу после боя. Но он не мог избавиться от чувства, что настоящее дело делали другие.
На заднем плане он слышал, как Четвертая эскадрилья докладывает о положении с топливом по телефону. Отчет мог быть сделан гораздо более эффективно по цифровой линии связи, но Мартинес понимал, что тот человек на линии испытывал то же чувство неполноценности, какое испытывал и он сам. Это было желание что-то сделать, внести свой личный вклад. Сейчас очень трудно было не находиться там, где гремели выстрелы орудий.
— Сьерра семь-три, я Сьерра пять-пять. Прием.
Голос Тейлора, неожиданно раздавшийся в головном телефоне, испугал Мартинеса. Как раз в этот момент сержант протянул ему кружку горячего кофе. Мартинес обхватил обжигающую поверхность кружки обеими ладонями, затем сказал в телефон:
— Я Сьерра семь-три. Прием.
— Доложите обстановку. Прием.
— Операция осуществляется по плану, — сказал Мартинес. — Все самолеты-заправщики и транспортные самолеты находятся в пути. У меня остался только один транспорт поддержки и один „М-100“. Прием.
Наступила короткая пауза, причина которой Мартинесу была не понятна, затем Тейлор ответил. Мартинес почувствовал раздражение, скрывающееся за его нарочито спокойным тоном.
— Ты хочешь сказать, что мы все еще на исходной позиции? Прием.
— У меня осталась только неполная команда механиков. Мы все еще ремонтируем „тривосемь“. Старшина Мэллой думает. что мы сможем ее отремонтировать.
Опять наступила пауза. Затем Тейлор сказал:
— Когда ты планируешь вылететь?
— Как только мы отремонтируем „три-восемь“. Все остальное готово. У меня на транспорте поддержки есть оперативное калибровочное устройство, я буду следить за его передвижением. С нами все в порядке. Когда эскадрильи приземлятся на месте сбора, мы будем их там ждать. Прием.
— Мэнни, — серьезно сказал Тейлор, — не копайся ты там, черт тебя подери. Я знаю, что ты пытаешься сделать что нужно, но если ты не сможешь отремонтировать „три-восемь“, взорви его на месте. Я хочу, чтобы к рассвету там не осталось ни единого следа нашего присутствия. Пусть эти сволочи гадают в чем дело. Я не хочу, чтобы был поставлен под угрозу план защиты русских, они хорошо поработали. Кроме того, какая-нибудь чертова японская космическая система, возможно, засекла наше движение. Ты должен убираться оттуда. Прием.
— Вас понял. Все почти сделано. — Мартинес в глубине души был уверен, что они смогут привести „три-восемь“ в достаточно хорошую форму, чтобы он смог лететь своим ходом за транспортом поддержки. Мартинес хотел привести „М-100“ в качестве подарка Тейлору и показать, что служба обеспечения тоже вкладывает свою лепту в общее дело. — Увидимся в районе „Платина“. Прием.
— Не задерживайся слишком долго, — еще раз предупредил Тейлор. Его наставительный тон стал мягче, почти отеческим. — Взорви эту птичку, если не сможешь заставить ее взлететь. И удачи тебе. Конец связи.
Мартинес стянул головной телефон и поднес чашку с горячим кофе к пересохшим губам. Как все это странно: он должен выполнять свой долг перед страной, перед армией, но он не мог избавиться от мысли, что для него главным было выполнить свой долг перед Тейлором. Он не хотел подводить его.
Он пил кофе, собираясь с силами, чтобы выйти в холод и темноту, и думал о чудесном весеннем дне в Мексике. Они были там со специальным заданием, и все шло отлично, ни капли крови не было пролито. Повстанцы выкинули грязно-белый флаг и сдали оружие. После того как они собрали все трофеи, Тейлор повернулся к Мартинесу и Мередиту и сказал: „Черт подери, ребята, давайте покатаемся на лошадях“. И они поскакали мимо молодой зелени лугов к тому месту, где начинались горы. Мартинес изо всех сил старался удержаться на лошади. Они поехали по старой, едва заметной тропе вверх к глубокому каньону, на краю которого стояла разрушенная хижина, а рядом с ней — колодец. Они привязали лошадей в тени и взобрались на ближайшую вершину. И тут произошла странная вещь. Никто не говорил ни слова. Они просто сидели на пронизывающем ветру и пристально вглядывались в темные очертания, на фоне которых, как драгоценные камни, поблескивали островки зеленой растительности, а чистое голубое небо действовало так же успокаивающе, как материнская рука. Казалось, Тейлор забыл о своих спутниках, и его сатанинский взгляд был устремлен вдаль.
Создавалось впечатление, что он нарочно приказал двум своим молодым товарищам успокоиться и воспринимать мир таким, как он есть. И у Мартинеса раскрылись глаза. Он больше никогда не видел ничего красивее, чем этот голый, выжженный пейзаж. Мир становился невыразимо прекрасным, когда ты наконец перестал говорить и просто смотрел вокруг себя. Время казалось таким же переменчивым, как порывистый ветер, который уносился за вершины гор и там исчезал. Когда Мартинес взглянул на Тейлора, он увидел, что тот сидит с закрытыми глазами: он показался Мартинесу необыкновенно спокойным. Даже шрамы на его лице выделялись не так сильно, будто они разгладились. Тейлор казался частью вершины. Мартинес спокойно смотрел, как белый скорпион пробирается между камнями, и знал, что он не станет нападать на них. В этот день не было причин нападать на человека или животное. Все вокруг было на своих местах. Сильный прохладный ветер унес последние остатки запаха пота, от которого рубашка казалась такой тяжелой.
Пора было ехать. Нужно было засветло вернуться в деревню. Не говоря ни слова, Тейлор поднялся, и они, спотыкаясь, пошли вниз к ло шадям, иногда останавливаясь, чтобы выпить из фляги противной кисловатой воды. Тогда Мартинес надеялся, что в его жизни будут и другие такие же дни. Но неделей позже они все были вовлечены в грязную, кровавую бойню, а потом появилось много других проблем, которые требовали своего разрешения.
2
3 ноября 2020 года
Раннее утро
— До района "Рубин" осталось десять минут, — сказал второй пилот.
— Вас понял, — ответил Хейфец. — Проверка боевых систем. — Он взглянул на пульт управления. — Оружие?
— В норме.
— Аппаратура обнаружения и захвата цели?
— В норме.
— Средства подавления помех?
— В норме.
— Провести проверку внешних условий.
— Вас понял, — сказал второй пилот.
Хейфец знал, что все боевые подразделения полка сейчас проводили такую же боевую проверку. Последнюю.
Проверка давала им возможность увидеть весь диапазон условий ведения предстоящих боевых действий. Лобовые стекла являлись одновременно и мониторами. На первом этапе проверки экипаж просто смотрел сквозь прозрачный композиционный материал, словно через оконное стекло. За бортом вертолета шел сильный снег, крупные снежинки проносились мимо него с головокружительной скоростью.
— Шторм крепчает, — сказал второй пилот. Это означало, что наземным системам противника будет труднее обнаруживать атакующих.
- Включи радиолокатор, — сказал Хейфец.
Второй пилот дотронулся до кнопки на пульте управления, и тут же и ночь, и проносящийся мимо снег исчезли. На огромных лобовых стеклах появилось четкое изображение местности, над которой они пролетали, как будто был абсолютно ясный день.
— До района "Рубин" осталось восемь минут, — сказал второй пилот.
Хейфец на мгновение поразился совершенству радиолокационного изображения. Оно было безупречным, как очень хорошая фотография, по двигалось вместе с вертолетом, показывая пустынные равнины, покрытые снегом, огромные ямы и терриконы пустой породы ря дом с открытыми шахтами, обезображивающими местность. Затем он сказал:
— Включи датчики обнаружения теплового излучения целей.
Второй пилот выполнил его приказ. На лобовых стеклах появились теперь источники тепла, ярко светящиеся на фоне радиолокационного изображения.
— Выбор цели, — скомандовал Хейфец.
Мгновенно все источники тепла, которые бортовой компьютер идентифицировал как боевые цели загорелись красным светом. Сотни целей, далеких и близких, показались на экране, как сыпь на теле больного корью. Под каждой целью были разноцветные цифры, выбранные компьютером, с тем чтобы они выделялись на радиолокационной карте местности. Эти цифры показывали рассчитанный компьютером порядок поражения целей. По мере продвижения "М-100" вперед цифры передвигались, так как появлялись новые цели, а старые оставались позади.
— Господи, — сказал второй пилот, — только посмотрите на это.
Хейфец прочистил горло. Большего он не мог себе позволить, чтобы показать, как он потрясен.
— Так и хочется открыть огонь. Вышибить из них дух, — сказал второй пилот.
— Когда подойдем к "Рубину", не раньше.
— До "Рубина" осталось семь минут, — доложил второй пилот.
— Дай комбинированное изображение, — сказал Хейфец.
Компьютер построил это изображение с помощью информации от всех бортовых систем, собственной базы данных, а также от космических систем слежения. В условиях, когда обстановка была перенасыщена электронными помехами, а одиночные радиолокаторы не могли обнаруживать цели из-за сильного радиопротиводействия, компьютеру удавалось все это преодолеть и восполнить любые пробелы в информации, передаваемой в реальном масштабе времени от других источников. В результате всегда получалось четкое, яркое световое изображение поля боя. Более того, если какая-то определенная цель представляла для экипажа особый интерес, то необходимо было просто показать на нее "летной перчаткой", и тогда увеличенное изображение вместе со всей необходимой информацией появлялось на экране радиолокатора, расположенного прямо под лобовым стеклом.
— До "Рубина" осталось шесть минут, — сказал второй пилот. — Радиолокатор обнаружил первые цели.
— Вас понял, — сказал Хейфец. Затем он включил линию командной связи и вызвал подполковника Теркуса, командира Первой эскадрильи, за которой он следовал.
— Уиски пять-пять, я Сьерра один-три. Прием.
— Уиски пять-пять. Прием, — ответил Теркус. Он красовался и важничал, даже когда разговаривал по линии командной связи. Теркус считал возможным нарушить устав, когда речь шла о его внешности: он носил огромные, как у кавалериста, усы, что не разрешено было ни одному другому офицеру. Теркус был одним из тех, редко встречающихся в армии людей, которые умудрялись диктовать свои собственные правила с непостижимой легкостью. Теркус был кавалеристом по натуре всю жизнь, он всегда был готов к бою. Раньше присущая ему доблесть всегда превосходила его редкие глупые выходки, но сегодня Тейлор не мог рисковать, поэтому он послал Хейфеца присмотреть за тем, чтобы Теркус не вышел из-под контроля.
— Отличный офицер, — бросил Тейлор Хейфецу. — Но кому-то всегда нужно его осаживать.
— Я, Сьерра один-три. Был вне радиуса действия связи. Доложите обстановку. Прием.
— Вас понял, — ответил Теркус. — Все в порядке. До "Рубина" осталось пять минут. Готоь включить постановщики активных помех. Боже, Дейв, ты видел схему целей? Невероятно.
— Вас понял. Включайте помехи за три минуты до "Рубина".
— Сегодня великий день для охоты на краснокожих. Прием.
— Отбой, — сказал Хейфец. Затем он повернулся ко второму пилоту: — Оставь комбинированное изображение.
— Комбинированное изображение зафиксировано. Рота "Альфа" отделяется от основного отряда.
— Понял. Следуй за ними. — В задачу роты "Альфа" входило нанесение удара по японскоиранским ремонтным мастерским и пунктам сосредоточения техники в районе Караганды, в то время как остальная часть эскадрильи должна была нанести удар по штабу и району сосредоточения Третьего Иранского корпуса. Хейфец решил маневрировать вместе с ротой "Альфа", так как командир эскадрильи останется с основной частью его подразделения. Таким образом, Хейфец имел возможность контролировать выполнение операции и увеличить огневую мощь роты "Альфа" при выполнении стоящей перед ней важной боевой задачи.
— До "Рубина" осталось три минуты.
— Включите постановщики помех. — Несмотря на все свое самообладание, Хейфец повысил голос. Он чувствовал, как им овладевало старое, давно знакомое возбуждение.
— Постановщики помех включены, — доложил второй пилот. — Все постановщики активных помех на автоконтроле.
В четком изображении на лобовом стекле "М-100" никаких изменений не произошло, но Хейфецу казалось, что он видит, как электронный поток пульсирует над местностью. Простые хитроумные приспособления и радиолокационные ловушки для отвлечения средств радиоэлектронного подавления скрывали системы при их приближении к району цели. Теперь атакующая электроника заблокирует все имеющиеся радары и системы обнаружения целей. Ни один оператор противника не сможет увидеть на экране монитора ничего, кроме тумана или каких-либо других имитационных изображений, за которыми будут спрятаны самолеты Первой эскадрильи. Глушители могли также создать перегрузку и даже физически уничтожить определенные типы вражеских приборов сбора и накопления разведывательной информации. Новейшие технологии позволяли очень мощным сигналам глушения обхватить всю систему коммуникаций противника и, скрывшись за их прикрытием, достигнуть и уничтожить приемные электронные устройства противника. Это была война невидимого огня, исход которой решался в микросекунды.
— До "Рубина" осталось две минуты, — сказал второй пилот. — На горизонте вижу Караганду.
— Сьерра пять-пять. Я Сьерра один-три. Прием, — Хейфец вызвал Тейлора.
Раньше полковник, бывало, отлучался от радиоприемника на несколько минут, сейчас же его голос раздался сразу:
— Я пять-пять. Докладывай один-три. Прием.
— Район поражения виден. Все системы в норме. Постановщики помех включены. Добрались без потерь.
— Отличная работа, Один-три. Задай им жару.
Хейфец чуть было не прервал связь. В голосе Тейлора была торопливость, и казалось, что он закончил связь и не хочет тратить время на разговоры. Тейлор очень волновался, так как, растянувшись на ширину почти двух тысяч километров, полк двигался к полю боя, отрываясь от базы обеспечения и двигаясь навстречу неизвестности. На душе у Тейлора было тревожно.
Но полковник еще не закончил свой разговор с Хейфецем. И, прежде чем начальник оперативного отдела подтвердил окончание передачи, голос Тейлора раздался снова:
— Удачи тебе, Дейв.
Интонация тихого голоса в наушниках каким-то странным образом передавала глубину нескрываемого и искреннего чувства, на которое сам Хейфец никогда бы не был способен. Эти три простых слова тронули Хейфеца и установили между ним и Тейлором невидимую связь. Они свидетельствовали о том, что он кому-то дорог, что у него должно быть будущее, а не только прошлое. Они означали, что по крайней мере один человек на этом свете волнуется за него, что он имеет какую-то человеческую ценность.
"Черт его возьми", — подумал про себя Хейфец, подавляя душевное волнение, хотя имел в виду совсем противоположное.
— И вам удачи, — сказал Хейфец. Его собственный голос показался ему неестественным и недостаточно искренним. Вдруг он пожалел, что ни разу не попытался сесть рядом с Тейлором, честно поговорить с ним и объяснить ему все, что касалось Миры, его сына, рассказать ему об утрате чувства красоты, об исчезновении лучшего в нем вместе с потерей семьи и родины. Хотя бы раз они должны были поговорить об этом. Тейлор бы понял его. И почему только он был таким гордецом? Почему люди не могут общаться друг с другом?
— До "Рубина" осталась одна минута, — доложил второй пилот.
— Разблокируй комплект средств поражения.
Едва только второй пилот дотронулся до передних рычагов управления, как Хейфец почувствовал легкую вибрацию "М-100". Система наведения огня уже обнаружила первоочередные цели. У Хейфеца было такое чувство, что где-то под ним из артерии бьет кровь. На "М-100" была отличная система стабилизации, но орудие было настолько мощным, что она не могла полностью амортизировать отдачу. Постепенно, после сотен выстрелов ее точность ухудшится и потребуется провести дополнительную калибровку.
Но это произойдет потом. Сейчас пушка автоматически поражала удаленные цели, расположенные вне пределов видимости человеческого глаза.
То там, то здесь на экране появлялись вспышки, указывая пораженные цели. Это были десятки точных попаданий роты, которую сопровождал Хейфец.
— Мы над "Рубином", мы над "Рубином", — закричал второй пилот. — Эта сволочная штука отлично работает!
Хейфец взглянул на экран, на котором было видно точное количество объектов, пораженных эскадрильей. Бой не продолжался и минуты, а число пораженных целей постоянно росло и приближалось уже к двумстам. Его собственный вертолет поразил уже четырнадцать, нет — пятнадцать… шестнадцать целей!
В этот момент по командной линии связи раздался приказ подполковника Теркуса всем экипажам эскадрильи:
— Работайте, ребята, работайте! — Этот призыв словно пришел из дали веков. Один из подчиненных ответил ему воинственным индейским кличем.
Все испытывали чувство подъема и практически не могли себя контролировать. Даже Хейфецу хотелось вскочить со своего места. Ему вспомнились слова, сказанные когда-то много лет назад, когда он еще был молодым и непокорным, одним израильским генералом: "Только солдат, испытавший поражение, по-настоящему понимает радость победы".
Счетчик показывал, что великолепная машина, на которой Хейфец летел, уничтожила тридцать семь первоочередных объектов поражения противника. Нет, уже тридцать восемь.
Впервые за последние годы Давид Хейфец почувствовал, что широко улыбается, как ребенок.
Старший сержант-техник Али Турани был очень недоволен машиной, которую ему дали японцы. Они обманули его, и одна лишь мысль о собственной доверчивости приводила его в ярость. В училище в пригороде Тегерана японцы были либо фальшиво вежливы, либо непростительно высокомерны, они обещали предоставить правоверным надежное оружие, гораздо более совершенное, чем то, которым владели эти дьяволы на севере и западе. Он им поверил и изо всех сил старался учиться, но японцы все равно были им недовольны.
Он гордился своим знанием радиолокационных систем и верил в свои возможности и возможности машины. Он научился считывать данные, понимать, что показывают дисплеи. Он научился очень многому. Он даже пытался выполнять ремонт, когда японцы требовали этого, хотя это и не входило в обязанности старшего техника-сержанта. Обычно он занимался ремонтом, когда вокруг никого не было. И это срабатывало. Даже когда другие машины ломались, его машина продолжала работать. С помощью своей машины, оснащенной радаром, он совершил чудеса в этой войне.
Но, в конце концов, эти чертовы японцы обманули его, как и всех других до него. Даже если ты унижался до того, что работал как простой чернорабочий, ухаживая за машиной, она подводила тебя.
Али взглянул на экран. Он почувствовал, как в нем растет чувство отчаяния и гнева. Ночь была тихой. На небе не было ни русских самолетов, ни вертолетов. В последние несколько недель их было все меньше и меньше, а сейчас небо принадлежало только своим.
Вдруг без всякого предупреждения экран индикатора начал светиться. По утверждению японских инструкторов, такого произойти не могло. Сейчас же этот предательский экран светился тысячами движущихся изображений, каждое из которых должно было быть какимто вражеским самолетом. Это было невозможно, у русских осталось совсем немного. Машина просто лгала.
Почувствовав отвращение, Али встал и отвернулся от этой бесполезной чертовой штуки.
По проходу он прошел в следующий отсек, где в той же вечерней смене работали его друзья Хассан и Нафик.
— Аллах велик, — сказал Али, приветствуя друзей. — Моя машина сегодня не работает.
— Велик Аллах, — ответил Хассан. — Ты видишь, наши машины тоже не работают как надо. В наушниках слышен лишь причиняющий боль шум.
Поделиться книгой: